Олив
ье подумал, что навсегда погубил свою репутацию, ибо те, кто его использов
ал в своих целях, без колебаний свалят всю ответственность на него. Надо б
ыло любой ценой помешать приезду адвоката. Единственный выход Ц немедл
енное прекращение уголовного дела.
И тогда он сказал мне:
Ц Я не хочу, чтобы вы оставались хотя бы еще одну минуту в тюрьме; я сейчас
же подпишу постановление о прекращении дела.
Ц Прекращение дела! Ц воскликнул я. Ц И это после пяти месяцев содержа
ния под стражей! После того как меня вываляли в грязи и перед всем миром пр
едставили убийцей! Нет, мсье, оно должно быть передано в суд присяжных; нуж
ны судьи, ибо есть виновные и они должны понести наказание.
Ц Я понимаю ваше желание, но не могу передать дело в суд присяжных без об
винения. А в настоящее время такового не существует…
Едва я вернулся в тюрьму, как увидел сияющего жандарма.
Ц Вы свободны, господин де Монфрейд, и я очень рад этому, Ц сказал он.
Ц Благодарю. Но не прогневайтесь: я остаюсь здесь до вечера. У меня разыг
ралась сильнейшая мигрень, и я мечтаю лишь о покое.
Этот добрый малый даже не нашелся что сказать от изумления: впервые закл
юченный отказывался покидать тюрьму. И ему пришлось оставить все двери о
ткрытыми, чтобы продемонстрировать, что я действительно освобожден.
XVII
Утром я первым делом отправился к Мюллеру, чтобы поблагодарить его за пр
оявленную смелость, так как он не перестал снабжать меня едой, когда я поп
ал в тюрьму. На террасе его гостиницы я был окружен толпой, состоявшей из т
ех, кто раньше публично отрекся от меня. Эти люди были попросту невыносим
ы, но я не мог плюнуть в лицо всему городу. Я ограничился тем, что ответил на
изъявления дружеских чувств ко мне вежливой иронией, однако я уверен, чт
о они не уловили в моем тоне презрения.
Для туземцев же это был настоящий праздник; мое освобождение было воспри
нято как очередное чудо, оно означало постыдное поражение для губернато
ра, могущество которого разбилось вдребезги о незыблемость моего носиб
а.
Абди, также освобожденный накануне, рассказывал в туземном квартале, что
я обладаю способностью проходить сквозь стены и становиться невидимым.
Наши переговоры в уборной превратились в сказку на манер «Шахерезады»; я
будто бы явился ему в камере этаким бесплотным духом, и мои наставления п
ридали ему сил, поэтому он выдержал пытки, которым его подвергали судьи.
На борту «Альтаира» забили жирного теленка, и я всю ночь слушал рассказы
о невероятных обысках, которые проводились с размахом сбившейся с ног по
лицией, дабы поразить воображение общественности. После тщетных поиско
в на Маскали полицейские явились в Обок и обнаружили там таинственную ла
бораторию, где я изготовлял якобы кокаин.
По этому случаю один араб, собиравшийся вскопать свою землю, пустил слух,
что будто бы ночью кто-то видел, как я зарывал там свои ящики. Полиция сраз
у же велела прочесать упомянутое место, и в течение недели бригада из два
дцати пяти кули перекапывала этот участок, углубляясь в землю на один ме
тр. Позднее там был разбит самый красивый сад в Обоке.
На следующее утро я сел на поезд, отправлявшийся в Дыре-Дауа. Джибути стал
для меня невыносим. По мере того как я удалялся от города, все мои огорчен
ия рассеивались, уступая место радости, которую я испытывал, вновь созер
цая эти дружелюбные джунгли, встречавшие меня прохладой зеленеющей зем
ли. Теплый ветер приносил запахи мимоз, а иногда и запах хищных животных, с
тоящих по утрам в тени оврагов. Все это было родным для меня, и мной овладе
л оптимизм человека, излечившегося от опасной болезни. Словно ребенок, о
н открывает мир заново, восхищаясь теми его красотами, которых не замеча
л раньше. Испытывая безграничную благодарность к вновь обретенной жизн
и, он возносится над ненавистью и злобой.
В таком настроении я прибыл в Дыре-Дауа на исходе дня.
Когда поезд остановился, в толпе зевак, обычно заполняющих перрон, я увид
ел многих своих друзей. Они махали платочками и протягивали руки к двери
вагона. Этот неожиданный пышный прием окончательно рассеял облачка сом
нений и превратил меня в легендарного героя, одержавшего победу над враг
ом в тяжелой борьбе.
Толпе свойственны эти внезапные перемены. Она вдруг отворачивается от т
ех, кто использовал ее в качестве своего орудия; этим, очевидно, объясняет
ся трагический конец многих политических деятелей, возглавивших револ
юцию.
Я заметил Армгарт, которая благодаря своему росту возвышалась над любоп
ытными. Ее лицо светилось радостью, и я понял, сколь дорогим существом она
была для меня, несмотря ни на что.
Нравственное потрясение, едва не разрушившее здание семейной жизни, поз
волило нам ощутить ценность нашего союза и всего того, что раньше мы восп
ринимали как должное.
Увидел я и Марселя Корна, который превосходно играл свою роль, изображая
волнение и проливая слезы радости. Он бросился ко мне на шею и прерывисты
м голосом залепетал:
Ц Наконец-то… вы… Мой дорогой Анри… Самый прекрасный день в моей жизни…
Я тоже обнял его, хотя и, признаться, с большой неохотой; но зачем возвраща
ться в это ужасное прошлое! Я простил всех сразу. Жермена среди встречавш
их не было. Моя жена догадалась, кого ищут мои глаза, и объяснила, что он уех
ал утром в Аваш.
После искренних выражений радости со стороны моего туземного персонал
а я вошел в дом. Мы остались с Армгарт наедине, и я рассказал ей о подробнос
тях окончания дела. Когда людям есть что сказать друг другу, найти нужные
слова очень трудно и не знаешь с чего начать. Воспоминания роятся в голов
е, и ты выуживаешь их из своей памяти наугад.
Наконец, когда улеглись первые волнения, последовали беспорядочные воп
росы и ответы, хотя каждый из нас пытался направить их в определенное рус
ло, чтобы подойти к предмету своих тайных сомнений, боясь в то же время усл
ышать мучительные для себя признания. Моей жене хотелось бы узнать, дога
дывался ли я о ее колебаниях, прежде чем исповедаться мне, как того требов
ала ее совесть; если я ни о чем не подозревал, тогда зачем признаваться в с
обственной слабости? Разве я не перенес уже достаточно страданий? Не луч
ше ли оставить угрызения совести при себе, вместо того чтобы выкладывать
все, что накопилось на сердце, рискуя меня огорчить.
Мне следовало бы это понять и сделать вид, что я ни о чем не знаю, но тайный я
д, столь искусно дозированный Марселем Корном, отравлял меня и не давал п
окоя. Возможно, дело было еще и в моей дурной натуре, натуре, впрочем, вполн
е человеческой, которую я не смог преодолеть в данных обстоятельствах. Я
поддался недостойному желанию взять реванш, а кроме того, уступил глупом
у самолюбию, считая важным продемонстрировать Армгарт свою проницател
ьность.
Я оправдывал свой поступок необходимостью выяснить, были ли справедлив
ы намеки Корна. Я сделал вид, что никогда не сомневался в преданности Армг
арт и таким образом нанес ей удар в самое больное место.
Ц Если бы я не был уверен в твоей преданности, Ц сказал я, Ц если бы я под
озревал, что ты осуждаешь меня или хотя бы сомневаешься в моей невиновно
сти, я покончил бы с собой. Именно уверенность в том, что даже подле эшафот
а ты будешь рядом со мной и что я увижу в твоих глазах любовь и веру, спасла
меня от гибели.
Говоря это, я почувствовал, что мои слова привели жену в смятение. Несчаст
ная Армгарт не могла вынести моего взгляда, она опустила голову, и ее губы
задрожали, словно она пыталась сдержать подступающие рыдания. Я взял ее
руку в свою ладонь, раскаиваясь в том, что причинил ей боль. Наконец она по
дняла голову, и мне показалось, что ее лицо вдруг как-то постарело, и я проч
ел в нем отчаяние.
Ц Прости меня, Анри… Я не заслуживаю твоего доверия. Я сомневалась, мне б
ыло страшно, я поступила подло…
Не из-за себя, нет, но из-за наших детей. Если бы ты знал, что мне говорили о т
ебе! Все причиняли мне страдания, и лучшие друзья были самыми жестокими, п
отому что они все поверили в эту чудовищную клевету.
Ц Да, я знаю. Сомнения этих людей мне понятны. Но ты… Значит, ты меня осужда
ла?
Ц Нет, Анри, я не осуждала. Любовь не судья. Я не могла поверить в то, о чем го
ворили люди так уверенно, но я считала своим долгом защитить будущее дет
ей…
Ц Значит, больше мать, чем жена?.. Было время, помнишь, когда в других обсто
ятельствах ты призналась мне, что чувствуешь себя больше женой, чем мате
рью…
Я так и не закончил свою мысль. Сейчас было ни к чему высказывать упреки. А
впрочем, имел ли я право требовать от нее полного самоотречения? Как мог я
сердиться на жену за то, что она любит меня чуть меньше, ведь я был не в сост
оянии дать ей ничего, кроме нежности? Я принимал это горение как должное, н
е заботясь о том, чтобы поддерживать огонь, и не думая о пепле, который пот
ом останется…
Армгарт все принесла в жертву, многим рисковала, на многое решилась, чтоб
ы не препятствовать моему развитию, которое определялось исключительн
о устремлениями моей личности; все, что способствовало расцвету моих тал
антов, заявляло о себе с такой непреложностью, что совесть и разум были зд
есь бессильны. И потому она могла сказать мне тогда, что чувствует себя бо
льше женой, чем матерью. Но сегодня не было ничего удивительного в том, что
личность Армгарт, развивавшаяся отдельно от меня в одиночестве, на кото
рое я ее обрекал, претерпела изменения и оказалась восприимчивой к понят
иям буржуазной респектабельности и ложным ценностям. Она уже не могла вс
ецело принести себя в жертву во имя того, что перестало ее удовлетворять
в полной мере. И она искала оправдание своим поступкам, говоря, что ощущае
т себя больше матерью, чем женой.
По молчанию, которое наступило после моих слов, я понял, что Армгарт угада
ла мои мысли; но она не желала лгать только ради того, чтобы меня переубеди
ть.
Мы долго смотрели друг на друга, и в эти минуты взаимного проникновения н
аших душ между нами возникал новый союз, своего рода договор, который отн
ыне будет управлять нашими отношениями, сообразуясь с возможностями и т
ребованиями взаимных чувств, еще оставшихся у нас в сердце после тяжелог
о испытания.
Здание могло простоять еще долго; мы снесли шаткие пристройки сентимент
альностей и страстей, ибо уже ничего больше их не поддерживало. Ансамбль
стал менее прекрасным, но зато гораздо более прочным.
XVIII
Вечером, в день моего приезда, пришел, как обычно, Жермен. Известие о прекр
ащении уголовного дела не столько удивило его, сколько повергло в замеша
тельство, ведь он так ужасно ошибся. Начиная с того дня, когда он дал себя у
бедить в моей виновности, все его поведение определялось горьким сознан
ием обмана, жертвой которого он стал. Он не мог мне простить, что я, его друг
, утаил от него свои «преступления». Жермен мечтал стать моим конфиденто
м: может быть, он перестал бы тогда меня уважать, но не отказал бы в своей др
ужбе. Вот почему, узнав о моем освобождении, Жермен обрадовался этому, как
своей личной победе. Он вдруг избавился от чувства неловкости, которое и
спытывал, потому что в свое время с уважением отнесся к человеку, на повер
ку оказавшемуся заурядным разбойником. Он думал, что дружба умерла навек
и, но вдруг она возродилась, и он заключил меня в свои объятия и расцеловал
в искреннем порыве чувств. Я ощутил это и не отстранился от его объятий, н
есмотря на то, что приготовился выложить ему все, что накипело у меня на ду
ше после письма Тейяра. Но моя решимость потонула в эгоистическом удовол
ьствии, которое я получал, вновь обретая друга.
Однако Жермену было не совсем уютно. Не зная, что я догадываюсь о причинах
его смущения, он решил оправдаться в собственных глазах и отважился на к
освенные признания:
Ц В какой-то момент я, кажется, засомневался в вас, когда услышал утвержд
ения прокурора. Признаюсь, разумом я вас осуждал, но сердце отказывалось
в это поверить. Я ругал себя за слабость и, желая ее побороть, пытался загл
ушить свои чувства… Я хотел спасти ваших детей и вашу жену, поступая так, к
ак поступил бы любой порядочный человек в отношении семьи своего умерше
го друга, а ведь я действительно втайне оплакивал вас и даже желал, чтобы с
мерть стерла этот позор с вашего имени. Мысль, что вас могут обвинить в гну
сных преступлениях, была для меня непереносима…
Ц Да, я благодарен вам, Жермен, за наркотики, позволяющие без мучений отп
равиться к праотцам.
Ц Это Марсель попросил их у меня для вас, и желание покончить самоубийст
вом показалось мне тогда доказательством вашей вины… Вы не можете вообр
азить, как я мучился по ночам, послав вам этот яд, и благодаря тому, что я пер
ежил тогда, я понял, насколько люблю вас.
Ц Спасибо за это признание, и раз уж мы перешли к откровенному разговору
, я должен сказать вам, что ваше отступничество причинило мне острую боль.
Конечно, яд, переданный вами через Марселя, мог пригодиться, если бы помощ
ь не подоспела вовремя. Но я хочу поговорить о том письме, которое Тейяр пе
реслал мне без всяких комментариев; вероятно, он это сделал для того, чтоб
ы я убедился, с каким доверием он относится ко мне и насколько оно непокол
ебимо… Предъявленное им свидетельство дружбы восполнило недостаток по
ддержки с вашей стороны, и с той минуты мне захотелось жить ради этого еди
нственного друга, вопреки всему… вопреки всем. Вот, прочтите, что он мне на
писал.
Жермен ужасно побледнел, но он не был трусом.
Ц Я бы предпочел, чтобы вы об этом никогда не узнали, Ц сказал он. Ц Но, мо
жет быть, так лучше. Теперь все встало на свои места, и я принимаю упрек, кот
орого заслужил, и жду прощения.
Ц Нет никаких упреков, мой друг, а значит, и нечего прощать; это было по-че
ловечески очень понятно… Я люблю вас таким, какой вы есть.
Наступило примирение, и Жермен, быть может, еще выше поднялся в моих глаза
х, ибо, несмотря на то зло, которое он причинил или мог причинить мне, он не з
атаил обиды.
Так распознаешь истинное раскаяние, одно из наиболее редких чувств, пожа
луй, самое замечательное, самое возвышенное, ибо оно делает человека дос
тойным того, чтобы приблизиться к Богу.
Что касается Марселя Корна, то я опять обманулся. Поведение Марселя, кото
рое, как он заявлял, внушала ему любовь ко мне, я объяснял глупостью и неоп
ытностью молодого человека.
Моя жена, хотя она и не догадывалась о самых подлых его измышлениях, счита
ла его опасным тартюфом, но я, зная, что Армгарт часто бывает подвержена не
поддающимся разумному объяснению фобиям, не уступил ее желанию прогнат
ь Марселя с нашего завода.
Он проявлял усердие в работе, а технические познания, которые Марсель пр
иобрел, превращали его в незаменимого сотрудника. Армгарт согласилась, х
отя, по правде сказать, и неохотно с этими не очень убедительными доводам
и, чтобы не лишать себя возможности наведываться в Нейи, ибо это было бы не
возможно без присутствия там технического директора Корна. Что касаетс
я меня, то я был убежден в его преданности и считал Марселя слишком недале
ким, чтобы он мог представлять серьезную опасность.
Таким образом, одержав победу над грозными врагами, с трудом избежав поз
ора и смерти, я заронил в свою новую жизнь семена ее будущего крушения; мож
ет быть, это произошло не без умысла: я должен был узнать, что бывают чудов
ища более отвратительные, чем висельник Жозеф Эйбу. Они неподвластны при
говорам, выносимым людской справедливостью, но правосудие Бога неумоли
мо. Смерть не в состоянии искупить их преступлений. Они должны жить, чтобы
пройти свою судьбу до самого конца, и в этом заключена тайна будущего.
Но это уже другая история, о которой я расскажу читателю, если Бог продлит
мои дни…
Жестокие испытания вскоре дали о себе знать; я почувствовал невероятную
моральную усталость. Слишком много было разочарований, отчаянной борьб
ы за жизнь, отвращения Ц и это меня измучило; человечество казалось мне в
раждебным и опасным, потому что было слепым и глупым. Оно внушало мне ужас.
Однако я не был мизантропом, я не испытывал ни ненависти, ни злобы по отнош
ению к отдельному человеку. Он мог вызвать у меня интерес и стать моим дру
гом, но я задыхался в тесноте толпы, в ее атмосфере, словно в облаках пыли, п
однятых зловонным стадом.
Я отправился в Аруэ, мечтая об уединении в тихом саду, созданном с такой лю
бовью, где каждая вещь была отражением меня самого. Я находил там продолж
ение своей личности, печать которой лежала на всем и сохранялась, подобн
о традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
ье подумал, что навсегда погубил свою репутацию, ибо те, кто его использов
ал в своих целях, без колебаний свалят всю ответственность на него. Надо б
ыло любой ценой помешать приезду адвоката. Единственный выход Ц немедл
енное прекращение уголовного дела.
И тогда он сказал мне:
Ц Я не хочу, чтобы вы оставались хотя бы еще одну минуту в тюрьме; я сейчас
же подпишу постановление о прекращении дела.
Ц Прекращение дела! Ц воскликнул я. Ц И это после пяти месяцев содержа
ния под стражей! После того как меня вываляли в грязи и перед всем миром пр
едставили убийцей! Нет, мсье, оно должно быть передано в суд присяжных; нуж
ны судьи, ибо есть виновные и они должны понести наказание.
Ц Я понимаю ваше желание, но не могу передать дело в суд присяжных без об
винения. А в настоящее время такового не существует…
Едва я вернулся в тюрьму, как увидел сияющего жандарма.
Ц Вы свободны, господин де Монфрейд, и я очень рад этому, Ц сказал он.
Ц Благодарю. Но не прогневайтесь: я остаюсь здесь до вечера. У меня разыг
ралась сильнейшая мигрень, и я мечтаю лишь о покое.
Этот добрый малый даже не нашелся что сказать от изумления: впервые закл
юченный отказывался покидать тюрьму. И ему пришлось оставить все двери о
ткрытыми, чтобы продемонстрировать, что я действительно освобожден.
XVII
Утром я первым делом отправился к Мюллеру, чтобы поблагодарить его за пр
оявленную смелость, так как он не перестал снабжать меня едой, когда я поп
ал в тюрьму. На террасе его гостиницы я был окружен толпой, состоявшей из т
ех, кто раньше публично отрекся от меня. Эти люди были попросту невыносим
ы, но я не мог плюнуть в лицо всему городу. Я ограничился тем, что ответил на
изъявления дружеских чувств ко мне вежливой иронией, однако я уверен, чт
о они не уловили в моем тоне презрения.
Для туземцев же это был настоящий праздник; мое освобождение было воспри
нято как очередное чудо, оно означало постыдное поражение для губернато
ра, могущество которого разбилось вдребезги о незыблемость моего носиб
а.
Абди, также освобожденный накануне, рассказывал в туземном квартале, что
я обладаю способностью проходить сквозь стены и становиться невидимым.
Наши переговоры в уборной превратились в сказку на манер «Шахерезады»; я
будто бы явился ему в камере этаким бесплотным духом, и мои наставления п
ридали ему сил, поэтому он выдержал пытки, которым его подвергали судьи.
На борту «Альтаира» забили жирного теленка, и я всю ночь слушал рассказы
о невероятных обысках, которые проводились с размахом сбившейся с ног по
лицией, дабы поразить воображение общественности. После тщетных поиско
в на Маскали полицейские явились в Обок и обнаружили там таинственную ла
бораторию, где я изготовлял якобы кокаин.
По этому случаю один араб, собиравшийся вскопать свою землю, пустил слух,
что будто бы ночью кто-то видел, как я зарывал там свои ящики. Полиция сраз
у же велела прочесать упомянутое место, и в течение недели бригада из два
дцати пяти кули перекапывала этот участок, углубляясь в землю на один ме
тр. Позднее там был разбит самый красивый сад в Обоке.
На следующее утро я сел на поезд, отправлявшийся в Дыре-Дауа. Джибути стал
для меня невыносим. По мере того как я удалялся от города, все мои огорчен
ия рассеивались, уступая место радости, которую я испытывал, вновь созер
цая эти дружелюбные джунгли, встречавшие меня прохладой зеленеющей зем
ли. Теплый ветер приносил запахи мимоз, а иногда и запах хищных животных, с
тоящих по утрам в тени оврагов. Все это было родным для меня, и мной овладе
л оптимизм человека, излечившегося от опасной болезни. Словно ребенок, о
н открывает мир заново, восхищаясь теми его красотами, которых не замеча
л раньше. Испытывая безграничную благодарность к вновь обретенной жизн
и, он возносится над ненавистью и злобой.
В таком настроении я прибыл в Дыре-Дауа на исходе дня.
Когда поезд остановился, в толпе зевак, обычно заполняющих перрон, я увид
ел многих своих друзей. Они махали платочками и протягивали руки к двери
вагона. Этот неожиданный пышный прием окончательно рассеял облачка сом
нений и превратил меня в легендарного героя, одержавшего победу над враг
ом в тяжелой борьбе.
Толпе свойственны эти внезапные перемены. Она вдруг отворачивается от т
ех, кто использовал ее в качестве своего орудия; этим, очевидно, объясняет
ся трагический конец многих политических деятелей, возглавивших револ
юцию.
Я заметил Армгарт, которая благодаря своему росту возвышалась над любоп
ытными. Ее лицо светилось радостью, и я понял, сколь дорогим существом она
была для меня, несмотря ни на что.
Нравственное потрясение, едва не разрушившее здание семейной жизни, поз
волило нам ощутить ценность нашего союза и всего того, что раньше мы восп
ринимали как должное.
Увидел я и Марселя Корна, который превосходно играл свою роль, изображая
волнение и проливая слезы радости. Он бросился ко мне на шею и прерывисты
м голосом залепетал:
Ц Наконец-то… вы… Мой дорогой Анри… Самый прекрасный день в моей жизни…
Я тоже обнял его, хотя и, признаться, с большой неохотой; но зачем возвраща
ться в это ужасное прошлое! Я простил всех сразу. Жермена среди встречавш
их не было. Моя жена догадалась, кого ищут мои глаза, и объяснила, что он уех
ал утром в Аваш.
После искренних выражений радости со стороны моего туземного персонал
а я вошел в дом. Мы остались с Армгарт наедине, и я рассказал ей о подробнос
тях окончания дела. Когда людям есть что сказать друг другу, найти нужные
слова очень трудно и не знаешь с чего начать. Воспоминания роятся в голов
е, и ты выуживаешь их из своей памяти наугад.
Наконец, когда улеглись первые волнения, последовали беспорядочные воп
росы и ответы, хотя каждый из нас пытался направить их в определенное рус
ло, чтобы подойти к предмету своих тайных сомнений, боясь в то же время усл
ышать мучительные для себя признания. Моей жене хотелось бы узнать, дога
дывался ли я о ее колебаниях, прежде чем исповедаться мне, как того требов
ала ее совесть; если я ни о чем не подозревал, тогда зачем признаваться в с
обственной слабости? Разве я не перенес уже достаточно страданий? Не луч
ше ли оставить угрызения совести при себе, вместо того чтобы выкладывать
все, что накопилось на сердце, рискуя меня огорчить.
Мне следовало бы это понять и сделать вид, что я ни о чем не знаю, но тайный я
д, столь искусно дозированный Марселем Корном, отравлял меня и не давал п
окоя. Возможно, дело было еще и в моей дурной натуре, натуре, впрочем, вполн
е человеческой, которую я не смог преодолеть в данных обстоятельствах. Я
поддался недостойному желанию взять реванш, а кроме того, уступил глупом
у самолюбию, считая важным продемонстрировать Армгарт свою проницател
ьность.
Я оправдывал свой поступок необходимостью выяснить, были ли справедлив
ы намеки Корна. Я сделал вид, что никогда не сомневался в преданности Армг
арт и таким образом нанес ей удар в самое больное место.
Ц Если бы я не был уверен в твоей преданности, Ц сказал я, Ц если бы я под
озревал, что ты осуждаешь меня или хотя бы сомневаешься в моей невиновно
сти, я покончил бы с собой. Именно уверенность в том, что даже подле эшафот
а ты будешь рядом со мной и что я увижу в твоих глазах любовь и веру, спасла
меня от гибели.
Говоря это, я почувствовал, что мои слова привели жену в смятение. Несчаст
ная Армгарт не могла вынести моего взгляда, она опустила голову, и ее губы
задрожали, словно она пыталась сдержать подступающие рыдания. Я взял ее
руку в свою ладонь, раскаиваясь в том, что причинил ей боль. Наконец она по
дняла голову, и мне показалось, что ее лицо вдруг как-то постарело, и я проч
ел в нем отчаяние.
Ц Прости меня, Анри… Я не заслуживаю твоего доверия. Я сомневалась, мне б
ыло страшно, я поступила подло…
Не из-за себя, нет, но из-за наших детей. Если бы ты знал, что мне говорили о т
ебе! Все причиняли мне страдания, и лучшие друзья были самыми жестокими, п
отому что они все поверили в эту чудовищную клевету.
Ц Да, я знаю. Сомнения этих людей мне понятны. Но ты… Значит, ты меня осужда
ла?
Ц Нет, Анри, я не осуждала. Любовь не судья. Я не могла поверить в то, о чем го
ворили люди так уверенно, но я считала своим долгом защитить будущее дет
ей…
Ц Значит, больше мать, чем жена?.. Было время, помнишь, когда в других обсто
ятельствах ты призналась мне, что чувствуешь себя больше женой, чем мате
рью…
Я так и не закончил свою мысль. Сейчас было ни к чему высказывать упреки. А
впрочем, имел ли я право требовать от нее полного самоотречения? Как мог я
сердиться на жену за то, что она любит меня чуть меньше, ведь я был не в сост
оянии дать ей ничего, кроме нежности? Я принимал это горение как должное, н
е заботясь о том, чтобы поддерживать огонь, и не думая о пепле, который пот
ом останется…
Армгарт все принесла в жертву, многим рисковала, на многое решилась, чтоб
ы не препятствовать моему развитию, которое определялось исключительн
о устремлениями моей личности; все, что способствовало расцвету моих тал
антов, заявляло о себе с такой непреложностью, что совесть и разум были зд
есь бессильны. И потому она могла сказать мне тогда, что чувствует себя бо
льше женой, чем матерью. Но сегодня не было ничего удивительного в том, что
личность Армгарт, развивавшаяся отдельно от меня в одиночестве, на кото
рое я ее обрекал, претерпела изменения и оказалась восприимчивой к понят
иям буржуазной респектабельности и ложным ценностям. Она уже не могла вс
ецело принести себя в жертву во имя того, что перестало ее удовлетворять
в полной мере. И она искала оправдание своим поступкам, говоря, что ощущае
т себя больше матерью, чем женой.
По молчанию, которое наступило после моих слов, я понял, что Армгарт угада
ла мои мысли; но она не желала лгать только ради того, чтобы меня переубеди
ть.
Мы долго смотрели друг на друга, и в эти минуты взаимного проникновения н
аших душ между нами возникал новый союз, своего рода договор, который отн
ыне будет управлять нашими отношениями, сообразуясь с возможностями и т
ребованиями взаимных чувств, еще оставшихся у нас в сердце после тяжелог
о испытания.
Здание могло простоять еще долго; мы снесли шаткие пристройки сентимент
альностей и страстей, ибо уже ничего больше их не поддерживало. Ансамбль
стал менее прекрасным, но зато гораздо более прочным.
XVIII
Вечером, в день моего приезда, пришел, как обычно, Жермен. Известие о прекр
ащении уголовного дела не столько удивило его, сколько повергло в замеша
тельство, ведь он так ужасно ошибся. Начиная с того дня, когда он дал себя у
бедить в моей виновности, все его поведение определялось горьким сознан
ием обмана, жертвой которого он стал. Он не мог мне простить, что я, его друг
, утаил от него свои «преступления». Жермен мечтал стать моим конфиденто
м: может быть, он перестал бы тогда меня уважать, но не отказал бы в своей др
ужбе. Вот почему, узнав о моем освобождении, Жермен обрадовался этому, как
своей личной победе. Он вдруг избавился от чувства неловкости, которое и
спытывал, потому что в свое время с уважением отнесся к человеку, на повер
ку оказавшемуся заурядным разбойником. Он думал, что дружба умерла навек
и, но вдруг она возродилась, и он заключил меня в свои объятия и расцеловал
в искреннем порыве чувств. Я ощутил это и не отстранился от его объятий, н
есмотря на то, что приготовился выложить ему все, что накипело у меня на ду
ше после письма Тейяра. Но моя решимость потонула в эгоистическом удовол
ьствии, которое я получал, вновь обретая друга.
Однако Жермену было не совсем уютно. Не зная, что я догадываюсь о причинах
его смущения, он решил оправдаться в собственных глазах и отважился на к
освенные признания:
Ц В какой-то момент я, кажется, засомневался в вас, когда услышал утвержд
ения прокурора. Признаюсь, разумом я вас осуждал, но сердце отказывалось
в это поверить. Я ругал себя за слабость и, желая ее побороть, пытался загл
ушить свои чувства… Я хотел спасти ваших детей и вашу жену, поступая так, к
ак поступил бы любой порядочный человек в отношении семьи своего умерше
го друга, а ведь я действительно втайне оплакивал вас и даже желал, чтобы с
мерть стерла этот позор с вашего имени. Мысль, что вас могут обвинить в гну
сных преступлениях, была для меня непереносима…
Ц Да, я благодарен вам, Жермен, за наркотики, позволяющие без мучений отп
равиться к праотцам.
Ц Это Марсель попросил их у меня для вас, и желание покончить самоубийст
вом показалось мне тогда доказательством вашей вины… Вы не можете вообр
азить, как я мучился по ночам, послав вам этот яд, и благодаря тому, что я пер
ежил тогда, я понял, насколько люблю вас.
Ц Спасибо за это признание, и раз уж мы перешли к откровенному разговору
, я должен сказать вам, что ваше отступничество причинило мне острую боль.
Конечно, яд, переданный вами через Марселя, мог пригодиться, если бы помощ
ь не подоспела вовремя. Но я хочу поговорить о том письме, которое Тейяр пе
реслал мне без всяких комментариев; вероятно, он это сделал для того, чтоб
ы я убедился, с каким доверием он относится ко мне и насколько оно непокол
ебимо… Предъявленное им свидетельство дружбы восполнило недостаток по
ддержки с вашей стороны, и с той минуты мне захотелось жить ради этого еди
нственного друга, вопреки всему… вопреки всем. Вот, прочтите, что он мне на
писал.
Жермен ужасно побледнел, но он не был трусом.
Ц Я бы предпочел, чтобы вы об этом никогда не узнали, Ц сказал он. Ц Но, мо
жет быть, так лучше. Теперь все встало на свои места, и я принимаю упрек, кот
орого заслужил, и жду прощения.
Ц Нет никаких упреков, мой друг, а значит, и нечего прощать; это было по-че
ловечески очень понятно… Я люблю вас таким, какой вы есть.
Наступило примирение, и Жермен, быть может, еще выше поднялся в моих глаза
х, ибо, несмотря на то зло, которое он причинил или мог причинить мне, он не з
атаил обиды.
Так распознаешь истинное раскаяние, одно из наиболее редких чувств, пожа
луй, самое замечательное, самое возвышенное, ибо оно делает человека дос
тойным того, чтобы приблизиться к Богу.
Что касается Марселя Корна, то я опять обманулся. Поведение Марселя, кото
рое, как он заявлял, внушала ему любовь ко мне, я объяснял глупостью и неоп
ытностью молодого человека.
Моя жена, хотя она и не догадывалась о самых подлых его измышлениях, счита
ла его опасным тартюфом, но я, зная, что Армгарт часто бывает подвержена не
поддающимся разумному объяснению фобиям, не уступил ее желанию прогнат
ь Марселя с нашего завода.
Он проявлял усердие в работе, а технические познания, которые Марсель пр
иобрел, превращали его в незаменимого сотрудника. Армгарт согласилась, х
отя, по правде сказать, и неохотно с этими не очень убедительными доводам
и, чтобы не лишать себя возможности наведываться в Нейи, ибо это было бы не
возможно без присутствия там технического директора Корна. Что касаетс
я меня, то я был убежден в его преданности и считал Марселя слишком недале
ким, чтобы он мог представлять серьезную опасность.
Таким образом, одержав победу над грозными врагами, с трудом избежав поз
ора и смерти, я заронил в свою новую жизнь семена ее будущего крушения; мож
ет быть, это произошло не без умысла: я должен был узнать, что бывают чудов
ища более отвратительные, чем висельник Жозеф Эйбу. Они неподвластны при
говорам, выносимым людской справедливостью, но правосудие Бога неумоли
мо. Смерть не в состоянии искупить их преступлений. Они должны жить, чтобы
пройти свою судьбу до самого конца, и в этом заключена тайна будущего.
Но это уже другая история, о которой я расскажу читателю, если Бог продлит
мои дни…
Жестокие испытания вскоре дали о себе знать; я почувствовал невероятную
моральную усталость. Слишком много было разочарований, отчаянной борьб
ы за жизнь, отвращения Ц и это меня измучило; человечество казалось мне в
раждебным и опасным, потому что было слепым и глупым. Оно внушало мне ужас.
Однако я не был мизантропом, я не испытывал ни ненависти, ни злобы по отнош
ению к отдельному человеку. Он мог вызвать у меня интерес и стать моим дру
гом, но я задыхался в тесноте толпы, в ее атмосфере, словно в облаках пыли, п
однятых зловонным стадом.
Я отправился в Аруэ, мечтая об уединении в тихом саду, созданном с такой лю
бовью, где каждая вещь была отражением меня самого. Я находил там продолж
ение своей личности, печать которой лежала на всем и сохранялась, подобн
о традиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23