- У всех дети!
- У всех через час самолет!
- А кто! - поинтересовался Кузьма Егорович. - Как это! Кто последний
во Францию?
- Вон, папаша, - показали ему. - Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, прос-
тавил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко
французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
- А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена
была цифра 72:
- С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой! -
Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с ортом
Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на нном зим-
нем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где ая толпа
народу, в основном - людей молодых, слушала песню с должным ргом. То
здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА ЧЕВ СПАСЕТ РОС-
СИЮ!, РОК - ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, УЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ
КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! - и несколько особенно тельных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧ-
КА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали новенья песню гулом, но,
когда не перекрывали, она доносилась и в й, суетящийся зал отлета!
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егорови-
ча, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Ра-
виль.
- Но что я там буду делать?! - прямо-таки ужасался Кузьма Егорович,
готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
- Скажи дедушке, - обратилась Жюли по-французски к Машеньке, - что
многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
- Бабушка говорит, - перевела Маша, - что многие истинные коммунисты!
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали,
свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в мат-
роске на коленях тридцатилетнего отца!
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька - исподтишка - на мать взрослым
печальным взглядом.
- На что жить, на что жить! - передразнила Жюли по-русски. - Спроси у
деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
- Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
- Полторы тысячи, - ответил Кузьма Егорович ностальгически.
- Сколько ж это выходит? - полувслух по-французски прикинула Жюли. -
Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка
зарабатывает у нас больше за вечер.
- У нас, кажется, тоже, - вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали
за перегородку.
Никита влетел в зал.
- Эй, отец! - крикнул. - Жди в Париже в составе правительственной де-
легации. Вероника гарантирует! - и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сум-
ку:
- Что у вас тут?
- Как что?! - возмутилась Жюли. - Белье, одежда!
- Нет, вот это! - и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку,
извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
- Это! - засмущался Кузьма Егорович. - Это сувенир.
- Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
- Как не положено?! - возмутился Кузьма Егорович. - Почему не положе-
но?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка из
Министерства культуры!
- Потому что! - не нашелся что ответить таможенник. - Потому!
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно ска-
зал:
- Потому, осел, что мы отказались от экспорта революции!
Москва, 1990 г.
Я ОБЕЩАЛА, И Я УЙДУ...
история любви и смерти
"Я ОБЕЩАЛА, Я УЙДУ..."
"ТИСКИНО"
Москва, 1992 год
Режиссер - Валерий Ахадов
Композитор - Микаэл Таривердиев
В главных ролях:
ИРИНА - Елена Корикова
АЛЕВТИНА - Ирина Акулова
ЗЯТЬ - Игорь Пушкарев
АНТОН СЕРГЕЕВИЧ, ВРАЧ - Олег Шкловский
ВАСЕЧКА - Павел Семенихин
ТАМАЗ - Зураб Макгалашвили
МАТЬ ТАМАЗА - Софико Чиаурели
ОТЕЦ ТАМАЗА - Бадри Барамидзе

02.11.90
Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом полу-
нощного рокера гнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл
и недвижен - только оконные стекла мерзко позванивали под аэродинамичес-
ким напором ночной - в пять часов дня - наружи.
Вертелись кассеты на стареньком "Репортере". Девушка в наушниках одну
руку держала на оконном стекле, другую - с микрофоном - у рта, и послед-
нее явно вызывало у интервьюируемого игривые ассоциации.
- Но согласитесь, Антон Сергеевич, по нынешним временам совсем не
обычно, когда ученый на взлете бросает московскую клинику, медицинскую
академию!
- Трехкомнатную на Садовом, - в тон, хоть и не без пародийности,
вставил ученый на взлете - девушка метнулась микрофоном в его сторону,
отпустив поневоле стекло, которое тут же зазудело особенно противно,
пронзительно.
- Хакас, - улыбнулась, как бы извиняясь за природу, и снова уняла ру-
кою звон, перекрутила испорченный хакасом кусочек записи и продолжила,
пытаясь по возможности восстановить ту, репортерскую, интонацию:
- Ничего смешного, и квартиру тоже! Чтобы в глухом сибирском городке!
- И-роч-ка! - перебил Антон Сергеевич и медленно пошел на девушку. -
Просто я сдуру женился на бляди. На бляди из провинции! Да еще прописал
у себя. На Садовом!
- Антон! ну что вы! опять! - девушка досадливо выключила запись.
Нудно зазвенел хакас.
- Мне ваше интервью - позарез. Музыкальная школа вот уже где! не пе-
дагог. А получится хороший материал - возьмут в штат на радио. Вы ж обе-
щали!
Антон Сергеевич не слушал, надвигался, бормотал:
- Неразборчив, сам виноват. Вот и определил себе наказание: два года
ссылки. Не разменяет квартиру - выгоню и все. С чистой совестью. Но уви-
дев здесь, Ирочка, вас!
- Интервью, Антон!
- Иди ты со своим интервью!
Девушка пыталась высвободиться из цепких, опытных рук, но так, чтобы
по возможности не испортить отношений:
- Войдут!
- Кто войдет-то?! Половина шестого!
Тут Антону удалось заглушить девушкин рот собственным, рука пошла под
тонкий черный свитер к и впрямь притягательной большой груди.
- Господи! - высвободила девушка лицо. - Разве не чувствуете: я в
другом состоянии?!
- Постой-постой, - продолжал, сопя, доктор и влек Ирину к покрытому
клеенкой деревянному топчану. - Приляг, давай-ка вот тут расстегнем, на
спинке!
- Антон же!!
- Дурочка! Я и не пристаю вовсе! Осмотрю просто, - а сам пытался вы-
путать лифчик из-под задранного свитерка. - Осмотрю, понимаешь?! Осмот-
рю! Как врач!
- Погодите, Антон Сергеевич, - сказала Ирина холодно: ей, кажется,
уже наплевать стало на сохранение отношений. - Если как врач - я сама, -
и принялась раздеваться. - До пояса или совсем?
Антон смутился. Ирина ограничилась до пояса и улеглась на топчан:
- Ну, давайте-давайте, осматривайте.
Доктор подошел, явно сбитый с настроения, все же тронул - не удержал-
ся молочную железу. Тронул еще!
- А ну вставай!
- Что, осмотр окончен? - иронически осведомилась Ирина. - Можно
одеться?
- Нельзя! - почему-то вдруг заорал Антон Сергеевич. - Нельзя! - а сам
уже мыл руки в углу, над раковиной, на ходу накидывал белый халат. -
Так, - принялся безжалостно мять нежную полусферу. - Что-нибудь чувству-
ешь? Вот здесь! Здесь? Здесь? Ч-чертова провинция! Сейчас бы томограф!
Ну ничего. Главное, чтобы наверняка.
Ирина оцепенело следила, как он достает, вскрывает одноразовый шприц,
насаживает особую, страшную иглу, как, зафиксировав железными пальцами
едва заметную, с горошину, шишечку, вкалывает с размаху - Ирина не ойк-
нула даже, губку не прикусила: словно бесчувственная! - высасывает неч-
то, на что и смотреть неприятно: кровь, жидкость какую-то - Ирина и от-
вернулась, чтоб не смотреть.
- Рак? - спросила как бы невзначай и, не дождавшись ответа, добавила
с вызовом: - Ну и отлично!
- Куда уж лучше! - подтвердил Антон, проделывая с отвратительным со-
держимым шприца таинственные манипуляции.
- Интервью закончим? - принялась распутывать дрожащими пальцами про-
вода полураздетая девушка.
- У тебя есть любовник?
- А что?
- Хорошо бы попробовать интенсивную половую жизнь. А еще лучше - за-
беременеть.
- Уж не вы ль собираетесь помочь?
- Прекрати истерику!
- Истерику? - расхохоталась Ирина. - И перестаньте на меня орать!
- Ты, главное, не волнуйся! скорее всего, и не подтвердится.
- Еще как подтвердится, - шепнула Ирина.
- С чего ты взяла?! - Антон Сергеевич понял, что наговорил лишнего.
Ирина подставила ладошку под грудь, как бы взвесила:
- Отрзать? Ха! Так я вам и далась!
- Видывал я храбрых! - констатировал доктор. - А потом, когда поздно
- в ногах валяются.
- Успокойтесь. Я валяться не стану. А над первым вашим предложением
подумаю. Побрейтесь и ждите.
Антон машинально провел тылом ладони по и впрямь несколько колючей
щеке, а Ирина, наскоро натянув свитер, в охапку схватив лифчик, шубу,
шапку, магнитофон - вылетела из кабинета, из больничного здания, рвану-
ла, едва одолев напор хакаса, дверку "жигуленка", запустила мотор и взя-
ла с места так, что машину аж развернуло.
Погнала по улицам на бешеной - в контексте - скорости, тормозила с
заносом, вызывала походя предынфарктные состояния у встречных и попутных
водителей, проносилась то под кирпич, то под красный, пока вдруг - выр-
вало из рук баранку - не ударила машину задком об угол бетонного забора!
Спрятала в ладони лицо. Посидела, приходя в себя. Выбралась наружу -
осмотреть повреждения. Потрогала смятое крыло, непонятно зачем подобра-
ла, да тут же и бросила, пластмассовые осколки фонарика.
Вернулась за руль и уже спокойненько тронулась с места.
Театральная вахтерша кивнула Ирине как знакомой, и та пошла пыльными
закулисными коридорами-переходами, поднялась в звукобудочку. За пультом
сидел тощий пятидесятилетний бородач в подпоясанном свитере с кожаными
заплатами на локтях.
- А, Ириша! Привет. Заходи, - обернулся на мгновенье и снова уставил-
ся сквозь двойное звуконепроницаемое стекло в зал, на дальнем конце ко-
торого, на сцене, репетировали "Даму с камелиями".
Душераздирающую сцену Маргариты Готье с отцом сожителя прервал вско-
чивший на подмостки режиссер, стал объяснять, показывать.
- Музыку, Толя! - заорал вдруг истошно. - Дай этим бесчувственным ос-
лам музыку!
- Чувственный осел, - буркнул бородач и нажал на кнопку. В зал понес-
лась трогательная тема из "Травиаты". - Что с тобой? - глянул, наконец,
на Ирину внимательнее.
- Я, Толенька, уезжаю.
- Куда? когда?
- Насовсем.
- Стоп, стоп! - донесся голос со сцены. - Толя, дай сначала!
Толя включил перемотку, скрипки завизжали быстро и наоборот.
- Холодно здесь, - поежилась Ирина. - Ветер. На юг, на юг, на юг!
- А и правильно, - отозвался Толя, пустив скрипочки. - С твоими дан-
ными! Это мы прибываем сюда! на конечную. А тебе! Благословляю! - и сде-
лал соответствующий жест.
- Почему! на конечную?
- Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, - продемонстриро-
вал Толя себя. - Автор симфонии "Слово о полку Игореве". Помнишь, у Че-
хова? Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле.
Пришел козел, съел - и нет цветка.
Ирина встала, пошла. Но задержалась в дверях:
- Послушай, Толя. Анатолий Иванович!
Тот обернулся.
- Я тебе что, совсем не нравлюсь?
- Ты?
- Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть не
на шею вешалась.
- Ирочка, деточка!.. - состроил Анатолий Иванович мину уж-жасных
внутренних мучений. - Я старый больной человек. Неудачник. Живу в обща-
ге. Бегаю утром по крыше - чтобы аборигенки не смеялись. А сегодня, -
развел руками, - дует хакас.
- Я не жениться зову - в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты
в ответе за всех, кого приручил. Потому, наверное, и недоприручаешь.
Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?
- О-го! - выразил Толя восхищение. - Злая! И не подумал бы!
- Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе! Не так? И
самая девственная! Смешно?
- Толя, Толя! ты чего, оглох?! - неслось истеричное режиссерово из
зала. - Стоп! выруби!
Анатолий Иванович, буркнув под нос:
- Мейерхольд! - остановил скрипочки.
Режиссер снова полез на сцену: показывать. Покрикивал, помахивал ру-
ками!
- Так ты еще и девственница? - полуспросил-полуконстатировал Анатолий
Иванович. - Как интересно! Или это! метафорически?
- Фактически! - выкрикнула Ирина. - Тьфу! шут гороховый! - и побежала
вон.
Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.
- Опять? - спросила Ирина.
- Чо ты тут делала?
- А что, Васечка, нельзя?
- Он у меня допрыгается, твой ленинградец.
- Эх, был бы мой! Убьешь?
- А мне не страшно: я уже там побывал.
- Может, лучше меня убей?..
- Не-а. На тебе я женюсь.
- Точно знаешь?
- Точно.
- Ну и слава Богу.
- Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь - не го-
няй. Крылышко отрихтуем, а вот фонарь!
- А ты б, когда учил, меньше лапал, - я б, может, уже и могла! Ладно,
инструктор, садись! Садись за руль и вези куда хочешь!
- В смысле? - недопонял Васечка.
- В том самом, - вздохнула Ирина.
- Ну ты даешь!
- Ага, - кивнула и заняла пассажирское сиденье.
"Жигуленок" взвыл, вильнул задом, рванул за угол.
Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, от-
ражаясь от глади пруда у подножья таинственного замка.
- Уйди, Васечка. Мне надо одеться, - сказала, не открывая глаз, лежа-
щая на спине Ирина.
- Ты чо, не останешься?
Ирина чуть качнула головою.
- Чо ж я мать тогда отправлял?
Помолчали.
- Ладно, я терпеливый, понимаю, - татуированный Васечка встал, собрал
одежду, скрылся за ситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.
Ирина села на постели.
- Вот я и женщина, - выдохнула едва слышно. Отвернула лоскутное одея-
ло, посмотрела на расплывающееся по простыне кровавое пятнышко. - Фу,
гадость. - Помяла ладошкою грудь, ту самую, в которой Антон Сергеевич,
кажется, обнаружил опухоль.
Подружка Тамарка, одноклассница, девица прыщавая и вообще некрасивая,
работала на местной междугородной, в беленом толстостенном полупод-
вальчике старого, прошлого века еще, купеческого дома. Ирина подошла с
задворок, прильнула к стеклу, присев на корточки - тамаркина смена! - и
постучала.
Тамарка обернулась, узнала подругу, обрадовалась, отперла черный ход.
- Случилось чо?
- Заметно?
- Ничо не заметно.
- А чо спрашиваешь? - и Ирина повесила долгую паузу. - Ладно, Тамар-
ка, беги.
- Ага. Постой, а чо приходила?
- Завтра заскочу, завтра, - и Ирина исчезла.
Тамарка стояла, недоумевающая, встревоженная, а в зальчике бухало,
внушительно и невнятно:
- Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую
кабину.
Пока Ирина отпирала и открывала ворота, пес прыгал вокруг, пытаясь
лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.
- Хватит, Пиратка, хватит! Н вот, - порылась в кармане, бросила сига-
рету. - Наркоман!
Пират поймал лакомство на лету, отнес подальше, чтобы никто не отнял,
принялся лизать, жевать табак.
Ирина завела машину во двор, вошла в сени, едва не опрокинув фанерный
лист с замороженными пельменями, проломила ковшиком лед, глотнула воды.
В доме стоял храп и несло сивухой. Ирина брезгливо скосилась на ком-
натку, где спал зять. Сестра демонстративно не подняла головы от стопки
тетрадок.
- Полунощничаешь? - бросила Ирина как можно нейтральнее, проходя к
себе. - Твой опять нажрался?
- Сама-то где шляешься?
- Так, - пожала Ирина плечами и скрылась за дверью, повалилась, не
сняв пальто, на кровать, обернулась к стенке, на которой висел немецкий
трофейный гобелен: шестерка белых лошадей несет во весь опор карету -
роскошная дама в окошке - а шевалье а la д'Артаньян на вороном скакуне
пытается догнать!
В дверь постучали. Ирина вскочила, принялась раздеваться со всею воз-
можной беспечностью:
- Войди!
- Доктор твой приходил. Часа два дожидал.
Ирина внимательно глянула на сестру: знает - не знает, сказал доктор
- не сказал? Поняла: знает.
- Подтвердилось?
- Вот, - сестра достала из кармана лабораторное стеклышко.
- Убери, - заорала Ирина. - Не хочу видеть!
- Он тебя завтра с десяти ждет.
Ирина взглянула на две фотографии на большом, накрытом салфеткою ри-
шелье домодельном буфете: отца и матери: обе - в траурных рамках, перед
обеими - вазочки с искусственными гвоздиками.
- Алька! Сколько раз маме операцию делали? И сколько она прожила? Как
ее всю измучили, изуродовали. Рентген, химия! А толку? Сама рассказыва-
ла, что из их палаты ни одна дольше трех лет не протянула. Ни-од-на!
- Ей тогда больше сорока было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70