Ц Во всем ты виноват, отец… Да, да, ты виноват. Я же знаю, ты ему на фронте жиз
нь спас. Ему надо бы ногу оттяпать, а ты сохранил. Маху дал… Надо было оттяп
нуть. И башку Ц заодно.
Ц Пойдемте я вас уложу, Назар Фомич. Вы же обещали!
Ц Пойдем, Ц согласился Каретников. Он поднялся и пошел, слегка шатаясь.
Уже сидя в постели, сказал прочувствованно: Ц Я тебя знаешь как уважаю. М
ы все тебя тут уважаем. Вот и скажи ты мне: имею ли право я, Назар Каретников
, след на земле оставить?
Ц Конечно, имеешь.
Ц А он говорит Ц не имею.
Ц Кто «он»?
Ц Тот, мордастенький. Маленький такой, с резиновым жгутом в руках.
Ц Каким жгутом?
Ц Обыкновенным, которым на «скорой помощи» кровь останавливают. Ты зна
ешь, на что он меня, сволочь, подбивал? Он сказал: «Нельзя тебе, Назарка, посл
е себя след на земле оставлять…» Теперь я не буду слушать его. Спать буду.

Багрий помог ему улечься, прикрыл простыней и ушел, расстроенный.
Ц Ну, кажется, утихомирился, Ц сказал Андрей Григорьевич, возвратившис
ь к себе.
Саша поблагодарила и ушла, вытирая слезы.
Ц Ты не боялся, дядя Андрей? Ц спросила Таня.
Ц Конечно, боялся: когда человек спьяну за нож хватается, он может его и в
дело пустить. Но ведь кто-то должен был пойти.
Ц Вот и Гриша Ц тоже обязательно пошел бы, Ц сказала Таня. Ц Только у н
его, наверное, как у тебя не получилось бы: он бы его так обработал…
Ц Мне тоже очень хотелось наподдать этому пьянчуге, Ц улыбнулся Багри
й. Ц А только… Ты передай своему рыцарю, что времена героев Сервантеса да
вно прошли. Конечно, когда видишь, что трое колотят одного, надо идти на по
мощь. Но даже при этом нельзя терять голову.

15

Вадим Петрович Шарыгин числился, правда неофициально, старшим ординато
ром. Неофициально потому, что такой должности не было. Были просто ордина
торы. Но так уж повелось, что один из них считался старшим. Он заменял заве
дующего, когда тот болел, во время отпуска или командировки. Ничего, кроме
хлопот, это старшинство не приносило, но Шарыгин очень дорожил и этим нео
фициальным званием, и теми хлопотами, с которыми оно было связано. Потому
что старший ординатор после ухода шефа в отставку, как правило, сам стано
вился шефом. Правда, занять должность заведующего отделением можно было
только по конкурсу. Но конкурсная комиссия обычно всегда отдавала предп
очтение старшему ординатору, которого хорошо знают все и который конечн
о же не подведет, как может подвести какой-нибудь «варяг», приславший тол
ько свое заявление и пачку характеристик Ц всегда положительных и пото
му настораживающих.
Вадим Петрович приходил на работу раньше всех и уходил, когда никого из в
рачей уже не было. И по воскресеньям он тоже по многу часов проводил в отде
лении. Он сделал для себя правилом Ц не уходить из больницы без того, что
бы не заглянуть в палаты, не попрощаться с больными, не пожелать им скорей
шего выздоровления. Однако сегодня, после собрания, Вадим Петрович не см
ог зайти, потому что позвонил Романов и попросил сейчас же приехать Ц ст
атья о витаминах уже набрана и нужно срочно вычитать. Кроме того, Людмила
Владиславовна шепнула, что муж уехал в срочную командировку, а дочь она о
тправляет на выходной к бабушке. Так что… «Черт бы ее побрал Ц Людмилу Вл
адиславовну», Ц подумал Шарыгин. Из-за этих встреч ему иногда приходило
сь жертвовать и вечеринками, на которых обещал быть, и рыбалкой, на котору
ю собирался целую неделю, охотой, которую ждал несколько месяцев.
Вадим Петрович любил говорить, что он во всем середнячок. До «верхотуры»
не дотянул, но и по дну не ползает. Он считал себя истинным интеллигентом и
потому никогда не позволял бестактности или, боже упаси, барски пренебр
ежительного тона в отношениях с людьми. И в любви у него тоже были твердые
устои. Все у него делилось на «можно» и «нельзя». Он бы никогда не позволил
себе вскружить голову девушке на выданье. Что же касается замужних… Он б
ыл глубоко убежден, что между мужчиной и женщиной могут быть отношения, л
учше всего характеризующиеся как никого ни к чему не обязывающие. И когд
а ему приходилось оставлять женщину, с которой у него была такая «никого
ни к чему не обязывающая» любовь, совесть его не мучила. Поплачет и забуде
т. Тут самый лучший доктор Ц время. А когда случалось, что женщина, котору
ю он любил, уходила, Ц а такое случалось, Ц Вадим Петрович не грустил.
Женщины, как правило, приносили ему только радость. А вот Людмила Владисл
авовна тяготила. Может быть, потому, что их отношения никак не укладывали
сь в его теорию, а может быть, потому, что он всегда был господином положен
ия, а тут никак не мог избавиться от тягостного чувства зависимости. Нет, с
Людмилой Владиславовной он не мог поступить, как ему заблагорассудится
. И отказать, когда она просила прийти, тоже не мог, хотя нередко случалось,
что он действительно не мог. А иногда не хотел. Не хотел, но шел, пересилива
я себя.
Он поймал себя на мысли, что радуется возможности хоть немного оттянуть
свидание по «уважительной причине» Ц откладывать просмотр статьи ник
ак нельзя.
Романов сбросил офицерскую шинель давно. С тех пор он заметно погрузнел,
но сохранил военную выправку и подтянутость. Он любил вспоминать военны
е годы. Написал даже повесть «Записки военкора». Там было много увлекате
льных эпизодов. Некоторые из них печатались Ц и в местной газете, и в рес
публиканских, Ц но книга в целом так и не увидела свет: издательства неиз
менно возвращали рукопись с рекомендациями основательно доработать.
Романов долго не мог понять, в чем суть. И только на литературном четверге
, на котором обсуждалась эта рукопись, у него открылись глаза. И открыл их
Гармаш. Он сказал, что в книге нет самого главного Ц жизненной правды, то
го, что делает произведение подлинно художественным.
Романов понял, что Гармаш прав, и возненавидел его, стараясь, однако, ничем
не выдавать этой своей ненависти.
Папка с рукописью была заброшена на книжный шкаф, и Романов перестал гов
орить о ней, а когда кто-нибудь интересовался судьбой злополучных «Запи
сок», он грустно вздыхал: «Я журналист, этим, как говорится, все сказано. Дл
я романов и повестей у меня просто времени нет. Вот выйду на пенсию, тогда
можно будет и беллетристикой побаловаться, а сейчас не до баловства: раб
отать надо, работать».
Он был весь какой-то большой. Вьющиеся волосы на его крупной голове посто
янно спадали на лоб. Он то и дело отбрасывал их назад своей пятерней, и они
снова падали на лоб золотистыми запятыми. От него так и веяло дружеским р
асположением и радушием. И еще он был весь какой-то запоминающийся. Особе
нно Ц голос. Солидный баритон. Владел он им в совершенстве, особенно в ра
зговоре по телефону. Это был голос уверенного в себе человека.
Еще до войны, будучи школьником, он умел быстро составить заметку. Нескол
ько раз выступал с короткими очерками и статьями в областной и городской
газетах. На фронт пошел, имея за плечами всего два курса педагогического
училища. Назвался журналистом. Его и прикомандировали к армейской редак
ции. За короткое время он в совершенстве освоил фотоаппарат. Умудрялся д
обывать материал «из самого пекла». Отснятые на переднем крае фотоснимк
и его всегда высоко ценились. Короткие заметки к этим снимкам печатались
почти без сокращений. Вскоре он зарекомендовал себя как мастер эссе.
После войны окончил факультет журналистики, редактировал многотиражку
на судостроительном. Конфликт с Бунчужным вынудил его уйти с этой работ
ы. Обосновался в областной газете. Тут он сначала возглавлял отдел общес
твенной жизни, затем стал ответственным секретарем, наконец Ц заместит
елем главного редактора.
В редакции по имени-отчеству его называли только при обращении. За глаза
он был просто дядя Ваня. Дядей Ваней называли его не потому, что он был доб
рым и покладистым, а потому, что так он подписывал свои фельетоны Ц очень
едкие и хлесткие… К нему бегали во всех «трудных» случаях Ц когда возни
кали сомнения по поводу какой-нибудь острой статьи, особенно сатирическ
ого плана. Иван Семенович безошибочно определял, что может быть напечата
но без опасений, а из-за чего обязательно будет нахлобучка. И что сделать
со статьей, чтобы этой нахлобучки не было, он тоже знал. Недавно, правда, вы
шла осечка. Из-за фельетона в адрес Бунчужного. Думал, ударит. Но все огран
ичилось неприятным разговором с Ватажковым.
После обеда настроение у него испортилось: позвонил брат и сказал, что на
значенную на выходной день рыбалку придется отменить, коротко объяснил
причину.
«Опять это Бунчужный», Ц подумал Иван Семенович. Он хотел спросить брат
а, что тот собирается делать, но решил отложить разговор до вечера. Предло
жил встретиться. У себя. Благо жена в отъезде и деваться все равно некуда.
В заключение добавил, чтобы хоть как-нибудь успокоить брата:
Ц Жаль, рыбалка пропадает. Просто напасть какая-то на дом Романовых. Нич
его, Матюха, мы этому некоронованному королю еще такое завернем!
…Увидев Шарыгина, Романов обрадовался.
Ц Кстати, милый мой, Ц сказал он. Ц Через пятнадцать минут там, Ц он сде
лал многозначительный жест куда-то вверх, Ц у Ватажка «пресс-конференц
ия» в связи с очередным награждением судостроительного. Ц Он посмотрел
на Шарыгина и насмешливо улыбнулся: Ц Шумим, братцы, шумим. Что поделаеш
ь, Ц добавил он, словно извинялся за это «шумим», Ц газета не имеет права
обойти стороной такое событие. Я тут в твоей статье немного похозяйничал
. Ты меня прости, но кто, скажи на милость, так начинает? Эпизод, что был в хво
сте, я перенес в голову. Увлекательный эпизод, а ты его на задворки. Так нел
ьзя. Главное Ц первые строки. Надо уметь сразу же заарканить читателя. В
общем, посмотри. Когда прочтешь, оставишь на столе. Ц Он поднялся, сделал
несколько шагов к двери и остановился. Ц Послушай, а не махнуть ли нам за
втра к твоему шефу на дачу? У него там чудесно. У меня завалялась бутылка а
рмянского коньяка. Договорились, а?
Шарыгин сказал, что он зайдет за Романовым к девяти часам утра и что Андре
й Григорьевич будет очень рад.
Ц Договорились, будь!.. Кстати, передай привет твоему шефу от его благове
рной. Сегодня получил письмо от жены: они там мило устроились, в этом санат
ории.
Он вышел, притворив за собой дверь.
Шарыгин пробежал глазами статью и нахмурился. Из рукописи почти ничего н
е выброшено. Но в результате небольшого сокращения исказился смысл важн
ого теоретического обоснования. Надо бы исправить, потом еще добавить па
ру строчек, но Вадим Петрович знал, что такое выбросить или добавить неск
олько строк, когда оттиск уже сделан.
Он посмотрел на часы, все еще раздумывая, исправить или оставить как есть.
«Пускай остается», Ц решил он с досадой и поднялся. Людмила Владиславов
на ждала все же, и задерживаться нельзя было.

16

Она жила на тихой улице в центре города, в небольшом старом доме. Парадная
дверь выходила в глухой переулок, и в квартиру можно было проскользнуть
незаметно. Однако она всегда тревожилась. Встречая в коридоре, каждый ра
з спрашивала, не видел ли кто. И было в этом естественном страхе замужней ж
енщины что-то трогательное, беспомощное, очень женское. Сегодня, как всег
да, она тоже спросила почему-то шепотом: не видел ли его кто? Он сказал, что
около ворот сидела какая-то очкастая старуха.
Ц Она меня уже третий раз видит. А сегодня, когда я звонил, особенно прист
ально смотрела.
Старуха действительно сидела у ворот. Однако она не смотрела на Шарыгина
. Она грелась на солнце, уткнувшись в книгу. Но Вадиму Петровичу сегодня хо
телось досадить Волошиной.
Ц Это наша соседка, Ц облегченно вздохнула Людмила Владиславовна. Ц П
енсионерка, учительница. Почти ничего не видит. А если бы и видела, никому
бы не сказала.
Зачем он придумал этот подозрительный взгляд старухи? Какая глупость! Ем
у вдруг стало жаль ее. Захотелось приласкать. Он обнял ее, поцеловал. Она п
рильнула к нему и сразу стала будто меньше ростом, какой-то беспомощной, р
обкой. И было в этом что-то очень девичье.
…Он давно уже заметил, что, когда он с ней, время бежит быстро. Вечерело. Она
, спокойная и какая-то расслабленная, неторопливо расчесывала свои длин
ные волосы и улыбалась. Он курил и потягивал вино из высокого хрустально
го бокала.
Комната была обставлена просто. Небольшой овальный стол, прикрытый плюш
евой скатертью, располагался не в центре, а в стороне. Почти весь пол остав
ался свободным, и комната от этого казалась просторной. Модный сервант с
хрусталем на верхней полке стоял справа. Хрусталя было немного, но и не ма
ло Ц в меру. Правее на высокой Ц под красное дерево Ц подставке телеви
зор. Против него Ц диван-кровать, тоже под красное дерево. Налево Ц двер
ь в спальню.
Сквозь небольшую щель меж створок виднелись стеклянный, молочного цвет
а, абажур, трюмо и пуфик перед ним на коврике. Волошина покосилась на него.
Встала и прикрыла дверь.
При первой встрече, будучи уже навеселе, он спросил, указывая на дверь:
Ц А тут у вас что?
Ц Спальня.
Он поднялся, подошел к двери, толкнул створки. Стоял, широко расставив ног
и, долго рассматривал чисто убранную комнату. Потом сказал:
Ц Уютное гнездышко. Все просто кричит о спокойном течении жизни.
Ц Глупости, Ц вспыхнула Волошина. Ц Рядом поставленные кровати еще не
говорят о семейном благополучии. Ц И она резким движением захлопнула д
вери перед его носом.
Ему стало тогда неловко. Затем чувство неловкости сменила растерянност
ь. Он подошел к женщине, обнял, прижался щекой к ее лицу.
Ц Прости, Ц произнес он тихо. Ц Пожалуйста, прости. Это было бестактно с
моей стороны. Право же, это было бестактно.
Она молчала. Он подождал немного, потом спросил:
Ц Ты обиделась?
Ц Я не хочу, чтобы ты вспоминал о нем, когда мы вдвоем, Ц сказала она.
Ц Хорошо, Ц согласился Шарыгин и сел на свое место. Ц Я налью себе еще н
емного. Ты не возражаешь?
Ц Пожалуйста!
Он медленно выпил полрюмки коньяку.
Ц Ты права, что обиделась, Ц сказал он, пощелкивая ногтем по рюмке, Ц я н
е имел права так говорить. И потом, «кесарево Ц кесарю». Так и древние рим
ляне говорили: «Кесарево Ц кесарю».
Ц Ну что ты плетешь? Какой Кесарь? Кто Кесарь?
Он опять налил себе рюмку к выпил.
Ц Я понимаю, что «кесарево Ц кесарю» Ц пошлость. Но я тебя люблю. И когд
а я себе представлю тебя рядом с этим…
Ц Замолчи, пожалуйста!
Он снова выпил и сказал с тихой грустью в голосе:
Ц Прости, когда я пьян, я начинаю смотреть на вещи трезво.
Ц Замолчи, Ц повторила она уже строго, и глаза ее стали холодными.
Ц Не будем ссориться, Ц попросил он. Ц Право же, я не хотел обидеть тебя.
Поверь, мне очень стыдно за свою пьяную болтовню.
Ему и впрямь стало тогда не по себе. «Она мне чужая, Ц подумал он. Ц Зачем
я здесь? Она ведь совсем чужая мне. Да нет, я люблю ее. Конечно, люблю. И меня т
янет к ней. Меня всегда влекли сильные натуры. Да, я ее люблю».
На следующий день во время утренней гимнастики и потом, уже стоя под душе
м, он жестоко казнил себя за вчерашнюю бестактность. «Уютное гнездышко…»
, «Кесарю Ц кесарево…» Какая пошлость! Я быстро теряю контроль над собой
, как только начинаю пьянеть».
После душа, растираясь мохнатым полотенцем, он успокоился: «Все будет хо
рошо».
Чтобы отогнать эти досадные воспоминания, он тряхнул головой, допил вино
, поднялся, крепко стиснул и разжал кулаки.
Ц Ты чем-то недоволен? Ц спросила она.
Ц Обидно, что мой лодочный мотор сломался, Ц произнес он со вздохом, Ц а
то махнули бы на реку. Ты устроилась бы на носу. Знаешь, какая прелесть Ц л
ежать на носу и смотреть вниз. Когда лодка идет на полной скорости, вода ис
крится, и кажется, будто металл высекает эти искры. Забрались бы на какой-
нибудь остров, наловили рыбы, потом сварили уху. Это восхитительно Ц уха
на свежем воздухе, да еще когда вокруг только высокие осокори, да птицы, да
ветер в листве.
Ц Если бы ты знал, как я им завидую, Ц вдруг сказала она каким-то чужим го
лосом.
Ц Кому?
Ц Тем бабам, которые целый день работают, как проклятые, а возвратившись
домой, моют, варят, стирают, а потом, уже ночью, приходят к любимому, усталые
до полусмерти, но желанные и потому счастливые. Как я им всем завидую! И ещ
е завидую тем, которые могут, когда хотят, выйти на улицу с кем угодно, не та
ясь. И поехать на реку тоже могут с кем угодно, и тоже не таясь. Даже этим гол
енастым потаскушкам с портовой улицы я тоже завидую. Им наплевать, что ск
ажут о них. Им на все наплевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38