– Папа говорит, что я достаточно взрослая, чтобы знать обо всем этом.Терри поняла, что вела себя глупо. Это не может – и не должно – обсуждаться с Еленой, взрослые, если у них достаточно такта, должны говорить об этом только между собой, исключительно между собой – дети должны оставаться детьми.Ей захотелось немедленно поговорить с Ричи. Но этого не стоило делать, поняла она: если они уйдут сейчас, когда разговор еще свеж в памяти дочери, та без труда поймет связь между причиной и следствием.– Можно мне с тобой поиграть?Настроение малышки сразу же изменилось.– О'кей, – сказала она и улыбнулась своей мамочке. Терри и пришла на этот пляж, чтобы поиграть с ребенком. И они играли, говорили обо всем и не о чем, пока бриз не сделался слишком холодным.Когда они ехали домой, Терри слушала Елену рассеянно. Ее душа была холодна, как этот налетевший на побережье ветер.Ричи был в кухне. Увидев дочку, наклонился к ней, его лицо озарилось ослепительной улыбкой, и он почти пропел:– Как дела, моя хорошая?Может быть, это из-за ее настроения, подумала Терри, но у нее от этого голоса мурашки поползли по коже.– Ты не могла бы убрать свои игрушки? – попросила она Елену.И смотрела вслед девочке, уходившей по коридору. Последнее время в ней необычайно развился дух общения, подумала Терри. Вдруг ей пришла в голову мысль, что подсознательно Елена старается сохранить счастье своих родителей.– Как ваш день прошел? – спросил Ричи. – Слушания нормально идут?– Чудесно. – Голос Терри был холоден. – А твой? Или провел его в слезах?Ричи опешил, потом вымучил удивленную полуулыбку. Однако от его взгляда у Терри мороз пошел по коже.– Самое забавное, – спокойно заметила она, – то, что ты никогда не плачешь. Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы ты плакал. Но самое глубокое чувство, на которое ты способен, – это жалость к самому себе, и то ты стараешься сыграть на нем. Естественно, Елена об этом даже не догадывается.Заходящее солнце заглянуло к ним в комнату. Наступали сумерки: Терри чувствовала, что их обступает темнота. Ричи молча смотрел на нее. Потом нарушил молчание:– Не надо оскорблять меня. Люди по-разному выражают свои эмоции, ты же понимаешь.– Что ты говорил Елене?Ричи скрестил руки на груди, Терри уловила едва заметную довольную усмешку, промелькнувшую в его глазах.– Лени – умная девочка, Тер. Не всегда можно скрыть от нее правду.Есть что-то ужасное в том, подумала Терри, как он приобщает пятилетнего ребенка к своим взглядам на жизнь.– Елена – не простое продолжение тебя, Ричи. Это – личность.Ричи улыбнулся понимающей улыбкой:– Я понял тебя. Ты всегда завидовала тому, что Лени так похожа на меня, а теперь ты уже начинаешь порицать меня за это. Хорошо, извини меня, Тер, но что есть, то есть.Терри пристально смотрела на него.– Что ты ей говорил? – повторила она.По его взгляду она поняла, что он лихорадочно размышляет: что можно сказать, а о чем надо умолчать, какой вид следует всему этому придать.– Я всего лишь родитель, – невозмутимо произнес он. – Я хочу, чтобы Лени знала, в чем разница между настоящей любовью и показной, фальшивой.– О, и что же это такое, настоящая любовь? Я не уверена, что разбираюсь в этом.– Тогда давай объясню. – Помолчав, Ричи заговорил с показным смирением: – Настоящая любовь – это когда люди создают семью и стараются ее сохранить даже в самые трудные времена. В отличие от того, что у тебя с Кристофером Пэйджитом, – слепое увлечение, форма без содержания.В ровном голосе зазвучали язвительные нотки:– Мне жаль тебя, Тер. Если ты не сможешь разобраться в себе, будешь бросаться от одного увлечения к другому, никогда не будет такого счастья, какое было бы, прими ты меня таким, каков я есть.– По крайней мере, ты будешь свободен от той, что недостойна тебя. – Терри подумала, что сейчас не до сарказма, и сменила тон. – Ты не понимаешь? Меня никогда не заботило, станешь ли ты величайшим предпринимателем в мире. Это только ты об этом мечтаешь. Я просто хотела нормальной жизни.Он покачал головой:– Ты изменилась, как только стала юристом. Ты вдруг испугалась, что мои успехи будут значительнее твоих, что ты будешь выглядеть слишком незначительной на моем фоне. – Он развел руками. – Ничто тебя не устраивало. То ты хотела, чтобы я занимался Еленой, а теперь ты недовольна. Тебе никогда не угодишь.– Всегда было, как ты хотел, Ричи, – спокойно произнесла Терри. – Но сейчас я не уступлю. И в том, что касается Елены, – тоже.Ричи положил ладони на кухонную стойку.– Лени не похожа на тебя, и никогда она не будет смотреть на меня твоими глазами. У нее, как и у меня, богатое художественное воображение. Мы общаемся с ней на том уровне, который тебе недоступен. – В его голосе появились значительные интонации. – Вот так, Терри. Поднимись над своей завистью, и ты увидишь, какой я хороший отец для нашей дочери.Терри не нашлась что ответить. Все, что оставалось делать, – это смириться с реальностью: с его величайшей самоуверенностью, с его неисправимой склонностью к самообману. Он всегда будет смотреть на Елену как на средство для достижения своих целей. И, если нужно, будет использовать ее для воздействия на мать, сделает это без колебаний, будучи уверен, что это нужно именно Елене. Терри подумала, что это самое страшное в его сознании. В нем была не простая расчетливость – в силу каких-то необъяснимых причин он верил в то, что говорил.– Я ухожу от тебя, – сказала Терри.Ричи буквально остолбенел. Они стояли и смотрели друг на друга, две неподвижные фигуры в полумраке. Они молчали так, будто у них перехватило дыхание.– Ты не сможешь этого сделать. – Ричи старался говорить спокойно. – Без адвоката это не получится. Я буду просить отсрочки, а там посмотрим, что из этого выйдет.Какое-то время потребовалось Терри на то, чтобы осознать уже сказанное ею, еще немного времени – чтобы обдумать свои дальнейшие слова.– Твоя проблема не для адвоката, Ричи. Моя тоже.У Ричи был обиженный вид.– Что же мешает нам все уладить?Его голос сделался вдруг жалобным. Ей стало грустно и горько, что пришлось все это сказать. Но она должна была сказать это теперь.– Другие люди существуют для тебя постольку, поскольку они связаны с тобой, Ричи, – тихо проговорила она. – И я ничего не могу с этим сделать, я не хочу бороться с этим.– Ты можешь помочь мне, Тер. Для этого люди и живут вместе.Он ссутулился. Терри подумала: он выглядит таким одиноким, но тут же вспомнила о Елене.– Нет. Только ты сам можешь помочь себе. Это слишком поздно для нас, и я должна думать о дочери.Он возвысил голос:– Если ты думаешь о дочери, ты должна позаботиться, чтобы у нее была полная семья.Терри почувствовала, что у нее перехватило горло.– Это как раз то, о чем я всегда мечтала, Ричи, – семья. Но есть разница между "полным" и "здоровым". Для Елены у нас нехорошая семья.В кухне было уже темно. Ричи приблизился к жене.– Не тебе решать, какая семья хороша для Елены. Это сделает судья, а он послушает меня.– И что же ты скажешь "ему"?– Что все заботы о ребенке лежали на мне, в то время как ты задерживалась на работе, причем с человеком, который, судя по всему, был твоим любовником. Что я хочу, чтобы Елена осталась со мной. – Последовавшей за этим улыбкой он, казалось, наградил себя за рассудительность. – И что я не смогу заботиться о ней без шестидесяти процентов твоего заработка.– Ты рехнулся.В его голосе были торжествующие нотки:– Таков закон, Тер. Я узнавал. А если ребенка отдадут тебе, неужели ты думаешь, что легко найти мужчину, который захочет чужого ребенка? Ты останешься одна.Терри заставила себя сохранять спокойствие.– Я не люблю тебя. Не думаю, что ты хороший отец для Елены. И не думаю, что наша "семья" хороша для Елены. И уж если мне придется остаться одной, я сумею стать для нее хорошей семьей. И если мне придется бороться за Елену, я буду это делать.– Ты проиграешь. – Он помолчал, добавил подчеркнуто мягко: – Не переживай, Тер. Каждый второй уик-энд я разрешу тебе встречаться с моей дочкой.Сказано было слишком прозрачно: Ричи хотел страхом удержать ее здесь, как в заключении. Немного странно, что какой-то мужчина или какая-то женщина, которых она не знает, будут решать, можно ли доверить ей воспитывать Елену, и это решение определит жизнь ребенка. Ричи будет спокойным и уравновешенным, а сможет ли она, Терри, объяснить судье, как на самом деле обстояли дела? Ей надо бы стать более решительной, решительней Ричи в его неутомимом стремлении подавлять, но даже мысль об этом лишала ее сил.Она заставила себя говорить медленно и спокойно:– Я забираю Елену и еду к маме. Нам надо решить, что говорить ей.– Мы ничего не будем ей говорить.– Будем. И будем говорить вместе.Он стоял, нависая над ней. В темноте она могла видеть только его лицо, придвинувшееся почти вплотную.– Мы ничего не будем говорить ей, – повторил он. – И мы никуда не пойдем.Его голос дрожал от гнева, которого она раньше не слышала: ведь она осмелилась не подчиниться ему!Она попыталась уйти. Он загородил ей дорогу.– И все-таки я пойду. Пожалуйста, не усугубляй все это.– Ты не понимаешь, Тер. Я не разрешаю тебе.Она почувствовала, как забилось ее сердце. Она должна была что-то сделать. Положила руку ему на плечо, легко толкнула его, стараясь освободить себе дорогу. Он не сдвинулся с места.– Ты, сука, – выдохнул он.Она замерла, когда он поднял руку, чтобы ударить ее.– Не делай этого!– Ты все же хочешь уйти, Тер? – Рука его замерла в воздухе, готовая ударить, если она не скажет "нет", хотя бы жестом. – Или мы поговорим с тобой?Терри молчала. Когда его рука поднялась выше, она вздрогнула.– Не делай этого! – выкрикнула она снова и, повернувшись, бросилась к стене.Она слышала, что он пошел вслед за ней. Она шарила по стене в поисках выключателя. Когда Терри зажгла свет и повернулась, Ричи был в двух футах от нее, стоял, все еще подняв руку, щурился от света.Терри тяжело дышала:– Давай, Ричи. Бей. Да не один раз. Так, чтобы суд это учел. Его лицо залило красной. Но руну он не опустил.Терри смотрела ему в глаза.– Я должна признать, что обычно ты не оскорблял меня. Не то что мой отец мою мать. – Она вздохнула. – Теперь знаю почему. До того, как я встретила тебя, я была приучена уступать. И единственное различие между тобой и моим отцом во мне.Ричи молчал, краснел, не сводя с нее глаз.– Но со всем этим покончено, – спокойно заключила Терри. – Ударишь ты меня или нет, я ухожу. А если ты ударишь меня, это будет последний раз, когда ты ударил кого-либо.Он все смотрел на нее, потом на смену гневу пришли смущение, растерянность, откровенная растерянность. Его рука опустилась.Не показывай ему, что боишься, сказала себе Терри. Она знала, что не все еще кончено, – когда имеешь дело с Ричи, все можно считать законченным только тогда, когда он настоял на своем. Единственной ее целью было покинуть дом вместе с Еленой.Терри заставила себя выпрямиться, показывая всем своим видом: она уверена, что Ричи не ударит ее.– Мне нужно кое-что сказать Елене, – проговорила она. И прошла мимо него – пошла за дочерью, не оглядываясь.
Карло смотрел на гипсовую повязку на своей руке.– Ну вот, теперь не смогу делать уроки.Они сидели в баре, который оба давно любили: Пэйджит за то, что там хорошо готовили, и за белые скатерти, напоминавшие старый Сан-Франциско, Карло – за чизбургеры. Пэйджит потягивал мартини.– Но читать-то ты сможешь. Переворачивать страницы можно и левой руной.Карло слегка усмехнулся:– Посочувствовал, ничего не скажешь.– Когда тебя действительно покалечат, Карло, тогда и вернемся к вопросу об уроках. – Пэйджит кивнул на пустую тарелку Карло. – Я думал, ты быстрее справишься.– Я действительно был голоден. Но травмотологическое отделение незабываемо.Так оно и было. За два часа, что они провели в ожидании, перед их глазами прошли впечатляющие последствия городских трагедий: женщина с лицом, превратившимся в сплошной синяк, и с заплывшим глазом, почтенный джентльмен, избитый на улице до потери сознания, молодой латиноамериканец с огнестрельным ранением. Пэйджит решил, что его подстрелили в разборке торговцев наркотинами. Они с Карло смотрели на весь этот ужас молча – травмопункт определенно был не тем местом, где можно было поговорить. Измотанный врач посмотрел наконец рентгеновский снимок мальчика, наложил гипс, сказал, чтобы он пришел к нему через две недели, и отпустил их в ночь. Они еще находились в шоке от травмопункта, говорили мало, о чем-то незначащем, о Марии не сказали ни слова. Их короткие фразы о травме Карло были скорее реакцией на происшествие, чем беседой.Сейчас они снова погрузились в молчание. Но, кажется, ни тот, ни другой не спешили уходить из этого бара. Может быть, подумал Пэйджит, поспеши они домой – сразу будет заметно, что им неловко друг с другом, и, кроме того, дома они будут ближе к ожидающему их завтра решению судьи. О чем сейчас думает Кэролайн Мастерс? Или Мария Карелли?Он заказал себе кофе и десерт для Карло. Мальчик, оглядывая бар, крутил в руне ложку, явно не зная, с чего начать. Это действовало на Пэйджита угнетающе.Карло смотрел на ложку. Не поднимая глаз, сказал:– Ты сегодня был великолепен. То, что ты сделал для нее, просто замечательно.– Честно говоря, Карло, я и сам не знаю, для кого я это делал. – Пэйджит помолчал. – Помнишь тот первый вечер, когда ты сказал, что я не должен заниматься этим случаем?– У-гу. Я думал, что ты не веришь ей.– Я сожалею об этом. Но я сделал все, что мог.– Знаю. Я же был там.Пэйджит взглянул ему в глаза:– Прошлым вечером было сказано немало нелицеприятного. В том числе и тобой.На мгновение Карло отвел взгляд. Но тут же твердо посмотрел на Пэйджита:– Раньше я всегда мог рассчитывать на тебя.– Я не робот, Карло. А это значит: как и ты, я способен на переживания.– Но ты был готов бросить ее. – Карло помолчал, затрудняясь с объяснением. – Дело было не в ней – в тебе. Если я не могу рассчитывать на то, что ты останешься верен себе, как я могу на тебя вообще рассчитывать?– Ты считаешь, что был справедлив?– Нет. Я был сердит. – Карло ненадолго задумался. – А ты думаешь, ты был справедлив?– Нет. Но полагаю, что заслуживаю права на ошибку. – Пэйджит подался вперед. – Это очень тяжелый для меня случай, по причинам, которых тебе не понять. Но никогда не было у меня такого желания, чтобы ты рос без матери. Все, что я хотел для тебя, – чтобы ты был счастлив и спокоен.Карло взглянул на него открытым взглядом.– Я всегда и был таким, – тихо вымолвил он. – До недавнего времени. Не знаю, что произошло. Не знаю, что все это значит.От этих простых слов Пэйджиту стало не по себе. Он снова вспомнил семилетнего малыша, не уверенного в себе – в своем будущем, в любви окружающих. Пэйджит сделал все возможное, чтобы мальчик, который сидел сейчас напротив, был не похож на того, каким он был раньше; его потрясла мысль, что это могло не получиться.– Речь идет о твоей матери и обо мне, – проговорил Пэйджит. – Все это в далеком прошлом. И ты должен принять как данность то, что я не отношусь к ней так, как ты, и что она не относится ко мне так, как к тебе. – Пэйджит помолчал. – И в то же время я ничего не имею против того, что ты любишь ее.– Потому что, если нет мамы, то любая подойдет?– Нет. Потому что вы друг для друга можете много значить, и мне кажется, ей очень хочется этого. Если я не буду этому препятствовать.Карло поднял голову:– Я не позволю тебе этого.– И она тоже. – Пэйджит помедлил. – Но я не могу быть ее адвокатом, Карло. Если завтра она проиграет, я помогу ей найти кого-нибудь еще.После секундного размышления Карло кивнул в знак того, что понял. Тихо спросил:– Ты думаешь, она проиграет?– Полагаю, да. Карло задумался.– Если она проиграет, то не по твоей вине. Я и не знал, что ты такой хороший адвокат.– Я тебе не говорил?– Нет. – Лицо Карло осталось серьезным. – После того что было сегодня, уверен: никто не сделал бы все это лучше. Теперь мне легче будет примириться со всем, что бы ни случилось.Мгновение Пэйджит молчал. Оказывается, совсем немного надо было сказать Карло, чтобы он, Пэйджит, почувствовал, насколько легче стала его ноша.– Жаль, что я пропустил твой сезон, – произнес он наконец. Карло пожал плечами:– Но ты все же пришел. И это великолепно.Последняя фраза пробудила воспоминание: они вдвоем смотрят телевизор; на экране Мария выходит из Дворца правосудия в тот день, когда погиб Ренсом. "Как игра?" – спросил тогда Пэйджит. "Великолепно", – ответил Карло. И все дни и недели, что прошли с той поры, Карло Пэйджит старался делать все наилучшим образом.– Ты играешь здорово, – похвалил его Пэйджит. – Я гордился сегодня тобой.Карло взглянул на него так, будто многое хотел сказать ему, а еще больше спросить. Но обронил только:– Спасибо, папа.Два слова. Пэйджит не знал, почему они заставили его глаза наполниться слезами.– Я ведь на самом деле люблю тебя, Карло. Очень люблю. Мальчик улыбнулся удивленной улыбкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66