Вернулась на кровать и с маху села верхом.
– Терпи, казак, атаманом будешь! – С силой нажала точку на лопатке.
– А-а! – заорал Коля.
– Терпи, мозги надо переключить на лечение. – Изящный пальчик впился в мышцу и завибрировал. Точки на теле, прикосновение к которым вызывало едва переносимую боль, она находила с исключительной ловкостью. Коля извелся. Когда начался сам массаж, он сжимался при каждом захвате и кричал. Спина раскраснелась и протестовала.
– У тебя и массаж! Ты клиентов быстро от салона отвадишь. Долго еще?
– Подожди немного, не нарушай мне процесс.
Ника прекратила «процесс» сама. Она нежно похлопала ладошкой по красной спине. Пальцы побежали по Колиной коже, по позвоночнику, забегали на шею и волосы. Она нежно пощипывала, поглаживала, опять пробегалась пятерней подушечек пальцев вниз, на поясницу и обратно. Кожа вздрагивала, расслаблялась и исчезала из сознания в местах, где она только что протестовала против боли. Коля вспомнил Лори с ее ласковым движением по телу, размяк, сопел и не желал, чтобы «процесс» прекратился. Лорины губы, Лорины мягкие волосы, руки, ноги… Болезненная дрожь ушла, как не бывало. Дрожь начиналась другая.
Ника смочила водкой руку и принялась растирать. Терла до покраснения, до теплоты. Просила Колю перевернуться. Спина и грудь горели от ее упорных стараний. Она остановилась, накрыла Колю простыней.
– Что тебя в такую холодину понесло голого? – спросила заботливо, как маленького.
– Люблю риск! – сказал он и выдал сентенцию, о которой никогда не думал. – Чего она, жизнь, стоит, если не рисковать!
Она посмотрела в его глаза странным погасшим взглядом, тихо произнесла:
– Один у меня дорисковался и в кювете успокоился. Я говорила…
Ника замолчала, всхлипнула, опустилась на Колину грудь, заплакала и в исступлении приникла губами к простыне. Коля поцеловал ее в голову, в шею, высвободил из-под простыни руку, обнял, пытался вытереть носом и щекой слезы на ее лице…
– Коля, ты так на моего Павла похож… – прошептала она.
Они соединились в горячих объятиях, переполненные ожившими ощущениями любви с теми, кого любили. У каждого была своя половина. Изголодавшиеся тела опустошились без страсти.
– Паша… Прости! – беззвучно прошелестели женские губы.
Он лежал молча, закрыв глаза. Некоторое время они слушали порывы ветра, обнявшись, не сказав друг другу ни слова, так и заснули, вспоминая каждый свое.
…Коля проснулся от запаха кофе. В тусклом свете утра Ника стояла у плитки и мешала в кастрюльке ложкой. Была в свитере, джинсах и сапогах. Затянутые назад волосы обнажили красивую крутизну головы с ровными скулами. Метели не было. Стояла тишина.
– Ты – не он, – произнесла она ожесточенно. – Слава богу! Я успокоилась. Не знаешь, что к женщине не надо приставать. Можно женщину ухаживаниями так измучить, что она сама пристанет.
– Не хочу я никого мучить, – трезво сказал Коля и сел за стол. – Я люблю взаимное удовольствие, – и протянул руку к ее бедру. – Ника!
Она резко отстранилась, подняла голову.
– Ненавижу себя! Дачный романчик не для меня…
Посторонний звук отвлек ее. Она подняла голову, прислушалась.
– Что это?
Из-за стены слышались редкие тихие удары, прилетающие из-за забора соседнего участка.
– Сам не пойму. Иногда бахают. То ли дрова колют, то ли ковер выбивают – не могу определить. Давай сходим в дом, посмотрим с балкона. Давно собираюсь.
– Пойдем посмотрим, да я двинусь к себе.
– А кофе?
– Я выпила чашку, спасибо. – Ника надела дубленку.
Они вошли в холодный дом, поднялись на верхний этаж и вышли на занесенный снегом балкончик. Среди деревьев на соседнем участке стоял мужчина в дубленке и пыжиковой шапке. Он стрелял из пистолета в щиток, установленный перед занесенным снегом погребом. Выстрелы были редкими и глухими. На пистолете стоял глушитель. Стрелок больше приспосабливался к выстрелу, чем стрелял. Вскидывал руку, целился, приседал, прохаживался. В глубине, из-за дома, выглядывал серебристый багажник иномарки.
– Наверно, бывший военный, – сказал Коля. – Скучает по делу. Надо бы с ним познакомиться.
– Я бы не стала.
– Почему?
– Ненавижу мужчин с оружием. Павел бросился стреляться, когда я сказала, что я уйду. Перепугал на всю жизнь.
Ночью Коля «стрелялся».
«Он стоял в тельняшке на коврике, в руке сверкал Кларин револьвер, приставленный к виску. «Салон красоты» онемел от страха. Все клиенты и мастера прижали в ужасе руки к открытому рту. Только один клиент блестел глазками.
– Тише, тише, дайте человеку застрелиться! – требовал в полной тишине.
Коля посмотрел на Лори. У той на лице были одни глаза. Взгляд – не описать.
– Сейчас проверим, кто из нас прав! – сказал он, прищурившись. Коля опустил револьвер и другой рукой крутанул барабан. – Если ты, мне нечего делать на этом свете. Если я…
Лори не выдержала, бросилась к нему, повисла на руке.
– Нет, Амор! – кричала. – Нет!
Руку к револьверу не тянула, боялась спровоцировать. Держа маленькую Лори на предплечье, Коля уперся взглядом в ее глаза.
– Зачем я тебе нужен? – хрипел он и театрально таращился.
Лори закричала. Коля нажал на курок. Звук, как удар по деревяшке, повторился несколько раз. Осталось только Лорино лицо с расширенными глазами».
Громкий стук в калитку разбудил Колю спозаранку. Было солнечное утро. Он открыл дверь и увидел старика с почтовой сумкой.
– Эсмеральдов тут проживает?
– Я – Эсмеральдов, – ответил Коля с безумными глазами.
– Всегда передаю в руки, если что ценное. – Старик вытащил из сумки белый конверт.
Колино сердце учащенно забилось.
– Смотрю, по-иностранному написано. Думаю, ценное.
– Ценное, ценное, – подтвердил Коля и попытался открыть конверт прямо на улице, забыв о старике.
Почтальон не уходил. Коля взглянул на него.
– Хозяин тут, Ростислав Иваныч, поди уже генерал-лейтенант. Что-то не видно. Жив ли?
– Жив, – придумал Коля.
– Слава богу. Добрый человек, угощал меня всегда.
Коля посмотрел на деда и засуетился.
– О, погоди, дед! Я спросонья соображаю туго. А тут это письмо… – Коля вбежал в дом, схватил бутылку коньяка, набухал граненый стакан, вынес на улицу и протянул почтальону. – Спасибо, что принес.
– Куда мне столько! Много. – Старик отпил треть, крякнул и аккуратно поставил стакан на крылечко. – Спасибочки!
– Может, в дом зайдешь, закусишь?
– Не-е, не могу, у меня велосипед снаружи у забора.
– Бутылку возьми. Дома попьешь.
– Не-е, меня старуха замочит сковородой. Придумала, что у меня – сердце. – Он помялся. – Ты вот что, Эсмеральдов, если какая одежонка не нужна будет, поимей в виду.
И ушел.
– Поимею… – Коля был весь в пакете.
Достал извещение. Ноги пританцовывали.
– Дед! – заорал Коля и бросился за ним в проезд. – Дед! Иди сюда!
Почтальон обернулся и остановил велосипед.
Коля вбежал в дом, схватил зимнюю куртку, которую купил в холода, джинсы, свитер.
– Возьми, дед. У меня лишние. Носи на здоровье.
– Для внука. Куда мне такую красоту…
Полосатый со звездами флаг развевался на ветру на фасаде посольства. Коля сел в «Жигули». Радость переполняла. «Жигули» остановились у нотариальной конторы. Он переложил паспорт с визой в бумажник, порылся в нем, вытащил визитку тренера и побежал в контору. Там он оформил доверенность тренеру Вячеславу Николаевичу управлять «названным автомобилем» с правом продажи и получения денег.
На почту, в поселке, он вошел с большой коробкой конфет, просунул в окошко старшей.
– Всех поздравляю с наступающим Женским днем!
Взглянул на голубоглазую.
– Тебя дополнительно! С кем?
– С сыном. Спасибо! – ответила пышка и состроила глазки.
– Вот ухажер у нас общий появился! – сказала старшая. – Спасибо! По делу заходите. – Она тоже состроила глазки.
Коля изгнал из головы лишнюю мыслишку и сказал:
– Я – по делу. Два конвертика надо. Ценные письма отправить друзьям юности с уведомлением.
Старшая протянула конверты и формы.
– Заполняйте, отправим под персональным контролем! – сказала улыбаясь.
Коля сел за стол и написал на листочке: «Подарок от двадцать седьмого. Ухожу в плавание. «Жигули» стоят на оплаченной стоянке в аэропорту Шереметьево с восьмого марта, ключи прилеплены пластырем под правое крыло. Перворазрядник Николай». Он вложил записку, доверенность, техпаспорт в конверт. Написал адрес тренера. Во второй конверт ничего не стал писать, вложил старый паспорт. Оба письма отправил в город Обоянь.
…По участку дачи в поселке «Лесной» бесшумно двигался большой рыжий колли. Он обнюхал запертую на всевозможные замки дверь дома, пробежал к брошенным соломенным коврикам, спустился к колодцу, попил воды из оставленного на приступке ведра, пробежал по тропинке к гостевому домику. Обнюхав лавочку под навесом, он шагнул на крылечко, сунул нос в щелку под дверью и держал его там, замерев.
Снаружи, у запертой калитки, стояла Ника. Весенний ветер смахивал ее распушенные волосы на лицо. Она сбрасывала их обратно рукой и писала на обрывке бумажного пакета: «Лесли тянет меня к твоему дому. Зря я на тебя ополчилась. Как появишься, дай знать. Дача № 17 по Огородному переулку. Жду. Славянский шкаф еще не продан. Ника».
Она улыбнулась, сложила обрывок вчетверо, написала крупно: «Николаю», скрепила тонкой заколкой и бросила в щель почтового ящика.
– Лесли! Фью, фью, фью, фью, фью-у-у… – громко свистнула она и посмотрела вдоль забора.
Через некоторое время из-под досок появилась собачья голова. Изогнувшись, Лесли вытиснула крупное тело наружу и побежала к дороге, догонять хозяйку.
Глава седьмая
Партнеры-попутчики
Действующий паспорт Мавроди был аккуратно вклеен в обложку «Сборника анекдотов». Теперь Мавроди обречен на вечную виртуальную жизнь в США. У него есть счет в банке и банковская карта. Мавроди не нарушит какие-либо законы. Он никогда не умрет. «Вечные жители» живут в файлах по всему миру. Не он один такой умный. Сами США плодят их, «перекрещивая» лиц, содействующих судебным процессам над крупными преступниками.
Живое дитя государственного департамента США Николай Эсмеральдов шагнул к стойке оформления документов для полета через океан, предвкушая быструю процедуру. У него имелась всего одна сумка без чего-либо подозрительного. Единственное более-менее ценное было на нем – длиннополый, тонкой кожи плащ. Коля спокойно рассматривал окружающих.
– Привет, Мавроди! – услышал он и увидел своего первого «знакомого американца». Едлин махал из группы пассажиров, прошедших контроль, и выбирался назад, в конец группы.
Коля насторожился. Таможенный чиновник смотрел на них.
– Вместе летим, Мавроди? Вот не ожидал! – не успокаивался Едлин.
Коля бросил взгляд на контрольную стойку, махнул ему:
– Иди, не жди, в самолете поговорим.
Он закрыл от посторонних глаз паспорт Эсмеральдова и шагнул в сторону, пропустив вперед стоящих сзади людей. Смяв декларацию, Коля пошел ее переписывать.
В самолете сидел Едлин и был подшофе.
– Здорово, должник! – грубо приветствовал его Коля. – Думаешь, я за тобой годами гоняться буду!
Едлин обрадовался, как будто ждал этой встречи.
– Вот сейчас прямо и отдам, – сказал он и полез в карман за деньгами. – Двести долларов.
– Хороший знак, – сказал Коля, убирая деньги.
– Давай по капелюшечке! – Едлин достал бутылку, разлил по стаканчикам.
– Среди знакомых никто комнату не сдает?
– Есть. Хорошие ребята. Повар и журналист. Им аренду подняли, решили объединиться в смежных комнатах. С мани плохо?
– Куда уж хуже.
Коля выпил из стаканчика, закрыл глаза и откинул спинку сиденья. Треволнения на таможенном контроле окончательно не исчезли.
– Ты спать собрался? – недовольно спросил Едлин.
– Засыпаю в полетах. Последние дни беготня и нервотрепка извели. Позже наговоримся. Лететь долго.
Чем ближе была Америка, тем настойчивее становились мысли о Лори. Коля гнал их, но обнаружил, что не все мысли можно изгнать. Злился на себя, протестовал, даже тряс головой. Напрасно. «Не думать» не получалось. Длинные споры с ней возвращались помимо его воли и терзали Колю. В конце концов, он привык, что «разговоры с Лори» теперь сопровождают его бренное житье.
Сейчас он «беседовал» с ней, представив желанную встречу.
«Он сидел в тельняшке и хвастался. Лори, как образцовая половина, внимательно слушала, кивала, со всем соглашалась.
– Я не зря ездил. Я продумал, как поднять деньги, чтобы расширить салон. Помнишь мишку со звездочками? Кстати, где он?
– У меня в шкафу.
– Моя голубушка! – Коля умиленно поцеловал ее в лобик. – Про мишек я не рассказал тогда. Была неудача. Ладно! В Вашингтоне я познакомился с владельцем техасского телевидения, начальником телевизионных универмагов. Он предложил мне участвовать в проекте.
Лори подняла восхищенные глаза.
Коля продолжал:
– Я сообразил: не надо вкладывать деньги в почтовую рекламу. Очень дорого! Мы вот что сделаем…»
Самолет тряхнуло. «Образцовая половина» исчезла, Колины глаза остановились на Едлине, который неловко возился на кресле.
– Ну что, еще по капелюшечке? Прилетим, на новом месте с тебя новоселье. – Он полез за бутылкой.
Ранним утром следующего за приездом дня, кутаясь в кожаный плащ, Коля вышел из подъезда мрачной бруклинской многоэтажки. Мартовское утро холодило даже под свитером. Он достал мобильник, набрал номер, услышал Кларино «Алло!», помолчал, помедлил.
– Извини, что не отвечал, – сказал наконец.
– Кола! – радостно воскликнула трубка.
– Я не прошел интервью, – соврал Коля.
– Я прилечу! – крикнула Клара. – Ты где?
– Клара, успокойся! Прилетать некуда. Я сам позвоню, если будет нужно.
Он выключил мобильник и пошел пешком вдоль улицы.
Русский район готовился к бизнесу. Китайцы выкатывали ящики с овощами и фруктами из зеленной лавки. Женщина в норковой шубе боролась с грязной цепью, подтягивая наверх железный занавес, оберегающий аптеку от воров. Цепь застряла, женщина беспомощно оглядывалась и нашла взглядом идущего мимо мужика в коже. Коле ничего не оставалось, как прийти на помощь.
– Где ваши кавалеры? – спросил он, ничего не имея в виду.
– Ты, бля, давай, помоги мне сначала железо поднять, – попросила по-русски усталая уже с утра дама в норке.
Коля замолк, рванул цепь. Та поддалась, жалюзи пошли вверх, осыпав его грязью.
Рядом, среди выставленных из галантерейного магазинчика чемоданов, сидел на стульчике пенсионер, одетый по-зимнему – в серую стеганую куртку, шерстяные ботинки и ушанку неопределимого меха. Когда мимо шел прохожий, он, глядя вдаль, тихо произносил:
– Русские лекарства. Русские лекарства.
– Почем пурген?! – гаркнул Коля, нагло нарушая конспирацию.
Пенсионер посмотрел на него с ненавистью.
– Нарушаешь постановление Конгресса США, батя, о запрете на ввоз медицинских препаратов.
«Батя» забегал глазами и процедил сквозь зубы:
– Проходи, проходи, олигарх несловленный, без пургена просрешься.
Поблизости низкорослый белобрысый владелец продуктового магазина хамил первому покупателю, пришедшему слишком рано.
Коля повернул на большой проспект.
Город казался чужим и холодным. Застройщики Бруклина, видимо, не ведали, что существует такое искусство, как архитектура. Город вырос сам по себе, как гриб после дождя государственных инвестиций на социальное жилье. Почти всю территорию района покрыли многоэтажки-близнецы и однообразные, сросшиеся стенами, вереницы жилых блоков частных домов, перемежающиеся с гигантскими дзотами складов, технических служб и фабрик. Над всем этим серо-бурым каменным великолепием гулко терла железо и верещала тормозами на поворотах подвесная железная дорога.
Коля замедлил шаги. Прошел стеклянный дом с рестораном и офисами, Гивину мечту. Перепрыгнул через замерзшую лужу. Усмехнулся. У подъезда ветерана не увидел. В креслице сидела старушка. Коля улыбнулся, воспользовался случаем задержаться.
– Где муж, дома отдыхает?
Старушка не ответила на улыбку.
– В больницу отвезла, сынок, операцию назначили. Не знаю, к добру ли! – Она отвернулась.
Коля направился к «Салону красоты». Подошел и не узнал его. Салон занял оба этажа. На первом, где раньше располагался книжный магазин, старые окна заменили на большие, до земли, витрины. Стекла защищали узорчатые решетки. С фотографий на Колю смотрели модели с прическами, какие «нарочно не придумаешь».
Он двинулся глазами по лицам моделей, и дыхание у него сперло. Вверху на фотографии был он, шахматно-фиолетово-зеленый, улыбающийся во весь рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Терпи, казак, атаманом будешь! – С силой нажала точку на лопатке.
– А-а! – заорал Коля.
– Терпи, мозги надо переключить на лечение. – Изящный пальчик впился в мышцу и завибрировал. Точки на теле, прикосновение к которым вызывало едва переносимую боль, она находила с исключительной ловкостью. Коля извелся. Когда начался сам массаж, он сжимался при каждом захвате и кричал. Спина раскраснелась и протестовала.
– У тебя и массаж! Ты клиентов быстро от салона отвадишь. Долго еще?
– Подожди немного, не нарушай мне процесс.
Ника прекратила «процесс» сама. Она нежно похлопала ладошкой по красной спине. Пальцы побежали по Колиной коже, по позвоночнику, забегали на шею и волосы. Она нежно пощипывала, поглаживала, опять пробегалась пятерней подушечек пальцев вниз, на поясницу и обратно. Кожа вздрагивала, расслаблялась и исчезала из сознания в местах, где она только что протестовала против боли. Коля вспомнил Лори с ее ласковым движением по телу, размяк, сопел и не желал, чтобы «процесс» прекратился. Лорины губы, Лорины мягкие волосы, руки, ноги… Болезненная дрожь ушла, как не бывало. Дрожь начиналась другая.
Ника смочила водкой руку и принялась растирать. Терла до покраснения, до теплоты. Просила Колю перевернуться. Спина и грудь горели от ее упорных стараний. Она остановилась, накрыла Колю простыней.
– Что тебя в такую холодину понесло голого? – спросила заботливо, как маленького.
– Люблю риск! – сказал он и выдал сентенцию, о которой никогда не думал. – Чего она, жизнь, стоит, если не рисковать!
Она посмотрела в его глаза странным погасшим взглядом, тихо произнесла:
– Один у меня дорисковался и в кювете успокоился. Я говорила…
Ника замолчала, всхлипнула, опустилась на Колину грудь, заплакала и в исступлении приникла губами к простыне. Коля поцеловал ее в голову, в шею, высвободил из-под простыни руку, обнял, пытался вытереть носом и щекой слезы на ее лице…
– Коля, ты так на моего Павла похож… – прошептала она.
Они соединились в горячих объятиях, переполненные ожившими ощущениями любви с теми, кого любили. У каждого была своя половина. Изголодавшиеся тела опустошились без страсти.
– Паша… Прости! – беззвучно прошелестели женские губы.
Он лежал молча, закрыв глаза. Некоторое время они слушали порывы ветра, обнявшись, не сказав друг другу ни слова, так и заснули, вспоминая каждый свое.
…Коля проснулся от запаха кофе. В тусклом свете утра Ника стояла у плитки и мешала в кастрюльке ложкой. Была в свитере, джинсах и сапогах. Затянутые назад волосы обнажили красивую крутизну головы с ровными скулами. Метели не было. Стояла тишина.
– Ты – не он, – произнесла она ожесточенно. – Слава богу! Я успокоилась. Не знаешь, что к женщине не надо приставать. Можно женщину ухаживаниями так измучить, что она сама пристанет.
– Не хочу я никого мучить, – трезво сказал Коля и сел за стол. – Я люблю взаимное удовольствие, – и протянул руку к ее бедру. – Ника!
Она резко отстранилась, подняла голову.
– Ненавижу себя! Дачный романчик не для меня…
Посторонний звук отвлек ее. Она подняла голову, прислушалась.
– Что это?
Из-за стены слышались редкие тихие удары, прилетающие из-за забора соседнего участка.
– Сам не пойму. Иногда бахают. То ли дрова колют, то ли ковер выбивают – не могу определить. Давай сходим в дом, посмотрим с балкона. Давно собираюсь.
– Пойдем посмотрим, да я двинусь к себе.
– А кофе?
– Я выпила чашку, спасибо. – Ника надела дубленку.
Они вошли в холодный дом, поднялись на верхний этаж и вышли на занесенный снегом балкончик. Среди деревьев на соседнем участке стоял мужчина в дубленке и пыжиковой шапке. Он стрелял из пистолета в щиток, установленный перед занесенным снегом погребом. Выстрелы были редкими и глухими. На пистолете стоял глушитель. Стрелок больше приспосабливался к выстрелу, чем стрелял. Вскидывал руку, целился, приседал, прохаживался. В глубине, из-за дома, выглядывал серебристый багажник иномарки.
– Наверно, бывший военный, – сказал Коля. – Скучает по делу. Надо бы с ним познакомиться.
– Я бы не стала.
– Почему?
– Ненавижу мужчин с оружием. Павел бросился стреляться, когда я сказала, что я уйду. Перепугал на всю жизнь.
Ночью Коля «стрелялся».
«Он стоял в тельняшке на коврике, в руке сверкал Кларин револьвер, приставленный к виску. «Салон красоты» онемел от страха. Все клиенты и мастера прижали в ужасе руки к открытому рту. Только один клиент блестел глазками.
– Тише, тише, дайте человеку застрелиться! – требовал в полной тишине.
Коля посмотрел на Лори. У той на лице были одни глаза. Взгляд – не описать.
– Сейчас проверим, кто из нас прав! – сказал он, прищурившись. Коля опустил револьвер и другой рукой крутанул барабан. – Если ты, мне нечего делать на этом свете. Если я…
Лори не выдержала, бросилась к нему, повисла на руке.
– Нет, Амор! – кричала. – Нет!
Руку к револьверу не тянула, боялась спровоцировать. Держа маленькую Лори на предплечье, Коля уперся взглядом в ее глаза.
– Зачем я тебе нужен? – хрипел он и театрально таращился.
Лори закричала. Коля нажал на курок. Звук, как удар по деревяшке, повторился несколько раз. Осталось только Лорино лицо с расширенными глазами».
Громкий стук в калитку разбудил Колю спозаранку. Было солнечное утро. Он открыл дверь и увидел старика с почтовой сумкой.
– Эсмеральдов тут проживает?
– Я – Эсмеральдов, – ответил Коля с безумными глазами.
– Всегда передаю в руки, если что ценное. – Старик вытащил из сумки белый конверт.
Колино сердце учащенно забилось.
– Смотрю, по-иностранному написано. Думаю, ценное.
– Ценное, ценное, – подтвердил Коля и попытался открыть конверт прямо на улице, забыв о старике.
Почтальон не уходил. Коля взглянул на него.
– Хозяин тут, Ростислав Иваныч, поди уже генерал-лейтенант. Что-то не видно. Жив ли?
– Жив, – придумал Коля.
– Слава богу. Добрый человек, угощал меня всегда.
Коля посмотрел на деда и засуетился.
– О, погоди, дед! Я спросонья соображаю туго. А тут это письмо… – Коля вбежал в дом, схватил бутылку коньяка, набухал граненый стакан, вынес на улицу и протянул почтальону. – Спасибо, что принес.
– Куда мне столько! Много. – Старик отпил треть, крякнул и аккуратно поставил стакан на крылечко. – Спасибочки!
– Может, в дом зайдешь, закусишь?
– Не-е, не могу, у меня велосипед снаружи у забора.
– Бутылку возьми. Дома попьешь.
– Не-е, меня старуха замочит сковородой. Придумала, что у меня – сердце. – Он помялся. – Ты вот что, Эсмеральдов, если какая одежонка не нужна будет, поимей в виду.
И ушел.
– Поимею… – Коля был весь в пакете.
Достал извещение. Ноги пританцовывали.
– Дед! – заорал Коля и бросился за ним в проезд. – Дед! Иди сюда!
Почтальон обернулся и остановил велосипед.
Коля вбежал в дом, схватил зимнюю куртку, которую купил в холода, джинсы, свитер.
– Возьми, дед. У меня лишние. Носи на здоровье.
– Для внука. Куда мне такую красоту…
Полосатый со звездами флаг развевался на ветру на фасаде посольства. Коля сел в «Жигули». Радость переполняла. «Жигули» остановились у нотариальной конторы. Он переложил паспорт с визой в бумажник, порылся в нем, вытащил визитку тренера и побежал в контору. Там он оформил доверенность тренеру Вячеславу Николаевичу управлять «названным автомобилем» с правом продажи и получения денег.
На почту, в поселке, он вошел с большой коробкой конфет, просунул в окошко старшей.
– Всех поздравляю с наступающим Женским днем!
Взглянул на голубоглазую.
– Тебя дополнительно! С кем?
– С сыном. Спасибо! – ответила пышка и состроила глазки.
– Вот ухажер у нас общий появился! – сказала старшая. – Спасибо! По делу заходите. – Она тоже состроила глазки.
Коля изгнал из головы лишнюю мыслишку и сказал:
– Я – по делу. Два конвертика надо. Ценные письма отправить друзьям юности с уведомлением.
Старшая протянула конверты и формы.
– Заполняйте, отправим под персональным контролем! – сказала улыбаясь.
Коля сел за стол и написал на листочке: «Подарок от двадцать седьмого. Ухожу в плавание. «Жигули» стоят на оплаченной стоянке в аэропорту Шереметьево с восьмого марта, ключи прилеплены пластырем под правое крыло. Перворазрядник Николай». Он вложил записку, доверенность, техпаспорт в конверт. Написал адрес тренера. Во второй конверт ничего не стал писать, вложил старый паспорт. Оба письма отправил в город Обоянь.
…По участку дачи в поселке «Лесной» бесшумно двигался большой рыжий колли. Он обнюхал запертую на всевозможные замки дверь дома, пробежал к брошенным соломенным коврикам, спустился к колодцу, попил воды из оставленного на приступке ведра, пробежал по тропинке к гостевому домику. Обнюхав лавочку под навесом, он шагнул на крылечко, сунул нос в щелку под дверью и держал его там, замерев.
Снаружи, у запертой калитки, стояла Ника. Весенний ветер смахивал ее распушенные волосы на лицо. Она сбрасывала их обратно рукой и писала на обрывке бумажного пакета: «Лесли тянет меня к твоему дому. Зря я на тебя ополчилась. Как появишься, дай знать. Дача № 17 по Огородному переулку. Жду. Славянский шкаф еще не продан. Ника».
Она улыбнулась, сложила обрывок вчетверо, написала крупно: «Николаю», скрепила тонкой заколкой и бросила в щель почтового ящика.
– Лесли! Фью, фью, фью, фью, фью-у-у… – громко свистнула она и посмотрела вдоль забора.
Через некоторое время из-под досок появилась собачья голова. Изогнувшись, Лесли вытиснула крупное тело наружу и побежала к дороге, догонять хозяйку.
Глава седьмая
Партнеры-попутчики
Действующий паспорт Мавроди был аккуратно вклеен в обложку «Сборника анекдотов». Теперь Мавроди обречен на вечную виртуальную жизнь в США. У него есть счет в банке и банковская карта. Мавроди не нарушит какие-либо законы. Он никогда не умрет. «Вечные жители» живут в файлах по всему миру. Не он один такой умный. Сами США плодят их, «перекрещивая» лиц, содействующих судебным процессам над крупными преступниками.
Живое дитя государственного департамента США Николай Эсмеральдов шагнул к стойке оформления документов для полета через океан, предвкушая быструю процедуру. У него имелась всего одна сумка без чего-либо подозрительного. Единственное более-менее ценное было на нем – длиннополый, тонкой кожи плащ. Коля спокойно рассматривал окружающих.
– Привет, Мавроди! – услышал он и увидел своего первого «знакомого американца». Едлин махал из группы пассажиров, прошедших контроль, и выбирался назад, в конец группы.
Коля насторожился. Таможенный чиновник смотрел на них.
– Вместе летим, Мавроди? Вот не ожидал! – не успокаивался Едлин.
Коля бросил взгляд на контрольную стойку, махнул ему:
– Иди, не жди, в самолете поговорим.
Он закрыл от посторонних глаз паспорт Эсмеральдова и шагнул в сторону, пропустив вперед стоящих сзади людей. Смяв декларацию, Коля пошел ее переписывать.
В самолете сидел Едлин и был подшофе.
– Здорово, должник! – грубо приветствовал его Коля. – Думаешь, я за тобой годами гоняться буду!
Едлин обрадовался, как будто ждал этой встречи.
– Вот сейчас прямо и отдам, – сказал он и полез в карман за деньгами. – Двести долларов.
– Хороший знак, – сказал Коля, убирая деньги.
– Давай по капелюшечке! – Едлин достал бутылку, разлил по стаканчикам.
– Среди знакомых никто комнату не сдает?
– Есть. Хорошие ребята. Повар и журналист. Им аренду подняли, решили объединиться в смежных комнатах. С мани плохо?
– Куда уж хуже.
Коля выпил из стаканчика, закрыл глаза и откинул спинку сиденья. Треволнения на таможенном контроле окончательно не исчезли.
– Ты спать собрался? – недовольно спросил Едлин.
– Засыпаю в полетах. Последние дни беготня и нервотрепка извели. Позже наговоримся. Лететь долго.
Чем ближе была Америка, тем настойчивее становились мысли о Лори. Коля гнал их, но обнаружил, что не все мысли можно изгнать. Злился на себя, протестовал, даже тряс головой. Напрасно. «Не думать» не получалось. Длинные споры с ней возвращались помимо его воли и терзали Колю. В конце концов, он привык, что «разговоры с Лори» теперь сопровождают его бренное житье.
Сейчас он «беседовал» с ней, представив желанную встречу.
«Он сидел в тельняшке и хвастался. Лори, как образцовая половина, внимательно слушала, кивала, со всем соглашалась.
– Я не зря ездил. Я продумал, как поднять деньги, чтобы расширить салон. Помнишь мишку со звездочками? Кстати, где он?
– У меня в шкафу.
– Моя голубушка! – Коля умиленно поцеловал ее в лобик. – Про мишек я не рассказал тогда. Была неудача. Ладно! В Вашингтоне я познакомился с владельцем техасского телевидения, начальником телевизионных универмагов. Он предложил мне участвовать в проекте.
Лори подняла восхищенные глаза.
Коля продолжал:
– Я сообразил: не надо вкладывать деньги в почтовую рекламу. Очень дорого! Мы вот что сделаем…»
Самолет тряхнуло. «Образцовая половина» исчезла, Колины глаза остановились на Едлине, который неловко возился на кресле.
– Ну что, еще по капелюшечке? Прилетим, на новом месте с тебя новоселье. – Он полез за бутылкой.
Ранним утром следующего за приездом дня, кутаясь в кожаный плащ, Коля вышел из подъезда мрачной бруклинской многоэтажки. Мартовское утро холодило даже под свитером. Он достал мобильник, набрал номер, услышал Кларино «Алло!», помолчал, помедлил.
– Извини, что не отвечал, – сказал наконец.
– Кола! – радостно воскликнула трубка.
– Я не прошел интервью, – соврал Коля.
– Я прилечу! – крикнула Клара. – Ты где?
– Клара, успокойся! Прилетать некуда. Я сам позвоню, если будет нужно.
Он выключил мобильник и пошел пешком вдоль улицы.
Русский район готовился к бизнесу. Китайцы выкатывали ящики с овощами и фруктами из зеленной лавки. Женщина в норковой шубе боролась с грязной цепью, подтягивая наверх железный занавес, оберегающий аптеку от воров. Цепь застряла, женщина беспомощно оглядывалась и нашла взглядом идущего мимо мужика в коже. Коле ничего не оставалось, как прийти на помощь.
– Где ваши кавалеры? – спросил он, ничего не имея в виду.
– Ты, бля, давай, помоги мне сначала железо поднять, – попросила по-русски усталая уже с утра дама в норке.
Коля замолк, рванул цепь. Та поддалась, жалюзи пошли вверх, осыпав его грязью.
Рядом, среди выставленных из галантерейного магазинчика чемоданов, сидел на стульчике пенсионер, одетый по-зимнему – в серую стеганую куртку, шерстяные ботинки и ушанку неопределимого меха. Когда мимо шел прохожий, он, глядя вдаль, тихо произносил:
– Русские лекарства. Русские лекарства.
– Почем пурген?! – гаркнул Коля, нагло нарушая конспирацию.
Пенсионер посмотрел на него с ненавистью.
– Нарушаешь постановление Конгресса США, батя, о запрете на ввоз медицинских препаратов.
«Батя» забегал глазами и процедил сквозь зубы:
– Проходи, проходи, олигарх несловленный, без пургена просрешься.
Поблизости низкорослый белобрысый владелец продуктового магазина хамил первому покупателю, пришедшему слишком рано.
Коля повернул на большой проспект.
Город казался чужим и холодным. Застройщики Бруклина, видимо, не ведали, что существует такое искусство, как архитектура. Город вырос сам по себе, как гриб после дождя государственных инвестиций на социальное жилье. Почти всю территорию района покрыли многоэтажки-близнецы и однообразные, сросшиеся стенами, вереницы жилых блоков частных домов, перемежающиеся с гигантскими дзотами складов, технических служб и фабрик. Над всем этим серо-бурым каменным великолепием гулко терла железо и верещала тормозами на поворотах подвесная железная дорога.
Коля замедлил шаги. Прошел стеклянный дом с рестораном и офисами, Гивину мечту. Перепрыгнул через замерзшую лужу. Усмехнулся. У подъезда ветерана не увидел. В креслице сидела старушка. Коля улыбнулся, воспользовался случаем задержаться.
– Где муж, дома отдыхает?
Старушка не ответила на улыбку.
– В больницу отвезла, сынок, операцию назначили. Не знаю, к добру ли! – Она отвернулась.
Коля направился к «Салону красоты». Подошел и не узнал его. Салон занял оба этажа. На первом, где раньше располагался книжный магазин, старые окна заменили на большие, до земли, витрины. Стекла защищали узорчатые решетки. С фотографий на Колю смотрели модели с прическами, какие «нарочно не придумаешь».
Он двинулся глазами по лицам моделей, и дыхание у него сперло. Вверху на фотографии был он, шахматно-фиолетово-зеленый, улыбающийся во весь рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52