Трупец, имевший в школе по физике двоек больше, нежели троек, не
понял, конечно, ничего, однако нюхом волчьим учуял, что дело стоящее, и
тут же, вызвав к подъезду черную свою "Волгу", поехал к парню в НИИ: в
одно из тех, знаете, предприятий, что обнесены глухим забором с то-
ненькими проволочками поверху, а на дверях никакой таблички, кроме как
"Отдел кадров", никогда не висит, и только рядом, на врытых в землю де-
ревянных ногах, голубеет щит ТРЕБУЮТСЯ с перечислением двух десятков
профессий: от жестянщика до зубного техника, - по которым в жизни не до-
гадаешься, чем же, в сущности, за забором занимаются, - поехал в НИИ и
там собственными глазами и ушами убедился, что от включения бородатым
очкариком затерявшегося в переплетении проводов, скоплении лампочек,
стрелок и верньеров тумблерочка и впрямь наглухо замолкал приемник
ВЭФ-12, по которому шли, как обычно, последние известия и песни и танцы
советских композиторов, исполняемые по заявкам радиослушателей.
Словом, Трупец оценил, и молодой бородач получил и квартиру, в очере-
ди на которую тщетно стоял уже несколько лет, и собственную лабораторию,
и соответствующий оклад жалования, и необходимые дотации, и валюту, а
спустя некоторое время произошли следующие события:
1) смолкли в советском эфире все вражеские, грязные голоса;
2) ложным опенком после грибного дождя, чуть ли не в одну ночь, выма-
хало на набережной Яузы черно-серое здание;
3) голоса снова заголосили, но уже не своим голосом, а почти дословно
повторяя то первую программу Всесоюзного Радио, то "Маяк";
4) в газете "Правда" и целом ряде прочих газет в списках лауреатов
Ленинской премии появилась группа не известных дотоле народу фамилий и
нейтральное, ничего не говорящее даже человеку искушенному название те-
мы, за разработку которой носители не известных дотоле народу фамилий
премии этой удостаивались: "О некоторых явлениях, сопутствующих интерфе-
ренции когерентных радиоволн при использовании волноводов из сверхпрово-
дящих материалов"; тема - разъясняли газеты - имеет огромное народнохо-
зяйственное значение;
5) Трупец Младенца Малого купил в военторге на Калининском десяток
звездочек, в каждом погоне просверлил шилом по третьей дырке и даже за-
вел предварительные и пока секретные переговоры со знакомым портным о
пошиве генеральского мундира, - и то, и другое, и третье, впрочем, как
оказалось - напрасно, ибо не только генерала - даже и полковника Трупцу,
возглавившему новый огромный отдел Комитета, так и не присвоили, а нап-
ротив - чем на трупцов взгляд лучше шло дело, тем чаще вызывали Трупца
на ковер и разносили в хвост и в гриву за тупость и неумение использо-
вать с полной отдачею последние достижения советской науки и техники в
целях дальнейшего усовершенствования и усиления идеологической работы
среди населения. Да, усиления среди населения.
Итак, в тупости и неумении обвиняли Трупца Младенца Малого! Это ж
смешно сказать: Трупца - в тупости и неумении! А кто как не он бородача
приветил? кто как не он подал идею не вовсе голоса упразднить, а заме-
нить на свои, отечественного производства, комитетские? кто как не он
провел переговоры с финнами о возведении здания в рекордные сроки, приг-
лядывал за строительством, дневал-ночевал на площадке?! А что начальству
не нравятся тексты, которые идут в эфир, - ну тут уж Трупец вовсе вино-
ват не был! Что он мог поделать с собою, когда каждая клеточка его мозга
- да и одного мозга ли?! - каждая клеточка тела, каждая пора, каждый во-
лосок кожи всеми силами противились тому, чтобы собственными, можно ска-
зать, руками изготовлял и распространял их хозяин заведомо ложные измыш-
ления, порочащие советский государственный и общественный строй, Комму-
нистическую партию и выдающихся ее деятелей, а также отдельные организа-
ции! Нет-нет, совсем не такой уж он и дурак был, Трупец Младенца Малого,
он понимал, что следует маскироваться, чтобы тебе верили, что ты "Голос
Америки" или там, положим, какое-нибудь "Би-би-си", следует подделы-
ваться под гадючий тон, чтобы между якобы их сообщениями подпустить по-
рою свое, Трупец нисколько не подвергал сомнению имеющиеся у начальства
агентурные данные, что совсем, значит, перестал слушать народ трупцовы
голоса, - понимал и всякий раз искренне обещал начальству, что исправит-
ся, что все будет о'кей, даже на главного редактора при себе согласился,
- что-то вроде Фурманова при Чапаеве, - и выделил ему комнатку, которая
вскоре разрослась на весь двенадцатый этаж, превратилась в таинственный
институт контролеров, - согласился со всем и на все, но гены, гены, мать
их так! - гены. Гены, клеточки, поры, волоски! - все это продолжало то-
порщиться и сопротивляться, и снова, буквально помимо трупцовой воли,
выходили из-под начальственного красного его карандаша материалы так об-
корнанные и поправленные, что впору было нести на Шаболовку.
И начальство, дольше терпеть не имея возможности и сил, предложило
Трупцу отставку. Отставка была для Трупца все равно что смерть; он начал
писать рапорты, ходить-унижаться по кабинетам, напускал на себя эдакий
жалостный вид, пока наконец не плюнули на него и не разрешили остаться
при любимом деле, правда, сильно понизив в должности и отобрав подписку,
что заниматься будет исключительно административно-хозяйственными вопро-
сами, а в передачи как таковые носу больше не сунет.
Когда после унизительных этих мытарств, словно после тяжелой продол-
жительной болезни, вернулся Трупец в здание на Яузе, там уже все шло
по-другому: новое начальство задвигло в эфир огромные куски натуральных
заграничных передач, и только небольшие прослойки между ними были сос-
тавлены Комитетом, а на стыках - для незаметности последних и вящей убе-
дительности, подпускали давно уж, - думал Трупец, - списанную в архив -
ан, нет: вечно живую - глушилочку.
Трупец Младенца Малого окунулся в дела административно-хозяйственные,
обеими ладонями зажав глаза и уши свои, чтобы не видеть и не слышать то-
го, что творится вокруг, но то, что творилось, просачивалось и под ладо-
ни, и тогда припоминалась ледериновая папочка, и снова Трупцу до зуда
хотелось выловить всех, кто осмеливается слушать, выловить, наказать,
изолировать, потому что, честное слово, для Трупца уже не существовало
разницы между голосами натуральными и голосами яузскими. Понятное дело:
начальство сейчас в эту затею посвящать было нельзя, даже крайне опасно,
- и Трупец решил действовать на свой страх и риск. Единственный человек,
с которым дерзнул Трупец поделиться и привлечь в качестве помощника, был
младший лейтенант Никита Вялх, юноша симпатичный и умный, взятый в свое
время на "Голос" Трупцом по приватной просьбе старого фронтового друга,
генерала Обернибесова, - юноша, к которому бездетный Трупец относился
почти как к сыну, тем более что Никите крупно не повезло с родителями
фактическими.
И вот однажды после работы, не доверяя стенам собственного кабинета,
пригласил Трупец младшего лейтенанта прогуляться по Андроньевскому мо-
настырю и во время прогулки идею свою и изложил. Никита сохранил полное
спокойствие на лице, выслушав, но Трупец заметил по его глазам, что не
верит, сомневается: клюнет ли, дескать, народ на такую грубую приманоч-
ку, натянет ли, дескать, на головы простынки и побежит ли, дескать, на
Красную, к примеру, площадь, - выслушал спокойно и возразил только в том
смысле, что без начальства с этою акцией все равно не справиться, потому
что ведь надо заранее все подготовить, чтобы успеть зарегистрировать по
всему Союзу кто с простынкою выскочил, что тут даже одними райотделами
Комитета, пожалуй, не обойтись, придется привлекать и милицию! Нет, не
знал мальчишка народа своего, совсем не знал, не знал и недооценивал:
одни, кто слушает, - те, конечно, поверят во что угодно, лишь бы из-за
бугра; другие же, те, кто не слушает, а больше смотрит, наутро же, а кто
и до утра не дотерпев, сообщат куда следует, кто, когда и в чем выбегал
из дому на ночь глядя! - но Трупец и возражать не стал: по всему никити-
ному тону понял уже, что ошибся в выборе помощника и что вообще такие
дела делаются в одиночку, а чтобы, не дай Бог, не пошло шума преждевре-
менного, схитрил, согласился по видимости с младшим лейтенантом, что и
впрямь: без начальства не стоит.
Трупец потом долго материл себя, что расслабился, раскололся как пос-
ледний фраер, поделился с сопляком заветным замыслом, а ведь и помощи-то
от сопляка никакой реальной выйти не могло, разве записал бы со своими
сыкушками текст на магнитофоне, но на худой конец Трупец Младенца Малого
и с этою задачею справится, не пальцем делан! - да и не в паршивых "Кни-
гах и людх" надо давать такое объявление, а в "Программе для полуночни-
ков", в последних ее известиях, тем более что последние известия по но-
вым порядкам идут в эфир не с пленки, а непосредственно из студии. Прав-
да, под присмотром контролера, но того, надеялся Трупец, с помощью
коньяку ли, если мужик, отпустив ли домой пораньше, если баба, нейтрали-
зовать удастся относительно просто.
Итак, цель определилась: дорваться до студии, где прежде Трупец был
полновластным хозяином, но куда в последнее время его фактически не до-
пускали, и подложить текст объявления ведущей последние известия диктор-
ше. И Трупец Младенца Малого, вооружась терпением, стал поджидать пору
летних отпусков, когда опустеет большинство начальственных кабинетов и
появится шанс как-нибудь вечерком остаться во всем яузском корпусе стар-
шим по званию, - и вот сегодня сошлось, наконец, почти все; только гене-
рал Малофеев стоял на посту добросовестным пнем, и пришлось выключить
его из игры, подсыпав в компот английского порошка.
Ну что же! Он еще принесет пользу государству, настоящую пользу. Ра-
но, рано еще списывать его в архив! Он сумеет доказать, что кое еще на
что способен! - Трупец Младенца Малого постоял минуточку у подъезда,
послушал ухом своим чутким, как затихла, смолкла сирена давно пропавшей
из глаз скорой, поглядел на душное, прящее, полупасмурное небо и, резко
повернувшись, решительно зашагал внутрь, в таинственные глубины чер-
но-серого здания на набережной реки Яузы.
Как всегда, когда приближался момент встречи с Никитою, Мэри Оберни-
бесова была рассеяна и, что называется, в разобранных чувствах - и вот
пожалуйста: на волосок только не врезалась в неожиданно вылетевшую с на-
бережной Яузы, мигающую и вопящую скорую. Мэри резко, испуганно ударила
по непривычным педалям, и под визг тормозов и резины "Волгу" занесло,
развернуло и бросило прямо под темно-зеленый военный грузовик, заворачи-
вающий от "Иллюзиона", - хорошо еще, что за рулем сидел не салага-перво-
годок, а пожилой прапор, мужик, видать, опытный и хладнокровный: успел
славировать.
Руки у Мэри дрожали, в ушах шумело, сердце колотилось так, что, каза-
лось, слышно было и на улице, но на улице все же слышно не было, потому
что сзади вовсю наступали, гудели сбивающиеся в пробку военные грузови-
ки, и Мэри тихонечко, на первой, отъехала в сторонку, на тихий пята-
чок-стояночку у библиотеки иностранной литературы, чтобы передохнуть и
прийти в себя.
Как всегда, когда приближался момент встречи с Никитою! Как всегда да
не как всегда! Хуже чем всегда, потому что, хотя Мэри действительно с
первого еще класса, с которого они учились вместе, робела Никиты и всю
школу, и после, и до сих пор вот так вот робко бегала за ним, - она, ге-
неральская дочка, длинноногая рыжая красавица, вся в фирм, девица, на
которую в Торговой палате, где она работала переводчицей, облизывались
не только свои, но и иностранцы, - бегала и всегда чувствовала себя пе-
ред ним Машкою-какашкою октябрятских годов; правда, после второго ее
развода что-то вроде сдвинулось в их с Никитою отношениях: он стал обра-
щаться с нею малость приветливее, они принялись встречаться чуть ли не
по два раза в неделю, и Мэри даже удалось несколько ночей провести в ни-
китиной постели: в коммунальной сретенской комнатушке, грязной, с обод-
ранными обоями, - но Мэри было этого мало: она непременно хотела за Ни-
киту замуж - еще с первого класса хотела, и недавно, несколько обнаде-
женная начавшимся с Никитою сближением, потеряла выдержку, осторожность,
поперла на него как танк, - тут же Никита из руки и выскользнул, и Мэри
поняла, что сама разрушила, и разрушила, не исключено, необратимо, под-
веденную почти под стропила постройку, которую терпеливо собирала из
разрозненных кирпичиков вот уже много лет. Так что хуже, чем всегда.
Катастрофа произошла из-за этого дурацкого отцова дня рождения: когда
Никита согласился поехать на него, в сущности - на смотрины, Мэри поду-
мала: все! дело в шляпе! и уже расслабилась, и уже расходилась, и, пой-
мав на себе, лихо ведущей жигуленка, никитин пристальный (завистливый,
показалось ей) взгляд, выдала вдруг, сама не ожидая от себя такой прыти:
если женишься - эти "Жигули" твои. Независимо от того, как там дальше
развернутся наши отношения. Папка пообещал мне к свадьбе свою "Волгу",
потому что ему достают "Мустанга", а "Жигули" я перепишу на тебя. Низко
же ты меня ценишь! - по никитиному тону никогда невозможно было понять,
шутит Никита или говорит всерьез, однако то, что она дала промашечку,
Мэри поняла определенно. "Жигули"! Если б ты мне "Волгу" предложила или
папашиного "Мустанга" - тогда было б еще о чем разговаривать!
Вот они - последние слова, сказанные Никитою в ее адрес за весь ве-
чер, последние перед теми, совсем уж невыносимо обидными, брошенными ей
в лицо вместе с червонцем у ночного сретенского парадного, последние,
если не считать коротенькой реплички: совсем как у нас дома! которую
произнес Никита скорее даже в пространство, чем для нее, когда поддатые
гости под аккомпанемент обернибесовского баяна нестройно, но полные
чувств, тянули одну за другою "Катюшу", "Землянку", "Летят перелетные
птицы" и, как всегда на закуску - шутливый коллаж, составленный отцом из
"Трех танкистов" и "Москвы-Пекина": русский с китайцем братья навек - и
пошел, атакою взметен, по родной земле дальневосточной! - тянули и гаси-
ли окурки в тарелках, в жиже объедков, - и тогда еще не хватило у Мэри
соображения понять, вспомнив обрывочные сведения, которыми она об этом
предмете располагала, что совсем как у нас дома означает для Никиты не
нечто приятно-ностальгическое, но совершенно наоборот.
Мэри, даром что выпивку отец выставил более чем соблазнительную, кап-
ли в рот не взяла за вечер: чтоб можно было ни ментов, ни отцовского
ворчания не опасаясь, сесть за руль и поехать с Никитою к нему на Сре-
тенку, однако, когда они подкатили к парадному, Никита всем видом, всем
поведением выказал, что никого к себе приглашать не намерен, в щечку да-
же не чмокнул, и, едва не до слез обиженная унизительной ситуацией, Мэри
спросила в ожидании хоть объяснений каких-нибудь пустых, выяснения отно-
шений: это все? Ах да, извини! - он был сама любезность и доброжела-
тельность. Сколько от твоей дачи досюда? Километров, я думаю, сорок. Тк
- довольно? и протянул червонец. Тут уж безо всяких едва - тут слезы
брызнули, полились из зеленых мэриных глаз, но Никита - ноль внимания -
скрылся в подъезде, и Мэри вдруг очень стало жалко себя, и она, положив
голову на руль, машинально сжимая в потном кулачке вложенную туда Ники-
тою десяточку, прорыдала добрый, наверное, час, а потом врубила первую и
слабыми подрагивающими руками медленно повела автомобиль по косо осве-
щенной ранним летним солнцем, покуда пустынной Москве.
Мэри не пошла на службу и весь день отсыпала свои слезы, а к вечеру
проснулась и уже спать больше не смогла, и стала думать, и мысли ее, по-
мимо воли хозяйки, желающей стать, наконец, гордой и непреклонной рыжей
красавицею и раз-навсегда освободиться от неблагодарного оборванца, -
мысли ее текли сами собой в направлении, безусловно Никиту оправдываю-
щем. Мэри попыталась взглянуть со стороны, его, никитиными, глазами на
весь этот день рождения, на собственного отца, на его приятелей, и дав-
ние, привычные, с теплого детства родные вещи увиделись в новом, смеш-
ном, раздражающем свете.
Мэри любила отца: большого, веселого, шумного, всегда, правда, чуть
пьяненького, - но очень доброго человека, воспитавшего ее самостоя-
тельно, потому что мать, когда Мэри не исполнилось и пяти, сбежала с от-
цовым адъютантом, - любила, и любила такого, каков отец есть, то есть и
с пьянкой, и с солдатским юмором, и с музычкою, и с главным бзиком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
понял, конечно, ничего, однако нюхом волчьим учуял, что дело стоящее, и
тут же, вызвав к подъезду черную свою "Волгу", поехал к парню в НИИ: в
одно из тех, знаете, предприятий, что обнесены глухим забором с то-
ненькими проволочками поверху, а на дверях никакой таблички, кроме как
"Отдел кадров", никогда не висит, и только рядом, на врытых в землю де-
ревянных ногах, голубеет щит ТРЕБУЮТСЯ с перечислением двух десятков
профессий: от жестянщика до зубного техника, - по которым в жизни не до-
гадаешься, чем же, в сущности, за забором занимаются, - поехал в НИИ и
там собственными глазами и ушами убедился, что от включения бородатым
очкариком затерявшегося в переплетении проводов, скоплении лампочек,
стрелок и верньеров тумблерочка и впрямь наглухо замолкал приемник
ВЭФ-12, по которому шли, как обычно, последние известия и песни и танцы
советских композиторов, исполняемые по заявкам радиослушателей.
Словом, Трупец оценил, и молодой бородач получил и квартиру, в очере-
ди на которую тщетно стоял уже несколько лет, и собственную лабораторию,
и соответствующий оклад жалования, и необходимые дотации, и валюту, а
спустя некоторое время произошли следующие события:
1) смолкли в советском эфире все вражеские, грязные голоса;
2) ложным опенком после грибного дождя, чуть ли не в одну ночь, выма-
хало на набережной Яузы черно-серое здание;
3) голоса снова заголосили, но уже не своим голосом, а почти дословно
повторяя то первую программу Всесоюзного Радио, то "Маяк";
4) в газете "Правда" и целом ряде прочих газет в списках лауреатов
Ленинской премии появилась группа не известных дотоле народу фамилий и
нейтральное, ничего не говорящее даже человеку искушенному название те-
мы, за разработку которой носители не известных дотоле народу фамилий
премии этой удостаивались: "О некоторых явлениях, сопутствующих интерфе-
ренции когерентных радиоволн при использовании волноводов из сверхпрово-
дящих материалов"; тема - разъясняли газеты - имеет огромное народнохо-
зяйственное значение;
5) Трупец Младенца Малого купил в военторге на Калининском десяток
звездочек, в каждом погоне просверлил шилом по третьей дырке и даже за-
вел предварительные и пока секретные переговоры со знакомым портным о
пошиве генеральского мундира, - и то, и другое, и третье, впрочем, как
оказалось - напрасно, ибо не только генерала - даже и полковника Трупцу,
возглавившему новый огромный отдел Комитета, так и не присвоили, а нап-
ротив - чем на трупцов взгляд лучше шло дело, тем чаще вызывали Трупца
на ковер и разносили в хвост и в гриву за тупость и неумение использо-
вать с полной отдачею последние достижения советской науки и техники в
целях дальнейшего усовершенствования и усиления идеологической работы
среди населения. Да, усиления среди населения.
Итак, в тупости и неумении обвиняли Трупца Младенца Малого! Это ж
смешно сказать: Трупца - в тупости и неумении! А кто как не он бородача
приветил? кто как не он подал идею не вовсе голоса упразднить, а заме-
нить на свои, отечественного производства, комитетские? кто как не он
провел переговоры с финнами о возведении здания в рекордные сроки, приг-
лядывал за строительством, дневал-ночевал на площадке?! А что начальству
не нравятся тексты, которые идут в эфир, - ну тут уж Трупец вовсе вино-
ват не был! Что он мог поделать с собою, когда каждая клеточка его мозга
- да и одного мозга ли?! - каждая клеточка тела, каждая пора, каждый во-
лосок кожи всеми силами противились тому, чтобы собственными, можно ска-
зать, руками изготовлял и распространял их хозяин заведомо ложные измыш-
ления, порочащие советский государственный и общественный строй, Комму-
нистическую партию и выдающихся ее деятелей, а также отдельные организа-
ции! Нет-нет, совсем не такой уж он и дурак был, Трупец Младенца Малого,
он понимал, что следует маскироваться, чтобы тебе верили, что ты "Голос
Америки" или там, положим, какое-нибудь "Би-би-си", следует подделы-
ваться под гадючий тон, чтобы между якобы их сообщениями подпустить по-
рою свое, Трупец нисколько не подвергал сомнению имеющиеся у начальства
агентурные данные, что совсем, значит, перестал слушать народ трупцовы
голоса, - понимал и всякий раз искренне обещал начальству, что исправит-
ся, что все будет о'кей, даже на главного редактора при себе согласился,
- что-то вроде Фурманова при Чапаеве, - и выделил ему комнатку, которая
вскоре разрослась на весь двенадцатый этаж, превратилась в таинственный
институт контролеров, - согласился со всем и на все, но гены, гены, мать
их так! - гены. Гены, клеточки, поры, волоски! - все это продолжало то-
порщиться и сопротивляться, и снова, буквально помимо трупцовой воли,
выходили из-под начальственного красного его карандаша материалы так об-
корнанные и поправленные, что впору было нести на Шаболовку.
И начальство, дольше терпеть не имея возможности и сил, предложило
Трупцу отставку. Отставка была для Трупца все равно что смерть; он начал
писать рапорты, ходить-унижаться по кабинетам, напускал на себя эдакий
жалостный вид, пока наконец не плюнули на него и не разрешили остаться
при любимом деле, правда, сильно понизив в должности и отобрав подписку,
что заниматься будет исключительно административно-хозяйственными вопро-
сами, а в передачи как таковые носу больше не сунет.
Когда после унизительных этих мытарств, словно после тяжелой продол-
жительной болезни, вернулся Трупец в здание на Яузе, там уже все шло
по-другому: новое начальство задвигло в эфир огромные куски натуральных
заграничных передач, и только небольшие прослойки между ними были сос-
тавлены Комитетом, а на стыках - для незаметности последних и вящей убе-
дительности, подпускали давно уж, - думал Трупец, - списанную в архив -
ан, нет: вечно живую - глушилочку.
Трупец Младенца Малого окунулся в дела административно-хозяйственные,
обеими ладонями зажав глаза и уши свои, чтобы не видеть и не слышать то-
го, что творится вокруг, но то, что творилось, просачивалось и под ладо-
ни, и тогда припоминалась ледериновая папочка, и снова Трупцу до зуда
хотелось выловить всех, кто осмеливается слушать, выловить, наказать,
изолировать, потому что, честное слово, для Трупца уже не существовало
разницы между голосами натуральными и голосами яузскими. Понятное дело:
начальство сейчас в эту затею посвящать было нельзя, даже крайне опасно,
- и Трупец решил действовать на свой страх и риск. Единственный человек,
с которым дерзнул Трупец поделиться и привлечь в качестве помощника, был
младший лейтенант Никита Вялх, юноша симпатичный и умный, взятый в свое
время на "Голос" Трупцом по приватной просьбе старого фронтового друга,
генерала Обернибесова, - юноша, к которому бездетный Трупец относился
почти как к сыну, тем более что Никите крупно не повезло с родителями
фактическими.
И вот однажды после работы, не доверяя стенам собственного кабинета,
пригласил Трупец младшего лейтенанта прогуляться по Андроньевскому мо-
настырю и во время прогулки идею свою и изложил. Никита сохранил полное
спокойствие на лице, выслушав, но Трупец заметил по его глазам, что не
верит, сомневается: клюнет ли, дескать, народ на такую грубую приманоч-
ку, натянет ли, дескать, на головы простынки и побежит ли, дескать, на
Красную, к примеру, площадь, - выслушал спокойно и возразил только в том
смысле, что без начальства с этою акцией все равно не справиться, потому
что ведь надо заранее все подготовить, чтобы успеть зарегистрировать по
всему Союзу кто с простынкою выскочил, что тут даже одними райотделами
Комитета, пожалуй, не обойтись, придется привлекать и милицию! Нет, не
знал мальчишка народа своего, совсем не знал, не знал и недооценивал:
одни, кто слушает, - те, конечно, поверят во что угодно, лишь бы из-за
бугра; другие же, те, кто не слушает, а больше смотрит, наутро же, а кто
и до утра не дотерпев, сообщат куда следует, кто, когда и в чем выбегал
из дому на ночь глядя! - но Трупец и возражать не стал: по всему никити-
ному тону понял уже, что ошибся в выборе помощника и что вообще такие
дела делаются в одиночку, а чтобы, не дай Бог, не пошло шума преждевре-
менного, схитрил, согласился по видимости с младшим лейтенантом, что и
впрямь: без начальства не стоит.
Трупец потом долго материл себя, что расслабился, раскололся как пос-
ледний фраер, поделился с сопляком заветным замыслом, а ведь и помощи-то
от сопляка никакой реальной выйти не могло, разве записал бы со своими
сыкушками текст на магнитофоне, но на худой конец Трупец Младенца Малого
и с этою задачею справится, не пальцем делан! - да и не в паршивых "Кни-
гах и людх" надо давать такое объявление, а в "Программе для полуночни-
ков", в последних ее известиях, тем более что последние известия по но-
вым порядкам идут в эфир не с пленки, а непосредственно из студии. Прав-
да, под присмотром контролера, но того, надеялся Трупец, с помощью
коньяку ли, если мужик, отпустив ли домой пораньше, если баба, нейтрали-
зовать удастся относительно просто.
Итак, цель определилась: дорваться до студии, где прежде Трупец был
полновластным хозяином, но куда в последнее время его фактически не до-
пускали, и подложить текст объявления ведущей последние известия диктор-
ше. И Трупец Младенца Малого, вооружась терпением, стал поджидать пору
летних отпусков, когда опустеет большинство начальственных кабинетов и
появится шанс как-нибудь вечерком остаться во всем яузском корпусе стар-
шим по званию, - и вот сегодня сошлось, наконец, почти все; только гене-
рал Малофеев стоял на посту добросовестным пнем, и пришлось выключить
его из игры, подсыпав в компот английского порошка.
Ну что же! Он еще принесет пользу государству, настоящую пользу. Ра-
но, рано еще списывать его в архив! Он сумеет доказать, что кое еще на
что способен! - Трупец Младенца Малого постоял минуточку у подъезда,
послушал ухом своим чутким, как затихла, смолкла сирена давно пропавшей
из глаз скорой, поглядел на душное, прящее, полупасмурное небо и, резко
повернувшись, решительно зашагал внутрь, в таинственные глубины чер-
но-серого здания на набережной реки Яузы.
Как всегда, когда приближался момент встречи с Никитою, Мэри Оберни-
бесова была рассеяна и, что называется, в разобранных чувствах - и вот
пожалуйста: на волосок только не врезалась в неожиданно вылетевшую с на-
бережной Яузы, мигающую и вопящую скорую. Мэри резко, испуганно ударила
по непривычным педалям, и под визг тормозов и резины "Волгу" занесло,
развернуло и бросило прямо под темно-зеленый военный грузовик, заворачи-
вающий от "Иллюзиона", - хорошо еще, что за рулем сидел не салага-перво-
годок, а пожилой прапор, мужик, видать, опытный и хладнокровный: успел
славировать.
Руки у Мэри дрожали, в ушах шумело, сердце колотилось так, что, каза-
лось, слышно было и на улице, но на улице все же слышно не было, потому
что сзади вовсю наступали, гудели сбивающиеся в пробку военные грузови-
ки, и Мэри тихонечко, на первой, отъехала в сторонку, на тихий пята-
чок-стояночку у библиотеки иностранной литературы, чтобы передохнуть и
прийти в себя.
Как всегда, когда приближался момент встречи с Никитою! Как всегда да
не как всегда! Хуже чем всегда, потому что, хотя Мэри действительно с
первого еще класса, с которого они учились вместе, робела Никиты и всю
школу, и после, и до сих пор вот так вот робко бегала за ним, - она, ге-
неральская дочка, длинноногая рыжая красавица, вся в фирм, девица, на
которую в Торговой палате, где она работала переводчицей, облизывались
не только свои, но и иностранцы, - бегала и всегда чувствовала себя пе-
ред ним Машкою-какашкою октябрятских годов; правда, после второго ее
развода что-то вроде сдвинулось в их с Никитою отношениях: он стал обра-
щаться с нею малость приветливее, они принялись встречаться чуть ли не
по два раза в неделю, и Мэри даже удалось несколько ночей провести в ни-
китиной постели: в коммунальной сретенской комнатушке, грязной, с обод-
ранными обоями, - но Мэри было этого мало: она непременно хотела за Ни-
киту замуж - еще с первого класса хотела, и недавно, несколько обнаде-
женная начавшимся с Никитою сближением, потеряла выдержку, осторожность,
поперла на него как танк, - тут же Никита из руки и выскользнул, и Мэри
поняла, что сама разрушила, и разрушила, не исключено, необратимо, под-
веденную почти под стропила постройку, которую терпеливо собирала из
разрозненных кирпичиков вот уже много лет. Так что хуже, чем всегда.
Катастрофа произошла из-за этого дурацкого отцова дня рождения: когда
Никита согласился поехать на него, в сущности - на смотрины, Мэри поду-
мала: все! дело в шляпе! и уже расслабилась, и уже расходилась, и, пой-
мав на себе, лихо ведущей жигуленка, никитин пристальный (завистливый,
показалось ей) взгляд, выдала вдруг, сама не ожидая от себя такой прыти:
если женишься - эти "Жигули" твои. Независимо от того, как там дальше
развернутся наши отношения. Папка пообещал мне к свадьбе свою "Волгу",
потому что ему достают "Мустанга", а "Жигули" я перепишу на тебя. Низко
же ты меня ценишь! - по никитиному тону никогда невозможно было понять,
шутит Никита или говорит всерьез, однако то, что она дала промашечку,
Мэри поняла определенно. "Жигули"! Если б ты мне "Волгу" предложила или
папашиного "Мустанга" - тогда было б еще о чем разговаривать!
Вот они - последние слова, сказанные Никитою в ее адрес за весь ве-
чер, последние перед теми, совсем уж невыносимо обидными, брошенными ей
в лицо вместе с червонцем у ночного сретенского парадного, последние,
если не считать коротенькой реплички: совсем как у нас дома! которую
произнес Никита скорее даже в пространство, чем для нее, когда поддатые
гости под аккомпанемент обернибесовского баяна нестройно, но полные
чувств, тянули одну за другою "Катюшу", "Землянку", "Летят перелетные
птицы" и, как всегда на закуску - шутливый коллаж, составленный отцом из
"Трех танкистов" и "Москвы-Пекина": русский с китайцем братья навек - и
пошел, атакою взметен, по родной земле дальневосточной! - тянули и гаси-
ли окурки в тарелках, в жиже объедков, - и тогда еще не хватило у Мэри
соображения понять, вспомнив обрывочные сведения, которыми она об этом
предмете располагала, что совсем как у нас дома означает для Никиты не
нечто приятно-ностальгическое, но совершенно наоборот.
Мэри, даром что выпивку отец выставил более чем соблазнительную, кап-
ли в рот не взяла за вечер: чтоб можно было ни ментов, ни отцовского
ворчания не опасаясь, сесть за руль и поехать с Никитою к нему на Сре-
тенку, однако, когда они подкатили к парадному, Никита всем видом, всем
поведением выказал, что никого к себе приглашать не намерен, в щечку да-
же не чмокнул, и, едва не до слез обиженная унизительной ситуацией, Мэри
спросила в ожидании хоть объяснений каких-нибудь пустых, выяснения отно-
шений: это все? Ах да, извини! - он был сама любезность и доброжела-
тельность. Сколько от твоей дачи досюда? Километров, я думаю, сорок. Тк
- довольно? и протянул червонец. Тут уж безо всяких едва - тут слезы
брызнули, полились из зеленых мэриных глаз, но Никита - ноль внимания -
скрылся в подъезде, и Мэри вдруг очень стало жалко себя, и она, положив
голову на руль, машинально сжимая в потном кулачке вложенную туда Ники-
тою десяточку, прорыдала добрый, наверное, час, а потом врубила первую и
слабыми подрагивающими руками медленно повела автомобиль по косо осве-
щенной ранним летним солнцем, покуда пустынной Москве.
Мэри не пошла на службу и весь день отсыпала свои слезы, а к вечеру
проснулась и уже спать больше не смогла, и стала думать, и мысли ее, по-
мимо воли хозяйки, желающей стать, наконец, гордой и непреклонной рыжей
красавицею и раз-навсегда освободиться от неблагодарного оборванца, -
мысли ее текли сами собой в направлении, безусловно Никиту оправдываю-
щем. Мэри попыталась взглянуть со стороны, его, никитиными, глазами на
весь этот день рождения, на собственного отца, на его приятелей, и дав-
ние, привычные, с теплого детства родные вещи увиделись в новом, смеш-
ном, раздражающем свете.
Мэри любила отца: большого, веселого, шумного, всегда, правда, чуть
пьяненького, - но очень доброго человека, воспитавшего ее самостоя-
тельно, потому что мать, когда Мэри не исполнилось и пяти, сбежала с от-
цовым адъютантом, - любила, и любила такого, каков отец есть, то есть и
с пьянкой, и с солдатским юмором, и с музычкою, и с главным бзиком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70