- Слышь, начальник, у тебя дети есть?
Официант вытянул руки по швам, как солдат срочной службы перед
генералом, тут же выложил, что имеется сынишка, хулиганистый, бедовый, но
кумекает дай Бог, ни черта не занимается, а таскает одни файвы. Помреж не
видел своего сынишки лет десять. Всплеснул руками: какие десять!
Тринадцать выходило, сгреб марки на ладонь, протянул официанту.
- Отдай мальцу, я страсть как любил в малолетстве. Красота ведь, а?
Официант кивнул резко, забубенно, Помреж сверкнул улыбкой: вишь как
кланяется на дальних подступах к расчету, чуть шейный позвонок не выбил.
Марки в пакетике нырнули в карман белого пиджака. И тут напомнил о себе
мочевой пузырь. Помреж двинул в туалет, перед дверями со стопками -
основанием вниз - мужик, основанием вверх - дама - на кожаном диванчике
дымили курильщики. Чад - не продраться. Щекоча зеркало волосами, с
сигаретами сидели девицы, изгнанные от заветного стола.
На обратном пути Помреж подсел к девкам, вынул пачку забугорных,
затянулся разок-другой, швырнул сигарету почти некуренную в урну.
- Угости, буржуазия!
Приветливые, и даже ничего себе, стервы, когда прок есть. Помреж
протянул пачку.
- А вы кто будете? - вежливо осведомилась грудастая брюнетка с
длинными ресницами.
Васька приобнял ее ласково, но не нагло, скорее нежно.
- Я буду композитор, - самому стало весело, дурные мысли о вчерашнем
отлетели.
- Да, ну!
Обе изумились натурально, Васька не вчера родился, не проведешь.
- А как это композитор? - тут уже вступила вторая, томная блонда,
сладко затягиваясь васькиной сигаретой и давая понять, что недавняя
размолвка канула в безвременье и Васька вполне симпатичный, как говорят
такие девицы, интересный мужчина.
Здорово прижали вчерашние события, если Помрежа так понесло.
- Сажусь за инструмент. У меня Бехштейн, знаете ли, - поведал Васька,
вовремя спохватившись, что перегнул, девок, может, мерседесом и проймешь,
а Бехштейн для них пустое место, - в общем дорогущий рояль, белый-белый, -
присовокупил композитор, - и вот, знаете ли, мелодия врывается в голову, и
я сам не свой, должен ее проиграть и нотными значками записать в
разлинованную тетрадь...
- А потом продаете? - выпалила брюнетка, не совладев с восторгом.
- Непременно, - подтвердил "композитор". Смешные девки, вроде тертые,
битые, а вокруг пальца обвести пустяк, и кончат скорее всего скверно, а
может, Помреж и ошибается? Рецептов нет, все случается, лоб в лоб
столкнутся через пяток лет, а черная - жена академика, - а что? Сколько
угодно! - А светлая - под генералом припоминает утехи младой поры. Путано
все кругом, вроде и не с тобой творится, вроде сидишь в первом ряду
театра, наблюдаешь, а в один прекрасный миг - хрясь! Сердце омертвело
частью, или инсультишка шибанул, тренькнул тревожным звонком и попритих,
мол, жди-пожди, вскорости еще навещу. Лучше сразу ра-а-азз!! И отплыл в
царствие теней, отстегнул Харону четвертной за переезд, будто в кабак
загородный сгонял туда-сюда; так еще надо заслужить легкой кончины. И чего
потащило в дремучие стороны? В тягостные раздумья? Помреж ощутил локоть
брюнетки у себя под ребрами, теплая мягкая ладошка, как бы невзначай,
легла Ваське на колено, по-дружески, как меж братом и сестрой. Васька
болтал с девками, а из-за остекления с улицы стогласно зырилась очередь:
время от времени сумеречный человек в швейцарском обмундировании притворял
дверь, образовывалась щелка и по капле отцеживались дождавшиеся своего
часа.
Как вошли нехорошие люди, Помреж не углядел, может, как и он,
просочились через шашлычную? Тоже знали все ходы-выходы. Двое. Из тех
северян, что унеслись от кирпичной стены на новеньких тачках за минуту до
фердуевских корч. Помреж, похоже, и встречал обоих когда-то давно;
хаживали-то все по одним местам, отдыхали по излюбленным гостиницам,
менялись одними и теми же привязанностями. Вспомнить на удавалось. Васька
затосковал - понял, к нему пришли. А может за ним? Безо всякого инсульта
обслужат ломом по черепу и... конец. А что он? Конечно, фигура к Фердуевой
приближенная, знает малость кой про что, но так просто трепать не станет,
а если круто распорядятся, за себя не поручится: здесь-то найдется кому
прикрыть Помрежа, но не ночевать же в шалмане. Помреж прижал ладошку
брюнетки своей лапищей, зашептал, касаясь губами крохотного, розового,
будто пропитанного духами уха.
- Давай, будто мы сто лет вместе, живем и все такое, не уходите от
меня, чтоб ни случилось, и ко мне вместе закатимся. Возмещу хлопоты
наличманом.
Брюнетка сразу и не сообразила, чуть не расцвела улыбкой - шуткует
дело ясное, но Помреж щипанул тугое бедро, оскалился, зубы, будто колья
забора, зажелтели слоновой костью.
Помреж подцепил обеих девок под руки, потащил в зал. Официант,
отваживавший оккупанток заветного стола, удивленно приостановился, Помреж
скомандовал боевой сбор, мол, тащи все, что под руку попадется и гуще
уставляй тарелки, гулять начнем, потянуло вдруг на царский пир. Веселье
заскакало аховыми прыжками, девки дули пиво, будто пожарной помпой качали,
сам Васька тормознул, вмиг, протрезвел еще там в курилке перед клозетом.
Костоломы с севера уселись через несколько столов, разглядывали Помрежа в
упор, не таясь, совещались: видно, секли объект еще на подходах к пивной -
видели, один чешет, и девки в раскладку сил не вписывались.
Васька успевал балаболить с подругами, покусывая веточку петрушки и
прикидывая, как бы организовать отход. Через официанта вызвал дружка,
пролил свет на свое дрянное положение, уточнил, нет ли лазеек. Дружок
почернел, даже не глянул на северных, и без того знал, с кем дело имеет, и
отказался охранять проводку конвоя, то бишь Помрежа с девками.
Тут, конечно, не посмеют, народу полно, офицерье под пивными парами
страсть любит кулаками помахать, к тому же дамы вроде в зоне обстрела,
кому ж не охота порыцарствовать? Через шашлычную уходить не получалось,
глупо: узкие коридорчики, иногда десятками метров бредешь и ни души, там
девок отсекут в два счета, и останется Васька один на один с судьбой да со
своей преданностью Фердуевой. Выходит, парадным ходом понадобится
ретироваться и главное, чтоб все время на людях, и девки, чтоб рядом, без
них камнем на дно сиганешь.
Подруги Помрежа гуляли от души: и не замечают дурехи, что Васька
липким потом изошел, им что - оплачено!! - То ли лох какой залил мозги до
утопления всякого разума, то ли загульщика не слабого прорвало, им что,
льется хмельное, жрется закусь. Э-эх, прокачу!
Васька расслабился на миг, зажмурился, а когда открыл глаза, будто
просветлело, и сон дурной отлетел: чего он так напружинился? Чего они ему
сделают? Да и хотят ли? Не выдержал. Поднялся, облобызал девок крепко,
будто перед атакой, похоже, для самозавода, для куража - и двинул к столу,
приютившему северян.
Двое наблюдали за рейдом Помрежа, сидели вольно, отхлебывали пиво со
вкусом, безмятежно отщипывали креветочные шейки, швыряли колкоусые головки
на тарелку.
Васька плюхнулся на свободный стул.
- Привет!
Один из северных, с перебитым носом и с чудом уцелевшим островком
волос на обширной лысине, допил пиво, медленно поставил кружку и только
тогда заметил Помрежа.
- Здорово!
- Чего надо? - Васька заиграл желваками.
Второй северянин, красномордый и меднорыжий, провел ладонью ото лба к
подбородку, будто стянуло кожу.
- Ты че, чудило, на букву эм?
Васька растерялся, предвидел другой оборот и слова заготовил, и даже
кулаки уложил на колени на случай неожиданного выпада.
- Вы ко мне... ребята, - теряя почву под ногами пролепетал объект.
- Тебе рублишко, что ль ссудить? - лысый охватил кружку, будто
собирался растереть в стеклянную пыль. - Не подаем. Мотай отсюда!
Рыжий развеселился.
- Может, нальем ему?
Лысый игру не поддержал:
- А хо-хо не хо-хо? Тут что собес алкашный? У него самого стол
ломится, стольником с прицепом за версту несет.
Рыжий попытался поддеть.
- Так это его девки угощают, небось намекнули, что понадобится
натурой расплату выдать, он и обделался.
Помреж только сейчас допер, что северяне издеваются, что разговора на
его условиях не получается и, чтобы окончательно проверить, попытался
двинуть к туалету. Лысый ухватил за брючину лапой-крюком, оттащил назад,
сказал тихо:
- Сядь на место и сиди. С нами пойдешь. Потолковать надо.
- Толкуй! Здесь! Сейчас! Чем не место? - Васька глянул на рыжего,
вроде тот помягче, посговорчивее, но рыжий молчал, а лысый принялся за
пиво и пускаться в объяснения с Помрежем, похоже, не собирался.
Помреж вернулся к своему столу. Подруги встретили ухажера
восторженно: чмокания, поглаживания, попытки запихнуть в рот
вкусненькое... Затравленный Васька начал свирепеть. Северяне не
торопились, прогревали подопечного, зная, как умягчает человека
прожаривание на собственных страхах. Ничего лишнего не сказали, давно
уверились, что недоумение взрыхляет почву для будущего разговора наилучшим
образом. Помреж еще раз вызвал щекастого дружка, попросил позвонить по
названному телефону, чтоб прибыла подмога. Дружок отказался, объяснив, что
автомат у всех на виду, а в конторе телефон сломался. Помреж смекнул:
врет! В наглую! Что ж в конторе один аппарат? Не хочет впутываться,
трусит, хотя кто ж прознает про единственный звонок, всего-то минутный.
Могло статься, что дружок в сговоре с загонщиками. Помреж в жизни все
допускал, друзья штука не надежная: годами гуляют да пьют вместе,
братаются по всем праздникам и непраздникам, а выпадает миг и... сдадут с
потрохами, то ли из выгоды, а случается и не за понюх табаку, из чистой
любви к чужому лиху.
И еще одно обстоятельство резануло Ваську, всегда думал, успеет - как
и многие - а дошло до дела и времени в обрез. Сын имелся у Помрежа, и как
раз вспомнился из-за марок, да из-за наследника официанта; часто Помреж
уговаривал да внушал себе: составь завещание! Мало ли что с живым
человеком может приключиться, чтоб мальчонке все отошло, может, припомнит
когда Помрежа? И не думал, что припоминание это важно, а оказывается, все
имеет значение. Да, отказался! Да, не помогал! Такая жизнь, подрастет
поймет - а все же в судный час все, ради чего жил, все, что насобирал по
крохам, сбил в сметанный ком, все по закону отпишет сыну. Выходит, если
северные его порешат, по его прикидкам такого расчета у рыжего да лысого,
да их управителей никак нет, а на поверку разве проникнешь в чужие головы,
не успеет последнюю волю записать. Может пугануть хотят Фердуеву не на
шутку: вот глянь, средь бела-бела дня и не пацана сопливого, а умудренного
бойца спровадили к праотцам и все шито-крыто, все целы, а человека нет,
как не было. Сдунули, будто пуховую голову одуванчика. Не дурное
назидание, иногда бодрит упрямых да еще как, если все провернуть быстро,
без лишней канители. Огулять жутким событием - исчез человек - и... снова
затаиться, мол, сама думай далеко ли мы готовы зайти или поостережемся.
А если попросить насчет завещания? Засмеют расправщики, да и время,
время, где взять: нотариусы, печати, бумаги, сборы и черт его знает еще
что...
Брюнетку развезло, блондинка чем могла утешала напарницу, выказывая
всяческое расположение: тормошила, утирала, пощипывала...
Вот поди ж, Помреж ткнул вилку в прозрачность семужьей теши, вроде
никудышные девки, а одна за другую горой и не прикидывается, последнее
готова отдать, чтоб товарку взбодрить, а чуть что, с нее же норовит лишнюю
десятку урвать. Мол, Маня, купи привозное, от себя отрываю, из бутика, где
одевается дочь итальянского премьера, вот те крест! И половина жен членов
парламента. Васька скользнул безучастным взором по милицейской форме
сержантика, забредшего с улицы погреться и напускающего на себя вид
чрезвычайный, будто носителем наиважнейшей гостайны выступал в миг
внедрения под низкие потолки пивного заведения к жующим, валяющим дурака,
обмысливающим каждый свое, массам.
Может скандал учинить, дать в морду ни с того ни с сего, хоть вот
ближайшему лейтенантику-летчику, заварится свора, глядишь Помрежа
отволокут в отделение, вроде пламя и сбито, хоть на время. Трепать-то
легко, хоженый вариант да и не бесспорный, особенно обидно, если менты
взъярятся, а северяне и не имели ничего против Помрежа, может плевый
вопросик желали запустить и отвалить с миром. Показная выходка себя не
оправдывала. Маета. Васька обратил взор на девок.
- Приглашаю к себе... на ликер и все такое.
Девки икнули и кивнули разом, будто заводные куклы. Помреж поразился
гладкости их кожи, еще только поджидающей морщин и одинаковому блеску глаз
- все видевших и все готовых увидеть.
Все трое поднялись. Северяне проводили Помрежа и бабье охранение
взглядом настороженным, лысый ринулся вдогонку, прихватил Помрежа за
спину, потянул свитер на себя.
- Порвешь, черт! - озлился Помреж.
- Не боись, новый куплю. - Лысый шире Помрежа вдвое, шеей природа
мордоворота не побаловала, круглый шар головы почти без волос, не считая
достопамятного островка, издевательски напоминающего о былом волосяном
буйстве, точь-в-точь походил на желтоватый мяч и, похоже, просил, чтоб
нога в бутсах шибанула прямо по центру.
Милиционер крутился в двух шагах. Девки, привычные к мордобоям, не
торопясь подперли стены в ожидании представления: день задался,
пожрали-попили с халявным размахом, вечер и не родился, подманивая
грядущими возможностями, а тут еще мужики удила закусили.
Лысый оттащил Помрежа к стойке, отделяющей подремывающего
гардеробщика, неожиданно дружески шепнул:
- Мы ее не трогали.
- Кого? - не понял Васька.
- Хозяйку твою... Фердуеву. - Лысый, выяснилось, и улыбаться умел. -
С чего ей дурно стало? - Пожал плечами, тронул перстом волосяной островок.
Помреж прокрутил события вчерашнего дня: получалось его искали, чтоб
оправдаться? Но то, что Фердуева пребывала не в себе, Васька видел
собственными глазами, что скрутило ее до выплеска желчи, тоже видел, сам
держал хозяйку на руках, платок извел любимый, с монограммой-вензелем в
уголке, подарок Лильки Нос, вытащила сучонка платок из кармана
иноземельного вздыхателя.
Лысый расценил молчание Помрежа, как недоверие, а может скрытую
угрозу.
- Ваши могут подумать, что мы того... а мы ничего, поговорили и
только. Что, поговорить нельзя?
Помреж едва не расхохотался, еще вздумал отходить-скрываться по
коридорам, еще умолял щекастого дружка-пиворазливалу помочь - пара-то
рыжий да лысый вполне серьезная - а разрешилось все пшиком, тьфу! Тут уж
Помреж овладел событиями полностью, решил поманежить лысого
безответностью.
Девки с нарастающим разочарованием следили за мужиками, надежда на
драку таяла, обидно, не каждый день выпадает, к тому же настроились.
Лысый тронул Помрежа за вырез свитера, заботливо поправил ворот
рубахи, тихо зашевелил розовыми валиками потрескавших посредине губ:
- Понял? Ничего такого... а то ваши сдуру полезут в бутылку. Нам это
ни к чему.
- А "Белград"? - нашелся Васька, пусть, гад, принесет извинения по
полной программе.
Лысый закатил зенки: чего они, сговорились? Фердуева про "Белград",
этот туда же. Лысый допускал, что не в курсе, что его не посвятили в
предночную баталию у ресторана. Лысого призвали исчерпать вчерашнее
недоразумение, потому что Мишка Шурф после разговора с Помрежем и другими
двумя-тремя из Фердуевских соединений, отзвонил северным и предостерег: по
впечатлению Васьки Помрежа к Фердуевой вчера применили физическое
воздействие, непонятно, какое, да и зачем? Достаточно было видеть, что
творилось с хозяйкой у кирпичной стены.
Помреж наконец возликовал без оглядки: чего страхов напустил, чего
изводил себя три часа кряду? Нервы в распыл! Не учуешь где и растерял,
накачал себя ужасами да видениями кровавых побоищ под завязку - тож
случалось, но редко - деньгами большинство проблем разрешалось, до крови,
хоть кто, старались не доводить. Из зала выбрался рыжий, приблизился к
дружку. Лысый рапортовал:
- Порядок. Сговорились. Так совпало, что мадам дурно стало, что ж
теперь серьезным, деловым людям воду мутить да зубы друг дружке
пересчитывать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38