– Мне было бы очень трудно определить, – помолчав, ответил он, – что в твоих обстоятельствах может иметь отношение ко мне. Тебе, как и мне, превосходно известно, в силу каких причин я не могу взяться за это дело.Мария, казалось, оценивала его решимость.– В силу тех же самых причин, – наконец возразила она, – у тебя нет выбора.Раздражение овладело Пэйджитом.– Ты не можешь…– Совсем нет выбора, – прервала она его. – Раз уж ты все так прекрасно знаешь.В голосе ее вновь сквозила ирония:– В конце концов, нас связывает нечто очень важное.Усилием воли Пэйджит сохранил самообладание. Более мягким тоном уточнил:– Карло, ты имеешь в виду.Она отвела взгляд:– Причину можешь выбрать любую, Крис. Ту, которая тебе больше по душе. Но только сделай это.– Черт тебя побери, – взорвался Пэйджит. – Подумай. Подумай хотя бы раз о нем. Даже если тебя выпустят завтра, о смерти Ренсома не забудут и через месяц. И первое, о чем в подобной ситуации ты и я должны позаботиться, – оградить жизнь Карло от всего этого. Сюжетик "Мария и Крис снова вместе" на все лады будут подавать телевизионщики. Ты просишь не только сделать кое-что для тебя. Ты просишь, чтобы я поставил на нон жизнь Карло – ведь после этого мир для него станет совершенно иным. Мария пристально посмотрела на него:– Почему ты уверен, что я не думаю о Карло?– Потому что ты не способна на это.– С какой готовностью ты предполагаешь во мне самое скверное!– Вряд ли это в силу моей природной склонности. Я, Мария, пришел к этому традиционным путем – ты приучила.Ее взгляд стал непроницаемым – как будто она подавила в себе все чувства.– Пусть будет по-твоему. И я, как ты всегда считал, бесчувственная сука. Заставляю тебя ввергать нашего сына в ад публичного скандала из боязни: минимум – суда, максимум – пожизненного заключения. Потому что знаю: ты все сделаешь, чтобы Карло не оказался сыном матери-убийцы.Пэйджит посмотрел ей в глаза.– Но почему? – мягко спросил он. – Почему ты заставляешь меня делать это? Объясни.– Потому что знаю: ты сделаешь все, чтобы выиграть дело, все, что найдешь нужным. – В голосе было спокойствие и горечь. – Разве не каждый клиент хочет того же?Пэйджит непроизвольно взглянул на царапины, избороздившие ее шею, и уставился в стол.– Нет, – наконец сказал он, – за этим что-то скрывается. Мне нужно знать: что на самом деле происходит.Несколько минут Мария молчала. Пэйджит не знал, обдумывает ли она его слова или погружена в собственные мысли. Но вот она выпрямилась и тоже посмотрела ему в глаза.– А на самом деле происходит то, – жестко проговорила она, – что Марк Ренсом оказался извращенцем и свиньей и в момент, когда я убила его, он вполне это заслужил. Или, как я осторожно сказала полиции, – "в момент, когда пистолет выстрелил".– Полиции, – повторил Пэйджит. – Почему ты перестала отвечать на вопросы Монка?– Потому что я устала, почти в шоке. Потому что убила человека, пусть к тому был серьезный повод. Ты и представить себе не можешь, что за ощущение, когда еще не веришь, а уже напуган до смерти, – ничто и никогда не сравнится с этим. – Она помолчала. – Впервые в жизни я не справилась с собой, в этом вся суть. Думаю, у меня была достаточно веская причина.– По этой причине можно было не говорить с ними вообще или, во всяком случае, сегодня вечером. Но раз уж ты начала…– Я хотела убедить их, неужели непонятно? Хотела сразу покончить со всем – выйти из этого здания без твоей либо чьей-нибудь еще помощи. – Она остановилась, выдохнула, опустила голову. – Он своими вопросами сбил меня с толку. Я не могла точно все вспомнить, не могла уследить за ходом его мыслей. Боялась ошибиться.– Как может правда, – спокойно спросил Пэйджит, – быть ошибкой?– Не знаю. – Мария встряхнула головой, как бы пытаясь прояснить мысли. – Ты все воспринимаешь, как герои одного романа Кафки. Как и они, все, что сказано, сделано или не сделано, что не удалось точно вспомнить, все готов толковать превратно. Эта кассета… – Она провела по лицу пальцами. – У меня был срыв. Я просто вынуждена была прервать разговор, и это все.Пэйджит скрестил руки на груди.– Ты в состоянии сейчас все рассказать мне? Монк мало что прояснил, мы поговорили с ним на ходу, у лифта.Мария внимательно посмотрела на него:– Значит, ты берешься за это дело?Она снова казалась неуверенной – как всякий человек, потерпевший жизненное крушение, не верила в удачу.– Я согласен лишь выяснить, как это дело представляется окружному прокурору. Для этого мне надо точно знать, что ты рассказала им.Мария кивнула:– Хорошо.Она, кажется, приходила в себя. Заговорила монотонно – повторила жалобный рассказ о погибшей актрисе, о развратном уик-энде в Палм-Спрингс, о тайной жизни известного сенатора, о знаменитом писателе, оказавшемся извращенцем, об отвратительной попытке изнасилования, о пистолетном выстреле, о расплывающемся кровавом пятне – как будто диктовала по написанному. Час прошел, прежде чем она закончила, и Пэйджит почувствовал себя совершенно изнуренным.Он молчал, стараясь удержать мысли в нужном русле. Его постоянно отвлекало воспоминание о дне гибели Джеймса Кольта. Пэйджит не раз рассказывал Карло о том дне. Он получал деньги по чеку и услышал эту новость от кассирши – и слезы текли по ее лицу, когда она пересчитывала деньги. Он отогнал воспоминание.– Теперь я знаю все. А что знает полиция?Во взгляде Марии было недоумение – он не спросил о самой сути происшедшего.– Да, все, что я рассказала им, знаешь и ты.Он посмотрел на нее:– А не закончить ли тебе с Монком – ведь ты отдохнула?– Нет. – Ее голос был ясен и холоден. – Как ты помнишь, я была юристом. Мои слова, записанные на пленку, станут уликой в суде – мои ошибки, оговорки и прочее. Я хочу, чтобы ты говорил вместо меня. Убеди их, сделай так, чтобы суда не было.Глаза Пэйджита встретились с ее глазами. Пусть знает, подумал он, что я слежу за выражением ее лица.– Как насчет испытаний на детекторе лжи? Это не принято, но они, вероятно, захотят проверить тебя, чтобы подстраховаться, если будет прекращено дело.– Я не верю в это. – Ее взгляд остался твердым. – Не верю, что вину можно измерить.– Мы могли бы проделать тест в моем офисе. Не понравится результат, прокурор никогда о нем не узнает.– Нет, – повторила она. – Он оскорбил меня, я его убила. Об этом я им сказала. Единственный вопрос, который стоит перед ними, – степень моей вины. Мне нужно, чтобы ты убедил их, что ответ у них уже есть.Пэйджит смотрел на нее. Минуту или больше, надеясь подействовать на нее своим молчанием. Она не сказала ни слова.– Расскажи мне о медэксперте, – попросил он наконец. – Обо всем, что она делала.Сосредоточенно прищурив глаза, Мария рассказала все. Когда закончила, он спросил:– Там были следы пороха?– Где?– На рубашке Ренсома.Мария откинулась на спинку стула.– Это существенно?– Пока не знаю.Она испытующе посмотрела на него:– Они ведь скажут тебе, верно?Вопрос повис в воздухе. Пэйджит не спешил с ответом.– Надеюсь на это, – наконец проговорил он. – Но думаю, лучше самому пойти узнать у них.– Они могут быть еще здесь?– Ради такого дела – конечно. Сам окружной прокурор, должно быть, здесь. – Пэйджит встал. – Они, как ты знаешь, терпеть не могут подобные случаи. Из ста случаев, в которых им приходится разбираться, девяносто девять никого совершенно не волнуют. Но всегда открывается уйма обстоятельств, из-за которых дело, подобное этому, дело с известными людьми, заканчивается для них плачевно.– Что это означает для меня?– Прежде всего для следователя – политику. Посуди сама: убит лауреат Пулитцеровской премии, обвиняемый в покушении на изнасилование известной тележурналистки, которая и застрелила его. Подобное дело любой избиратель никак не оставит без внимания, если он, конечно, не из тех, кто вообще ни на что не реагирует, причем не будет играть роли, какие там выявляются обстоятельства и что делает прокурор. А это значит – разбираться они будут скрупулезно и дело завершится очень не скоро. – Казалось, слова Пэйджита убили ее, в ее глазах он увидел ужас грядущих дней – недель? – мучительнейшей неопределенности. Не будь некоторых обстоятельств, Пэйджит проникся бы состраданием к ее бедственному положению. – Что, – продолжал он, – снова приводит нас к Карло.Она подняла на него взгляд.– Забудь, – голос его был холоден, – о том, что ты собиралась лишь смириться с сомнительной известностью, от которой Элизабет Тейлор тошнило бы и из-за которой на телевидении постараются сделать передачу, где будут и твои показания, и все интимнейшие подробности. Настрой себя на то, что ты хочешь этого. И совсем не из-за того, кто ты и кто такой Ренсом, и даже не из-за скверны, связанной с Лаурой Чейз и нашим покойным сенатором, причисленным к лику святых. Тебя будут защищать с феминистских позиций – это будет борьба за справедливость в отношении всех жертв, слабостью которых воспользовались их знакомые. Ни один знающий адвокат не станет бороться за победу на процессе, не склонив предварительно общественное мнение в пользу своей подопечной. Ни один, включая и меня. С одной лишь разницей. Любой другой относился бы к этому с сочувствием. Я же буду ненавидеть тебя за это. И буду ежедневно насиловать себя – ради сына. Ты должна как следует подумать: нужен ли тебе такой адвокат для подобного дела.Умолкнув, он заметил, что руки Марии судорожно вцепились в стол.– Ты был бы находкой для телевидения, – наконец вымолвила она.Пэйджит смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Более мягким тоном она добавила:– Постараюсь сделать так, как нужно для Карло.Он не ответил. Открыв дверь, отрывисто бросил надзирательнице:– Мы закончили.И когда Марию повели в камеру, не сказал ни слова.
Офис окружного прокурора располагался в лабиринте помещений с унылыми зелеными стенами. Два юриста, сотрудники офиса, ютились в клетушке, которой постеснялся бы и кролик. Сопровождавшая Пэйджита жилистая женщина на середине четвертого десятка, представившаяся как Марни Шарп и что-то еще добавившая к своему имени, провела его в следующую дверь. Исходившая от нее холодноватая сдержанность ясно говорила, что перед ним дипломированный юрист, а не простой секретарь окружного прокурора и что она вполне ощущает груз ответственности.Окружной прокурор добивался, чтобы ему выделили более приличное помещение в том же здании. В самом деле, было непонятно, как можно работать в этой комнате с двумя крохотными окошками. Неосталинская архитектура, подумал Пэйджит. Однако комната Мак-Кинли Брукса оказалась совсем иной – в два раза больше, чем у его сотрудников, и сидел он в ней один. Были там афганский ковер, кожаное кресло, комнатная пальма и стена достаточного размера, чтобы разместить на ней обычную коллекцию делового человека: Брукс в окружении судей, два мэра, а из лиц не должностных – Лючано Паваротти. Кожаный портфель Брукса лежал на столе нераскрытым – как будто его владелец только что вернулся из дома.С казенной любезной улыбкой Брукс поднялся с кресла. В движениях его была плавная грация бывшего атлета, уже перешагнувшего сорокалетний рубеж и только теперь начавшего полнеть. Из-за седых, аккуратно подстриженных под афро Род прически, мужской и женской, в которой пышные африканские волосы образуют большой, почти правильный шар.

волос, едва заметного второго подбородка и подернутого влагой взгляда он казался негритянской разновидностью элегантного ротарианца От названия клубов "Ротари", члены которых объединены по профессиональному признаку и исповедуют высокие этические нормы в бизнесе.

.– Кристофер, – произнес он низким, рокочущим голосом исполнителя роли Отелло. – Что делаешь здесь ты, рафинированный адвокат сливок общества?– Решил навестить страдающего друга, – непринужденно ответил Пэйджит. – Кто видел Марка Ренсома последнее время?Боковым зрением он заметил, что Марни Шарп поджала губы.– Медэксперт его видит, – ответил Брукс. – Как раз сейчас, когда мы с тобой разговариваем. А ты как я погляжу, уже познакомился с Марни.– Да, только что.– Садитесь, пожалуйста, вы, Марни, и ты, Кристофер. Марни будет вести дело от нашего офиса. – Быстро взглянув на Шарп, Брукс добавил: – Мы с Крисом – старые друзья.Пэйджит понял, что слова прокурора предназначены для передачи некоей личности и что ему следует разделять почтение к тому, кто дал деньги на избирательную кампанию Брукса. Добродушные реверансы Брукса в чей-то адрес были естественны и привычны – даже в их городе либеральных нравов нужно немало средств, чтобы негр, даже такой умный и дипломатичный, как Брукс, победил на выборах и занял пост блюстителя порядка и закона. Но появление Марни Шарп – это было что-то новенькое. Пэйджит достаточно хорошо знал сотрудников прокурора – Шарп в отделе убийств не работала. Значит, за прошедшие немногие часы Брукс уже наметил план работы по делу Марии Карелли и счел за благо привлечь к этой работе женщину-обвинителя.Как будто прочитав мысли приятеля, Брукс сказал:– Марни из отдела изнасилований. Она, как никто другой, может прочувствовать все нюансы дела.Изящный ход, подумал Пэйджит: обвинитель, имеющий полное право заявить, что в состоянии отождествить себя с Марией как с возможной жертвой, этот же обвинитель способен смягчить суровость приговора, если он станет итогом расследования.– Ты хорошо чувствуешь ситуацию, – заметил он ровным голосом.Брукс улыбнулся как бы в благодарность за комплимент.Нечто в этой улыбке напоминало Пэйджиту: к добродушию прокурора примешивается и что-то от сентиментальности палача. Отношение к Пэйджиту, к Марии и даже давление, которое будет оказываться на Марни Шарп, будут определяться обстоятельствами Брукса. Улыбка прокурора погасла:– Так что же ты делаешь здесь?– Мисс Карелли – мой друг.– Ах да, конечно, – кивнул Брукс. – Дело Ласко. Пэйджит почувствовал настороженно-подозрительный взгляд Шарп, которая не спускала глаз с обоих мужчин.– Надеюсь, – сказал он, – вы представляете, что для нее это травма. Сама по себе затяжка дела – даже без учета общественного резонанса – может привести к очень нежелательным последствиям.– Попали в переплет, – согласился Брукс. – Полагаю, ты уже сказал ей, как мало нам радости от подобного дела.– Разумеется. Но для нее это достойное внимания обстоятельство – слабое утешение. Она избита; защищаясь от изнасилования, вынуждена была убить человека; брошена в тюрьму. Над первыми двумя обстоятельствами ты не властен. Третье от тебя зависит.Прокурор предостерегающе выставил ладонь:– Пойми одно. Мы не собираемся держать ее в камере с алкашами. У нее будет тот комфорт, какой можно создать здесь.– Вот именно, ключевое слово "здесь". – Пэйджит посмотрел на него оценивающим взглядом. – Она под арестом. В течение сорока восьми часов вы должны либо предъявить ей обвинение, либо отпустить. Но вы сможете в любой момент снова арестовать ее. Что бы ни произошло в эти сорок восемь часов, на суть происшедшего это никак не повлияет. И заставлять такого человека, как Мария Карелли, ждать два дня в тюряге – плохая практика и никудышная политика.Брукс развел руками:– Нам надо быть осторожными, Крис. На втором этаже у нас труп. А вчера вечером, останавливаясь во "Флуде", он был самым знаменитым среди ныне живущих писателей Америки.Вовлекая Шарп в разговор, Пэйджит повернулся к ней:– Сколько книг Ренсома вы прочитали?Она молча смотрела на него.– Несколько книг, – ответил за нее Брукс.– В таком случае, – продолжал Пэйджит, не отводя взгляда от Шарп, – почему вас удивляет, что Ренсом пытался кого-то изнасиловать? Немало начитанных женщин по всей стране, узнав об этом, нисколько бы не удивились.В Шарп чувствовалась какая-то внутренняя напряженность. Что-то не особенно заметно в тебе, голубушка, сочувствие ближнему, подумал он. Значит, трудно будет иметь с тобой дело. И теперь лишь суд, если они туда обратятся, даст ему какие-то возможности.– Мы должны исходить из фактов, – ответила она. – А не из того, что он мог написать. Или собирался написать.– А они приводят нас, – спокойно добавил Брукс, – к той страшной кассете, касающейся Лауры Чейз и сенатора Кольта.Он помолчал.– Миллионы людей все еще любят этого человека. В их числе и я.– Насколько помнится, ты встречался с ним, – заметил Пэйджит.– Я агитировал за его избрание. – Прокурор покачал головой. – Когда его самолет разбился, два моих приятеля и я проехали на машине три тысячи миль через всю страну в состоянии шока, чтобы участвовать в похоронах. Как будто не могли расстаться с ним. – Он пристально взглянул на Пэйджита. – Вся страна, – мягко добавил он, – не хотела расстаться с ним.Это правда, подумал Пэйджит. Видимо, авария самолета Кольта ночью в Калифорнийской пустыне, через три месяца после смерти Лауры Чейз, воспринималась как приговор судьбы, как мистика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66