- не остыл еще от раздражения Тамаз, не научив-
шийся покуда получать в этой жизни отказы.
- Вот! возьми! потрогай! - положила Ирина его руку на заряженную
смертью грудь.
Он погладил, взял сосок нежной щепотью. Ирину снова начало забирать,
и, с трудом пересиливая себя, она зашептала:
- Нет. Погоди. Вот, здесь. Потрогай! Вот. Шишечка. Шишечка с гороши-
ну. Чувствуешь?
Тамаз почувствовал.
Снова привстал на локте. Посмотрел в лицо Ирины как-то недоверчиво.
- Ты же грузин, - принялась убеждать она себя, его ли. - Тебе нужны
дети. Я б одного, положим, еще и успела, но как я оставлю его сиротой?
Сама так росла! И как взвалю на тебя свое умирание? Если б ты знал, как
это некрасиво: умирать. Поверь, я видела! Ну, глупенький, - погладила
Тамаза. - Теперь понимаешь? Полтора года. Или два. И я! уйду. Месяцев
десять смогу! жить. Не дольше. А теперь поцелуй меня, слышишь?.. если
тебе не! не неприятно! слышишь? Я хочу! я! хочу!
12.11.90
Тратить вместе они начали на рынке: Ирина запрокидывала голову, а Та-
маз опускал в раскрытый, соблазнительный рот подруги то щепоть гурийской
капусты, то дольку мандарина, набивал сумку поздним виноградом, орехами,
фейхоа!
- Напои меня вином и освежи яблоком, - хохотала Ирина, - ибо я изне-
могаю от любви!
ду осыпал лепестками роз, обрывая их с огромной красно-белой охапки!
По дороге с рынка стояла древняя церковь.
- Византийцы построили! - пояснил Тамаз. - Еще в одиннадцатом веке.
Абхазы были тогда совсем дикими!
- А сегодня? - зачем-то пошутила Ирина.
- И у меня есть гипотеза, - подчеркнуто не расслышал Тамаз иринин
вопрос, - что по древнему обычаю они пролили в фундамент человеческую
кровь. Убили кого-то, чтоб храм стоял тверже.
- А может, они правы? - вдруг погрустнела, посерьезнела Ирина. - Гля-
ди: ведь стоит!
14.11.90
Ирине воображалось, что, рассмотрев его с брезгливым вниманием, Реваз
Ираклиевич бросил свидетельство о браке на скатерть.
- Ты - князь! - провозгласил. - Единственный наследник рода Авхледиа-
ни.
- Тебя не поймешь, папа, - ответил Тамаз. - То ты член ЦК, то снова -
князь!
- Молчать! - стукнул Реваз Ираклиевич ладонью по столу.
Тамаз притих. Вошла прислуга с десертом. Возникла пауза.
Натэла Серапионовна, с некоторой опаскою поглядывая на супруга, потя-
нулась через грязные тарелки за свидетельством, принялась изучать.
- Была б хоть из Москвы, из хорошего дома, - сказала.
Реваз Ираклиевич выразительно посмотрел в сторону прислуги, которая
как-то специально замешкалась в дверях и которую этим взглядом сдуло как
ветром.
- И вдобавок ты - трус!
- Трус? - переспросил Тамаз.
- Конечно: сбегал, зарегистрировался, чтобы поставить нас перед фак-
том. Исподтишка!
Неимоверный вид на сказочный Тбилиси из окна-фонаря высоко стоящего
ателье, да высокая информационная насыщенность, вообще свойственная мас-
терским скульпторов, художников, архитекторов ли, а тут усугубленная
тем, что хозяин - малознакомый возлюбленный, - на первых порах защитили
Ирину от ощущения унизительного одиночества, в котором оставил ее Тамаз,
уехав разговаривать с родителями.
Душою той мастерской были церкви: рисунки, макеты, проекты!
Налюбовавшись вдоволь и ими, и заоконной панорамою, Ирина завернула в
спаленку, окинула хозяйским взглядом, пошла в прихожую, распаковала че-
модан, и, отыскав на кухне ящичек с домашним инструментом, принялась
прибивать-прилаживать над тахтой гобелен с каретою!
- Зачем?! - рвал с шеи Тамаз золотой крестик, - зачем вы навесили его
на меня?! Ей! ей жить год осталось, полтора! Потерпте, в конце концов!
Вид сделайте!
- А если ребенок? - спросил отец. - Кому нужен внук с дурной нас-
ледственностью?
- Да не будет у нас детей! - выкрикнул едва не сквозь слезы Тамаз. -
Не будет! Она обещала!
- Она! - передразнил отец. - Кто из вас мужчина, что-то не разберу.
Она?
- Вы сами! сами не даете мне стать мужчиной! Вы доведете меня, дове-
дете!.. - и Тамаз побежал через всю квартиру, заперся в своей комнате.
Мать припустила следом.
- Натэла! - безуспешно попытался остановить ее отец, потом встал,
прошелся, повертел свидетельство о браке, направился к тамазовой двери.
- Тамаз, мальчик, - подвывала под нею Натэла Серапионовна.
Отец отстранил ее, постучал сухо и требовательно:
- Открой. Поговорим как мужчина с мужчиною.
Тамаз, видать, услышал в тоне отца капитулянтские нотки, щелкнул клю-
чиком. Реваз Ираклиевич вошел, сел к столу, показал сыну на стул рядом.
Натэла Серапионовна стояла на пороге.
- Уйди, мать! - прикрикнул Реваз Ираклиевич. - Значит, говоришь:
больна неизлечимо? - переспросил, когда они остались одни.
- Конечно, папа!
- И дольше двух лет не протянет? врачи обещали?
- Даже меньше! Скорее всего - меньше!
- И детей, клянешься, не будет?
Натэла Серапионовна стояла у дверей, подслушивала, а сквозь щель дру-
гой двери подсматривала за Натэлой Серапионовною прислуга.
- Клянусь!
- Хочешь испытать себя, да, сынок? - Реваз Ираклиевич внимательно
вгляделся в глаза Тамаза. - Хочешь сделать добрый поступок? Хочешь, чтоб
она умирала не в одиночестве?
- Н-ну да, папа, - замялся Тамаз. - Но дело не только в этом. Мне!
Мне, знаешь, очень хорошо с нею! - и Тамаз покраснел. - Ну, ты понима-
ешь!
- Понимаю-понимаю, - подтвердил Реваз Ираклиевич. - Есть женщины, на
которых у мужчины почему-то особенно стот.
Тамаз смутился.
- Чаще всего именно такие женщины нас и губят. Только не сболтни ма-
тери!
- Что ты, папа!
Повисла пауза: несколько более интимная, чем хотелось бы Тамазу.
- Н-ну! коль два года, - прервал ее, наконец, Реваз Ираклиевич. -
Ладно, сынок! Ты, в конце концов, достаточно молод. Испытай!
- Спасибо, - пролепетал Тамаз.
- Но уж если взялся, - добавил отец строго, - не вздумай бросить,
когда она станет беспомощной и некрасивой! Такого малодушия я тебе не
прощу!
- Нет, папа. Не брошу! - отозвался Тамаз торжественно.
Натэла Серапионовна едва успела отскочить, чтобы не получить дверью
по лбу.
!Сказочный Тбилиси за окнами глубоко посинел, украсился огоньками.
Ирина сидела в кресле, напряженная и недвижная. Потом резко поднялась,
зажгла электричество, стала сдвигать, сносить в одну линию холсты и
планшеты, чистые и заполненные: проектами, рисунками, живописью. Церкви,
портреты, пейзажи! Выдавила на палитру целый тюбик первой попавшейся
краски. Взяла кисть. И метровыми буквами, по всем планшетам и холстам,
написала: Я ХОЧУ ЕСТЬ. Поставила жирный восклицательный знак. Оделась.
Взяла сумочку. Вышла из мастерской, хлопнув дверью с автоматической за-
щелкою.
Хоть и по-грузински было написано, Ирина поняла, что небольшая, кон-
солью над улицей вывеска обозначает кафе, скорее всего - кооперативное,
и вошла внутрь. Лестница, которая несколькими ступенями вела вниз, осве-
щалась едва-едва: таинственно.
Миновав прорезь тяжелых бордовых портьер, словно на авансцену попав
из-за занавеса, Ирина оказалась в еще более скупо и загадочно освещенном
подвальном зальчике, стойка-бар которого под сравнительно ярко мигающим
аргон-неоном тянула к себе автоматически, композиционно.
Ирина с ходу умостилась на высокий насест:
- Не покрмите?
Бармен сделал круглые глаза и повел ими в сторону и назад. Ирина отс-
ледила взгляд и наткнулась на крутого мэна, двумя руками держащего ог-
ромную пушку. Пушка - Ирина поинтересовалась - сторожила шестерых, стоя-
щих, опершись на нее полуподнятыми руками, у задней стены.
Крутой мэн оценил Ирину и взглядом же, разве добавив легкий, нервный
кивок - послал назад, к выходу. Тут Ирина заметила, что у портьеры, с
внутренней ее стороны, стоит еще один мэн, не менее крутой, с коротким
автоматом в руках - тоже направленным на тех шестерых.
Ирина осторожно, как по льду, скользкому и тонкому, сделала несколько
шагов и, только очутившись на лестнице, перевела дух.
- Что ж это такое? - подумала. - Захват? Грабеж?
Черная "Волга" неподалеку от входа - с госномерами и всякими там ан-
теннками - подсказала, что скорее всего - захват!
Такси еле тащилось по поздневечернему, шумному и цветному, проспекту
Руставели. На заднем диванчике полусидел Тамаз, влипнув в окно, прис-
тально вглядывался в сумятицу тротуарной жизни.
- Стой! - сказал водителю, а убедясь, что ошибся: - Поехали. Только
потихоньку. Медленно! Медленно!
- Я из-за тебя все сцепление пожгу, - вполголоса огрызнулся водитель.
Заскрипели тормоза. Тамаз ткнулся в переднее сиденье от резкой - даже
на малой скорости - остановки.
- ***, - выругался по-грузински русский водитель. - Дура сумасшедшая!
- они, оказывается, едва не сбили именно Ирину, переходящую улицу с го-
рячим хачапури в руке, засмотревшуюся на что-то особенно привлекательное
в пульсирующей атмосфере центра города.
Тамаз открыл дверцу, выскочил, схватил Ирину за руку, повлек к такси.
- А если б у нас не было Проспекта Руставели?! - улыбнулся. - Где б я
искал тогда любимую жену, пропавшую без вести в день регистрации? -
улыбнулся и попытался поцеловать.
Ирина не сопротивлялась, но и не общалась с супругом.
- Поехали, - обиженно бросил Тамаз водителю и замолчал на некоторое
время. Потом спросил: - Поела?
- Спасибо, - холодно ответила Ирина.
- Я, между прочим, такую баталию выдержал! Ты знаешь, что мы венчаем-
ся?
Ирина молчала.
- И свадьба будет.
- Рассказал им, что я умру?
Водитель с любопытством поглядел в зеркало заднего вида. Тамаз смол-
чал, потупился. Ирина отодвинулась, вжалась в угол.
- Направо, - скомандовал Тамаз. - Здесь останови.
Машина скрипнула тормозами. Тамаз расплатился. Вышел слева, обогнул
перед капотом, открыл иринину дверцу. Взял жену за руку, потом под руку,
повлек наверх, в мастерскую.
- Подожди минутку, - остановил перед входом, сам скрылся внутри.
Через мгновенье распахнул дверь: voila! - и несколько отступил в сто-
рону, чтобы понаблюдать за действием подготовленного эффекта.
Общего света в мастерской не было, только несколько разноцветных про-
жекторов бросали узкие, мощные лучи на постаментец в центре, поддержива-
ющий старинное резное кресло, на котором эффектно, играя складками и би-
сером, расположилось белое атласное платье. Работы - по первому ощущению
- начала века. Стиль модерн.
- Подвенечное платье прабабушки.
Трудно было не оттаять Ирине.
А Тамаз, выждав, сколько - почувствовал - надо, подкрался сзади, об-
нял жену, принялся ласкать все ее тело!
Одежды под ласками спадали как бы сами собою. Голова у Ирины закружи-
лась: платье, прожектора, храмы из полутьмы - все поплыло куда-то, а ше-
валье - хотя кони несли карету во весь опор - приближался неотвратимо, и
вот уже поравнялся с каретою.
Ирина улыбнулась преследователю, а он взмахнул рукою с неизвестно от-
куда взявшейся плеткою и ударил красавицу по лицу. Она вскрикнула, рас-
терянно схватилась за щеку, на которой вспухал красный рубец.
Крики, звериные, первозданные, подобные тем, недавним, в степи, хоть
и подвели к ним вовсе, кажется, другие дорожки, понеслись, ничем не
смягченные, ибо Тамаз удерживал иринины руки нежно, но цепко: ни палец
не закусить, ни кулачок: а и понятно: что может быть приятнее мужчине,
чем услышать это, разбуженное, вызванное вроде бы им самим?!.
- Господи! Тамазик, - выдохнула Ирина. - Как же я тебя люблю. Больше
жизни!
15.11.90
Они стояли на Мтацминде.
- Вон там, видишь? вон - пустое место, рядом с канатной дорогою.
Здесь станет новый храм. Первый новый храм в Тбилиси за восемьдесят лет.
И если мне повезет, если я выиграю конкурс!
- Ты победишь, Тамазик, - влюбленно подхватила Ирина.
- Если я выиграю конкурс - это будет мой храм.
- Твой храм? - раздумчиво протянула женщина, словно легкий порыв пе-
ременившегося вдруг в направлении ветра, переменил и ее настроение. - А
чью, интересно, кровь прольешь ты в фундамент! своего храма?
25.11.90
Сценарий и режиссура церковного венчания придуманы давно и не нами -
стоит ли дилетантскими ремарками описывать то, что тысячу раз видано
каждым: не в натуре, так по телевизору или в кино, a не видано, так чи-
тано? Заметим разве, что народу собралось не так уж мало, хоть и не бит-
ком, что и Натэла Серапионовна, и Реваз Ираклиевич держались с большим
достоинством, а по отношению к невестке с некоторою даже приветливостью
(чуть, может, надменной); что Ирина была бледна и умопомрачительно хоро-
ша в платье модерн прабабушки Тамаза; что зажгли много свечей и выключи-
ли электрические люстры! И еще: не рискнем умолчать (даже приведем его
дословно) о коротеньком, шепотом, диалоге, случившемся прямо перед ана-
лоем, за мгновенье до собственно венчанья:
- А можно ли, Тамазик? ведь я некрещеная. Я пела в церковном хоре, a
сама!
- Некрещеная? - обеспокоился Тамаз. - Что ж раньше молчала? - но, по-
ведя быстрым смышленым взглядом вокруг и не рискнув даже представить,
что за скандал разразится, огласи он вдруг свежую новость, шепнул: - Ни-
чего. Не важно. В конце концов, все это ритуал, не больше. Бог простит.
Служба шла по-грузински. По-грузински же Ирина ответила и свое да - с
подсказки Тамаза.
Может быть, из-за великолепия квартиры родителей Тамаза, которое не
могло не подавить Ирину (да у нее, скажем прямо, были и прочие причины
для неважного настроения), и гости, и хозяева: кто в шумной суете закан-
чивая последние приготовления к застолью, кто - степенно беседуя-покури-
вая в его ожидании, - показались ей собравшимися скорее на похороны, и
взгляды, которые она, виновница торжества, на себе ловила, были (или во-
ображались ей) полными столь скорбного сочувствия, что она (Тамаз, как
назло, решал неотложные какие-то проблемы с вином) не выдержала, скры-
лась в ванной, где, пристально вглядываясь в отражение, пыталась угадать
знак смерти, столь поразивший гостей, и молодую долго, наверное, разыс-
кивали, прежде чем разыскали, наконец, и усадили в середину стола рядом
с молодым!
Уже стемнело, играли хрусталем люстры, и Ирина увидела роскошный этот
пир как бы извне: словно картину в раме, словно сквозь уличное, без пе-
реплета, не пропускающее звука окно, - и медленно отлетала дальше и
дальше под давнюю музыку пицундских прогулок, пока окно не уменьшилось
до неразличимости с другими светящимися тбилисскими окнами!
29.11.90
На месте будущего храма рыл канаву бульдозер, оживленно копошились
строители; неподалеку, через складку между холмами, весело играя под ут-
ренним солнцем, ползали вверх-вниз яркие вагончики канатной дороги.
Тамаз горячился, кричал на лысого человечка с усиками под Микояна,
прораба, что ли:
- Какой ресторан?! Какой может быть ресторан?!
- Итальянский, - хладнокровно отвечал что ли прораб.
- Я тебе уже объяснял: у нас национальная программа! Храм! Возрожде-
ние! Ты грузин или не грузин?! Ты, спрашиваю, грузин?! - тыкал Тамаз
указательным в грудь лысого.
- А чего ты на меня орешь? Т, что ли, землю выделил? Мое вообще дело
маленькое!
- А у нас у каждого - дело маленькое. Потому мы все и в дерьме!..
!И вдруг перетянутая струна несущего троса с глухим стуком - чеховс-
кая бадья в шахту - лопнула. Два вагончика, как раз поравнявшиеся во
встречном движении, ухнули, смялись, ударясь друг о друга и об огромный
валун, перевернулись раз-другой - из одного при перевороте вылетело, от-
катилось на десяток метров тело женщины в желтом иринином плаще - и за-
мерли искореженной грудой металла, наткнувшись на каменное препятствие.
А туда, вниз, к ним, катил кубарем верхний, переполненный, только-только
отошедший от конечной.
Тамаз смотрел за всем этим несколько ошарашенно, пока вдруг безумная
мысль не посетила его. Сорвавшись с места как скаженный, через овраг,
через какую-то свалку, обдирая одежду и кожу, ринулся он к месту катаст-
рофы.
Завыли сиренами милицейские машины и "скорые", подкатив и к верхней
площадке, и к нижней. Люди в халатах, в формах, в штатском - одни сыпа-
лись вниз, другие - карабкались наверх. А Тамаз: измазанный, запыхавший-
ся, в крови, - надвигался с фланга.
Милицейские все же опередили, стали заслоном. Тамаз пробивался сквозь
них, бешеный, кричал:
- Пустите! Там моя жена! Слышите?!
И прорвался.
Груда трупов и умирающих привлекла его внимание - и то смазанное, по-
верхностное, - после того только, как он убедился, что та женщина - вов-
се не Ирина. Да и странно: как он мог перепутать? - сходство, если и су-
ществовало - самое поверхностное, отдаленное.
Псевдоирина была непоправимо мертва, хотя внешне в ней ничего, кажет-
ся, не нарушилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70