Шофер, не спросив почему-то - куда, - тронул с
места, вывернул на Тверскую, малолюдную, но всю в зазывающих, горящих
витринах и рекламах, и поддал газу...
Одному Богу известно - обратила бы Певица внимание на все эти подоз-
рительности, будь она в состоянии хоть что-нибудь воспринимать.
***
Такси зарулило во двор одного из монстров сталинской Москвы - небоск-
реба в Котельниках.
Алексей с помощью шофера извлек из машины Певицу. Она пришла в себя:
- Где я? Куда Вы меня привезли?
Алексей широко улыбнулся:
- А куда б тебе хотелось?
Певица невольно отозвалась на улыбку улыбкой:
- Куда скажете...
- Тогда отдыхай...
...Обитая железом служебная какая-то дверь...
...служебный же, неухоженный, огромных размеров лифт...
...лесенки, коридоры, двери...
...которые Певица видела как бы в полусне...
...и, наконец, покой старого кожаного дивана.
Заботливые руки Алексея стягивают с Певицы сапоги...
...подкладывают ей под голову подушку...
...и Певица проваливается в сон...
***
...в котором - солнце, море, город Севастополь начала пятидесятых го-
дов.
И - отец, пронизанный этим солнцем, сидящий под окном у стола и, по-
тягивая прямо из горлышка "жигулевское", выклеивающий плашки на само-
дельном баяне.
А за окном - летящий по ветру парусник...
***
Разбудила Певицу собственная ее же песня, громкая, искаженная хилым
хриплым динамиком дешевенького приемника.
- Валь, ради Бога, заткни ты эту блядь... - еще не открыв глаз услы-
шала Певица голос давешнего своего спасителя, и реплика почему-то не
огорчила, не обидела, а вызвала улыбку, от которой тут же стало больно
избитому лицу.
Песня смолкла.
Певица осторожно приоткрыла глаза, повела ими вокруг.
Из странного восьмиугольного, неестественно высоко расположенного ок-
на лупило солнце, о существовании которого еще вчера можно было только
подозревать. Под окном сидел за столом как две капли воды похожий на от-
ца Певицы Алексей и, потягивая пиво из высокой жестяной банки, тоже че-
го-то мастерил.
Помещение было бесконечным, довольно, впрочем, широким коридором, на-
чинавшимся под окном и уходящим куда-то во тьму и обставленным сотнею
давно отслуживших, но, как правило, либо довольно удобных, либо довольно
- некогда - красивых вещей: кожаных кресел и диванов, шкафчиков, этаже-
рок... Пара вещиц была любовно и тщательно отреставрирована и, снабжен-
ная внушительными ценниками, вполне могла занять место в модном антик-
варном магазинчике. Стены украшало несколько живописных холстиков в
простых рамах - холстиков на редкость хорошего вкуса: окна, крыши, все
подробно до гиперреализма...
- За что ж Вы, интересно, так сильно ее не любите? - подала Певица
голос.
Алексей обернулся.
- Порошину-то? Вишь, Валентина - человека разбудила, - крикнул ку-
да-то в глубину. - А за что ее любить-то? Я вообще их всех не люблю, кто
при большевиках высунулся, - и, налив пива в чистый стакан, понес его к
дивану. - Поправляться будем?
- Что Вы? - сказала она. - Я не пью. Вообще не пью.
- А что ж это ты, с трезва вчера так загремела? Тебя как звать-то?
- Дуся, - ответила Певица и подумала, что лет уже сто не представля-
лась этим именем, что тех, кто звал ее так, давным-давно нету поблизос-
ти.
- А я Леха, - отозвался Алексей. - Алексей. Знаешь, сколько топливный
мотор для "мерседеса" стоит?
Певица, сама не понимая чему, улыбнулась.
- Штуку! - поднял Леха указательный палец и выпил пиво, принесенное
ей. - А я за пятьсот - чиню, - кивнул на верстак. - Народный умелец! Ну
чего, врача тебе вызвать или домой отвести. Где живешь-то?
- Если можно... - сказала Певица, - я еще немножко у вас полежу, лад-
но? Без врача.
Леха расхохотался.
- Понравилось, что ли? Ну давай, лежи. А я тут это... - вернулся к
столу. - Ладно? Обещал к вечеру.
- Разве ж она виновата? - после некоторой паузы спросила Певица.
Леха обернулся:
- Кто?
- Эта... - Певице как-то совсем неловко, совсем странно было произ-
нести собственную фамилию в этом контексте.- Порошина. Разве ж она вино-
вата, что родилась... как Вы выразились... при большевиках?
- Я ж никого не обвиняю... Сам, может, почти такой. Просто сказал:
не-люб-лю! Имею я право кого-нибудь не любить?
- Что ж ей: не петь было?
- Не знаю, - ответил Леха, занимаясь мотором.
- Большевики-то как раз ее и не любили. Терпели. Потому что она обык-
новенным людям нравилась. Знаете, какие раньше давки на ее концертах бы-
ли...
- А-га, - делано согласился Леха после паузы, не обернувшись от мото-
ра. - Не любили... За бугор каталась? Кино с ней снимали? Я вот, по-тво-
ему, не обыкновенные люди? Как ты думаешь, а? Капитан-лейтенант в отс-
тавке. На подводной лодке служил. На Дальнем Востоке. Так вот я ее не
любил никогда. К нам она тоже приезжала - так я лично на концерт не хо-
дил. Хоть и давки никакой, слышал, не было...
Такая серьезная убежденность сквозил в Лехиных словах, что Певице
стало больно. Она полежала-помолчала немного, потом встала, принялась
натягивать лежащие рядом сапоги, потянулась на соседний стул за курткою.
Подошла к Лехе: тело болело после вчерашнего, но, в общем-то, не смер-
тельно: идти было можно.
- Спасибо Вам большое... За все... Как тут... выйти?
Леха оторвался от мотора, обернулся.
- Ты ж полежать собиралась...
- Н-нет, спасибо - мотнула Певица головою. - Пойду.
- Постой-ка, постой! - прищурился Леха. - Валя! Валентина! Иди-ка сю-
да!!
Из какого-то прохода появилась женщина лет под тридцать, эдакая румя-
ная буфетчица.
- Валь, смотри, кого я к нам вчера, оказывается, притащил! Это ж
это... Порошина! Точно! Гадом буду! Порошина собственной персоной!
Валентина уставилась на Певицу:
- Ой, и правда!
- Ну, хорошо, - резко, холодно сказала Певица. - Еще раз спасибо. И
проводите, если можно. Я б Вам... - усмехнулась, - на прощанье автограф
дала. Да он Вам, видать, ни к чему.
- Обиделась! Гляди, Валя: обиделась! - сплеснул Леха руками. - Я ж не
про Вас... Я так... про певицу. А Вы ж - человек! Ну, я хочу сказать...
Я ж Вас вчера... ну, как человека поднял на улице, правильно?
На него невозможно было долго сердиться.
- Правильно, - улыбнулась Порошина.
- А автограф вон Вальке дайте. Она Вас любит. У нее даже карточка
есть. И кассета. Я правильно, Валь, говорю? Присаживайтесь, сейчас чай
будем пить. Валь, как там - с чайком?
- Да мне ж идти надо, - сказала Валентина, перетаптываясь.
- Ну ладно, тогда иди, - не стал отговаривать ее Леха. - Мы тогда са-
ми. Правда, Евдокия... ой, простите, не знаю, как по отчеству...
- Чего уж там по отчеству... - продолжала Певица улыбаться. - Дуся и
Дуся. Уж как познакомились, так и зовите. Поскольку, - спародировала Ле-
хину манеру разговаривать, - человек.
- Ну так я пошла? - еще раз сказала Валентина вопросительно, надеясь,
что ее все-так удержат.
- А-га, - даже не посмотрел на нее Леха. - Иди-иди.
Валентина исчезла.
- Жена? - спросила Порошина, проводив ее взглядом.
- Как-кой! - рассмеялся Леха. - У меня таких жен... Хотя баба очень
хорошая, правду скажу! Да Вы садитесь, садитесь, - и повлек-подтолкнул
Певицу к глубокому кожаному креслу.
Оно оказалось неожиданно низким и мягким, и не столько посадка в не-
го, сколько падение, вызвало у Певицы непроизвольный стон.
- Прости... Ой, то есть, простите... - чуть всполошился Леха. -
Больно, да? Я уж чуть было и не забыл. Ну ничего, заживет до свадьбы...
- До какой до такой свадьбы? - усмехнулась Порошина. - Вы, Леша, зна-
ете, сколько мне лет?
- Не знаю, - замотал Леха головою, - и знать не желаю. А раз сказал:
до свадьбы - значит - до свадьбы! Я если чего говорю - так всегда и слу-
чается. Ладно, посиди, - снова вернулся "на ты", ибо было это для него
естественно, - а я сейчас чайник поставлю, - и скрылся в каком-то закут-
ке, докрикивая уже оттуда. - А чайку попьем - хочешь - иди куда хочешь.
А хочешь - поживи здесь. Места-то у меня - сама видишь! Ловко устроился,
а? - появился из закутка. - Как в отставку вышел - приехал к вам, в
Москву. Ну, тут кореш старый. Устроил знаешь кем? Смотрителем крыши.
Ага! Есть, оказывается, и такая должность. Ну вот и - служебная жилпло-
щадь. На холяву. Слушай! - загорелся. - Ты как, ничего? Ходить-то мо-
жешь? Пойдем, покажу! Хрен где такое еще увидишь? - и подал Порошиной
руку.
Она встала и последовала за Алексеем в узкие темные извивы коридора.
***
Небо было по-мартовски ослепительно синим, сияло солнце, Москва отсю-
да, с высоты птичьего полета, казалась чистенькой и нарядной. Десятиобх-
ватный бетонный торс колхозницы там или работницы не мешал обзору, и По-
рошина стояла, широко раскрыв глаза и вбирая в себя все это великолепие.
Заметный на высоте ветерок весьма романтически ворошил недлинные ее во-
лосы.
Леха был так горд, как если бы сам выстроил этот город. Он дал Певице
минутку тишины, после чего спросил:
- А? Ну как? Все - мое! Смотритель крыши! Лихо я из-под воды - прям'
в небеса? Знай наших! - Ну ладно, - сказал, помолчав еще немного, - пой-
дем: простудишься с непривычки. Я, значит, сейчас ухожу, выпьем чаю, а
ты живи тут. Еда есть. Правда, без душа: в баню ходим. Хочешь, то есть -
живи. Не хочешь - покажу, где выход. И за Порошину не обижайся. Это я не
про тебя - про нее. Ну, ты понимаешь...
- А когда Вы вернетесь? - спросила Певица.
- Не знаю, - пожал Леха плечами. - Жизнь - она штука разнообразная.
Да ты не стесняйся, живи... Валентина, может, придет. Всем места хватит!
***
"Валентина" поджидала Алексея в укромном уголке двора.
- Молодец, - подошел он к ней. - Артистка! - и вложил в ладонь пачку
денег. - Гонорар. И премия - за высокое качество работы и живую импрови-
зацию. Как говорил общий наш отец: верю! Еще понадобишься - позвоню. Ни-
куда из Москвы не уезжаешь?
- Никуда, - помотала головою довольная "Валентина".
***
Темно-серая "Вольво" подкатила к темно-серому, громоздкому зданию
конструктивистского стиля, предваренному памятником какому-то раннему
убитому большевику: не то Урицкому, не то Воровскму, и выпустила Алек-
сея. Не того, какого мы видели в первых, дотитровых эпизодах фильма: ло-
щеного, длинноволосого, с эдакой усталой ленцой, а того, какого увидела
Порошина на чердаке Котельнического небоскреба: как бы ниже ростом, лы-
сенького, разбитного эдакого энергичного мужичонку.
Привычно взбежав по ступеням и сунув под нос вооруженному вахтеру из
новых: мальчику, вполне похожему на уже знакомых нам телохранителей, -
Алексей рванулся было к лифту, но был бесцеремонно - за рукав - вахтером
остановлен:
- Эй, мужик!
- Ну? - поневоле приостановился Алексей. - Чего надо?
- Пропуск не твой. Куда намылился-то?
- В "Интерпромтехнику". Шестой этаж, комнаты 624-630.
- К кому?
- К себе. Работаю я там!
- Чот' не похоже... Щас, разберемся. Посиди-ка пока тут, - впихнул
вахтер Алексея в маленькую служебку, щелкнул ключиком, а сам взялся за
телефон.
Хоть, уже выдержав актерский экзамен перед Порошиной, Алексей вроде
бы не нуждался в добавочных комплиментах публики, ему все-таки было нас-
только приятно, что, вместо того, чтобы скандалить, он тихонько уселся
на деревянный топчан, оставшийся еще с большевистских времен, и расплыл-
ся в довольной улыбочке.
И тут в служебку вошел Сам. Павел Самуилович.
- Он, он, - кивнул вахтеру. - Пошли... Господи! На кого ж это ты по-
хож?! - спросил уже в лифте.
- На Дусиного папочку. На будущего нашего покойного тестя. Ду-
сенька-то Электрою оказалась! Не пожалели б денег на специалистов - на
моем бы месте сейчас были. Впрочем, вряд ли... Вам бы не сыграть... Тут
гениальный актер нужен, вроде меня. Вы меня еще в этом качестве никогда
не видели? То-то!
- А это... - кивнул Паша на плешивую голову Алексея. - Выбрил, что
ли? Так ведь заметно...
- А это, Павел Самуилович, это как раз свое. Родненькое! Раньше был
паричок, а это свое, родненькое...
- Ну, ты даешь!
- Даю-даю, не без этого.
Лифт остановился, они пошли коридором.
- Кстати, Вы в курсе, кто такая Электра? Софокла читали? Ну, хоть на
спектакль, может, ходили, на Штайновский? Женщина, которая любила своего
отца. И никого больше. А я оказался - совершенная копия. Представляете:
эдакое случайное совпадение.
Пройдя через небольшую приемную и с удовольствием собрав удивленные
взоры секретарш, Алексей, сопровождающий помалкивающим Пашею, ворвался в
кабинет и с места в карьер сел к компьютеру, включил его.
- Чего тут в мое отсутствие, интересно, понаворочали? Соскучился -
сил нет!
- Значит, все-таки, захомутал? - уселся Паша за обширный собственный
стол и побарабанил по столешнице пальцами. - Давно ли? Вчера с концерта
одна возвращалась.
- А вы все к ней на концерты ходите? Скука-то какая!.. Сегодня, - по-
жал плечами Алексей. - С утра. Сейчас, небось, сидит дома, обед готовит,
меня поджидает...
- Где - дома? - мрачно осведомился Паша. - У тебя дома?
- На конспиративной квартирке, - беззаботно отмахнулся Алексей. - Но
это, - гаерски прижал к губам указательный, - большой секрет. - И тут
же, углядев что-то важное на экране, посерьезнел. - Что ж это Вы, Павел
Самуилович? Все-таки завязались с Магнитогорском? Мы ж с Вами уславлива-
лись: Каленову дорогу не переходить. Я еще жить хочу! Или это Вы с его
согласия?
- Слушай, ты, мать твою так! - вскочил Паша из-за стола, в два прыжка
оказался возле Алексея и, схватив того за грудки, буквально выдернул
из-за компьютера. - Пока еще твоей половины в деле нету, не смей давать
мне советов! Не смей!!
Там, за нетолстой стеною, секретарши и делопроизводительницы с неко-
торой оторопью прислушивались к непривычным крикам, доносящимся из каби-
нета шефа.
- Ты Порошиной занимаешься - вот и пошел вон! - и, распахнув кабинет-
ную дверь, Паша пихнул в нее Алексея.
Оказавшись в коридоре, тот привалился к стене, закрыл лицо руками и
что-то неслышное пробормотал сквозь плотно сжатые зубы.
***
Алексей пришел "домой" поздно и сильно пьяный.
На столе, в круге света от настольной лампы, дожидался его скромный
согласно возможностям, но явно любовно приготовленный ужин. Порошина,
укрывшись курткою, спала на давешнем диване тяжелым сном.
Алексей подошел к ней, постоял-посмотрел, сложил губы трубочкой и ти-
хо произнес: не то с нежностью, не то - гаерски-пародийно, он, кажется,
и сам не знал, как именно:
- Ду-ся...
***
Аснилось Певице, вернее - бредилось, словно бы идет она по людной
улице в центре Москвы. Пьяный опустившийся амбал, сопя, идет за нею.
Певица оглядывается на него раз, другой, прибавляет шагу.
Амбал не отстает...
Самое кошмарным кажется, что тротуар до отказа заполнен, прямо-таки
забит толпою людей, никому из которых нет дела ни до Певицы, ни до ее
преследователя.
Певица готова побежать, но ей стыдно самой себя, а амбал не отстает,
сопит в ухо...
А потом - сильно толкает ее прямо в слякоть обочины проезжей части.
Громко хохочет и идет себе дальше...
Троллейбус чапает мимо, на десять каких-то сантиметров не задевая Пе-
вицу, но грязным рассолом обдавая сполна.
Певица, перемазанная, встает, оглядывается растерянно.
Не к кому апеллировать, некого звать на помощь!..
Певица бежит в переулок, в другой, залетает в свой подъезд, набирает
циферки кода, вызывает лифт.
Кабина останавливалась на площадке между этажами, и Певице надо еще
спуститься на марш, чтобы добраться до двери квартиры...
...но этот марш занимают трое грязных БОМЖей, делающих гаерские
страшные рожи и не то что бы готовых причинить Певице серьезный вред, но
тоже испачкать, унизить. Один из них смачно плюет в Певицу.
Она кричит пронзительно, бросается наверх, но там стоит еще один,
поджидает...
Певица бросается в окно, проходит сквозь него - стекла только оспа-
лись - и летит над арбатским переулком, как Маргарита, оставляя где-то
там, далеко внизу, всю эту пакость и грязь...
Но лететь трудно, силы подходят к концу, следует приземлиться, что
Певица и делает и оказывается глаз на глаз с теми, давешними.
- Тю-тю-тю-тю-тю...
Удар, другой... Темно-красная, продолговатая банка из-под пива катит-
ся на певицу, словно каток, готовая раздавить, и орел, хищно расправив
крылья, взлетает с этикетки, готовый выклевать Певице глаза...
***
В это же приблизительно время в большом профессорском доме, простор-
ном, многокомнатном и многокоридорном, уставленном старинными шкафами с
книгами, увешанном разными экзотическими сувенирами, картинами и фотог-
рафиями, среди которых было несколько фотографий Алексея в разном воз-
расте, раздался телефонный звонок. Пожилая холеная дама взяла трубку.
***
- Софья Станиславна? - сказал Паша на другом конце провода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70