Ц Армгарт полна энергии и бодрости духа; никто бы и не догадался о ее пер
еживаниях Ц такие спокойствие и невозмутимость она противопоставляет
сочувствующему виду лицемеров. Она даже старается принимать гостей, и в
ечера бывают очень веселые… Кстати, каждый день заходит Жермен, и он дела
ет все, чтобы отвлечь ее от мрачных мыслей. Вы, конечно, знаете, что ваших де
тей крестили?
Ц Крестили? Но они давно крещеные! Что ты хочешь сказать?
Он смутился, словно сболтнул лишнее:
Ц Боже мой! Я, наверное, напрасно об этом говорю, но вы знаете, как я вас люб
лю, и я поневоле страдаю от некоторых вещей, которые, конечно, мне только п
омерещились… Я не могу сказать, что вашим доверием злоупотребляют, это н
е то слово, но у меня такое чувство, будто вам, возможно, не отвечают довери
ем и преданностью в той мере, в какой вы расточаете их тем, кто…
Ц Ну, говори, куда ты клонишь со всеми этими увертками по поводу крещения
?
Ц Что ж, я скажу; пусть я рассержу вас, но мне надо облегчить душу. Армгарт
крестила детей в миссии, чтобы их крестным отцом стал Жермен. Точнее, он-т
о и внушил ей эту мысль, сказав, что таким образом сможет заменить им отца…

Ц Черт! Они так уверены в моей смерти?
Ц О, нет! Но если дело обернется плохо и встанет вопрос о разводе…
Ц Ты возводишь чудовищную клевету, несчастный! Отдаешь ли ты отчет в том
, сколь серьезны твои заявления?
Ц Я знал, что вы на меня рассердитесь. Нет, у меня нет уверенности, нет ника
ких вещественных доказательств; это лишь впечатления… Когда дело касае
тся вас, понимаете, я готов на все…
Ц Ладно, оставь эти домыслы! Только твоя молодость, а также твоя неспособ
ность понять характер Армгарт могут служить им оправданием. Она часто бы
вала резкой с тобой, возможно, это было несправедливо, и ты невольно затаи
л обиду.
Ц Не думайте так, Анри. Я искренне люблю Армгарт. Я восхищаюсь ее прямото
й и нравственной чистотой. Именно из-за столь почтительного к ней отноше
ния мысль о том, что она может оставить вас в беде, причиняет мне такие стр
адания. Это было бы ужасно!..
Подобные намеки всегда оставляют в душе рану; она кажется легкой, но вско
ре обостряется, зараженная скрытым ядом, тем коварным ядом лжи, который, н
езависимо от вашей воли, проникает вглубь и постепенно достигает сердца.

В письме я спрашивал у Армгарт, почему наши дети, которых она когда-то хот
ела видеть протестантами, только что приняли католичество?
Ее ответ облегчил мою душу; она говорила о своих дружеских чувствах к Жер
мену в таких четких выражениях, что я понял: он не более чем друг для нее. Чу
вствуя безысходность, томясь от одиночества среди недоброжелательных
людей, злорадствовавших над ее горем, Армгарт находила поддержку в искре
нней дружбе, которая спасала ее от отчаяния.
Впрочем, в тот же вечер я получил другое письмо, доставленное уже подполь
но, в нем она объясняла внешнюю холодность письма, посланного раньше, тем,
что оно должно было пройти цензуру канцелярии суда. Она говорила, что про
курор Оливье терроризирует всех, угрожая арестовать любого, кто посмеет
положительно отозваться обо мне.
С другой стороны, Ломбарди и его приспешники с таинственным видом утверж
дали, что в руках у правосудия находятся неопровержимые доказательства
моей вины, и не только в этом деле, но и в целой серии преступлений, которые
до сих пор остались безнаказанными. О них пока молчали якобы в интересах
следствия, но смертный приговор или по меньшей мере пожизненная каторга
мне были уже обеспечены.
Эти суждения подхватывались в обществе, они обрастали чудовищными подр
обностями, так что весьма скоро весь Джибути был убежден в том, что я плохо
кончу. В подобных обстоятельствах вряд ли кто-то мог посметь протянуть м
не руку. Когда я проходил по улицам города, отправляясь на допросы, все сто
ронились меня, как зараженного чумой.
Так однажды я увидел Репичи и невольно улыбнулся ему, но он тут же поверну
лся ко мне спиной.
И тут я понял, сколь глубока была пропасть, в которую я упал. Смогу ли я одна
жды выбраться на поверхность, погребенный под обломками недоброжелате
льства и клеветы? Я спрашивал себя, в состоянии ли суд присяжных, избранны
й из числа людей столь предвзятых и так сильно отравленных господствующ
им мнением, честно ответить на вопрос, от которого зависит судьба обвиня
емого? Я очутился на дне бездны, откуда тщетно буду подавать голос. Единст
венной оставшейся у меня опорой, единственной связью с внешним миром был
о туземное население, которое, вопреки всему и всем, доверяло мне. Оно избе
жало поразившей общество эпидемии, и первобытная логика туземцев не доп
ускала мысли, что я могу быть преступником.

X

Марсель Корн должен был провести несколько дней в Джибути, занимаясь дел
ами, связанными с нашим заводом, и, поскольку он сказал, что ему поручено н
авещать меня ежедневно, я был удивлен, когда он больше не появился. Наконе
ц из записки, переданной мне тайком, я узнал, что он пытался перебросить во
дворик ко мне письмо, обернув им камешек, но, к несчастью, подул ветер, и пис
ьмо, отнесенное в сторону, упало на дозорный путь. Тогда, опасаясь быть зад
ержанным, он на другой день уехал.
Я не на шутку встревожился: о чем он мне написал? И почему воспользовался т
аким опасным способом доставки письма, в то время как мог передать его че
рез одного из заключенных?
Камешек, брошенный в мою отдушину, заставил меня взобраться на «помост».
Во дворе я увидел Али Омара, своего бывшего матроса. Оказывается, его тоже
арестовали в надежде получить в лице Али свидетеля обвинения. Он знаком
попросил меня пойти в уборную и там, прибегнув к акустическим средствам
связи, о которых я уже упоминал, сказал:
Ц Я нарочно сделал так, чтобы попасть в тюрьму и сообщить тебе, что комис
сар полиции, судья и вся их шайка в сопровождении двадцати аскеров отпра
вились на остров Муша. Они перекопали все дюны и надругались над могилам
и рыбаков, думая, что ты зарыл там труп Жозефа.
Я подумал, не существует ли какой-то связи между этим фантастическим обы
ском и запиской Марселя, которую наверняка подобрали возле стены. Было л
и это в таком случае просто неловкостью молодого человека или же тут ест
ь какой-то умысел? Нет, я не имел права предполагать в нем такое коварство.
У Марселя не могло быть столь гнусных намерений. Да и с какой стати ему был
о вредить мне?
Очень скоро все прояснилось: на другой день утром я был вызван к следоват
елю. Войдя в его кабинет, я увидел на его столе скомканную и тщательно разг
лаженную бумажку и узнал почерк Марселя. Его письмо, как я и думал, было пе
рехвачено. Театральным жестом показав на бумажку, Оливье спросил:
Ц Узнаете ли вы этот почерк?
Ц Да, это, кажется, почерк Марселя Корна.
Ц Это письмо предназначалось для вас, но, несмотря на все ваши уловки, он
о не ускользнуло от нашей бдительной охраны, а ваш юный друг поспешил скр
ыться. Поэтому я должен получить от вас кое-какие объяснения в связи с рез
ультатами наших раскопок на острове Муша.
Он сделал точно рассчитанную паузу, разглядывая меня с улыбкой, которая,
по его замыслу, должна была привести меня в замешательство. Он потирал ру
ки с довольным видом как человек, отныне уверенный в своей правоте. А зате
м продолжил, ухмыляясь:
Ц Ха! Ха! Вы не ожидали, что будете разоблачены таким образом, благодаря н
еуклюжему усердию ваших сообщников; вы надеялись, что безлюдный остров М
уша будет хранить ваши тайны?
На этот раз я не мог удержаться от смеха, настолько неловкой и наивной был
а его хитрость. Вернувшись с острова ни с чем, но, полагая, что я действител
ьно перевез туда тело своей жертвы, он блефовал, чтобы сбить меня с толку и
убедить в том, что они-таки добыли эту зловещую улику в виде трупа Жозефа.
Он был несколько озадачен, увидев, что я смеюсь вполне искренне и отвечаю
без тени смущения.
Ц Боюсь, господин судья, что злую шутку с вами сыграло не усердие моих та
к называемых сообщников, а ваше собственное рвение. Мне неизвестны резул
ьтаты вашего обыска, но позвольте выразить уверенность в том, что они не и
меют никакого отношения к цели расследования.
Ц Вы продолжаете упорствовать? Тем хуже для вас! Я хотел, чтобы судьи про
явили к вам снисхождение, учтя ваше чистосердечное признание в поступке
, может быть, необдуманном, совершенном в состоянии отчаяния, в тот момент
, когда вы решили, что оказались в безвыходном положении. Ну что ж, придетс
я предъявить вам улики, может быть, это вас проймет.
Ц Ну, так давайте же, господа, предъявляйте, пронимайте… сознавайтесь…

Ц Довольно!
И, повернувшись к секретарю, он торжественно произнес:
Ц Господин Шансон, будьте любезны, велите принести сюда вещественные д
оказательства.
Вошли два охранника, держа в руках достаточно объемистый ящик, похожий н
а гроб. Мизансцена приобрела жутковатый характер. Оливье стоял, скрестив
руки на груди и смотрел на меня страшным взглядом, пытаясь уловить на мое
м лице признаки смятения.
Не собираются ли они в самом деле показать мне труп? Если бы я не видел сво
ими глазами, что негодяй утонул, я, наверное, дрогнул бы.
Охранник приподнял крышку и извлек из ящика ворох какого-то тряпья и про
гнивших, истлевших от времени одежд.
Я рассмеялся:
Ц Гора родила мышь. Я, право, ожидал большего, господин следователь. Это в
есьма посредственный театр. Вы могли бы дойти и до скелета, ибо все средст
ва хороши, не так ли, чтобы вынести мне приговор? Впрочем, я узнаю эти лохмо
тья: они принадлежали одному из моих матросов, который спрятал их там лет
десять назад, когда я занимался оружием. Одежда осталась на острове, а мат
рос этот вскоре умер. Кажется, я припоминаю: это была переделанная солдат
ская шинель, из тех, что продаются в Адене, и нет ничего проще это проверит
ь, на ней были пришиты пуговицы с изображением святого Георгия.
Действительно, на дне ящика валялось несколько пуговиц с изображением л
ьва и единорога, что не оставляло никаких сомнений относительно их проис
хождения.
Оливье дрожал от гнева и кусал себе губы: этот мастерский удар, который об
ещал здорово продвинуть следствие, не достиг цели.
Ц А теперь, мсье, не могу ли я узнать, чем вызвано это шутовское предъявле
ние ветхого рубища в качестве вещественного доказательства?
Ц Вашим желанием спрятать на этом острове, который не раз бывал свидете
лем ваших подвигов, компрометирующие следы, что явствует из признаний ва
шего служащего. Вот, прочтите.
И я пробежал глазами записку Марселя Корна.


«Мой дорогой Анри!
Во время своего посещения я не мог предупредить Вас о том, что на острове М
уша собираются устроить обыск. Исходя из тех разговоров, которые я слыша
л, и из того, что я понял благодаря Вашим предыдущим сообщениям, я счел нео
бходимым поставить Вас об этом в известность. Ответьте мне, прибегнув к т
ому же способу связи, в каком месте Вы можете опасаться чего-либо, и я в ту ж
е секунду, чего бы это мне ни стоило, сделаю все необходимое. Я буду ждать В
ашего ответа у ограды от половины восьмого до восьми. Я дам о себе знать, п
одражая собачьему лаю. Не бойтесь, я преисполнен решимости Вам помочь, пу
сть даже и ценой собственной жизни.
Преданный Вам
Марсель Корн».

Я вернул записку следователю.
Ц Если бы я не видел собственными глазами почерк, который, честное слово
, подлинный, я бы подумал, что письмо сфабриковано вами, господин следоват
ель. Этот юноша либо идиот, либо… работает на вас. Я заявляю вам раз и навсе
гда, что на Муше, как, впрочем, и в любом другом месте, нет ничего для меня ко
мпрометирующего. Единственная опасность, заставляющая меня содрогнуть
ся, и она действительно ужасна, Ц ваша предвзятость, мсье…
Ц Вы оскорбляете правосудие…
Ц Где оно, это правосудие?
Ц Перед вами прокурор Республики, не забывайте об этом, ваша дерзость об
ойдется вам дорого…
Ц В том состоянии, в каком нахожусь я, а точнее, вы, вряд ли дерзость могла
бы стать отягчающим обстоятельством.
Ц Замолчите!.. Жандармы, уведите заключенного. И начиная с сегодняшнего д
ня, в порядке дисциплинарного взыскания, вам запрещается покидать камер
у, а окошко я приказываю закрыть. Вы поняли?
Прокурор отыгрался за свою неудачу, обрекая меня на невыносимую духоту м
оего темного чулана. Однако вечером жандарм, куда более гуманный, чем он, к
ак бы по забывчивости оставил дверь открытой. Ему я, возможно, обязан жизн
ью, ибо, если бы он добросовестно выполнил приказ своего шефа, не знаю, выд
ержал ли бы я такую температуру.

XI

Я находился в заключении уже два месяца и с нетерпением ждал ответов на н
есколько писем, посланных тайком через охранника Нура, мужа Фатумы.
В одном из них, адресованном Пунетте, я изложил дело с самого его начала, т
о есть с пресловутого протокола Ломбарди, когда он, воспользовавшись усл
угами управляющего Аликса, поставил печати на бланки. Я просил ее найти с
реди своих знакомых человека, через которого можно было бы выйти на высш
ие сферы с целью привлечь внимание высокопоставленных особ к тому, каким
образом осуществляется правосудие в Джибути. Я возлагал большие надежд
ы на эту женщину, способную быть столь же услужливой и преданной, сколь он
а была коварной и безжалостной в своей мести.
Как-то утром жандарм вручил мне толстый конверт с китайской почтовой ма
ркой. Тейяр сердечно и тепло писал мне о своих дружеских чувствах ко мне, к
оторые неподвластны сомнениям. В этот же конверт он вложил письмо, получ
енное им от доктора Жермена. Читая эти три страницы, я был уничтожен. В пам
яти всплыли намеки Корна. Вот резюме письма: «Господин де Монфрейд поруч
ил мне рассказать, в каком положении он оказался. Вот что утверждает он, и
вот в чем его обвиняют… На мой взгляд, который, увы, совпадает с мнением вс
ех тех, кто до сих пор относился к нему с доверием, обвинения, выдвинутые в
ходе следствия, столь серьезны, что лучше не вмешиваться в это дело и оста
вить правосудию заботу об установлении истины. Я счел своим долгом предо
стеречь Вас от великодушного порыва, который побудил бы Вас встать на ст
орону дела, недостойного того морального и научного значения, которым об
ладает Ваша личность, и т. д.».
Таков оказался этот друг, выдававший себя за крестного отца моих детей! О
н без колебаний готов был разрушить те немногие дружеские связи, которые
у меня еще оставались, словно вознамерился меня погубить и, кто знает, мож
ет быть, вынудить к самоубийству, чтобы занять место возле женщины, котор
ую считал жертвой авантюриста, а заодно завладеть моими предприятиями, б
есспорно, более доходными, нежели железнодорожная медицина…
Всю ночь я боролся с этой ужасной мыслью. Никогда я не думал, что так тяжел
о убить в своей душе привязанность. Я не мог поверить в столь низменный ра
счет в человеке, так высоко мной ценимом. Что-то во мне отказывалось допус
тить, что Жермен был способен из корысти обмануть безграничное доверие,
которое я ему оказывал. Я полагался на него, уверенный в том, что, даже когд
а я взойду на эшафот, он будет рядом со мной и я найду последнее утешение в
о взгляде друга. Тщетно пытался я подыскать какие-то оправдания, чтобы за
полнить чудовищную пустоту, образовавшуюся после этого крушения.
Я говорил себе, что пропаганда, развязанная в Джибути, и давление обществ
енного мнения вполне могли поколебать дружбу, к тому же слишком недавнюю
, чтобы она успела пустить достаточно глубокие корни. Но великодушное се
рдце отвергает сомнения как проявление слабости, как предательство и пр
ячет их куда-то очень глубоко, если не в силах от них избавиться вовсе. В то
время как Жермен не только не отвергал их, но стремился к тому, чтобы их ра
зделили с ним другие люди.
Конечно, господин Оливье прочитал эти письма и высоко оценил лояльность
Жермена, пытавшегося пресечь в человеке милосердном самый порыв к милос
ердию.
Через несколько дней я получил ответ от Пунетты, и этот ответ был проникн
ут доверием и полон ободряющих слов. Она собиралась навестить де Монзи, б
ольшого друга Фийо, который наверняка возьмется за это дело и, если понад
обится, сделает запрос в Сенате. Все, что отдает скандалом, является грозн
ым оружием или бесценным инструментом давления в мире политики. Надо пос
тоянно взбаламучивать ил, чтобы оставаться в мутной воде; все средства х
ороши, когда надо помешать воде стать прозрачной и не дать увидеть тряси
ну, кишащую лаврами.
Я не сомневался, что Пунетта пустит в ход все свое очарование, чтобы дости
чь своей цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23