Вопрос принимается, но я надеюсь, что вы быстро все выясните.– Очень хорошо, Ваша Честь. – Шарп повернулась к стенографисту, смуглому мужчине средних лет, сидевшему справа от судьи: – Мистер Сандерс, прочитайте, пожалуйста, вопрос.Тот выудил одну из бумаг, прищурился на стенографические значки и прочитал:– Мисс Шарп: "Кто-либо – полиция или окружной прокурор – внушали вам мысль, что вы увидели нечто из окна своего номера?"Хаслер покачал головой:– Нет. Вовсе нет.Шарп продолжала:– И то, что вы повторили здесь, вы рассказали в нашем офисе по собственной инициативе?– Совершенно верно. – Хаслер сделал паузу. – Что видел, то видел.– И вы, несмотря на вопросы мистера Пэйджита, продолжаете верить, что, вероятнее всего, именно в номере Марка Ренсома видели эту женщину?Хаслер наморщил лоб.– Вероятнее всего, именно в номере Марка Ренсома? – переспросил он.– Это я вас спрашиваю.Хаслер задумался.– На этот вопрос я ответил бы "да".Шарп медлила. Пэйджит понял: она смирилась с тем, что больше сделать ничего не удастся.– Вопросов больше нет, – произнесла она, и Хаслер покинул место свидетеля, оставляя Пэйджита в неведении: была ли голая женщина Марией Карелли.
У Эдуарда Тэнша, банкира с ястребиным профилем, в очках с темной оправой, в новеньком костюме, на лице было решительное бойцовское выражение, какое бывает у человека, привыкшего убеждать целый зал людей поступать согласно его воле. Он пригладил темные волосы, поправил красный галстук, приготовляясь выслушать очередной вопрос.– Следовательно, около часа, – спросила Шарп, – вы вернулись в свой номер в отеле "Флуд"?– Да. Я только что пообедал и собирался позвонить в свой офис.– И ваш номер был на двадцать третьем этаже. Как и у мистера Ренсома.– Да.– Когда вы вышли из лифта, вы видели что-нибудь?– Да. – Тэнш в нетерпении подался вперед, раздраженный неверно как показалось ему, поставленным вопросом. – Но вначале мне, наверное, надо сказать о лифте. Лифт, на котором я поднимался, был в самом конце длинного коридора с номерами или комнатами, окна которых смотрят на Бернли. Мой номер был через два номера после Марка Ренсома. Поэтому я и пошел в направлении его номера.– Благодарю вас, – сухо проговорила Шарп. – И что же вы увидели?– Женщину, стоящую перед дверью одного из номеров.– А как эта женщина выглядела?Тэнш взглянул на Марию:– С того места, где я стоял, ее лица не было видно. Была она довольно высокая, что-то около пяти футов восьми дюймов, с длинными черными волосами.– Вы не помните, как она была одета?– Нет, не помню. Помню блеск ее волос и то, как она держалась – очень прямо, как фотомодель. Не так уж много женщин, в которых обнаружится такое сходство, если оценивать их по тем же качествам.Самонадеянный профессионал, подумал Пэйджит, выложит все, что знает, да еще прибавит. Хотя материала для перекрестного допроса здесь немного, легким свидетелем Тэнша не назовешь – в особенности из-за того, что женщина, которую он видел, более чем вероятно была Марией Карелли.– Что она делала? – спросила Шарп.– Какое-то мгновение стояла, смотрела на дверь. Потом очень быстро вошла. Было такое впечатление: услышав, как открылась дверь лифта, она вбежала в номер, чтобы ее не увидели.– Ее кто-нибудь впустил?– Нет. Она сама вошла.Пэйджит представил себе Марию Карелли, стоящую в коридоре. Но не мог понять, почему она оказалась там.– По тому, как она двигалась, – задала Шарп очередной вопрос, – нельзя было заключить, что она каким-то образом травмирована?– Опять же нет. Двигалась она очень быстро. – Тэнш помолчал. – У меня остался мимолетный образ танцовщицы или, может быть, теннисистки. Женщины, уверенно владеющей своим телом.– Я намерен высказать протест, хотя и запоздалый, – заявил Пэйджит. – Мне хотелось бы знать, не может ли свидетель отказать себе в удовольствии делиться с нами своими обширными познаниями в области культуры, своими пристрастиями в этой области и лишь придерживаться фактов. Вот я, к примеру, не знаю, была ли та женщина фотомоделью, танцовщицей, спортсменкой или, если на то пошло, не был ли ей недавно имплантирован стальной стержень в позвоночник. Не знаю ничего из того, что знает этот свидетель.Судья Мастерс слегка усмехнулась и обернулась к Тэншу.– В свете требований мистера Пэйджита не могли бы вы ограничиться лишь тем, что на самом деле видели?– Конечно, Ваша Честь. – Тэнш был немного расстроен – Я только хотел помочь. Но мне представлялось, что в юриспруденции, как и в банковском деле, опыт человека делает его особенно наблюдательным.– О, конечно, – согласилась судья. – Кстати, долго вы наблюдали за той женщиной?Тэнш задумался.– Это не могло быть долго.– Судя по тому, что вы рассказываете, – продолжала Мастерс, – это длилось секунд десять, не больше.Было заметно, что Тэнш уязвлен.– Возможно, и так.– Хорошо, – сказала судья. – Опыт человека может способствовать раздуванию результатов мимолетного наблюдения. Продолжайте, мисс Шарп.У Шарп был разгневанный вид. Пэйджит подумал, что день этот – урожайный для Кэролайн; что бы там ни делали обвинение и защита, уже начали появляться первые номера газет с материалами о ней, в вечерних новостях, по-видимому, будут показаны клипы из судебного зала. Но что это будет значить для нее, Пэйджит пока еще не знал.– Ваша Честь, – проговорила наконец Шарп, – не могу ли я попросить мисс Карелли встать и повернуться спиной к свидетелю?– Мистер Пэйджит? Что он мог сделать?– Конечно, Ваша Честь. Мисс Карелли с удовольствием повернется спиной к этому свидетелю.Судья Мастерс улыбнулась уголком губ.– Мисс Карелли, – произнесла она.Мария поднялась, глядя на свидетеля. Потом медленно повернулась к нему спиной.Пэйджит понял, что она ничего не могла с этим поделать – при взгляде на нее невольно приходила на ум мысль о танцовщице или фотомодели. Ему почему-то вспомнилось вдруг как она, совершенно голая, стояла в его квартире перед эстампами Вазарели – грациозная и стройная.Теперь, казалось, целую жизнь спустя, Мария Карелли стояла, обводя взглядом зал, полный журналистов, которые пришли посмотреть, как ее судят за убийство. Вскинув голову, она уставилась в одну точку. Пэйджит смотрел ей в лицо.– Это похоже на ту женщину, – проговорил Тэнш. – Или, выражаясь иначе, женщина, которую я видел, выглядела так же, как мисс Карелли сейчас.Лицо Марии ничего не выражало. В зале было тихо.– Можно мисс Карелли сесть? – спросил Пэйджит.– Конечно, – отозвалась судья. – Благодарю вас, мисс Карелли. Еще вопросы, мисс Шарп?– Нет вопросов, Ваша Честь.Сев, Мария бросила на Пэйджита вопросительный взгляд. Долго еще будут продолжаться эти мучения, спросили ее глаза, неужели ты ничего не можешь сделать?Очень мало, ответил себе Пэйджит. Он даже не поднялся из-за стола. Вялым, донельзя скучным голосом задал вопрос:– Скажите мне, мистер Тэнш, на той безымянной, безликой манекенщице, которую вы имели возможность наблюдать менее десяти секунд в темном коридоре, была хоть какая-нибудь одежда?По залу прокатился смешок. Кэролайн Мастерс подняла было молоток, но не ударила им, а посмотрела на Тэнша. Его губы скривились в гримасе, в которой Пэйджиту виделось снисхождение к чужой шутке и чувство собственного превосходства.Шарп снова встала:– Ваша Честь, это же не комедия!– Далеко не комедия, – произнес Пэйджит – Но наблюдательность этого свидетеля столь экстраординарна, что, если он не вспомнит, какая одежда была на женщине, я должен буду предположить наихудшее.Судья Мастерс пожала плечами, давая понять, что она не понимает шутки.– Для занесения в протокол, мистер Тэнш. Тэнш обернулся к Пэйджиту.– Да, – сказал он, подчеркивая тоном голоса, что всякой снисходительности есть предел. – Женщина была одета.– Это успокаивает, – заметил Пэйджит. Он обернулся к судье: – Учитывая, что мисс Шарп желает избежать комедии, вопросов больше не имею.– Мисс Шарп?– Нет. – Она строго взглянула на Пэйджита. – Здесь не о чем спрашивать.– Вы можете идти, мистер Тэнш.Тот шел от места свидетеля, обиженный внезапной для него отставкой.Признаки раздражения появились и на лице Кэролайн Мастерс.– Наблюдается столкновение характеров, – констатировала она. – Объявляю получасовой перерыв, потом встречаемся на закрытом заседании. Будет рассмотрена некая улика, предъявленная обвинением, для принятия решения по данному делу.Кассета, догадался Пэйджит. Но когда стукнул судейский молоток, извещая об окончании открытого заседания, он думал о другом: зачем Мария выходила из номера? Потом он обернулся и отыскал глазами сына. Тот стоял и смотрел на мать, в глазах его был невысказанный вопрос.Пэйджит понял: неважно, удалось ли ему заронить сомнения в показаниях свидетелей обвинения, – один взгляд на Карло сказал ему, чего смогла добиться Марни Шарп. 5 Как и зал суда, комната для закрытых заседаний была отведена Кэролайн Мастерс во временное пользование: тома дел, трактаты по судебной практике и сброшюрованные служебные инструкции принадлежали другому судье, тяжелая мебель с зелеными кожаными креслами была по-родственному близка кому-то, но не ей. Впрочем, теперь это не имело значения – за три дня слушаний судья Мастерс полностью освоилась здесь.Она откинулась на спинку кресла, оперлась подбородком на сплетенные пальцы и задумчиво смотрела на магнитофон, который Марни Шарп поставила перед ней. Присутствовали лишь Терри, Пэйджит, Шарп и ее помощник.– О том, чем мы будем здесь заняты, журналисты и понятия не имеют, – объявила судья Мастерс. – И не будут иметь. Именно таким образом я намерена сохранить все это в тайне.– А о чем мы вправе сказать? – поинтересовалась Шарп.– Ни о чем. Скажете журналистам – на этом я настаиваю, – что эти закрытые заседания устраиваются для обсуждения тех пунктов свидетельских показаний, по которым имеются разногласия. Точка. Какие это пункты, в чем суть разногласий, вы сообщать не будете.Шарп подалась вперед:– У меня создается впечатление, что мистер Пэйджит предпочитает избирательную гласность: для некоторых аспектов дела – телевизионная трансляция по всей стране и лишь скупо дозированные сведения о том, что может пролить свет на мисс Карелли и ее дело.– Дело не в мистере Пэйджите. Дело в моем архаичном представлении о порядочности. – Кэролайн Мастерс по очереди оглядела юристов. – Как я понимаю, стороны намерены попотчевать меня кассетой психоаналитика мисс Карелли, кассетой, показывающей гнусную сторону взаимоотношений погибшей кинозвезды и боготворимого сенатора Соединенных Штатов, показаниями трех женщин относительно сексуальных повадок Марка Ренсома и сведениями о злоупотреблениях в использовании упомянутых кассет. Если выяснится, что материалы можно обнародовать, я разрешу это сделать. До той поры меня больше будут заботить права людей, упомянутых в этих материалах, чем "право людей знать", или, скажем, право "Нэшнл инкуайер" снабжать читателя информацией о чьих-то последних днях или о сексуальных отношениях между орангутанами и женщинами. – Она повернулась к Шарп: – Я достаточно понятно изъясняюсь?Шарп замешкалась, как будто собираясь протестовать – почему обращаются именно к ней? Потом кивнула.– Хорошо. Вы правы, Марни, принимая это на свой счет. – Голос Кэролайн Мастерс смягчился. – Как и пол-Америки, я смотрела мисс Карелли в "60 минутах". Но, в отличие от большинства, я знала, кто снабдил вопросами интервьюера. И невольно задалась мыслью: озабочена ли Марни Шарп сохранением тайны тех женщин, которые действительно были изнасилованы? Вот и сегодня вас почему-то удивляет необходимость хранить в тайне сведения, которые могут нанести большой моральный урон некоторым людям, если их обсуждать на открытом слушании.Судья Мастерс взглянула на магнитофон, потом снова на Шарп.– Я не знаю, что на этой кассете. Но если что-то появится в газетах до того, как я решу, что это можно публиковать, и если я выясню, что в этом замешано ваше учреждение, вы будете нести персональную ответственность. Это я понятно объясняю?– Да, – раздраженно буркнула Шарп. – Понятно.Пэйджит взглянул на Терри – ему было неясно, отчего такие строгости: из-за серьезности случая или причина глубже? Но Терри была удивлена не меньше его.– На наших закрытых заседаниях, – продолжала судья, – будет присутствовать стенограф, будет вестись запись того, что говорится. Но я намерена создать все условия, чтобы женщины, которые станут давать показания, чувствовали себя спокойно. Это достаточно тяжелое переживание для них, и я убеждена, что суды должны приложить все усилия, чтобы ободрить тех, кто вынужден давать такие мучительные показания. Среди прочего, это означает, что вопросы в основном буду задавать я. Если кто-то захочет о чем-то спросить и сделать запись, с тем чтобы можно было использовать это при апелляции, он будет иметь такую возможность. Но если я решу, что какие-то показания не должны использоваться на открытых заседаниях, я сделаю так, чтобы расшифровки соответствующих стенограмм не попали к журналистам, чтобы не пострадали женщины, которых эти показания касаются. Что до этой кассеты, я прослушаю ее без стенографа, поскольку разговор записан конфиденциальный.И снова судья Мастерс посмотрела на каждого юриста по очереди:– Это приемлемо? Если нет, скажите сразу.Ответом было молчание. Пэйджит знал, что обычно судья берет на себя роль наблюдателя, а не участника. Он видел, как колеблется Шарп, решая, не заявить ли протест, но в таком случае судья направит ее в апелляционный суд. Однако слушание слишком хорошо складывается для Шарп, чтобы можно было рисковать испортить отношения с судьей, к тому же решение Кэролайн Мастерс защищать право Марии и других свидетельниц на сокровенность их интимной жизни на существо дела не влияло.– У нас возражений нет, – проговорила Шарп.– У мисс Карелли тоже, – ответил Пэйджит.– Я так и думала, – сухо бросила судья Мастерс. – Ваше предложение, мисс Шарп, о том, как нам организовать работу?– Просто прослушать кассету, Ваша Честь, она говорит сама за себя. – Шарп взглянула на Пэйджита. – Я хотела только добавить, что это запись психоаналитического сеанса мисс Карелли у доктора Уильяма Стайнгардта, что нашли мы ее в квартире Марка Ренсома в Ки-Уэсте, и готовы установить ее подлинность, если суд посчитает, что ее содержание можно огласить на открытом заседании.– А я, – произнес Пэйджит, – скажу только, что содержание кассеты, и это совершенно очевидно, является врачебной тайной, что единственная цель обвинения – нанести ущерб ответчице. И стоит суду заслушать ее – ущерб, считайте, уже нанесен.– Вначале я прослушаю кассету, мистер Пэйджит. А потом вы изложите свои аргументы. Положитесь на мою ментальную дисциплину.– Благодарю вас, Ваша Честь, – ответил Пэйджит, но слова эти были пустой формой вежливости: как только Кэролайн Мастерс прослушает кассету, она бесповоротно изменит свое отношение к Марии и ее адвокату, борьба за чувства и мысли судьи будет проиграна.Включая магнитофон, Шарп, казалось, прятала улыбку. В этот момент Кристофер Пэйджит ненавидел ее. Чувство это коренилось не в обычной враждебности защитника к обвинителю, оно было рождено идущей из глубин души ненавистью к обвинению, возводимому с наслаждением. Он откинулся на спинку кресла, озабоченный тем, чтобы на лице его не отразились ни стыд, ни страх.– Меня преследует один и тот же сон, – послышался голос Марии.Как и прежде, он звучал беззащитно и жалко. И хотя Пэйджит слушал это во второй раз, ощущение полнейшего душевного дискомфорта не стало меньше.– Днем я могу заставить себя забыться, но ночью теряю контроль над собой. – На лице судьи Мастерс, не сводившей глаз с кассеты, не было обычного высокомерия. Она, казалось, не хотела ни на кого смотреть. – Я в Париже, – продолжала Мария, – в церкви Сен-Жермен-де-Пре.Комната эхом вторила ее голосу. От того, что Мария произносила эти слова, комната с ее панелями темного дерева, окном, пропускающим свет прямоугольником, казалась исповедальней. Юристы сидели, не двигаясь.– Почему вы там? – спросил Стайнгардт.Голос Марии был тих:– Просить прощения за свои грехи.Шел диалог: Стайнгардт спрашивал, Мария отвечала, оба говорили тихо, как будто боялись, что их подслушают. Кэролайн Мастерс смотрела в сторону.– Они прощены? – спрашивал Стайнгардт.– Вначале никаких знамений не было, – устало рассказывала свой сон Мария. – Потом я выхожу наружу, и Он дает мне ответ. Карло ушел. Вместо него два пустых бокала. Один мой, другой Криса. И, кроме того, я знаю.– Что вы знаете?– Что Крис забрал Карло, а я должна оставить его. – Ее голос как шелест пепла. – Что мои грехи искупить невозможно.Кэролайн Мастерс смотрела на Пэйджита с молчаливым вопросом. Встретив ее взгляд, он кивнул. Мгновение она изучала его лицо, потом, смутившись, обратила взгляд на ленту, с которой снова звучали голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
У Эдуарда Тэнша, банкира с ястребиным профилем, в очках с темной оправой, в новеньком костюме, на лице было решительное бойцовское выражение, какое бывает у человека, привыкшего убеждать целый зал людей поступать согласно его воле. Он пригладил темные волосы, поправил красный галстук, приготовляясь выслушать очередной вопрос.– Следовательно, около часа, – спросила Шарп, – вы вернулись в свой номер в отеле "Флуд"?– Да. Я только что пообедал и собирался позвонить в свой офис.– И ваш номер был на двадцать третьем этаже. Как и у мистера Ренсома.– Да.– Когда вы вышли из лифта, вы видели что-нибудь?– Да. – Тэнш в нетерпении подался вперед, раздраженный неверно как показалось ему, поставленным вопросом. – Но вначале мне, наверное, надо сказать о лифте. Лифт, на котором я поднимался, был в самом конце длинного коридора с номерами или комнатами, окна которых смотрят на Бернли. Мой номер был через два номера после Марка Ренсома. Поэтому я и пошел в направлении его номера.– Благодарю вас, – сухо проговорила Шарп. – И что же вы увидели?– Женщину, стоящую перед дверью одного из номеров.– А как эта женщина выглядела?Тэнш взглянул на Марию:– С того места, где я стоял, ее лица не было видно. Была она довольно высокая, что-то около пяти футов восьми дюймов, с длинными черными волосами.– Вы не помните, как она была одета?– Нет, не помню. Помню блеск ее волос и то, как она держалась – очень прямо, как фотомодель. Не так уж много женщин, в которых обнаружится такое сходство, если оценивать их по тем же качествам.Самонадеянный профессионал, подумал Пэйджит, выложит все, что знает, да еще прибавит. Хотя материала для перекрестного допроса здесь немного, легким свидетелем Тэнша не назовешь – в особенности из-за того, что женщина, которую он видел, более чем вероятно была Марией Карелли.– Что она делала? – спросила Шарп.– Какое-то мгновение стояла, смотрела на дверь. Потом очень быстро вошла. Было такое впечатление: услышав, как открылась дверь лифта, она вбежала в номер, чтобы ее не увидели.– Ее кто-нибудь впустил?– Нет. Она сама вошла.Пэйджит представил себе Марию Карелли, стоящую в коридоре. Но не мог понять, почему она оказалась там.– По тому, как она двигалась, – задала Шарп очередной вопрос, – нельзя было заключить, что она каким-то образом травмирована?– Опять же нет. Двигалась она очень быстро. – Тэнш помолчал. – У меня остался мимолетный образ танцовщицы или, может быть, теннисистки. Женщины, уверенно владеющей своим телом.– Я намерен высказать протест, хотя и запоздалый, – заявил Пэйджит. – Мне хотелось бы знать, не может ли свидетель отказать себе в удовольствии делиться с нами своими обширными познаниями в области культуры, своими пристрастиями в этой области и лишь придерживаться фактов. Вот я, к примеру, не знаю, была ли та женщина фотомоделью, танцовщицей, спортсменкой или, если на то пошло, не был ли ей недавно имплантирован стальной стержень в позвоночник. Не знаю ничего из того, что знает этот свидетель.Судья Мастерс слегка усмехнулась и обернулась к Тэншу.– В свете требований мистера Пэйджита не могли бы вы ограничиться лишь тем, что на самом деле видели?– Конечно, Ваша Честь. – Тэнш был немного расстроен – Я только хотел помочь. Но мне представлялось, что в юриспруденции, как и в банковском деле, опыт человека делает его особенно наблюдательным.– О, конечно, – согласилась судья. – Кстати, долго вы наблюдали за той женщиной?Тэнш задумался.– Это не могло быть долго.– Судя по тому, что вы рассказываете, – продолжала Мастерс, – это длилось секунд десять, не больше.Было заметно, что Тэнш уязвлен.– Возможно, и так.– Хорошо, – сказала судья. – Опыт человека может способствовать раздуванию результатов мимолетного наблюдения. Продолжайте, мисс Шарп.У Шарп был разгневанный вид. Пэйджит подумал, что день этот – урожайный для Кэролайн; что бы там ни делали обвинение и защита, уже начали появляться первые номера газет с материалами о ней, в вечерних новостях, по-видимому, будут показаны клипы из судебного зала. Но что это будет значить для нее, Пэйджит пока еще не знал.– Ваша Честь, – проговорила наконец Шарп, – не могу ли я попросить мисс Карелли встать и повернуться спиной к свидетелю?– Мистер Пэйджит? Что он мог сделать?– Конечно, Ваша Честь. Мисс Карелли с удовольствием повернется спиной к этому свидетелю.Судья Мастерс улыбнулась уголком губ.– Мисс Карелли, – произнесла она.Мария поднялась, глядя на свидетеля. Потом медленно повернулась к нему спиной.Пэйджит понял, что она ничего не могла с этим поделать – при взгляде на нее невольно приходила на ум мысль о танцовщице или фотомодели. Ему почему-то вспомнилось вдруг как она, совершенно голая, стояла в его квартире перед эстампами Вазарели – грациозная и стройная.Теперь, казалось, целую жизнь спустя, Мария Карелли стояла, обводя взглядом зал, полный журналистов, которые пришли посмотреть, как ее судят за убийство. Вскинув голову, она уставилась в одну точку. Пэйджит смотрел ей в лицо.– Это похоже на ту женщину, – проговорил Тэнш. – Или, выражаясь иначе, женщина, которую я видел, выглядела так же, как мисс Карелли сейчас.Лицо Марии ничего не выражало. В зале было тихо.– Можно мисс Карелли сесть? – спросил Пэйджит.– Конечно, – отозвалась судья. – Благодарю вас, мисс Карелли. Еще вопросы, мисс Шарп?– Нет вопросов, Ваша Честь.Сев, Мария бросила на Пэйджита вопросительный взгляд. Долго еще будут продолжаться эти мучения, спросили ее глаза, неужели ты ничего не можешь сделать?Очень мало, ответил себе Пэйджит. Он даже не поднялся из-за стола. Вялым, донельзя скучным голосом задал вопрос:– Скажите мне, мистер Тэнш, на той безымянной, безликой манекенщице, которую вы имели возможность наблюдать менее десяти секунд в темном коридоре, была хоть какая-нибудь одежда?По залу прокатился смешок. Кэролайн Мастерс подняла было молоток, но не ударила им, а посмотрела на Тэнша. Его губы скривились в гримасе, в которой Пэйджиту виделось снисхождение к чужой шутке и чувство собственного превосходства.Шарп снова встала:– Ваша Честь, это же не комедия!– Далеко не комедия, – произнес Пэйджит – Но наблюдательность этого свидетеля столь экстраординарна, что, если он не вспомнит, какая одежда была на женщине, я должен буду предположить наихудшее.Судья Мастерс пожала плечами, давая понять, что она не понимает шутки.– Для занесения в протокол, мистер Тэнш. Тэнш обернулся к Пэйджиту.– Да, – сказал он, подчеркивая тоном голоса, что всякой снисходительности есть предел. – Женщина была одета.– Это успокаивает, – заметил Пэйджит. Он обернулся к судье: – Учитывая, что мисс Шарп желает избежать комедии, вопросов больше не имею.– Мисс Шарп?– Нет. – Она строго взглянула на Пэйджита. – Здесь не о чем спрашивать.– Вы можете идти, мистер Тэнш.Тот шел от места свидетеля, обиженный внезапной для него отставкой.Признаки раздражения появились и на лице Кэролайн Мастерс.– Наблюдается столкновение характеров, – констатировала она. – Объявляю получасовой перерыв, потом встречаемся на закрытом заседании. Будет рассмотрена некая улика, предъявленная обвинением, для принятия решения по данному делу.Кассета, догадался Пэйджит. Но когда стукнул судейский молоток, извещая об окончании открытого заседания, он думал о другом: зачем Мария выходила из номера? Потом он обернулся и отыскал глазами сына. Тот стоял и смотрел на мать, в глазах его был невысказанный вопрос.Пэйджит понял: неважно, удалось ли ему заронить сомнения в показаниях свидетелей обвинения, – один взгляд на Карло сказал ему, чего смогла добиться Марни Шарп. 5 Как и зал суда, комната для закрытых заседаний была отведена Кэролайн Мастерс во временное пользование: тома дел, трактаты по судебной практике и сброшюрованные служебные инструкции принадлежали другому судье, тяжелая мебель с зелеными кожаными креслами была по-родственному близка кому-то, но не ей. Впрочем, теперь это не имело значения – за три дня слушаний судья Мастерс полностью освоилась здесь.Она откинулась на спинку кресла, оперлась подбородком на сплетенные пальцы и задумчиво смотрела на магнитофон, который Марни Шарп поставила перед ней. Присутствовали лишь Терри, Пэйджит, Шарп и ее помощник.– О том, чем мы будем здесь заняты, журналисты и понятия не имеют, – объявила судья Мастерс. – И не будут иметь. Именно таким образом я намерена сохранить все это в тайне.– А о чем мы вправе сказать? – поинтересовалась Шарп.– Ни о чем. Скажете журналистам – на этом я настаиваю, – что эти закрытые заседания устраиваются для обсуждения тех пунктов свидетельских показаний, по которым имеются разногласия. Точка. Какие это пункты, в чем суть разногласий, вы сообщать не будете.Шарп подалась вперед:– У меня создается впечатление, что мистер Пэйджит предпочитает избирательную гласность: для некоторых аспектов дела – телевизионная трансляция по всей стране и лишь скупо дозированные сведения о том, что может пролить свет на мисс Карелли и ее дело.– Дело не в мистере Пэйджите. Дело в моем архаичном представлении о порядочности. – Кэролайн Мастерс по очереди оглядела юристов. – Как я понимаю, стороны намерены попотчевать меня кассетой психоаналитика мисс Карелли, кассетой, показывающей гнусную сторону взаимоотношений погибшей кинозвезды и боготворимого сенатора Соединенных Штатов, показаниями трех женщин относительно сексуальных повадок Марка Ренсома и сведениями о злоупотреблениях в использовании упомянутых кассет. Если выяснится, что материалы можно обнародовать, я разрешу это сделать. До той поры меня больше будут заботить права людей, упомянутых в этих материалах, чем "право людей знать", или, скажем, право "Нэшнл инкуайер" снабжать читателя информацией о чьих-то последних днях или о сексуальных отношениях между орангутанами и женщинами. – Она повернулась к Шарп: – Я достаточно понятно изъясняюсь?Шарп замешкалась, как будто собираясь протестовать – почему обращаются именно к ней? Потом кивнула.– Хорошо. Вы правы, Марни, принимая это на свой счет. – Голос Кэролайн Мастерс смягчился. – Как и пол-Америки, я смотрела мисс Карелли в "60 минутах". Но, в отличие от большинства, я знала, кто снабдил вопросами интервьюера. И невольно задалась мыслью: озабочена ли Марни Шарп сохранением тайны тех женщин, которые действительно были изнасилованы? Вот и сегодня вас почему-то удивляет необходимость хранить в тайне сведения, которые могут нанести большой моральный урон некоторым людям, если их обсуждать на открытом слушании.Судья Мастерс взглянула на магнитофон, потом снова на Шарп.– Я не знаю, что на этой кассете. Но если что-то появится в газетах до того, как я решу, что это можно публиковать, и если я выясню, что в этом замешано ваше учреждение, вы будете нести персональную ответственность. Это я понятно объясняю?– Да, – раздраженно буркнула Шарп. – Понятно.Пэйджит взглянул на Терри – ему было неясно, отчего такие строгости: из-за серьезности случая или причина глубже? Но Терри была удивлена не меньше его.– На наших закрытых заседаниях, – продолжала судья, – будет присутствовать стенограф, будет вестись запись того, что говорится. Но я намерена создать все условия, чтобы женщины, которые станут давать показания, чувствовали себя спокойно. Это достаточно тяжелое переживание для них, и я убеждена, что суды должны приложить все усилия, чтобы ободрить тех, кто вынужден давать такие мучительные показания. Среди прочего, это означает, что вопросы в основном буду задавать я. Если кто-то захочет о чем-то спросить и сделать запись, с тем чтобы можно было использовать это при апелляции, он будет иметь такую возможность. Но если я решу, что какие-то показания не должны использоваться на открытых заседаниях, я сделаю так, чтобы расшифровки соответствующих стенограмм не попали к журналистам, чтобы не пострадали женщины, которых эти показания касаются. Что до этой кассеты, я прослушаю ее без стенографа, поскольку разговор записан конфиденциальный.И снова судья Мастерс посмотрела на каждого юриста по очереди:– Это приемлемо? Если нет, скажите сразу.Ответом было молчание. Пэйджит знал, что обычно судья берет на себя роль наблюдателя, а не участника. Он видел, как колеблется Шарп, решая, не заявить ли протест, но в таком случае судья направит ее в апелляционный суд. Однако слушание слишком хорошо складывается для Шарп, чтобы можно было рисковать испортить отношения с судьей, к тому же решение Кэролайн Мастерс защищать право Марии и других свидетельниц на сокровенность их интимной жизни на существо дела не влияло.– У нас возражений нет, – проговорила Шарп.– У мисс Карелли тоже, – ответил Пэйджит.– Я так и думала, – сухо бросила судья Мастерс. – Ваше предложение, мисс Шарп, о том, как нам организовать работу?– Просто прослушать кассету, Ваша Честь, она говорит сама за себя. – Шарп взглянула на Пэйджита. – Я хотела только добавить, что это запись психоаналитического сеанса мисс Карелли у доктора Уильяма Стайнгардта, что нашли мы ее в квартире Марка Ренсома в Ки-Уэсте, и готовы установить ее подлинность, если суд посчитает, что ее содержание можно огласить на открытом заседании.– А я, – произнес Пэйджит, – скажу только, что содержание кассеты, и это совершенно очевидно, является врачебной тайной, что единственная цель обвинения – нанести ущерб ответчице. И стоит суду заслушать ее – ущерб, считайте, уже нанесен.– Вначале я прослушаю кассету, мистер Пэйджит. А потом вы изложите свои аргументы. Положитесь на мою ментальную дисциплину.– Благодарю вас, Ваша Честь, – ответил Пэйджит, но слова эти были пустой формой вежливости: как только Кэролайн Мастерс прослушает кассету, она бесповоротно изменит свое отношение к Марии и ее адвокату, борьба за чувства и мысли судьи будет проиграна.Включая магнитофон, Шарп, казалось, прятала улыбку. В этот момент Кристофер Пэйджит ненавидел ее. Чувство это коренилось не в обычной враждебности защитника к обвинителю, оно было рождено идущей из глубин души ненавистью к обвинению, возводимому с наслаждением. Он откинулся на спинку кресла, озабоченный тем, чтобы на лице его не отразились ни стыд, ни страх.– Меня преследует один и тот же сон, – послышался голос Марии.Как и прежде, он звучал беззащитно и жалко. И хотя Пэйджит слушал это во второй раз, ощущение полнейшего душевного дискомфорта не стало меньше.– Днем я могу заставить себя забыться, но ночью теряю контроль над собой. – На лице судьи Мастерс, не сводившей глаз с кассеты, не было обычного высокомерия. Она, казалось, не хотела ни на кого смотреть. – Я в Париже, – продолжала Мария, – в церкви Сен-Жермен-де-Пре.Комната эхом вторила ее голосу. От того, что Мария произносила эти слова, комната с ее панелями темного дерева, окном, пропускающим свет прямоугольником, казалась исповедальней. Юристы сидели, не двигаясь.– Почему вы там? – спросил Стайнгардт.Голос Марии был тих:– Просить прощения за свои грехи.Шел диалог: Стайнгардт спрашивал, Мария отвечала, оба говорили тихо, как будто боялись, что их подслушают. Кэролайн Мастерс смотрела в сторону.– Они прощены? – спрашивал Стайнгардт.– Вначале никаких знамений не было, – устало рассказывала свой сон Мария. – Потом я выхожу наружу, и Он дает мне ответ. Карло ушел. Вместо него два пустых бокала. Один мой, другой Криса. И, кроме того, я знаю.– Что вы знаете?– Что Крис забрал Карло, а я должна оставить его. – Ее голос как шелест пепла. – Что мои грехи искупить невозможно.Кэролайн Мастерс смотрела на Пэйджита с молчаливым вопросом. Встретив ее взгляд, он кивнул. Мгновение она изучала его лицо, потом, смутившись, обратила взгляд на ленту, с которой снова звучали голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66