Таким образом, и противоречия внутри эмпиризма и рационализма, и
разногласия между ними, и согласие их в одном из пунктов теории знания
одинаково и определенно указывают на то новое направление, в котором должна
пойти гносеология, чтобы выйти из затруднения. В общих чертах это
направление можно обрисовать следующим образом. Гносеология должна также и в
учении о знании внешнего мира отказаться от противоречивого представления о
том, что знание есть процесс трансцендентный по своему происхождению или
значению. Иными словами, она должна отказаться от предпосылки рационализма и
эмпиризма, согласно которой субъект и объект обособлены друг от друга так,
что объект находится за пределами процесса знания и посылает в сферу этого
процесса только свои действия или свои копии, прирожденные субъекту. Она
должна снять перегородки между субъектом и объектом, признать их
первоначальное единство и в этом смысле примирить их друг с другом. Начиная
с Канта, философия вступила на этот совершенно новый путь. Однако
объединение субъекта с объектом можно произвести различными способами, и так
как у нас нет оснований думать, что Кант избрал наилучший из них, то мы
должны познакомиться со всеми способами и оценить их.
Можно представить себе три различных формы объединения субъекта с
объектом. Во-первых, субъект может быть растворен в объекте; во-вторых,
объект может быть включен в субъект; наконец, в-третьих, объект и субъект
могут быть примирены не путем подчинения одного другому, а путем признания,
что они, сохраняя свою самостоятельность в отношении друг к другу, все же
образуют неразрывное единство. Первая из этих теорий невозможна, так как
заключает в себе саморазрушительное противоречие: если бы субъекта не было,
то и знания, а вместе с тем и теории знания не было бы. Таким образом,
остаются возможными только вторая и третья теории. Вторая из них подчиняет
объект субъекту или, вернее, процессу знания и рассматривает объект как
порождение самого процесса знания, не имеющее самостоятельного бытия в
отношении к знанию. Эта теория знания развита Кантом и в разнообразных
модификациях, созданных его последователями, фигурирует на первом плане в
истории философии XIX века. Наконец, третья теория знания, которую мы
называем интуитивизмом, постепенно подготовляется к жизни критическою
философиею, и даже построена уже некоторыми философами, вышедшими из школы
Канта, однако не выражена еще в чистой форме. Эта теория более свободна от
предпосылок, чем критицизм Канта, и могла явиться на сцену только после
того, как критицизм в своем вековом существовании изжил и исчерпал до конца
все противоречия, неизбежно порождаемые предпосылками рационализма и
эмпиризма. Вскрыть присутствие этих предпосылок в критицизме легче после
знакомства с интуитивизмом, чем до него, а потому мы и приступим теперь
прямо к изложению первых, самых основных положений теории знания
интуитивизма.
Глава III. Первоначальный очерк основных положений теории знания
интуитивизма
I. Ioiioaiea iauaeoa ciaiey e ciaie?
Теория знания должна быть свободною от предпосылок. Во всяком случае в
наше время она должна освободиться, по крайней мере, от предпосылок,
найденных выше в докантовской философии. Это значит, что, приступая к ней,
мы должны начинать прямо с анализа фактов, мы не имеем права давать никакого
определения знания и не можем указать никаких свойств его, кроме тех,
которые прямо усматриваются в фактическом материале переживаний и будут
приняты нами за основание, определяющее, какие именно факты подлежат нашему
исследованию. Кто в самом начале теории знания заявляет, что будет изучать
то отношение между я и не-я, то воздействие внешнего мира на чувственность
(или, еще хуже, на нервы, органы чувств) познающего субъекта, которое
приводит к возникновению знания, тот наверное уже строит не теорию фактов, а
теорию теории: он уже знает о существовании важных условий знания (я, не-я)
и об их отношении друг к другу (о действии не-я на я). Точно так же тот, кто
заявляет, что будет изучать процесс копирования действительности, или
процесс символизирования ее, или процесс, приводящий к возникновению
всеобщих и необходимых суждений и т.п., уже знает, что такое знание, уже
построил зачаточную теорию его и хочет обосновать эту теорию, а вовсе не
исследовать прямо факты.
Нам могут возразить, что, не пользуясь никакими определениями знания,
нельзя найти самых тех фактов, которые подлежат исследованию. Если же,
несмотря на это предостережение, мы все-таки займемся анализом первых
попавшихся фактов, то может оказаться, что мы построим какую-либо теорию,
однако это будет вовсе не теория знания, а теория каких-либо других
процессов. В ответ на это заметим, что до известной степени всякий
исследователь, берущийся самостоятельно за обработку какого-либо
фактического материала, находится в таком же положении; исследуя группу
фактов, он приходит к новым определениям и разграничениям, изменяя при этом
смысл прежней терминологии. Впрочем, в настоящем исследовании мы займемся
анализом группы фактов, распространенной до такой степени широко, что мы
вовсе не рискуем построить теорию совсем иных фактов, чем это обыкновенно
принято в гносеологии; вероятнее всего, что мы построим теорию, в которую
войдут все факты, рассматриваемые в других гносеологиях, да, кроме того, еще
некоторые очень простые факты, обыкновенно не принимаемые в расчет
гносеологиею.
Мы будем заниматься анализом не только таких переживаний, как утверждение
закона Ньютона или каких-либо математических теорем и аксиом, но и таких
переживаний, которые кроются под словами "здесь светло, мне больно" и т.п.
Предметом нашего анализа будет служить всякое переживание, поскольку оно
исследуется, изучается, наблюдается, констатируется и т.п. Иными словами,
все факты, изучаемые во всех науках, и наблюдаемые во всех областях жизни,
подлежат и нашему исследованию, поскольку они таковы, что приводят к
возникновению процесса исследования, наблюдения и т.п. Это значит, что
количество фактов, подлежащих исследованию, теории знания, действительно
чрезвычайно велико: оно, по крайней мере, равняется количеству всех
остальных известных фактов, потому что известный факт есть факт, не только
существующий, но еще и познанный.
Вся эта необозримая громада фактов характеризуется следующим общим
признаком. Всякое знание есть знание о чем-либо; иными словами, всякое
переживание, называемое словом знание, заключает в себе явственно выраженное
отношение к чему-то, что можно назвать объектом знания. Отсюда прямо
возникает следующий важнейший для теории знания вопрос: находится ли объект
знания, т.е. то, к чему относится переживание, называемое знанием, вне
процесса знания или в самом этом процессе? В первом случае знание имеет
трансцендентный характер, а во втором оно имманентно. Согласно результатам
предыдущего исследования построить теорию трансцендентного знания без
противоречий нельзя, и потому, если бы оказалось, что объект знания не
находится в процессе знания, пришлось бы бессильно опустить руки пред
неразрешимою задачею и отказаться от дальнейшего исследования. Нетрудно
убедиться, однако, что это печальное положение не угрожает теории знания.
Благодаря трудам критической философии, благодаря феноменализму, широко
распространившемуся в философии XIX века и проникшему даже в область точных
наук, понимание и оценка реальности настолько изменились, внимание к
процессам знания и анализ их настолько углубились, что доказывать с помощью
каких-либо косвенных соображений (к тому же эти косвенные соображения
высказаны уже в двух предыдущих главах) присутствие объекта знания в
процессе знания вовсе не нужно; достаточно пояснить несколькими примерами
нашу мысль, т.е. прямо показать присутствие объекта в процессе знания, и
большинство с нами согласится. Если мы говорим "здесь светло", "здесь
шумно", "мне больно", то эти переживания (утверждения) относится к шуму,
боли, свету, и нельзя не признать, что эти объекты находятся в самом
процессе знания, а не вне его: речь идет о тех шуме, боли, которые тут же в
этом процессе утверждения и переживаются. Утверждая, что железная вещь,
лежащая в воде, покрывается ржавчиной или что прибавление соляной кислоты к
раствору ляписа приводит к образованию хлористого серебра, мы опять-таки
имеем дело с объектами, которые налицо в самом процесс знания: прозрачная,
пресная на вкус жидкость, жгучая жидкость, дымящаяся жидкость с острым
запахом, бурый землистый налет на металле, белые хлопья осаждающегося
хлористого серебра и т.д. присутствуют в процессе утверждения и составляют
содержание его. Выражаясь терминами школы Юма, это содержание в одних
случаях бывает ярким (восприятия), а в других слабым (воспоминания), но по
существу дело от этого не меняется, так как приведенные утверждения
относятся к этим именно содержаниям и без них становятся пустым набором
слов. Если какой-нибудь сторонник номиналистического учения о понятиях
заметит, что всякое общее знание есть именно подбор определенных слов и
больше ничего, то нам незачем будет пускаться здесь в критику всевозможных
реалистических, концептуалистических и номиналистических учений о понятиях;
нам достаточно будет указать на то, что даже и наиболее на первый взгляд
опасное нам учение, именно крайний номинализм, на деле вполне согласуется с
нашим утверждением. Считая общее суждение только набором слов, номиналисты в
то же время полагают, что за этими словами должны скрываться, по крайней
мере в потенциальной форме, единичные суждения, содержанием которых служат
восприятия, и если эта связь с восприятиями исчезнет, то общее суждение уже
действительно перестанет быть знанием и превратится в пустой набор слов.
Конечно, такая простая и чересчур часто встречающаяся истина, как 2 ? 2 ? 4,
обыкновенно уже не реализуется в сознании и совершенно замещена словами, но
все же, как только мы захотим отдать себе в ней отчет и созерцать ее как
истину, мы реализуем ее всю сполна, и тогда оказывается, что объекты этого
знания - повторение повторения и полагание раз, раз, раз, раз - тут те в
этом процессе знания даны, переживаются, испытываются в нем, а не находятся
где-то вне этого события. Нетрудно найти такое объективное и в то же время
имманентное содержание и во всех других научных истинах, напр., в основных
законах химии, вроде закона кратных отношений и т.п.
Когда знание относится к объектам так называемого внутреннего восприятия,
то имманентность объекта знания самому процессу знания еще более ясна и
неоспорима. Когда совершается процесс знания, выражающийся словами "я
рассержен" или словами "умозаключение - всякое удлинение маятника замедляет
ход его, теплота удлиняет маятник, значит, она замедляет ход его - есть
умозаключение дедуктивное по первой фигуре силлогизма", то несомненно, что
объекты знания "гнев" и "дедуктивное умозаключение" переживаются в самом
этом процессе знания. Даже и докантовская философия признавала это положение
или, вернее, она считала его само собою разумеющимся и потому даже не
обсуждала его. В этом отношении она совершала огромную методологическую
ошибку. Если вопрос о знании и условиях возможности очень труден и если есть
случаи, когда, наоборот, кажется, что знание достигается в совершенстве и в
то же время с такою легкостью, что, по-видимому, даже задумываться не стоит,
почему и как оно достигается, то это значит, что эти-то случаи и надо
подвергнуть анализу для целей теории знания. Рассматривая эти процессы так
называемого внутреннего восприятия, нельзя не заметить, что они
характеризуются присутствием объекта в самом процессе знания и что без этого
условия никакого знания о нашей душевной деятельности у нас не было бы. Но
этого мало, строй процессов знания всецело определяется этим условием, и
потому, как только оно замечено, тотчас же становится ясно, что и восприятия
так называемого внешнего мира должны иметь и в самом деле имеют такой же
характер, что и здесь объект знания имманентен процессу знания.
Это первое положение интуитивизма еще вовсе не отклоняется от взглядов на
знание, установившихся в XIX веке под влиянием критической философии.
Критицизм также решительно отрицает возможность всякого трансцендентного
знания и настаивает на том, что объект знания находится в процессе знания.
Разница между критицизмом и интуитивизмом обнаружится вообще не столько в
первых основных положениях, сколько в выводах из них; а чем она состоит, об
этом будет сказано позже.
Второй вопрос, подлежащий решению, таков: если объект знания находится в
процессе знания, то возможны два учения о составе этого процесса: во-первых,
можно утверждать, что объект знания не только входит в процесс знания, но и
составляет все содержание его; во-вторых, можно утверждать, что знание
складывается всегда из объекта знания вместе с каким-то добавочным
процессом; иными словами, согласно второму учению, знание всегда есть нечто
более сложное, чем его объект. Стоит только попытаться реализовать мысленно
первое из этих утверждений, чтобы тотчас же убедиться в его
несостоятельности. Если бы оно было правильным, то это значило бы, что свет,
шум, гнев, боль сами по себе уже суть знание о свете, шуме, гневе, боли. Но
это невозможно уже потому, что знание есть процесс, имеющий отношение к
объекту, и этого отношения не существовало бы, если бы объект знания был
тожествен с самим знанием о нем; отношение возможно только или в том случае,
если объект знания находится вне процесса знания, или в том случае, если он
находится внутри процесса знания, но составляет часть его. Первый случай,
как установлено уже в первом положении, невозможен; следовательно, остается
лишь второй.
Само собою разумеется, иногда объектом знания становится само знание, но
это вовсе не противоречит сказанному выше: также и знание о знании не
складывается только из своего объекта, а представляет собою процесс более
сложный. Когда является знание о том, что цепь суждений "все, что удлиняет
маятник, замедляет ход его и т.д.", есть дедуктивное умозаключение по первой
фигуре силлогизма, то это знание состоит из своего объекта, именно из
приведенной выше цепи суждений, и еще из какого-то добавочного процесса,
благодаря которому эта цепь рассматривается как дедуктивное умозаключение.
Неопределенным результатом, к которому мы пришли, нельзя удовлетвориться.
Для окончательного обоснования предыдущих соображений необходимо поставить
вопрос, в чем состоит большая сложность знания в сравнении с объектом
знания, какой процесс должен присоединиться к объекту, чтобы получилось
знание? Поставим этот вопрос в конкретной форме: если есть переживания
света, шума, боли, гнева, то что должно присоединиться к ним, чтобы они
сделались знанием? Несомненно переживание "светло!" возможно не иначе как
при сопоставлении переживания света с переживанием тьмы и при отличении его
от этого, а также от всех других смежных переживаний. То же можно сказать и
о переживаниях боли, гнева, умозаключения и т.п. Констатирование "это
процесс дедуктивного умозаключения по первой фигуре силлогизма" только в том
случае и возможно, если процесс такого умозаключения выделен из сферы других
переживаний, эмоций, состояний самочувствия и т.п., если он отличен от
индуктивных умозаключений и уподоблен дедуктивным умозаключениям первой
фигуры.
Мысль, что процесс сравнивания входит во всякий акт знания, чрезвычайно
широко распространена. Если некоторые психологи и в особенности гносеологи
мало обращают внимания на роль этой деятельности при возникновения знания,
то это вовсе не потому, что они считают ее ненужною для акта знания, а
скорее потому, что они считают ее необходимость слишком очевидною и ее
состав слишком простым и торопятся перейти к тому, что менее очевидно и с
чем не все согласны. Эмпиристы заняты исследованием возникновения знания
благодаря воздействию внешнего мира на органы чувств;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46