Расширив таким образом мысль Канта, ее еще нужно дополнить одним
соображением. Кант глубоко заблуждался, полагая, что одной ссылки на
необходимую природу познающего субъекта уже достаточно, чтобы установить
необходимость соответствующих ей суждений. В четвертой главе мы касались
этого вопроса и ссылались там же на мнение М.И.Каринского об этих взглядах
Канта276. Если в акте знания даны продукты необходимой деятельности, то как
бы они ни были необходимы, это свойство их может остаться не отмеченным в
них никакими чертами. "Для того чтобы самое наше созерцание определенного
образа и именно как созерцание образа, построенного продуктивно, - говорит
Каринский, - могло усмотреть необходимую связь, соединяющую известные черты
образа одну с другой, т.е. для того чтобы мы непосредственно созерцали не
просто данное, налично существующее соединение черт, а соединение
необходимое, отличающееся необходимостью от случайных соединений черт, - для
этого нужно, чтобы самая эта необходимость была непосредственно дана,
созерцательно выражена в самом образе, и притом не в самом содержании
соединяемого, а в простом его соединении"277. Иными словами, недостаточно,
чтобы в акте знания была дана вещь как готовый продукт, надобно еще, чтобы
было дано само действие, сама лаборатория природы, создающая вещь так, а не
иначе. Полагая, что между миром я и миром не-я нет никаких перегородок, так
что вещи даны нам вместе со всеми связями действия, причинения и т.п., мы и
вводим это последнее условие необходимости суждений.
Истинное знание имеет не только необходимый, но и общеобязательный
характер. Если в данный момент при данных отношениях мы усмотрели такое-то
состояние вещи и построили истинное суждение, то уж навсегда в последующем
мы принуждены утверждать то же самое объективное содержание суждения. Для
того, кто обособляет познаваемую действительность от процессов знания и
полагает, что всякое высказывание суждения есть акт, совершенно новый по
сравнению с прежними высказываниями того же суждения, это свойство истины
необъяснимо. Между тем для нас вопрос решается следующим образом:
объективным содержанием суждения служат элементы самой действительности, а
не копии с нее, не продукты ее и т.п. Следовательно, всякий раз, когда я
(или кто бы то ни было другой) высказываю суждение о событии A, объективным
содержанием моего акта служит одно и то же реальное A. Всякий элемент
действительности, даже и мимолетное событие, давно отошедшее в область
прошлого, вечно остается тем же самым, тожественным себе, и
общеобязательность суждения есть не что иное, как выражение этой вечной
неотменимости действительного мира, хотя бы он и отошел в область прошлого.
Аксиома вечного тожества действительности не может встретить возражений,
но нам могут заметить, что ею нельзя воспользоваться для обоснования
общеобязательности суждений, относящихся к прошлым или будущим событиям,
вообще к событиям не одновременным с актом высказывания суждения; в самом
деле, мы основываем общеобязательность суждения на присутствии самого вечно
неизменного A в суждении об A, но если A есть событие, случившееся в 1902
году, то каким образом оно может присутствовать в суждении, высказанном в
1905 году? Мало того, аналогичное сомнение в правильности нашей теории может
быть высказано также и на основании представлений о пространственных
соотношениях: если событие, о котором я говорю, произошло в Париже, то каким
образом оно может быть наличным в актах суждения, высказанных о нем в
Петербурге? На первый взгляд, эти сомнения кажутся неустранимыми. Однако,
если присмотреться к их основаниям, то окажется, что у них нет солидной
опоры. Они берут начало из ходячих чувственных представлений о времени и
пространстве. Между тем известно, что эти представления полны противоречий,
так что ни одна высокоразвитая философская система не берет их такими, как
они есть, но подвергает их глубокому преобразованию. Чтобы успешно совершить
это преобразование, необходимо поставить его в связь также с требованиями
теории знания; мало того, как указано в начале этого сочинения, требования
теории знания должны быть поставлены во главе всех остальных наук. В
отношении к пространству и времени эта мысль настолько укрепилась, что
явились даже преувеличения: в наше время многие теории знания (напр., теория
Канта) не только влияют на учение о пространстве и времени, но даже и
заключают в себе основы его. Этому примеру мы не станем следовать; теория
знания должна быть именно теорией знания, а не онтологией, и так как учение
о пространстве и времени относится к области онтологии, то мы не будем
развивать его здесь. Роль теории знания в вопросах, касающихся онтологии и
других наук, состоит лишь в том, чтобы формулировать свои требования и
предъявить их к сведению этих наук. В отношении пространства и времени эти
требования таковы: истина обусловливается наличностью самого познаваемого
бытия в суждении; ходячие представления о пространстве, времени и порядке
явлений в них таковы, что кажется невозможным, чтобы явление, отделенное
пространством и временем от познающего субъекта, было наличным в актах его
суждения; поэтому онтология должна построить такое учение о пространстве и
времени, которое устранило бы эту кажущуюся невозможность. Онтология должна
показать, что события прошлого, с одной стороны, навеки сойдя со сцены, с
другой стороны, остаются навеки наличными, сверхвременными, так что акт
сравнения, приводящий к возникновению суждения, может совершиться не в то
время, когда совершилось обсуждаемое событие, и тем не менее может содержать
в себе это событие как наличное бытие. Точно так же акт суждения может
продолжаться одну секунду и тем не менее содержать в себе знание о вечном
или, напр., тысячелетнем бытии. Из этого не следует, будто такое знание
имеет трансцендентный характер: акт сравнивания может продолжаться секунду,
но он может охватывать при этом вечное или тысячелетнее бытие,
присутствующее в суждении как наличное. Для знания о том, что вещь
существует год, вовсе не требуется целый год судить о ней, точно так же,
как, сравнивая по величине две горы, я не должен сам быть величиною с гору.
Преобразование понятий о пространственно-временном мире, удовлетворяющее
требованиям гносеологии, должно быть очень глубоким, однако возражать нам,
будто это задача невыполнимая, станет лишь тот, кто незнаком с историей
философии, кто не знает, как много возможностей открывается перед философом,
приступающим к построению теории пространства и времени. Что же касается
теории знания, то для нее высказанные выше положения не заключают в себе
никаких противоречий, если только допущена устанавливаемая всею первою
частью настоящего сочинения мысль, что знание есть сложный процесс,
содержащий в себе не только деятельности познающего субъекта, но и самое
познаваемую действительность, хотя бы она была транссубъективною. В таком
случае психические акты суждения об одном и том же объекте могут быть в
высшей степени различными и чрезвычайно изменчивыми по своему
психологическому составу, между тем как объект, служащий материалом для этих
актов и составляющий содержание суждения, может оставаться тожественным278.
Некоторые суждения не только необходимы и общеобязательны, но также и
всеобщи: в них предикат присоединяется не к "этому" только S, а ко всякому,
какому угодно S, причем количество S может быть неисчерпаемо громадным. Это
свойство суждений принадлежит, пожалуй, к числу самых загадочных. Им
предполагается закономерность некоторых явлений, существование законов
явлений. Но если под закономерностью разуметь, как это обыкновенно делается,
повторение одинаковых явлений, то вопрос не решается, а только еще более
затрудняется, так как непонятно, каким образом в различных условиях могут
возникать численно различные, но по своим свойствам совершенно одинаковые
явления. Непонятно также, каким образом возможно было бы имманентное знание
об этих явлениях: высказывая всеобщее суждение, мы совершаем единый акт
мысли, и этот акт может содержать в себе только один какой-либо случай связи
S с P, а все остальное, иногда бесконечное множество случаев такой связи,
утверждаемое в суждении, должно оставаться трансцендентным в отношении к
суждению.
Очевидно, выйти из этого затруднения можно лишь в том случае, если, не
обманываясь чувственною видимостью, преобразовать понятия всеобщности и
закономерности согласно требованиям теории знания, а требования эти таковы:
так как акт мысли, высказывающий общее суждение "всякое S есть P" един, и
так как истина заключается в наличности бытия в суждении, то S, о котором
говорится в общем суждении, должно быть в различных случаях не численно
различным, а одним и тем же S, составляющим тожественную основу многого. Это
преобразование аналогично с указанным выше необходимым преобразованием
понятий пространства и времени; оно также отражается на онтологии, однако
подробное рассмотрение его мы не предоставим всецело онтологии: вопрос об
индивидуальном и общем так важен для теории знания, что мы сами должны
рассмотреть его и посвятим ему особую главу.
Мы нашли, что условием общеобязательности и всеобщности суждений служит
вечная неотменимость действительности, ее вечная тожественность себе. Мы
должны теперь показать, что это свойство действительности совпадает с тем
свойством объектов, которое в традиционной логике выражается законом
тожества - "A есть A". Мы не пользовались этим термином до сих пор только
потому, что закон тожества вызывает различные толкования, требующие
примирения и рассмотрения. Прежде всего под законом тожества можно разуметь
тожество объекта при повторении суждений о нем, и в этом смысле закон
тожества прямо соответствует той вечной неотменимости действительного мира,
о которой мы говорили как об условии общеобязательности и всеобщности
суждений.
Но этого мало, закону тожества можно придавать еще более широкое
значение. Можно указывать на то, что формула "A есть A" выражает закон,
управляющий всяким отдельным актом суждения даже и без отношения к его
общеобязательности и возможной повторяемости. Согласно этому закону,
предикат всякого истинного суждения заключает в себе в дифференцированной
форме то же самое, что есть в субъекте в недифференцированной форме. Всякое
суждение, как указано выше, имеет аналитический характер, если принять за
субъект суждения всю полноту бытия обсуждаемого объекта; закон тожества
выражает эту аналитическую сторону всякого суждения.
На первый взгляд кажется, что закон тожества, поскольку он применим ко
всякому отдельному акту суждения, не совпадает с законом тожества,
управляющим повторениями суждения. Но на деле это неверно: в обоих случаях
мы имеем дело с одним и тем же законом, выражающим вечную тожественность
себе, вечную неотменимость действительности. Это становится очевидным, если
обратить внимание на то, что и в отдельном акте суждения мы имеем дело с
повторением объекта в том смысле, что действительность, недифференцированная
в субъекте, повторяется как тожественная себе в дифференцированной форме - в
предикате.
Рассматривая условия необходимости, общеобязательности и всеобщности
суждений, мы принуждены коснуться также вопроса о значении законов
противоречия и исключенного третьего. Мы полагаем, что эти законы не
принадлежат к числу условий, определяющих указанные три свойства суждений,
но так как в теории знания и в логике издавна принято приписывать им
чрезмерно важное значение, то мы рассмотрим их здесь по крайней мере для
того, чтобы показать, что они к настоящей главе не имеют отношения.
Закон тожества и закон противоречия иногда рассматривают, как один и тот
же закон, выраженный двумя различными способами. На деле это неверно. Закон
тожества мог бы существовать и без закона противоречия: если бы в нашем мире
встречались субъекты заключающие в себе свойство P и исключающие его в одно
и то же время в одном и том же отношении, то закон противоречия был бы
отменен, а закон тожества мог бы остаться в силе и требовал бы, чтобы
субъекту S и приписывался и не приписывался предикат P. Даже и в фантазии
трудно представить себе мир таких явлений, но, несмотря на это,
дифференцировать мысленно свойства объектов, выраженные законом тожества и
законом противоречия, можно и должно. Точно так же необходимо отличать от
них закон исключенного третьего, потому что в нем речь идет о свойстве
объектов, не упоминаемом ни в законе тожества, ни в законе противоречия: оно
состоит в том, что всякому объекту присущ или не присущ предикат P и
чего-нибудь третьего между этими двумя возможностями нет.
Закон противоречия и закон исключенного третьего не определяют
однозначно, что именно следует признать за истину; они только показывают, по
каким путям никоим образом нельзя идти, так как на них наверное встретишь
ложь. Следовательно, как критерий лжи они могут иметь огромное значение, но
как критерий истины они не имеют большой силы. Мы утверждаем даже, что их
нельзя причислять к основным законам мышления наравне с законом достаточного
основания и законом тожества, потому что они имеют значение не для мышления
во всем его объеме, а только для мышления о конечных вещах. В самом деле,
отношение противоречия и необходимость выбора между P и не P существует
только в сфере ограниченных вещей, характернейшая черта которых состоит в
том, что бытие их, самоутверждаясь, самою своею наличностью исключает
какую-нибудь другую форму бытия (белизна исключает черноту и т.п.). Наряду с
этим миром конечных вещей мы, если не знаем, то все же чуем присутствие
иного мира, мира абсолютного, где существенная сторона утверждения
сохраняется, а отрицания нет: там нет исключительности, внеположности,
ограниченности конечного мира. Содержа в себе всю полноту бытия, абсолютное
не подчиняется законам противоречия и исключенного третьего не в том смысле,
чтобы оно отменяло их, а в том смысле, что они не имеют никакого отношения к
абсолютному, подобно тому как теоремы геометрии не отменяются этикою, но не
имеют никакого применения в ней. Мы преувеличиваем значение этих законов для
мышления потому только, что почти всегда мыслим о конечных вещах. На деле
они вовсе не необходимы для мышления как такового. Отсюда следует, что эти
законы могут представлять интерес для логики и в особенности для онтологии,
но вовсе не для теории знания. Мы упомянули о них здесь только потому, что
традиционный порядок изложения связывает все четыре логические закона
мышления в одну группу. Кроме того, у нас есть еще один гораздо более важный
мотив не обходить эти законы молчанием. Рационалисты и вообще
интеллектуалисты склонны считать закон противоречия критерием истины. В
конце сочинения, исследуя вопрос о критерии истины, мы будем бороться с этим
взглядом и тогда воспользуемся высказанною здесь точкою зрения на закон
противоречия.
Теперь мы должны вернуться к своим ближайшим задачам и заняться
исследованием общего и индивидуального, чтобы показать, что и в общих
суждениях, так же как в единичных, объект находится налицо как реальное
бытие.
Глава VIII. Общее и индивидуальное
Знание не может быть трансцендентным: познаваемое бытие не может
находиться за пределами суждения, оно должно быть налицо в суждении. Сделав,
согласно указаниям предыдущей главы, некоторые перестройки в учении о
пространственно-временной структуре мира, с этим положением можно
согласиться, поскольку оно относится к единичным суждениям. Но каким образом
оно может быть осуществлено в общих суждениях, а также в общих
представлениях и понятиях (если признать, что представление и понятие есть
суждение)? Когда физик утверждает, что "давление распространяется в
жидкостях во все стороны с одинаковою силою", то в этом суждении разумеются
биллионы случаев давления во всех бесконечно разнообразных жидкостях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46