Ц А, да, да. Но я все время думаю о круге. Ты объяснил мне, что вы Ц дефы. Что в
ы добры. Я и сам уже вижу это. Что вы высоко цените каждую жизнь и каждое «я»
. Почему же вы боитесь круга? Пусть вы не сразу понимаете глубокий смысл ег
о решений, но вы ведь знаете, что эти решения построены на ваших принципах
, то есть они в основе своей должны быть добры, сострадательны и так далее.

Ц В том-то и дело, друг Володя, что мы в этом не уверены.
Ц Почему?
Ц Понимаешь, та же доброта и сострадание, которые ты упомянул, по самой с
ути своей, наверное, индивидуальные чувства. Мы вовсе не уверены, что може
т быть коллективная доброта и коллективное сострадание. Я приведу тебе п
ример. Как-то к нам попал новый деф. Он был тяжко ранен выстрелом в голову и
ничего не понимал. Рассвет Ц ты же знаешь его, я тебя знакомил Ц долго во
зился с ним. Рассвет необыкновенно добр, мягок. Он терпеливее всех нас. У н
ас, к сожалению, почти нет никаких инструментов, чтобы восстанавливать п
оврежденные головы, но он умеет выхаживать раненых. Не всех, конечно, не вс
ех. Но иногда он просто творит чудеса. Он как-то угадывает, где именно повр
еждение, накладывает руки на это место и бесконечно осторожно пытается п
ерелить туда свою энергию. Он очень привязался к тому дефу, да и все мы ско
рбели, когда видели его неподвижную фигуру и страшную, изуродованную гол
ову. И когда Рассвет понял, что не может помочь, он предложил построить кру
г. Маленький круг, помню, нас было всего четверо: Рассвет, я, Иней и Звезда. И
круг решил: надо погрузить раненого в вечное небытие, ибо он страдает. Нав
ерное, круг был прав. Наверное, его совет был мудр. Но мы… каждый из нас не мо
г этого сделать.
Ц И что с ним стало?
Ц Вскоре он ушел от нас.
Ц Ушел?
Ц Умер. И до сих пор мне кажется, что он ушел сам, по своей воле, чтобы не быт
ь нам в тягость. Друг Володя, подымается ветер, тебе холодно.
Ц Еще нет.
Ц Не стесняйся, пользуйся грелкой, которую тебе соорудил Рассвет. У нас с
ейчас много аккумуляторов.
Ц Спасибо, друг Утренний Ветер. Я все время думаю о том, что ты мне рассказ
ывал о круге. Вы боитесь его и все-таки соорудили его, чтобы выучить мой яз
ык. Для чего? Там, в круглом стенде, нас, наверное, изучали. А вы?
Ц Нет, мы не думали ни о каком изучении. Мы думали о том, что ты один. Ты как д
еф в городе. Один. Мы ненавидим одиночество. Это не значит, что мы всегда бр
одим толпой, но мы ненавидим равнодушие. Одиночество Ц это сгущенное ра
внодушие.
Ц Спасибо, друг Утренний Ветер. А тот деф, у которого мы с Инеем провели ту
страшную ночь, он сейчас один?
Ц Иней звал его с собой. Он не хотел уйти с ним.
Ц Почему? Он же деф, как я понимаю. Почему он предпочитает одиночество в г
ороде машин?
Ц Он полон ненависти. Он что-то задумал. Он так ненавидит город, что не мож
ет с ним расстаться. Ты понимаешь?
Ц Мне кажется, да. В нашем мире сейчас почти не осталось ненависти, но ког
да-то ее было больше, чем нужно. Если она вообще была нужна… Я беспокоюсь з
а него.
Ц Я тоже. Он смелый, но каждого дефа подстерегает в городе столько опасно
стей… Будем надеяться, он благополучно избегнет их. Скоро кто-нибудь из н
ас попытается установить с ним контакт и узнать что-нибудь о твоих товар
ищах. Мы сейчас все думаем о том, как освободить их и вернуть вам ваш кораб
ль.
Ц Нелегкая задачка.
Ц А у нас, друг Володя, никогда ничего легкого и не было. Стать дефом, вырва
ться из города, таиться здесь среди развалин, жить в вечном страхе, что кон
чатся аккумуляторы, идти в город, не зная, вернешься ли… Включи обогреват
ель, подымается ветер. Спокойной ночи, друг Володя.
Ц Спокойной ночи, друг Утренний Ветер.
Удивительно, думал Густов, как быстро он преодолел инстинктивную неприя
знь живой плоти к металлу. Разговаривая с Утренним Ветром, он ловил себя п
орой на том, что уже не воспринимает его как робота. Перед ним был брат. И да
же не столько по разуму, сколько по чувствам. Родство по разуму может быть
таким далеким и таким враждебным, что и родством его называть не хочется.
Разум далек от роли общего знаменателя. Чувства понятнее. Они универсаль
нее, наверное… Сострадание, стремление помочь всегда будут сострадание
м и стремлением помочь. Каким бы странным ни было существо, наделенное ра
зумом, какой бы странной логикой ни руководствовалось, какие бы странные
цели ни ставило перед собой Ц сострадание и стремление помочь всегда б
удут нам понятны…
Ветер уже завывал в развалинах, шуршали мелкие камешки, гонимые им. Он вкл
ючил обогреватель. Как там ребята в их круглой камере… Круг… Вокруг него
начал расти круг, но какой-то странный: дефы, люди… «Я не могу быть в круге,
Ц сказала Валентина, Ц я не умею быть мудрой». «Не то, не то она говорит,
Ц подумал он. Ц Не то. Она мудрее многих…»


* * *

Четыреста одиннадцатый возвращался в свой загончик. Сегодня впервые в е
го жизни произошло событие. «Нет, это неправильно», Ц поправил он себя, п
отому что любил точность. Какие-то события происходили и раньше, всегда ч
то-то происходило. Но те события как бы проплывали мимо него, проплывали с
покойно, безучастно и так же спокойно и безучастно погружались в его пам
ять. А сегодня событие не плыло мимо в неспешном потоке времени Ц оно нак
атилось прямо на него, ударило, подняло, заставило вдруг остро осознать с
ебя, выделиться из общего однообразного и равнодушного фона. Он, кирд Чет
ыреста одиннадцатый, стал начальником проверочной станции. И теперь у не
го есть подчиненные. Он может приказывать и Шестьдесят восьмому, и Двадц
ать второму, и всем кирдам, кто работает на проверочных стендах.
Он получил власть и уже потому стал лучше тех, кто этой власти не имел. А ст
ав лучше, выделился, поднялся над однородной толпой. Власть заставляла в
идеть мир как бы сверху, а не снизу, не из толпы. И новый угол зрения делал ве
сь мир новым: он казался больше, ярче, светлее. И горизонт отступил, словно
боялся теперь его. Начальник проверочной станции. И Творец стал теперь б
лиже и как-то осязаемее. Раньше он был далеко, почти абстрактность. А сейч
ас Мозг выделил его, заметил и уже самим этим действием стал ближе, конкре
тнее. И жарче стала его любовь к Творцу всего сущего. Хотелось служить ему
верно и хорошо. Хотелось заслужить его похвалу.
Сам Мозг, их великий Творец, слава ему, выделил его из всех бессчетных кирд
ов и сделал начальником. Слово было непривычно, но хотелось повторять ег
о снова и снова. Ему казалось, что голова его почти пуста, в ней гулко звучи
т эхо, перекатывается: «Начальник… ник… ник…»
Нет, не пуста, конечно. В мозгу теперь постоянно пульсировала любовь к Тво
рцу. Мудрый Мозг, давший им жизнь и направляющий их, сделал его начальнико
м. Он увидел его верность и преданность, и он, Четыреста одиннадцатый, сдел
ает все, чтобы верно служить великому Творцу.
Мимо него прошел стражник, автоматическим жестом поднес к нему тестер и
так же автоматически опустил его. Как мудро все устроил Мозг, какой строй
ный и замечательный порядок! Правильно сделал стражник. Пусть светило уж
е садится и кирды возвращаются по домам, все равно нужно проверять штамп
у каждого. А то вдруг прокрался в город грязный деф, затаился, чтобы улучит
ь момент и наброситься на честных кирдов, которые хотят только верно слу
жить своему Создателю. А им, порождениям хаоса, это отвратительно. Им бы то
лько разрушать все, разъедать, развращать. Проклятое племя…
Вон и еще один стражник. Это хорошо. На улицах должен быть порядок. Город н
адо защищать. Стражники служат Творцу, они его охрана, его гвардия, и он, Че
тыреста одиннадцатый, теперь тоже гвардия. Может быть, Творец даст и ему к
акой-нибудь другой знак Ц круг, например.
Он вошел в свой загончик и уже приготовился было выключить сознание, что
бы впасть в предписанное законом временное небытие, как вдруг заметил го
лову, валявшуюся на полу. Он замер на мгновение и уже хотел было доложить о
неожиданной находке, но замешкался. Только что Мозг удостоил его высоча
йшей чести, а он сразу… Творец спросит: «Откуда в твоем загончике вторая г
олова? Кирду не полагается иметь больше одной головы». Ц «Я не знаю, Ц ск
ажет он, Ц понятия не имею». А Мозг… А вдруг он спросит: «А кто же имеет? Это
твой загончик». Нет, нет, он все объяснит, он объяснит, что чист перед ним, чт
о только сегодня его просматривали на фантомной машине. Но… А вдруг Твор
ец рассердится? «Ты что, Ц скажет, Ц хочешь, чтобы тебя снова просвечива
ли? Ты считаешь, что стоишь такого количества энергии? Может, построить те
бе отдельную машину, чтоб просвечивать тебя каждый день?»
Что делать? Что делать? Он уже преступник, что б он ни говорил, что б ни объяс
нял: он не доложил сразу о находке, он стоит в загончике и до сих пор не впал
во временное небытие… И каждое следующее мгновение все утяжеляло и утяж
еляло его вину. Он физически ощущал ее, как будто кто-то невидимый быстро
накладывал на его плечи огромные камни. Они давили на него, прогибали, при
чиняли боль. Ему хотелось сбросить груз, столкнуть с себя какое-то дефье о
цепенение, напрячься и разорвать липкие и холодные ленты страха, что так
плотно спеленали его. Он не хотел, чтоб его проступок превратился в прест
упление. Он не хотел падать с еще необжитой высоты в низину безвестного р
авенства.
Но он все стоял и стоял с невыключенным сознанием и никак не мог решиться
открыть главный канал связи. Пока он не доложил Творцу, он все еще начальн
ик. А если доложит… Никто не видел его, никто во всей системе не знает про э
ту проклятую голову, что подбросили ему дефы. «Конечно, дефы, Ц подумал о
н. Ц Только этим тварям и придет в голову такое…»
В голову… Он вдруг решил, что докладывать не будет, и в ту же секунду понял
всю нелепость решения. Завтра же, завтра же, когда он подсоединит свою гол
ову, свою, а не этот проклятый шар на полу, к проверочной машине, легкими ис
корками проскользнут в нее особые импульсы, жадно помчатся по всем логич
еским схемам его мозга, пока не упрутся в мысль, в образ, в чувство, которые
отличаются от заложенного в машину стандарта. И зазвучит сигнал тревоги
, вспыхнут контрольные лампы, и кирд с соседнего стенда буркнет, даже не по
дняв взгляда: «Снимай голову…» И он покорно начнет откидывать защелки, и
пресс вздохнет, разинет нетерпеливо пасть в ожидании очередной головы. Е
го головы. О великий Творец, что же делать, что же делать?.. Он поднял с пола г
олову. Знать бы, заряжена ли она.
В нем вдруг вспыхнула надежда. Крохотная, как искорка на проверочных кле
ммах, когда подносишь к ним тестер на стенде. Но другой у него просто не бы
ло. Ему остро захотелось прикрыть эту искорку руками, чтобы она не погасл
а, не оставила его лишь наедине с прессом. Если голова пуста Ц а она навер
няка пуста, откуда может здесь взяться заряженная голова? Ц если она пус
та, он попробует зарядить ее своим сознанием, не пропустив туда эти прокл
ятые сомнения, и тогда сразу же доложит Мозгу. Не будет в голове сомнений,
можно идти на проверив.
Теперь надо еще попробовать это сделать. Никогда не приходилось ему еще
подсоединять голову к другой голове не на стенде, но почему-то ему казало
сь, что это получится. Обязательно получится.


Словно повинуясь какому-то наитию, он плотно прижа
л одну свою клешню к проверочным клеммам найденной головы, другую Ц к кл
еммам своей.
И тотчас же мир взорвался тысячами искр, погас, снова вспыхнул, закрутилс
я, помчался в вихре. Четыреста одиннадцатому показалось, что стены загон
чика падают на него, вот-вот рухнет с грохотом потолок.
Он сжался, он стал совсем крохотным, и на него несся грозный поток; он подх
ватил его, начал швырять, с ревом ворвался в сознание. Он нес с собой вихрь
образов, мыслей, воспоминаний. Мелькали страшные дефы, скалилось уродлив
ое мягкое существо, с гулом вкатывалась в него ненависть.
«Надо сопротивляться, Ц вяло подумал он, Ц надо прервать контакт», Ц н
о никак не мог оторвать клешни от клемм, потому что уже не он управлял ими,
а кто-то другой.
Какое-то время он еще сохранял самосознание, но оно не могло сопротивлят
ься дьявольскому натиску чужих образов, мыслей и ненависти.
Он все еще пытался барахтаться в заливавшем его потоке, когда услышал:
Ц Я ведь Четыреста одиннадцатый.
Кто это сказал? Он этого не говорил. Он не мог этого сказать, потому что Чет
ыреста одиннадцатый он, а не тот, кто по-дефьи вломился в его сознание.
Ц Я Четыреста одиннадцатый, Ц сказал он, но в этот момент два противост
оящих сознания совместились наконец в одно.
Деф Четыреста одиннадцатый долго не мог прийти в себя. Этот идиот, его дво
йник, сравнивал надежду с крохотной искоркой. Нелепое сравнение. Она был
а неизмеримо слабее. Она могла, должна была погаснуть, не принеся с собой н
ичего, кроме черной пустоты. Но вопреки всему она разгорелась, и вот он сто
ит в своем загончике, держит в руках голову, и клешни его все еще судорожно
прижаты к клеммам.
Он знал, что не дало угаснуть этой заведомо обреченной искорке надежды. Н
енависть. Он был так полон ненависти, так она была спрессована в нем, что п
росто не могла исчезнуть в никуда.
Ладно, пора останавливать карусель в голове и начинать думать всерьез. У
него был план, и его нельзя было оставить ни на минуту, он постоянно требов
ал внимания. План был одновременно прост и сложен. Конечно, он понимал, что
при холодном анализе ситуации шансов у него немного. Ведь он был один, а в
раг был повсюду. Нет, не один, поправил он себя. У него была еще яростная нен
ависть. Вместе с нею он добьется того, о чем мечтал.
Если бы только план удался… Ненависть туманила мысленный взгляд, и он ни
как не мог рассмотреть будущее во всех деталях, но он знал, чувствовал, вер
ил, что это хороший план.


* * *

И у Мозга был план. Но в отличие от дефа Четыреста одиннадцатого ненавист
ь не мешала ему спокойно просчитать все варианты. Снова и снова рассматр
ивал он будущее, каждый раз слегка меняя составные детали плана. Это было
увлекательное занятие. Он слегка поворачивал одну детальку и с интересо
м следил, как она цеплялась за две соседние детальки, поворачивала их. Те в
свою очередь Ц следующие четыре и так далее, пока вся мозаика, из которой
сложено будущее, не приходила в движение. Еще одно изменение, еще один вар
иант Ц и снова легчайший шорох тысяч поворачивающихся деталек.
План был хороший, и Мозг поймал себя на том, что рассматривает его уже не и
з-за необходимости улучшить, а потому, что созерцание совершенного свое
го детища доставляло ему удовольствие.
Пора было действовать. Он давно уже никого не допускал к себе в башню. Стро
го говоря, он даже не ассоциировал себя с этой башней, за толстыми стенами
которой находилась огромная машина, которая и была им. Он не воспринимал
себя этой машиной, хотя знал, что она является физическим носителем и хра
нилищем его разума. Он воспринимал себя в виде множества кирдов, в виде ст
ражников, идущих в ночном патруле по улицам города. Он воспринимал себя о
дновременно городом, который создал, и духом, который давал ему жизнь и дв
ижение.
У него не было одного зрительного образа какого-нибудь места или событи
я. Он воспринимал одновременно множество зрительных образов от кирдов, к
оторые посылали ему информацию, поэтому видел мир во множестве измерени
й.
Он видел, например, производственный центр одновременно двадцатью глаз
ами пяти стражников, охранявших центр. Видел снаружи, потому что стражни
ки находились вне центра. И в то же время в его сознании в эту мозаику впле
тались еще сорок осколочков-образов, которые поступали от десяти кирдов
-наладчиков, которые работали внутри центра. Он видел прошлое, потому что
оно жило в его огромной памяти. Будущее его раздражало. Он жаждал четкост
и во всех направлениях и хотел видеть будущее так же ясно, как прошлое или
. как пространственные координаты. Иногда ему казалось, что это удается, ч
то время настолько подвластно ему, что он легко пронизывает будущее мощь
ю своего интеллекта. Но порой будущее туманилось, расплывалось, и чем бол
ьше напрягал он свой мысленный взор, тем неяснее оно становилось. Ему каз
алось, что во всем виноваты дефы. Именно они вносят элемент непредсказуе
мости и тем самым пытаются отрезать от него будущее, которое он хотел бы з
аранее рассчитать, взвесить, спланировать и затем уже сделать настоящим.

…Сегодня он вызвал к себе начальника стражи. Не потому, что хотел его полу
чше рассмотреть или услышать. Один на один он все равно не мог ничего увид
еть, так как сам по себе не обладал органами зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33