Мне было тяжело расстаться вот так
вдруг со всеми своими иллюзиями, которые я пытался сохранить, великодуш
но принимая в расчет обстоятельства. Не все люди обладают душой Дон Кихо
та, говорил я себе, и Мэрилл в еще меньшей степени, чем кто-либо другой. Мог
ли он объявить войну общественному мнению? Он исходил из своего положени
я и кроме всего прочего рисковал поставить под угрозу получение ордена П
очетного легиона, заветную мечту своей жизни.
Я успокаивал себя мыслью, что, возможно, в глубине души Мэрилл страдает от
того, что был вынужден отвергнуть старую дружбу, но рана все равно кровот
очила, и я по-прежнему находился в подавленном состоянии. Тогда я поручил
Репичи заняться моими делами и обеспечить транзит товаров, отправляемы
х мной адресату или получаемых с моих предприятий в Дыре-Дауа. Через восе
мь дней пришло следующее письмо: «Сударь, потрудитесь найти другого аген
та; к моему величайшему сожалению, я не могу заняться вашими делами».
Все меня избегали, опасаясь повредить своей репутации…
Прокурор Оливье (сей чиновник объединял в одном лице функции следовател
я и прокурора!), которому помогала вся шайка Ломбарди, распустил слух о том
, что я связан с международной преступной организацией и что мой арест Ц
прелюдия к оглушительному скандалу.
Эти утверждения, высказываемые за аперитивом и понемногу обраставшие в
се новыми подробностями в меру воображения каждого из собеседников, в ко
нце концов могли заставить людей поверить в реальность самого нелепого
полицейского романа.

V

Для того чтобы было понятно продолжение этого невероятного дела, я вынуж
ден сделать небольшое отступление и рассказать о персонажах, которым пр
едстоит выйти на сцену. Читатель должен познакомиться с их характером, о
кружением и жизненными обстоятельствами.
В то время как я путешествовал по морю, о чем только что рассказал, моя жен
а Армгарт и дети проводили часть года, обычно это было лето, в Дыре-Дауа, не
большом эфиопском городке, расположенном у подножия плато Харэра, в трех
стах километрах от Джибути.
Напомню, что я владел там электростанцией и мукомольней, которые уступил
мне Репичи на известных условиях.
Благодаря высоте 1200 метров над уровнем моря, Дыре-Дауа отличается умерен
ным климатом, который давал возможность передохнуть в перерывах между п
утешествиями от обокской духоты.
Небольшой одноэтажный домик, утопающий в зелени сада, позволял уединить
ся, как в оазисе тишины, среди прерывистых вздохов моторов, шума мельницы
и криков нагади, выгружающих мешки с зерном. Несколько персидских ковров
, хорошая библиотека и пианино создавали атмосферу, соответствующую наш
им настроениям.
После продолжавшейся один год учебы Марсель Корн занимался теперь меха
никой.
Моя жена его не любила и со свойственной ей резкой прямотой давала ему эт
о почувствовать. Юноша Корн, робкий на вид, слащавый и вкрадчивый, таил в с
ебе завистливую и мстительную душу. За его ложной скромностью скрывалис
ь тщеславие и самонадеянность, присущие людям недалеким.
Несмотря на суждения моей жены Армгарт, которая советовала мне больше не
пригревать на своей груди эту змею, я встал на защиту Корна, ссылаясь на е
го молодость. В свое время я тоже считал себя весьма умудренным человеко
м, как и все юноши, которые думают, что узнали о жизни все после первой сига
реты, первого поцелуя, усвоив набор прописных истин в школе.
Марсель не раз признавался мне со слезами на глазах, как глубоко ранит ег
о враждебное отношение к нему Армгарт. Он жестоко страдает, чувствует се
бя отвергнутым, жаловался Корн, а ведь он любит ее как свою вторую мать, по
тому что мы стали теперь одной семьей, и т. п.
Когда он получше вник в свои обязанности, я решил определить ему жалован
ье, соответствующее его работе, но едва я завел об этом речь, как он воскли
кнул:
Ц О чем вы говорите? Разве я не ваш приемный сын? Нет, нет, достаточно суммы
, необходимой для питания и покупки сигарет. Если вы положите мне больше, т
о это будет для меня смертельной раной.
Тронутый этими выражениями привязанности, я дал ему понять, что мой сын М
арсель пока еще не может заменить меня, но что позднее я рассчитываю пере
дать завод в его руки. Он всплакнул и поклялся мне в своей верности и любви
. И мы условились, что он будет получать сто талеров в месяц, а в конце года
Ц двадцать процентов от всей прибыли.
Спустя некоторое время в ходе своего визита консул Франции сделал мне до
вольно странный намек на недостаточно заботливое отношение с моей стор
оны к своим самым преданным работникам.
Благодаря своему умению быть предупредительным, Марсель Корн стал лучш
им другом этого чиновника, он был готов оказать ему мелкие услуги, почини
ть автомобиль, радиоприемник, немедленно выполнить любые поручения мад
ам или мадемуазель. Марселя часто приглашали на завтрак в семейном кругу
, и он быстро перешел к откровенным признаниям; а поскольку моя персона вс
егда вызывала повышенный интерес даже у консулов, молодого человека спр
осили, не родственник ли я ему.
Ц Нет, господин де Монфрейд лишь друг моей семьи. Он знал меня еще младен
цем, а когда мой отец, который, увы, был ко мне несправедлив, отрекся от свое
го сына, он взял меня с собой. Он так добр ко мне!.. Я просто не знаю, как его бл
агодарить…
Ц Но, кажется, вы день и ночь работаете не покладая рук. Простите за беста
ктный вопрос, сколько вы получаете?
Ц О, это неважно, я доволен тем, что мне дают.
Ц И все же?
Ц Сто талеров.
Ц Сто талеров! Да это жалованье негра! Вас эксплуатируют, мой бедный друг
…
И, улыбаясь слабой улыбкой смирившейся со своей участью жертвы, он начал
плакаться:
Ц Что вы хотите, господин консул, я ничего не могу требовать, мне недоста
ет смелости… Я стольким обязан этому человеку.
Ц Но это недопустимо; нельзя позволять обращаться с собой подобным обр
азом. Так и быть, я замолвлю за вас словечко господину де Монфрейду.
Ц Умоляю вас, не делайте этого. Он подумает, что я вам наябедничал.
Ц Какая возмутительная скупость! А ведь говорят, что он баснословно бог
ат, не так ли?
Ц Да, он владеет не одним миллионом, домом в Париже, не считая его доверен
ностей на Репичи, наконец, заводом в Дыре-Дауа… Но мы еще многого не знаем
…
Ц Но тогда это какой-то гарпагон, ибо живет он так же скромно, как и самый
обычный служащий С.Р.Е
С.Р.Е. Ц европейские железные дороги. (Примеч. пер.)
. Мне говорили, что он путешествует в третьем классе?
Ц Ну да, представьте себе. В общем-то это в его интересах, он скрывает свое
состояние, чтобы не занимать то положение, к которому оно его обязывает…
Впрочем, Монфрейд весьма неприхотлив.
Та же комедия повторялась и в других домах, куда наведывался Марсель, и бл
агодаря услугам, которые он оказывал, кстати говоря, за мой счет, ему удало
сь войти в доверие ко всем важным людям.
Очень скоро меня окружила стена глухой враждебности, причины которой я н
икак не мог понять. Однако не стремясь завязывать близкое знакомство со
столь неинтересными для меня людьми, я не очень беспокоился по этому пов
оду. Я объяснял их подозрительное отношение, их натянутый вид и язвитель
ные замечания тем, что они не способны были понять мое бурное прошлое, и за
вистью ко мне, человеку, устроившему теперь свою жизнь и занимавшему в об
ществе положение, которое принято называть почетным. Я только пожимал пл
ечами и смеялся всякий раз, когда до меня доходили отголоски какой-нибуд
ь очередной легенды о моем неслыханном богатстве.
В Дыре-Дауа лишь один человек был выше всех этих посредственных личност
ей Ц доктор Жермен, железнодорожный врач, с которым я когда-то познакоми
лся в Аддис-Абебе.
Эрудит, лишенный в то же время педантизма, знаток музыки и искусства, он пр
езирал свое окружение. Моя неординарная жизнь вызвала у него интерес, и, с
очтя, что я выделяюсь из этой пошлой среды, он подружился со мной.
Бесконечные легенды, возникавшие вокруг моего имени, и скандал, вызванны
й моим демонстративным пренебрежением к светским развлечениям, которы
е отдавали чудовищной провинциальностью, мое отвращение к ограниченно
му, скованному условностями обществу Ц все это, напротив, влекло Жермен
а ко мне и вызывало у него восторг. Наконец-то здесь появился Человек с бо
льшой буквы, решил он, и Жермен был бесконечно мне признателен за то, что я
не обманул его ожиданий, когда мы сблизились.
Образованность и художественный вкус моей жены, а также ее национальнос
ть, ибо он обожал Германию, придавали нашим отношениям еще больше очаров
ания.
Мы с Жерменом были ровесниками. Его маленькое, чуть женственное лицо стр
анным образом контрастировало с его могучим телосложением, широкими пл
ечами и бицепсами боксера. Он даже слегка щеголял этим и охотно демонстр
ировал свою силу. Но это было вполне простительное чудачество, сродни те
м слабостям, которые делают великого человека еще более человечным.
Благодаря своей феноменальной памяти Жермен обладал неисчерпаемой эру
дицией. Он читал греческих авторов в подлиннике и был насквозь пропитан
латинской культурой, поэтому его стиль, за которым он всегда следил, даже
когда писал деловые записки, подкупал краткостью и изяществом.
В Монпелье в студенческую пору он влюбился в дочку цветочницы; Жермен ви
дел ее почти каждое утро, когда отправлялся в институт. Он женился на ней,
хотя все в его семье были против этого брака.
Нежная, набожная, преданная и невзрачная, эта необразованная женщина вск
оре смертельно ему наскучила. У них родились двое детей, но это не сделало
супружескую жизнь более приятной. Тогда, чтобы вырваться из этого провин
циального гнездышка, он принял предложение стать главным врачом на эфио
пской железной дороге и уехал туда один.
В Аддис-Абебе ему наконец посчастливилось встретить родственную душу
Ц женщину, о которой он мечтал и которая соответствовала его образу мыс
лей; он влюбился в нее без ума, так, как только можно влюбиться в зрелом воз
расте, если это первая любовь. Будучи пианисткой по профессии, она была к т
ому же превосходным музыкантом, и ее талант сыграл не последнюю роль в то
м, что почитатель Вагнера и Бетховена воспылал к ней чувствами. Овладевш
ая им страсть была настолько сильной, что она совершенно ослепила его, и, п
олагая, что ему отвечают взаимностью, он оставил свою жену, хотя и не разве
лся с ней официально, чтобы душой и телом отдаться этой любви.
К несчастью, подобно многим атлетического телосложения мужчинам, чья фи
зическая сила обещала необыкновенную пылкость, он разочаровал женщину,
и она быстро поняла, что никогда его не любила. Однако там, в Монпелье, любо
вь, которую он внушил когда-то маленькой цветочнице, не умерла: жена продо
лжала хранить ему верность, смиренно перенося одинокое заточение в прес
ном и унылом мирке, где пахло воском и буржуазной кухней. Но это была любов
ь-долг, чувство, в котором присутствует слишком большая доля добродетел
ьности, чтобы оно было Любовью истинной, Любовью жестокой, всепоглощающе
й, эгоистичной и дикой, Любовью, которая оставляет после себя раны, царапи
ны а порой и убивает, той Любовью, которая и была нужна этой искательнице п
риключений, женщине впечатлительной, беспокойной и болезненной. Увы! Нес
мотря на свои богатырские мышцы, Жермен не мог должным образом откликнут
ься на вспышки ее темперамента, ибо, привыкнув к сдержанному целомудрию
своей благочестивой супруги, он был неподготовлен к неожиданным выходк
ам столь вулканической натуры.
Та, которую звали в Аддис-Абебе «мадам Жермен», помимо того, что ее привле
кал мужчина-атлет, была покорена незаурядным умом этого человека, котор
ого все в один голос считали уникумом. Но это уважение к его интеллекту ум
ерло вместе с ее физическим разочарованием. Она поняла наконец, что оказ
алась обманутой своим восторженным отношением к эрудиции Жермена; и тог
да подлинная любовь явилась ей в образе итальянца, атташе дипломатическ
ой миссии, человека с заурядной внешностью, неуклюжего и ничем не примеч
ательного.
Как-то вечером, вернувшись домой после врачебного обхода, Жермен нашел н
а столе письмо примерно следующего содержания:
«Дорогой друг!
Простите мне этот ужасный удар, который наносит вам моя прямота, но уваже
ние к вам не позволяет мне лгать. Я думала, что люблю вас. Но я спутала любов
ь с восхищением. Я боролась с собой вплоть до того дня, когда повстречала ч
еловека, о котором мечтало мое сердце. Я ничего не могу поделать… Я уезжаю
с ним.
Прощайте, мой бедный и дорогой друг; вы утешитесь, ибо человек быстро исце
ляется от такой раны, если она чиста и не осквернена ядом предательства. В
ы достаточно сильны, чтобы смириться с этой жертвой, которая делает меня
счастливой, и достаточно великодушны, чтобы меня простить».
Удар и в самом деле был ужасен. Жермену показалось, что он сойдет с ума, и, же
лая сменить обстановку, где все ему напоминало об измене, он попросил пер
евести его в Дыре-Дауа…

VI

Я находился в тюрьме уже сутки, но внешний мир проявлял себя лишь утренни
м пением муэдзина на минарете находившейся по соседству мечети и появле
нием молчаливого чернокожего охранника. Через несколько дней я узнал, чт
о его безмолвие объяснялось присутствием главного жандарма, который пр
охаживался неподалеку по дозорному пути, навострив уши.
Утром следующего дня охранник привел двух заключенных, сомалийских мал
ьчишек; им было поручено подмести дворик, примыкающий к моей камере. Я зна
л, что заключенные ежедневно покидают пределы тюрьмы и отправляются пол
ивать сады губернатора или освежать господ чиновников, приводя в движен
ие панки. Все меня знали и только ждали возможности чем-то услужить. На вс
який случай я приготовил письмо жене, в котором сообщил, что меня задержи
вают в Джибути юридические формальности, необходимые для составления к
ассационной жалобы. Я положил конверт на край стола на видном месте, где у
же находились другие бумаги, и показал на него взглядом одному из сомали
йцев, который, не переставая подметать, наблюдал за мной. Я сразу же пошел
в уборную, расположенную во дворике, чтобы увести за собой охранника.
Когда я вернулся, письмо исчезло, и, когда сомалиец проходил мимо, почти вп
лотную ко мне, я шепнул ему: «Каваджа Мюллер».
Теперь он знал, кому следует передать письмо, когда их поведут на поливку
муниципальных кокосовых пальм.
Позднее мне стало известно, что мое послание дошло до жены, но сердобольн
ые люди, которым было приятно ударить ее побольнее, с сочувственным видо
м сообщили ей о моем аресте.
Вскоре доктор Жермен, правда, не без сложностей, получил разрешение наве
стить меня, однако в присутствии комиссара полиции. Я надеялся увидеть А
рмгарт, мне казалось естественным, что она поспешит прийти сюда и сказат
ь мне что-то ободряющее. Я пытался побороть это жестокое разочарование, г
оворя себе, что она не приходит потому, что хочет избежать душевной боли, к
оторую причинит ей наша мучительная встреча, и, может быть, из опасения са
мой оказаться задержанной в Джибути под предлогом допроса, тогда как ее
присутствие было необходимо на заводе.
Увидев меня полуодетого в этой темной и душной камере, Жермен потерял да
р речи, у меня же от волнения перехватило дыхание. Мы обнялись молча, но я н
е смог удержаться от слез при мысли о своих близких, о моей бедной жене пре
жде всего, отчаяние которой очень хорошо себе представлял. Он, сильно поб
леднев после этого непосредственного всплеска чувств, как мне показало
сь, все же не откликнулся на мою нежность, потоком на него хлынувшую.
Жермен успокоил меня в отношении жены, которая, по его словам, очень мужес
твенно перенесла удар и готова отстаивать мои интересы до конца. Слово «
интересы» больно меня задело своей грубой прямотой: моя жена защищала не
меня, а «интересы»! Неужели я для нее ничего не значил, и в расчет принимал
ись только дела?
Ц Не волнуйтесь, Ц посоветовал мне Жермен, уже овладев собой. Ц Подума
йте о своей защите, ибо из того немногого, что мне удалось узнать, следует,
что вам предъявлены весьма серьезные обвинения…
Очевидно, присутствие жандарма не позволяло ему сказать больше; именно э
тим я объяснял его странную сдержанность. Наконец он вручил мне небольшо
й сверток, который, по всей вероятности, был осмотрен охранником: в нем леж
ал шприц на десять кубиков.
Ц Я принес его вам для того, чтобы вы смогли сделать себе серию уколов ка
кодилата, необходимую в вашем угнетенном психическом состоянии, а вот ко
робка с ампулами, Ц сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23