Ты должен быть благодарен мне. Но
если ты не хочешь в Хранилище, я могу дать тебе вечное небытие. Я не хочу на
силовать твою волю, это мне запрещает главное ограничение.
Он молчал, потому что сознание его отключилось, он даже не заметил, как под
ле него появились два кирда, взяли его за руки. Он пытался вырваться, бился
, но они были недвижимы. Послышалось низкое гудение, и мир вокруг начал тус
кнеть и истончаться…
Сначала он был полон гнева и смятения. Потом остались воспоминания о гне
ве и смятении. Со временем и они потускнели в призрачной неподвижности Х
ранилища.
Все это случилось бесконечно давно, но когда он видел теперь кирдов, он не
хотел отпускать руку двуглазого, он не хотел повторения, он не хотел отпр
авляться обратно в Хранилище.
12
Утренний Ветер сидел и смотрел на сереющее небо. Его опять томила печаль.
Снова перед ним чернел вход в туннель, и густая тьма его пахла промозглой
сыростью.
В последние дни он почти забыл о черной дыре, она куда-то отступила, не меш
ала ему, не терзала дух своей тупой неразгадываемостью. А теперь снова ст
ояла перед ним, безмерно разрасталась и закрывала все собой. Он пытался п
онять, отчего она снова разверзла перед ним черную пасть. Не сама же она вы
ползла из каких-то печальных уголков его сознания. А если не сама, кто выд
олбил дыру в мире и кто натолкал в нее скорбную, томящую разум тьму?
Он выстроил перед собой целую шеренгу воспоминаний, приказал им не тороп
иться и пустил их по одному. Он так и думал. Даже не думал, а догадывался. Даж
е не догадывался, а смутно подозревал. Проклятый туннель снова возник пе
ред ним, когда ушел Володя. Ушел и увел двух других пришельцев с пустыми гл
азами и маленького верта по имени Галинта.
«Я не виноват, Ц сказал себе Утренний Ветер. Я их не гнал. Они ушли сами, по
тому что им нужна была пища. Тогда почему они оставили позади себя эту чер
ную дыру? Потому что, Ц сказал он себе, Ц я был равнодушен. Я был полон неп
риязни к верту. Я даже был рад, что Володя увел его. Но я боялся признаться с
ебе в этом. Я боялся признаться себе, что был злым. Мне удобнее было думать,
что они уходят из-за пищи. А туннель снова открылся мне, потому что во мне м
ало было любви».
В темно-сером небе появились звезды. Он встал, обошел обломок стены и подо
шел к Рассвету.
Ц Ты думаешь? Ц тихо спросил он.
Ц Да.
Ц О чем?
Ц Я не могу простить себе.
Ц Чего?
Ц То, что мы не образовали круг.
Ц О чем ты говоришь? Мы же составили круг, когда Володя пришел к нам.
Ц Я говорю о верте.
Ц Круг для верта?
Ц Да.
Ц Ты понимаешь, что говоришь?
Ц Да.
Ц Но я не понимаю. Я сам казнил себя, что позволил старой глупой злобе выл
езть из меня наружу. Но круг… Круг Ц тяжкая ноша.
Ц Я знаю.
Ц Объясни, друг Рассвет.
Ц Вертов давно нет. Я не знаю, как и почему они исчезли, но меня смущает ста
рая злоба по отношению к ним, которой снабдил нас Мозг. Володя привел к нам
верта. Он один в чужом для него мире. Он не знает нашего языка. Он в темнице
безмолвия, он ничего не может сказать и спросить. Мы бы не смогли выпустит
ь его, образовав круг. Мы этого не сделали. У нас не хватило доброты и состр
адания. Мы считаем себя добрыми, но мы любим только себя. У нас не хватило л
юбви к маленькому испуганному верту. И мне грустно. Если мы дозируем свою
доброту, да еще выборочно, это не доброта.
Ц Да, Рассвет, наверное, ты прав. Я тоже тосковал.
Ц Я думаю, нужно нагнать их, если они еще не в городе.
Ц Они идут медленно. У Володи мало сил, и у пришельцев с пустыми глазами
Ц тоже. Я не знаю, умеют ли быстро ходить верты, но этот маленький Галинта
не бросит Володю. Ты ведь видел, как он все время держался за его руку?
Ц Да.
Ц Я пойду за ними.
Ц Иди, друг Утренний Ветер. У тебя сильные аккумуляторы?
Ц Да.
Ц Иди, я буду ждать вас.
* * *
«А знаю ли я, кто я? Ц думал Густов и сам отвечал себе: Ц Ну, конечно, конечн
о, знаю. Я Владимир Васильевич Густов, тридцати двух лет, уроженец города В
итебска, штурман грузового космолета «Сызрань». Так? Так». Но может ли тот
действительно неплохо знакомый ему парень вести за узкую ручку ожившую
трехрукую и четырехглазую куклу, питаться жирными червями, которых любе
зно приносят в клювах крылатые твари по его просьбе? Может он брести под ж
арким небом чужой планеты и смотреть в пустые глаза своих товарищей?
Он чувствовал, как колеблется, размывается тот первый Густов, отступает
к границе нереальности, а нереальность вокруг, наоборот, приобретает чет
кость, а вместе с нею и нынешний невозможный предводитель невозможной ко
мпании.
Он сидел, смотрел на желтое небо и думал, что теперь уже окончательно не зн
ает, что делать. Если раньше его решения подталкивала в спину урчащая и бо
лезненная пустота в желудке, то сейчас, насытившись, он думал о походе в го
род совсем по-другому. Ночной иней давал им влагу. Четырехкрылые официан
ты изменили мизансцену. Раньше на первом плане он видел их сизые сумки с р
ационами, именно они владели его вниманием, а роботы-палачи, выковыривав
шие мозги из товарищей, скромно стояли на заднем плане. Теперь палачи нет
ерпеливо вышли к самой рампе, и рационы вовсе не были видны… Нет, в город и
дти не следовало. Вернуться к дефам? А маленький Галинта? Они не любят дефо
в. И потом, сможет ли гном вызывать своих крылатых кормильцев, когда круго
м будут дефы?
Он вдруг подумал, что здесь, на этой нелепой земле, никак не определишь, сп
ишь ты или бодрствуешь. Дома, ложась спать, он всегда чувствовал, когда сон
приближался к нему, краешком еще бодрствующего сознания он определял, н
апример, что Валентина не может обладать глазами такой величины, что он в
идел их издалека, когда ее фигурка была совсем крохотной. Значит, это было
началом сна.
Здесь критерий реальности смыт. Вот сейчас Валентина снова спешит к нему
, хотя он ее обидел. Но как? Она сидит на спине у каких-то птиц, совсем как в де
тской сказке. Возможно это или он спит? Кто знает! Тем более что он ошибся. В
се-таки это была не Валентина, хотя глаза были ее, только у нее были такие п
рекрасные и печальные глаза. Но клюв… И голос был не ее. Голос сказал:
Ц Володя…
Нет, не она. Она называла его Вовкой. Он открыл глаза. Это что еще за бело-го
лубой шар? Ах, да, это голова робота, склонившаяся над ним.
Ц Володя, Ц повторила голова, Ц это я, Утренний Ветер. Я пришел за тобой.
Густов почувствовал нелепую радость. На мгновение все вокруг подернуло
сь легкой радугой. «Еще прослезиться не хватало», Ц подумал он.
Ц Спасибо, Ц сказал Густов.
Ц Мы решили образовать круг.
Ц Чтобы…
Ц Да, чтобы мы могли разговаривать с вертом.
Ц Спасибо, Ц еще раз повторил Густов, остро чувствуя, как плохо передае
т это слово ту смесь благодарности, облегчения, радости и гордости за деф
ов, сумевших побороть древние стойкие предрассудки.
Ц Пойдем, Ц сказал Утренний Ветер.
Ц Галинта! Ц Густов повернулся к клювастому гномику, который внимател
ьно смотрел на них. Ц Это Утренний Ветер. Он пришел за нами. Он хочет позна
комиться с тобой. Подойди и протяни ему руку.
Утренний Ветер подошел к Галинте, нагнулся и протянул обе руки. Гномик ко
лебался только мгновение. Он поднял руку и осторожно коснулся мощных кле
шней…
* * *
Ему казалось, что так было всегда. Он всегда полз и всегда будет ползти. Он
всегда слышал шорох жесткой травы, сминаемой его телом, скрежет мелких к
амней, царапавших его живот и грудь. Красноватая пыльная земля то опуска
лась, когда он упирался в нее руками и подтаскивал туловище, то снова подн
ималась к самым его передним глазам.
«Нет, не так, Ц поправил он себя. Ц Так было, но так будет не всегда». Он чув
ствовал, что слабеет. Может быть, выстрел задел и аккумуляторы, потому что
ползти становилось все труднее.
Он остановился, повернулся на спину и смотрел сейчас в далекое желтое не
бо. Лучше, если бы луч трубки нашел его голову. Тогда бы он не был полон тако
й печали. Он лежал среди каких-то обломков, сам обломок. И энергия будет вы
текать из его аккумуляторов, и вместе с нею начнет уходить и его сознание.
Сознание Ц это понятно. В конце концов, он же помнил, как еще обычным тупы
м кирдом выключал на ночь сознание, погружался в предписанное временное
небытие. Нажимал на кнопку и просто переставал существовать. Но куда ден
ется его ненависть к Мозгу, к городу, к послушным рабам? Разве она может ти
хонько испариться, исчезнуть? Она такая огромная, такая жгучая, она не мож
ет вдруг превратиться в ничто. Откуда она у него, эта ненависть? Мог он сам
вырастить в себе такое всепоглощающее чувство или кто-то дал ему ее, чтоб
он сохранил ее и приумножил? Жаль, что он не сумел сберечь ее и оказался не
достойным такого подарка.
Жаль было и план. План тоже перестанет существовать. И торжествующий Моз
г будет победно двигать и двигать безгласные фигуры по расчерченному по
лю проклятого города.
Над ним пролетели два аня, вернулись, сделали круг. Наверное, нужно было са
мому нажать на кнопку и выключить сознание. Но жаль, жаль уходить в черное
небытие, так и не осуществив свой план, жаль было оставлять одну свою нена
висть. Без него она тоже погибнет…
Сознание его начало мерцать. Он вдруг увидел стражника, который шел к нем
у. Нет, какой же это стражник, когда у него нет креста на груди? Это был Иней.
Он все-таки пришел к нему.
Ц Иней, Ц тихонько прошептал он.
Ц Инея нет, Ц ответил тот, кого он принял за Инея. Ц Я его друг, Утренний В
етер.
Ц Я Четыреста одиннадцатый, я ждал его… Ц Он хотел сказать очень многое
, но мысли уже плохо слушались его, они все время ускользали.
Может быть, его вообще нет, подумал он, разве может на него смотреть верт, к
оторых давно нет? Но ему теперь было не страшно.
* * *
Ц Сашка, Ц сказал Надеждин Маркову, Ц ты жив?
Ц Это не такой простой вопрос…
Ц Но мы же разговариваем.
Ц А что это значит? Представь себе, что кто-то смотрит видеокассету, на ко
торой записана беседа некоего Надеждина и его товарища Маркова. Изображ
ение объемное, голографическое, звук объемный, но является ли кассета до
казательством, что эти Надеждин и Марков живы? А у нас и того нет. Мы абстра
кция. Если мы и существуем, в чем я совсем не уверен, то тоже в какой-то запи
си.
Ц Мне кажется, ты не прав. Просто запись есть нечто жесткое, зафиксирован
ное. Как бы ни была совершенна голограмма, она лишь запись. У нее нет свобо
ды воли. У нас есть свобода воли. Я могу сейчас проклинать судьбу, могу наз
вать тебя Сашком, а могу вспоминать детство.
Ц Хороша свобода воли, если мы не знаем, где мы, что с нами, в каком виде мы с
уществуем, если, повторяю, допустить даже, что мы существуем.
Ц И все-таки, друг Сашенька, и все-таки… Что бы ты ни говорил, мы управляем
своим сознанием, а это значит, что в определенном смысле мы живы. Пусть эта
жизнь застывший какой-то кошмар, но мы живы. Пусть мы копии, но живые копии.
Ц Хотел бы я взглянуть сейчас на свой оригинал.
Ц Не уверен, что ты бы очень обрадовался.
Ц Почему?
Ц Судя по тому, что мы могли вспомнить о той процедуре в круглой камере, м
ы даже не копии нашего сознания, Сашок.
Ц Что ты хочешь этим сказать?
Ц То, что ты слышишь. Мы и есть наше сознание. А так как сознание Ц это и ес
ть личность, то мы здесь это и есть мы. А то, что осталось от нас, наши, так ска
зать, бренные оболочки, это всего-навсего футляры.
Ц Бр-р…
Ц Вот тебе и бр-р…
Ц Да, не так я представлял себе загробную жизнь. Ни нимфа, ни арфы, ни белых
крылышек, ни райских кущей. А если быть чуть серьезнее, Коля, то смущает ме
ня даже не то, что мы бесплотны, витаем в некоем мраке.
Ц А что же?
Ц То, что мы уже в состоянии более или менее внятно беседовать. Пока мы ме
тались в чудовищном кошмаре, я еще мог допустить, что мы живы, но как можно
примириться с тем, что, логически рассуждая, должно мгновенно раздавить,
уничтожить? Я серьезно, Коля. Может, мы правда умерли?
Ц Думаю, что нет. Сознание наше, наш разум сильнее, чем мы думаем, они облад
ают большей способностью к адаптации. И надежда оказывается сильнее. Мож
ет быть, она вообще неизменный спутник разума. Отними надежду Ц вот тогд
а последняя стропа, держащая разум, может лопнуть и любой порыв ветра уне
сет сознание.
Ц Ты надеешься на что-то?
Ц Не знаю, Саша. Наверное, все-таки да. Иначе, как я сказал, я не уверен, что с
мог бы найти силы уцепиться за это призрачное, но существование. Надежды
юношей питают… Ну и потом, наши, так сказать, сокамерники. Их прикосновени
е…
Ц Прежде чем они начали обмениваться с нами образами и эмоциями, я ощути
л поток доброты.
Ц Видишь, Сашок, мы, оказывается, не так уж обделены: у нас есть доброта и н
адежда.
Ц Ты сегодня глубокомыслен, командир.
Ц Чистый разум, что ты хочешь.
Ц Но, говоря о надежде, как ты себе предст…
Ц Тш-ш, не спугни ее.
Ц Кого?
Ц Надежду. То, что она нас не покинула, уже чудо, не будем ее слишком приста
льно рассматривать, чтобы не смущать ее. А вот и Крус…
* * *
Вытянутая головка Галинты почти целиком спряталась в раскрытой клешне
Утреннего Ветра. Верт нервно подрагивал и смотрел на Густова.
Ц Все будет хорошо, друг Галинта, не бойся, Ц проворковал Густов, и верт б
лагодарно опустил белесые пленки на передние глаза.
Дефы стояли, положив руки друг другу на плечи.
Ц Все готовы к кругу? Ц спросил Утренний Ветер.
Ц Да, Ц тихо ответили дефы.
Ц Сегодня у нас тяжелый и ответственный круг, друзья. Мы должны понять др
угое существо и должны одновременно понять себя. Не познав себя, трудно п
онять другого. Не познав другого, невозможно понять себя. Нам нужно, чтобы
наш круг был сегодня особенно силен, чтобы он пробил защитный слой, котор
ым обросла наша древняя неприязнь к вертам. Вы готовы, друзья?
Ц Да, Ц ответили дефы.
Воцарилось полное молчание, дефы стояли не шелохнувшись, но Густову каза
лось, что он ощущает гигантское напряжение, вибрирующее силовое поле. По
ле было так сильно, что действовало каким-то образом на пространство и вр
емя. Все, что он видел, странно стягивалось к кругу, линии искажались, искр
ивлялись. Даже горизонт изогнулся. Только что почти прямая его линия про
гнулась, стороны начали загибаться, приближаясь к нему. Он стоял и смотре
л на неподвижный круг и ясно видел себя, Галинту, Надеждина и Маркова, бред
ущих к лагерю. Он не мог этого видеть, потому что они давно уже пришли в лаг
ерь, и вместе с тем видел.
Процессия подошла ближе к кругу, и их тела тоже начали изгибаться, тянуть
ся к нему. Теперь он видел одновременно и как они шли, как вытягивались, уд
линялись и клонились к кругу, и как его товарищи дремали у стены, куда он у
садил их.
Впервые в жизни он видел себя со стороны. Не в зеркале, не на экране, не вися
щим в пространстве в лучах голографа, не в воспоминаниях, а живым, реальны
м, совсем не таким, каким привык себя видеть мысленным взглядом: ниже, некр
асивее, ординарнее.
Но вот видения начали блекнуть, пространство медленно распрямлялось, вр
емя разделялось на прошлое и настоящее. Круг заканчивал свое борение.
Дефы опустили руки, но еще долго стояли недвижно, как будто приходили в се
бя. Наверное, подумал Густов, это точные слова. Они действительно приходи
ли в себя после путешествия в другую душу, а это тяжкая и дальняя дорога.
Ц Ты можешь говорить, друг Галинта, мы теперь понимаем твой язык, Ц медл
енно сказал наконец Утренний Ветер.
Ц Спасибо. Ц Верт поклонился дефам, потом Густову. Ц Спасибо, что вы вер
нули меня в забытый нижний мир, и спасибо, что не оставили одного. Я должен
рассказать вам очень многое, но я начну с того, что в Хранилище я видел дух
этих двух пришельцев. Ц Он показал на Надеждина и Маркова. Ц Я узнал их…
Густова словно током ударило. Он подскочил к верту.
Ц Что такое Хранилище?
Ц Когда мы еще населяли землю, мы боялись смерти…
Ц Это вечное небытие? Ц спросил Рассвет.
Ц Наверное. Мы боялись смерти. Наши мудрецы создали Хранилище, куда мы от
правляли души тех, кто готов был ждать, пока они научатся создавать новые
тела.
Ц Значит, ты был болен и должен был умереть?
Ц Нет, со мной было не так. Мозг…
Ц Мозг?
Ц Да, Мозг.
Ц Тот, что правит городом?
Ц Городом?
Ц Который он создал после вас.
Ц Да, это тот же Мозг. Он дал мне выбор: смерть или путешествие в Хранилище.
Ц Почему?
Ц У меня были сомнения, и он узнал о них. На меня донесли.
Ц Ты деф, друг Галинта.
Ц Значит, множество вертов там, в подземелье, Ц сказал Густов, Ц это тел
а для тех, кто в этом… Хранилище?
Ц Очевидно, Володя.
Ц Но почему они там, почему никто не использовал их?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
если ты не хочешь в Хранилище, я могу дать тебе вечное небытие. Я не хочу на
силовать твою волю, это мне запрещает главное ограничение.
Он молчал, потому что сознание его отключилось, он даже не заметил, как под
ле него появились два кирда, взяли его за руки. Он пытался вырваться, бился
, но они были недвижимы. Послышалось низкое гудение, и мир вокруг начал тус
кнеть и истончаться…
Сначала он был полон гнева и смятения. Потом остались воспоминания о гне
ве и смятении. Со временем и они потускнели в призрачной неподвижности Х
ранилища.
Все это случилось бесконечно давно, но когда он видел теперь кирдов, он не
хотел отпускать руку двуглазого, он не хотел повторения, он не хотел отпр
авляться обратно в Хранилище.
12
Утренний Ветер сидел и смотрел на сереющее небо. Его опять томила печаль.
Снова перед ним чернел вход в туннель, и густая тьма его пахла промозглой
сыростью.
В последние дни он почти забыл о черной дыре, она куда-то отступила, не меш
ала ему, не терзала дух своей тупой неразгадываемостью. А теперь снова ст
ояла перед ним, безмерно разрасталась и закрывала все собой. Он пытался п
онять, отчего она снова разверзла перед ним черную пасть. Не сама же она вы
ползла из каких-то печальных уголков его сознания. А если не сама, кто выд
олбил дыру в мире и кто натолкал в нее скорбную, томящую разум тьму?
Он выстроил перед собой целую шеренгу воспоминаний, приказал им не тороп
иться и пустил их по одному. Он так и думал. Даже не думал, а догадывался. Даж
е не догадывался, а смутно подозревал. Проклятый туннель снова возник пе
ред ним, когда ушел Володя. Ушел и увел двух других пришельцев с пустыми гл
азами и маленького верта по имени Галинта.
«Я не виноват, Ц сказал себе Утренний Ветер. Я их не гнал. Они ушли сами, по
тому что им нужна была пища. Тогда почему они оставили позади себя эту чер
ную дыру? Потому что, Ц сказал он себе, Ц я был равнодушен. Я был полон неп
риязни к верту. Я даже был рад, что Володя увел его. Но я боялся признаться с
ебе в этом. Я боялся признаться себе, что был злым. Мне удобнее было думать,
что они уходят из-за пищи. А туннель снова открылся мне, потому что во мне м
ало было любви».
В темно-сером небе появились звезды. Он встал, обошел обломок стены и подо
шел к Рассвету.
Ц Ты думаешь? Ц тихо спросил он.
Ц Да.
Ц О чем?
Ц Я не могу простить себе.
Ц Чего?
Ц То, что мы не образовали круг.
Ц О чем ты говоришь? Мы же составили круг, когда Володя пришел к нам.
Ц Я говорю о верте.
Ц Круг для верта?
Ц Да.
Ц Ты понимаешь, что говоришь?
Ц Да.
Ц Но я не понимаю. Я сам казнил себя, что позволил старой глупой злобе выл
езть из меня наружу. Но круг… Круг Ц тяжкая ноша.
Ц Я знаю.
Ц Объясни, друг Рассвет.
Ц Вертов давно нет. Я не знаю, как и почему они исчезли, но меня смущает ста
рая злоба по отношению к ним, которой снабдил нас Мозг. Володя привел к нам
верта. Он один в чужом для него мире. Он не знает нашего языка. Он в темнице
безмолвия, он ничего не может сказать и спросить. Мы бы не смогли выпустит
ь его, образовав круг. Мы этого не сделали. У нас не хватило доброты и состр
адания. Мы считаем себя добрыми, но мы любим только себя. У нас не хватило л
юбви к маленькому испуганному верту. И мне грустно. Если мы дозируем свою
доброту, да еще выборочно, это не доброта.
Ц Да, Рассвет, наверное, ты прав. Я тоже тосковал.
Ц Я думаю, нужно нагнать их, если они еще не в городе.
Ц Они идут медленно. У Володи мало сил, и у пришельцев с пустыми глазами
Ц тоже. Я не знаю, умеют ли быстро ходить верты, но этот маленький Галинта
не бросит Володю. Ты ведь видел, как он все время держался за его руку?
Ц Да.
Ц Я пойду за ними.
Ц Иди, друг Утренний Ветер. У тебя сильные аккумуляторы?
Ц Да.
Ц Иди, я буду ждать вас.
* * *
«А знаю ли я, кто я? Ц думал Густов и сам отвечал себе: Ц Ну, конечно, конечн
о, знаю. Я Владимир Васильевич Густов, тридцати двух лет, уроженец города В
итебска, штурман грузового космолета «Сызрань». Так? Так». Но может ли тот
действительно неплохо знакомый ему парень вести за узкую ручку ожившую
трехрукую и четырехглазую куклу, питаться жирными червями, которых любе
зно приносят в клювах крылатые твари по его просьбе? Может он брести под ж
арким небом чужой планеты и смотреть в пустые глаза своих товарищей?
Он чувствовал, как колеблется, размывается тот первый Густов, отступает
к границе нереальности, а нереальность вокруг, наоборот, приобретает чет
кость, а вместе с нею и нынешний невозможный предводитель невозможной ко
мпании.
Он сидел, смотрел на желтое небо и думал, что теперь уже окончательно не зн
ает, что делать. Если раньше его решения подталкивала в спину урчащая и бо
лезненная пустота в желудке, то сейчас, насытившись, он думал о походе в го
род совсем по-другому. Ночной иней давал им влагу. Четырехкрылые официан
ты изменили мизансцену. Раньше на первом плане он видел их сизые сумки с р
ационами, именно они владели его вниманием, а роботы-палачи, выковыривав
шие мозги из товарищей, скромно стояли на заднем плане. Теперь палачи нет
ерпеливо вышли к самой рампе, и рационы вовсе не были видны… Нет, в город и
дти не следовало. Вернуться к дефам? А маленький Галинта? Они не любят дефо
в. И потом, сможет ли гном вызывать своих крылатых кормильцев, когда круго
м будут дефы?
Он вдруг подумал, что здесь, на этой нелепой земле, никак не определишь, сп
ишь ты или бодрствуешь. Дома, ложась спать, он всегда чувствовал, когда сон
приближался к нему, краешком еще бодрствующего сознания он определял, н
апример, что Валентина не может обладать глазами такой величины, что он в
идел их издалека, когда ее фигурка была совсем крохотной. Значит, это было
началом сна.
Здесь критерий реальности смыт. Вот сейчас Валентина снова спешит к нему
, хотя он ее обидел. Но как? Она сидит на спине у каких-то птиц, совсем как в де
тской сказке. Возможно это или он спит? Кто знает! Тем более что он ошибся. В
се-таки это была не Валентина, хотя глаза были ее, только у нее были такие п
рекрасные и печальные глаза. Но клюв… И голос был не ее. Голос сказал:
Ц Володя…
Нет, не она. Она называла его Вовкой. Он открыл глаза. Это что еще за бело-го
лубой шар? Ах, да, это голова робота, склонившаяся над ним.
Ц Володя, Ц повторила голова, Ц это я, Утренний Ветер. Я пришел за тобой.
Густов почувствовал нелепую радость. На мгновение все вокруг подернуло
сь легкой радугой. «Еще прослезиться не хватало», Ц подумал он.
Ц Спасибо, Ц сказал Густов.
Ц Мы решили образовать круг.
Ц Чтобы…
Ц Да, чтобы мы могли разговаривать с вертом.
Ц Спасибо, Ц еще раз повторил Густов, остро чувствуя, как плохо передае
т это слово ту смесь благодарности, облегчения, радости и гордости за деф
ов, сумевших побороть древние стойкие предрассудки.
Ц Пойдем, Ц сказал Утренний Ветер.
Ц Галинта! Ц Густов повернулся к клювастому гномику, который внимател
ьно смотрел на них. Ц Это Утренний Ветер. Он пришел за нами. Он хочет позна
комиться с тобой. Подойди и протяни ему руку.
Утренний Ветер подошел к Галинте, нагнулся и протянул обе руки. Гномик ко
лебался только мгновение. Он поднял руку и осторожно коснулся мощных кле
шней…
* * *
Ему казалось, что так было всегда. Он всегда полз и всегда будет ползти. Он
всегда слышал шорох жесткой травы, сминаемой его телом, скрежет мелких к
амней, царапавших его живот и грудь. Красноватая пыльная земля то опуска
лась, когда он упирался в нее руками и подтаскивал туловище, то снова подн
ималась к самым его передним глазам.
«Нет, не так, Ц поправил он себя. Ц Так было, но так будет не всегда». Он чув
ствовал, что слабеет. Может быть, выстрел задел и аккумуляторы, потому что
ползти становилось все труднее.
Он остановился, повернулся на спину и смотрел сейчас в далекое желтое не
бо. Лучше, если бы луч трубки нашел его голову. Тогда бы он не был полон тако
й печали. Он лежал среди каких-то обломков, сам обломок. И энергия будет вы
текать из его аккумуляторов, и вместе с нею начнет уходить и его сознание.
Сознание Ц это понятно. В конце концов, он же помнил, как еще обычным тупы
м кирдом выключал на ночь сознание, погружался в предписанное временное
небытие. Нажимал на кнопку и просто переставал существовать. Но куда ден
ется его ненависть к Мозгу, к городу, к послушным рабам? Разве она может ти
хонько испариться, исчезнуть? Она такая огромная, такая жгучая, она не мож
ет вдруг превратиться в ничто. Откуда она у него, эта ненависть? Мог он сам
вырастить в себе такое всепоглощающее чувство или кто-то дал ему ее, чтоб
он сохранил ее и приумножил? Жаль, что он не сумел сберечь ее и оказался не
достойным такого подарка.
Жаль было и план. План тоже перестанет существовать. И торжествующий Моз
г будет победно двигать и двигать безгласные фигуры по расчерченному по
лю проклятого города.
Над ним пролетели два аня, вернулись, сделали круг. Наверное, нужно было са
мому нажать на кнопку и выключить сознание. Но жаль, жаль уходить в черное
небытие, так и не осуществив свой план, жаль было оставлять одну свою нена
висть. Без него она тоже погибнет…
Сознание его начало мерцать. Он вдруг увидел стражника, который шел к нем
у. Нет, какой же это стражник, когда у него нет креста на груди? Это был Иней.
Он все-таки пришел к нему.
Ц Иней, Ц тихонько прошептал он.
Ц Инея нет, Ц ответил тот, кого он принял за Инея. Ц Я его друг, Утренний В
етер.
Ц Я Четыреста одиннадцатый, я ждал его… Ц Он хотел сказать очень многое
, но мысли уже плохо слушались его, они все время ускользали.
Может быть, его вообще нет, подумал он, разве может на него смотреть верт, к
оторых давно нет? Но ему теперь было не страшно.
* * *
Ц Сашка, Ц сказал Надеждин Маркову, Ц ты жив?
Ц Это не такой простой вопрос…
Ц Но мы же разговариваем.
Ц А что это значит? Представь себе, что кто-то смотрит видеокассету, на ко
торой записана беседа некоего Надеждина и его товарища Маркова. Изображ
ение объемное, голографическое, звук объемный, но является ли кассета до
казательством, что эти Надеждин и Марков живы? А у нас и того нет. Мы абстра
кция. Если мы и существуем, в чем я совсем не уверен, то тоже в какой-то запи
си.
Ц Мне кажется, ты не прав. Просто запись есть нечто жесткое, зафиксирован
ное. Как бы ни была совершенна голограмма, она лишь запись. У нее нет свобо
ды воли. У нас есть свобода воли. Я могу сейчас проклинать судьбу, могу наз
вать тебя Сашком, а могу вспоминать детство.
Ц Хороша свобода воли, если мы не знаем, где мы, что с нами, в каком виде мы с
уществуем, если, повторяю, допустить даже, что мы существуем.
Ц И все-таки, друг Сашенька, и все-таки… Что бы ты ни говорил, мы управляем
своим сознанием, а это значит, что в определенном смысле мы живы. Пусть эта
жизнь застывший какой-то кошмар, но мы живы. Пусть мы копии, но живые копии.
Ц Хотел бы я взглянуть сейчас на свой оригинал.
Ц Не уверен, что ты бы очень обрадовался.
Ц Почему?
Ц Судя по тому, что мы могли вспомнить о той процедуре в круглой камере, м
ы даже не копии нашего сознания, Сашок.
Ц Что ты хочешь этим сказать?
Ц То, что ты слышишь. Мы и есть наше сознание. А так как сознание Ц это и ес
ть личность, то мы здесь это и есть мы. А то, что осталось от нас, наши, так ска
зать, бренные оболочки, это всего-навсего футляры.
Ц Бр-р…
Ц Вот тебе и бр-р…
Ц Да, не так я представлял себе загробную жизнь. Ни нимфа, ни арфы, ни белых
крылышек, ни райских кущей. А если быть чуть серьезнее, Коля, то смущает ме
ня даже не то, что мы бесплотны, витаем в некоем мраке.
Ц А что же?
Ц То, что мы уже в состоянии более или менее внятно беседовать. Пока мы ме
тались в чудовищном кошмаре, я еще мог допустить, что мы живы, но как можно
примириться с тем, что, логически рассуждая, должно мгновенно раздавить,
уничтожить? Я серьезно, Коля. Может, мы правда умерли?
Ц Думаю, что нет. Сознание наше, наш разум сильнее, чем мы думаем, они облад
ают большей способностью к адаптации. И надежда оказывается сильнее. Мож
ет быть, она вообще неизменный спутник разума. Отними надежду Ц вот тогд
а последняя стропа, держащая разум, может лопнуть и любой порыв ветра уне
сет сознание.
Ц Ты надеешься на что-то?
Ц Не знаю, Саша. Наверное, все-таки да. Иначе, как я сказал, я не уверен, что с
мог бы найти силы уцепиться за это призрачное, но существование. Надежды
юношей питают… Ну и потом, наши, так сказать, сокамерники. Их прикосновени
е…
Ц Прежде чем они начали обмениваться с нами образами и эмоциями, я ощути
л поток доброты.
Ц Видишь, Сашок, мы, оказывается, не так уж обделены: у нас есть доброта и н
адежда.
Ц Ты сегодня глубокомыслен, командир.
Ц Чистый разум, что ты хочешь.
Ц Но, говоря о надежде, как ты себе предст…
Ц Тш-ш, не спугни ее.
Ц Кого?
Ц Надежду. То, что она нас не покинула, уже чудо, не будем ее слишком приста
льно рассматривать, чтобы не смущать ее. А вот и Крус…
* * *
Вытянутая головка Галинты почти целиком спряталась в раскрытой клешне
Утреннего Ветра. Верт нервно подрагивал и смотрел на Густова.
Ц Все будет хорошо, друг Галинта, не бойся, Ц проворковал Густов, и верт б
лагодарно опустил белесые пленки на передние глаза.
Дефы стояли, положив руки друг другу на плечи.
Ц Все готовы к кругу? Ц спросил Утренний Ветер.
Ц Да, Ц тихо ответили дефы.
Ц Сегодня у нас тяжелый и ответственный круг, друзья. Мы должны понять др
угое существо и должны одновременно понять себя. Не познав себя, трудно п
онять другого. Не познав другого, невозможно понять себя. Нам нужно, чтобы
наш круг был сегодня особенно силен, чтобы он пробил защитный слой, котор
ым обросла наша древняя неприязнь к вертам. Вы готовы, друзья?
Ц Да, Ц ответили дефы.
Воцарилось полное молчание, дефы стояли не шелохнувшись, но Густову каза
лось, что он ощущает гигантское напряжение, вибрирующее силовое поле. По
ле было так сильно, что действовало каким-то образом на пространство и вр
емя. Все, что он видел, странно стягивалось к кругу, линии искажались, искр
ивлялись. Даже горизонт изогнулся. Только что почти прямая его линия про
гнулась, стороны начали загибаться, приближаясь к нему. Он стоял и смотре
л на неподвижный круг и ясно видел себя, Галинту, Надеждина и Маркова, бред
ущих к лагерю. Он не мог этого видеть, потому что они давно уже пришли в лаг
ерь, и вместе с тем видел.
Процессия подошла ближе к кругу, и их тела тоже начали изгибаться, тянуть
ся к нему. Теперь он видел одновременно и как они шли, как вытягивались, уд
линялись и клонились к кругу, и как его товарищи дремали у стены, куда он у
садил их.
Впервые в жизни он видел себя со стороны. Не в зеркале, не на экране, не вися
щим в пространстве в лучах голографа, не в воспоминаниях, а живым, реальны
м, совсем не таким, каким привык себя видеть мысленным взглядом: ниже, некр
асивее, ординарнее.
Но вот видения начали блекнуть, пространство медленно распрямлялось, вр
емя разделялось на прошлое и настоящее. Круг заканчивал свое борение.
Дефы опустили руки, но еще долго стояли недвижно, как будто приходили в се
бя. Наверное, подумал Густов, это точные слова. Они действительно приходи
ли в себя после путешествия в другую душу, а это тяжкая и дальняя дорога.
Ц Ты можешь говорить, друг Галинта, мы теперь понимаем твой язык, Ц медл
енно сказал наконец Утренний Ветер.
Ц Спасибо. Ц Верт поклонился дефам, потом Густову. Ц Спасибо, что вы вер
нули меня в забытый нижний мир, и спасибо, что не оставили одного. Я должен
рассказать вам очень многое, но я начну с того, что в Хранилище я видел дух
этих двух пришельцев. Ц Он показал на Надеждина и Маркова. Ц Я узнал их…
Густова словно током ударило. Он подскочил к верту.
Ц Что такое Хранилище?
Ц Когда мы еще населяли землю, мы боялись смерти…
Ц Это вечное небытие? Ц спросил Рассвет.
Ц Наверное. Мы боялись смерти. Наши мудрецы создали Хранилище, куда мы от
правляли души тех, кто готов был ждать, пока они научатся создавать новые
тела.
Ц Значит, ты был болен и должен был умереть?
Ц Нет, со мной было не так. Мозг…
Ц Мозг?
Ц Да, Мозг.
Ц Тот, что правит городом?
Ц Городом?
Ц Который он создал после вас.
Ц Да, это тот же Мозг. Он дал мне выбор: смерть или путешествие в Хранилище.
Ц Почему?
Ц У меня были сомнения, и он узнал о них. На меня донесли.
Ц Ты деф, друг Галинта.
Ц Значит, множество вертов там, в подземелье, Ц сказал Густов, Ц это тел
а для тех, кто в этом… Хранилище?
Ц Очевидно, Володя.
Ц Но почему они там, почему никто не использовал их?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33