Чего кручиниться? Пачкун прикрывает, риска, почитай,
нет, менты и ревизоры накормлены, если строптивцы среди них взовьются,
районные власти пожар притушат. Цвети и пахни! Вов, ты че?
Ремиз схватился за грудь, будто от духоты, согнулся пополам и
выскочил вон.
Мишка осмотрел коробки с отбивными, заготовленными для кооператоров,
через час заявится разъездной от Чорка на фургоне, заберет ящики и коробку
с соевым соусом.
Дон Агильяр из разрубочной направился к Наташке Дрын. Завсекцией в
каморке пересчитывала, сколько банок красной икры не востребовали
отоваривающиеся по заказам, улов вырисовывался не шутейный.
Дон Агильяр без слов прижал Наташку, припал к пахнущим молоком губам,
руки начмага заплясали по плотным телесам, желание вспыхнуло резко,
неподходяще. Глаза Наташки затуманились, тело обмякло. Пачкун напирал,
притиснул Наташку к стене, ласки из нежных выродились в болезненные;
размахивая руками, неловко ворочаясь в теснинах заваленной товаром
комнатки, Пачкун задел горку банок, и полные икры жестянки с грохотом
обрушились на пол. Пачкун вмиг отрезвел - страсти угасли - отступил,
оглядел поруху, всплеснул руками:
- Разобрало! - и не желая, чтоб искренний порыв пропал зазря,
пояснил, - видишь как к тебе тянет... а ты напраслину на меня возводишь,
будто - брошу!
Наташка Дрын еще не научилась выныривать из знойного да душного так
споро, как начмаг, губы едва шевелились, грудь вздымалась и опадала, и
Пачкун с сожалением подумал, что если завсекцией и слышала признание, то
вряд ли поняла. Пачкун нагнулся, поднял банку и поставил на стол, мог бы и
помочь Наташке подбирать с полу, но любовь любовью, а дистанцию блюсти
никогда не лишне, сколько таких любовей перепробовал дон Агильяр, не
сосчитать, вспомнил ради чего зашел, уже в дверях уточнил:
- Светка не подведет? Дурасников раскочегарился - не остановишь, если
выхода пару не будет, на нас обрушится, базы перекроет, план переуточнит.
Да мало ли чего при власти отчебучить сподобится.
Наташка, наконец, пришла в себя, собрала банки под умильным взором
дона Агильяра, расставила колонками на столе, бережно поправила
растрепавшиеся седины начмага, вынула расческу из нагрудного кармана,
спрямила пробор, тоскливо огладила синеватую щеку, понимая, что никогда
Пачкун семьи не покинет, чтоб не шептал в раскаленные минуты.
- Будет Светка... непременно, заедем за ней к десяти.
Начмаг ушел, по пути к себе завернул в разрубочную. Мишка принимал
свалившегося до срока разъездного от Чорка, внушал кудрявому доставщику:
- Не успел, как договорились... ты же на полчаса раньше заявился.
Жди.
Пачкун поманил Мишку, шепнул:
- Миш, про ликер забыл? - знал, что Дурасников уважает к чаю
сладенькое, да и Светку легче прогревать ликером, чем белой.
- Господи! - непритворно взвился Шурф, - сейчас отзвоню, после обеда
два болса ваши, бу сде, не сомневайтесь.
Дон Агильяр потрепал Мишку по плечу: и не сомневался! Где еще так
работается четко и спокойно?
Со ступеней спустился Апраксин, как видно, разыскивая Пачкуна - на
прилавках снова бойко торговали колбасным гнильем. Случайно Апраксин
ткнулся в каморку Наташки Дрын и увидел завсекции над горкой банок икры.
Встретились глазами, Наташка хамски завопила:
- Шляетесь по служебным комнатам! Вы не дома! Здесь люди работают,
организация здесь, будьте любезны покинуть... освободите помещение!
Апраксин уже покидал, улыбаясь и оглядывая жестяную горку. Пачкун
подоспел на помощь, вовремя утащил Апраксина к себе, усадил, пытаясь
отогреть улыбкой и мастерски разыгрываемой растерянностью.
- В чем дело? - хотя уже знал в чем. Колбаса! Сам дал команду
сбагрить ее побыстрее, не предвидел, что этот чертяка каждый день пасти
вознамерился.
Апраксин промолчал. Что говорить? Не мальчик, понимал, если б с
почтением к закону, давно Пачкуну возлежать на нарах, а раз блистает
сединами в распухших товаром подвалах, значит зонтик над ним раскрыт.
- Может, вам чего надо? - неуверенно начал мостить мостки Пачкун.
- Красной икры, - сухо отозвался Апраксин, - десять банок.
Брови дона Агильяра поползли вверх - шумный правдолюбец шутить
изволит или, как вас понять, милостивый государь? Пачкун одно усвоил
накрепко: пламя нужно сбивать любыми средствами и сразу, еще и потому, что
Дурасникова волновал этот мужик - возможно, опасен? Не отступится, как
сплошь и рядом случается при усмирении разгневанных клиентов.
- Десять банок во всем магазине не сыщешь, - попытался юлить Пачкун.
- Я только, что видел сотню, по-соседству, в пяти метрах от вас. -
Апраксин ткнул в направлении, где по его прикидкам размещалась каморка
Наташки Дрын.
Пачкун вмиг уяснил драматизм положения, виновато поплел насчет
ветеранов, для коих, себе отказывая, Пачкун припас икры.
- Ветеранов обслужили еще позавчера, - Апраксин играл крупно.
- Есть опоздавшие, контингент большой, - Пачкун посуровел.
Словцо "контингент", пропитанное бумажным привкусом и кабинетной
духотой, отрезвило Апраксина: чего он добивается? У наглеца есть прикрытие
и этим все сказано. Визитер поднялся, улыбнулся. Пачкун оттаял: пронесло.
Апраксин кинжально допек:
- Кто вас прикрывает?
Глаза Пачкуна сузились, пальцы сжались в кулаки, ничего не оставалось
от сладкоголосого, уставшего человека, изнывающего под бременем забот.
- Не понял? - Пачкун вскочил, распрямился, Апраксин увидел крепкого
мужика в соку, вовсе не хлипкого сложения, как казалось из-за белого
халата мешком и недавнего умасливающего воркования.
Апраксин не воевал, не дрался ночами в закоулках и никогда до того не
видел врага; встречались завистники, сплетники, злопыхатели, пакостники,
но врага, жаждавшего твоей гибели, Апраксин еще не встречал. Так они и
стояли, цепко разглядывая друг друга, и бледность дона Агильяра наползла
сверху и сдвигала к подбородку привычную красноту.
Апраксин вышел. Пачкун набрал номер, доложился Дурасникову, долго
слушал, завершая разговор подытожил:
- Конкретно у него ничего нет. Колбаса? Да ее, как ветром сдуло, не
успел он уйти из магазина. Конкретно ничего... но... мне он тоже не по
вкусу.
Трубка улеглась на рычаги. Пачкун припоминал случаи, когда крушение
начиналось с приходом одного нюхача, на первый взгляд бессильного, вряд ли
способного на противоборство с машиной: а Пачкун и такие как он, и люди
прикрывающие - в совокупности определенно машина, хорошо смазанная,
сминающая на своем пути неугодных, опасных, желающих знать лишнее.
Дурасников, обсудив поездку в баню, признался, что нацелился начать
следующую неделю с бюллетеня, малость прихворнуть, к тому же взбодрить
начальство. Пачкун знал этот прием зампреда, всегда подыгрывал: стоило
Дурасникову занедужить, в магазинах все пропадало подчистую, Пачкун и
дружки придерживали товар, стоило выздороветь - и наступало относительное
изобилие; как тут начальству Дурасникова не убедиться, что зампред
незаменим, на месте, только он ведет корабль районной торговли, минуя
рифы. Пачкун сообразил, что дело не в напоминании начальству о
незаменимости, а в желании оклематься после бани и возможных околобанных
художеств. Дурасников заранее выкраивал себе свободу действий на случай,
если Светка, наконец, откликнется на его ухаживания. Итак, грядущую неделю
зампред возжелал посвятить себе и даме.

Фердуева принимала дверь торжественно, шумно, как
гидроэлектростанцию. Для приемной комиссии в кухне накрыла стол.
Мастер-дверщик держался нейтрально, будто и не случилось у них с Фердуевой
греха. Расчет состоялся сполна, без поправок на лирику и обоюдное
удовольствие. Кроме хозяйки квартиры-сейфа и мастера, цокали от восторга
Наташка Дрын - заскочила глянуть на привозные тряпки, подруга Фердуевой,
дежурившая, вернее охранявшая мастера в пору, когда хозяйка еще не
прониклась к нему доверием, проросшим нежной страстью, замешанной на
расчете. Фердуева предполагала, что дело, разворачиваемое в подвале
института, нуждается в инженерном обеспечении и крепкой мужской руке; и
Пачкун, сопроводивший Наташку и решивший расслабиться вблизи от магазина
после стычки с Апраксиным.
В подъезде Фердуевой, щедро политом котами и их подругами,
обшарпанном, выкрашенном всемогущей ядовито-зеленой краской, Пачкун
налетел на Апраксина.
Фу, черт! Дон Агильяр мало кому разрешал заставать себя врасплох, а
тут растерялся, скукожился, губы начали мять виноватую улыбку. Пачкун,
похоже, сдался на милость победителя, потерял в сановности и даже в росте.
Апраксин смекнув, что гости в подъезде могли держать путь единственно
к Фердуевой, не отказал себе в радости пугнуть Пачкуна:
- К Фердуевой? - Апраксин не склонен был распространяться - запах
подъезда душил с каждой секундой все яростнее, пребывать в подъезде
считалось опасным, его проскакивали пулей, как простреливаемую нейтральную
полосу; только лифтерши умудрялись вечерять в подъездах, не задыхаясь, и
Апраксин думал, что эти старушенции могли врываться в облако газовой атаки
безо всякого для себя ущерба.
- К Фердуевой? - добивал осведомленностью Апраксин. Если сейчас не
ответит, убегу! Нет мочи терпеть смрад.
Дон Агильяр кивнул покорно и, позеленев под стать покраске стен,
выпалил подобострастно:
- Так точно!
Пакость! То ли про встреченного, то ли про запах, то ли про окраску
стен подумал Апраксин, выскочив на улицу.
После столкновения в подъезде, дон Агильяр едва пришел в себя,
необходимость восхищаться неприступной дверью Фердуевой выбила из колеи, и
восторги, чудодеем коих слыл Пачкун, давались начмагу не без труда и, в
отличие от всегдашней лучезарности, ощутимо припахивали фальшью.
Фердуева перечислила, что скрыто под обивкой двери, и присутствующие
потемнели глазами, понимая, что с бухты-барахты такую дверь не замыслишь,
выходило, упакована Фердуева железобетонно - родное всем ведомое чувство
зависти закурилось в квартире Фердуевой бесцветным, непахнущим
благовонием.
На медный крюк витой, торчащий в верхней трети чудо-двери, изнутри
Фердуева прицепила бутыль шампанского к веревке, отвела руку, изо всех сил
шмякнула бутыль о косяк.
Бутылка звякнула, но уцелела.
- Может, не надо? - не утерпела Наташка Дрын. Разбиение бутыли
травмировало неокрепшие в боях за выживание нервы завсекцией. Зачем? Лучше
распить. В Наташке говорило голодное детство, пока еще дающая о себе знать
редкими приступами стесненность в средствах; убоясь показаться скупой,
Наташка пояснила природу своих сомнений. - Отмывай потом кожу от липкого -
возня... и на коврик накапает.
Если б Наташка не встряла, Фердуева могла б на первой попытке
остановиться, но прекословия себе хозяйка не выносила, еще раз сжала
бутылку и запустила на косяк. Бутылка не поддалась, то ли косяк не выказал
нужной твердости, то ли бутылка венчала невиданный по успехам прочности
технологический процесс, однако пенно обляпанной двери видеть
присутствующим не удалось.
- Дай я, - предложил Пачкун, успев ужаснуться. Начмаг на "вы" с
Фердуевой, "ты" вырвалось непроизвольно, и только глупец мог надеяться,
что Фердуева не обратит внимания на недозволенный перепад обходительности.
Фердуева облила дона Агильяра презрением и шваркнула бутылью о косяк
в третий раз. Тут случилось непредвиденное - скорость запуска, длина
веревки, ее пластические свойства, плотность воздуха, прогретого дыханием
членов приемной комиссии, профиль косяка - все совпало таким образом, что
бутылку повело в сторону... наполненную шипучим зеленую стекляшку
отшвырнуло против всяких правил и больно ударило близко стоящего дона
Агильяра в подбородок зубодробительным тычком.
Происшедшее смахивало на месть, не заставившую себя ждать. Ничего
такого Фердуева не замышляла заранее, но... Наташка Дрын бросилась к
любимому, ощупывая скулы, норовя запустить руку в рот Пачкуну, чтоб
пригоршней выгрести отслужившие зубы. Дон Агильяр поморщился, указательным
пальцем провел вдоль десны, успокоился, даже хмыкнул не то, чтоб довольно
- кто ж возрадуется, если бутылкой шампанского да по мордасам?! - но
примирительно.
Не зря затеяла обмывание двери, не зря! Незабываемое впечатление!
Хозяйка не скрывала довольства происшедшим. Не каждый день, не каждому
дано узреть, как могущественному начальнику "двадцатки", прикрытому
доброхотами с головы до пяток врезают по зубам бутылкой шампанского,
запускают с силой молодых рук женщины в соку ноль-семьдесят пять и...
вроде обвинить не в чем. Случай! Все видели. Даже, если б зубы сыпанули
пассажирами из автобуса на конечной остановке, то не придерешься. Случай!
Наташка Дрын оглаживала Пачкуна: счастливая, не хватило ума прикинуть, что
не след ей становиться очевидицей печального соприкосновения бутылки и
нижней части лица дона Агильяра. Наташка - простая душа, искренне
радовалась целости пачкуновских зубов, хихикала, крутилась вокруг начмага,
норовила затащить всех поскорее в кухню, чтоб выпить и закусить за
обильным рыночно-дефицитным столом.
- Извините, Пал Фомич, - Фердуева приблизилась, лицо гладкое,
персиково-нежное, прикоснулась к понесшей ущерб части лица сухими губами,
и Пачкун ощутил, как длиннющие ресницы хозяйки квартиры щекотнули щеку.
Это не Наташка, беззатейная, безотказная, это другой сорт, захватывающий,
даже на деньги не клюющий. Таким не разберешь, чего подавай. Пачкун
пробормотал слова прощения, и взоры всех скрестились на болтающейся на
веревке бутылке.
Мастер-дверщик шагнул вперед, подцепил бутылку за донце:
- Попробую? - вежливо осведомился виновник торжеств.
Фердуева тепло глянула на утешителя недавней ночи, величаво
разрешила:
- Валяйте!
Мастер глянул на косяк, на бутылку, снова на косяк и сообщил, по
мнению Фердуевой, вовсе незначительное ускорение предмету забот: встреча
косяка и бутылки на сей раз оказалась последней, горлышко отломилось,
белопенная струя брызнула на дверь, на стены, окропила ботинки Пачкуна.
Начмаг пришел в себя:
- Сегодня все невзгоды на меня! То вздорные покупатели, то травма,
то... вот...
Все увидели обычного Пачкуна, уверенного, непотопляемого, добившегося
немалого. Достигшего предела мечтаний - финансовой независимости,
ненужности считать каждую копейку.
Фердуева сверкнула цыганскими очами. Подруга-охранница тут же слетала
на кухню за веником и совком, замела осколки, протерла тряпкой дверь, даже
послюнявила, проверяя не липнет ли?
- А говорила, липнет, - хозяйка ущипнула Наташку Дрын за щеку двумя
пальцами. - Мало чего в жизни смыслишь! - взор Фердуевой затуманился,
неопытная завсекцией припомнила вмиг о годах в колонии, где Фердуева
провела восковой мягкости годы юности, впитав в себя страшное, и навечно.
За столом воцарился Пачкун: балагурил, толкал тосты, подсыпал снедь
подруге Фердуевой, тощей, но искушенной, как видно, в утехах, греющей
ляжку Пачкуна крепким, обтянутым темным чулком ажурного рисунка бедром.
Наташка Дрын атаку соперницы не проглядела и, раскрасневшись от
водки, сообщила:
- У меня отоваривается один дипломат, в Париже, значица, представлял
державу, уверяет, что черные чулки в ажуре там только проститутки
пользуют.
- Ну уж? - хохотнул Пачкун. - Естественное желание женщины...
нравиться.
Фердуева сжевала листик салата:
- Привыкли ярлыки лепить. Тот жулик, та проститутка, от зависти все!
Ты покрутись круглосуточно, покумекай, где деньгой разжиться. Вон Акулетта
- наша всеобщая подруга - Мишке Шурфу выдала... мы, мол, Миша, нашего
горячего цеха то есть работницы, первые создали совместные предприятия,
компактные - только ты и фирмач, мы проложили путь кораблям индустрии. Как
сплела? Шляпу снимешь.
- Выходит, на кровати прыгать - совместное предприятие? - Наташка
Дрын задохнулась в хохоте.
- Ты как думала? - Фердуева назидательно подняла палец. -
Предприятие! Валюту стране приносит.
- Опять же, ослабляет империалистического противника, - ввернула
подруга Фердуевой, тиская бедром Пачкуна, - любовь мужиков потрошит
дочиста, при пустых семенниках уже не боец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38