Он думал только о своём погружении и о том, как он выведет причины аварии на чистую воду.
Неустрашимый Клиффорд Стоун. Человек дела!
Батискаф на палубе юта «Торвальдсона» уже был готов унести его на девятьсот метров в глубину моря. Разумеется, лучше было бы послать на разведку робота. Жан-Жак Альбан и все остальные на борту настоятельно советовали ему сделать это. «Виктор» располагал отличными камерами, сенсибильным манипулятором и всеми инструментами для быстрой обработки данных. Но впечатление будет сильнее, если он спустится на дно сам. Тогда в концерне поймут, что Клиффорд Стоун не сторонник полумер. Кроме того, он не разделял точку зрения Альбана. Как-то на «Солнце» он беседовал с Герхардом Борманом о погружении на батискафе. Сам Борман уже спускался на легендарном «Альвине» у Орегона. Когда он об этом рассказывал, в его глазах появлялась мечтательная дымка. «Я видел тысячи видеозаписей роботов. Сами по себе эти записи были очень впечатляющи. Но оказаться там самому, эта трёхмерность – такое ни с чем не сравнить».
И ещё он сказал, что никакая машина не заменит полностью органы чувств и интуицию человека.
Стоун мрачно улыбнулся.
Теперь настала его очередь. Благодаря его отличным связям они быстро получили в своё распоряжение батискаф DR-1002, Deep Rover, лёгкое сооружение нового поколения. На массивных полозьях с двумя многосуставными манипуляторами покоился совершенно прозрачный шар. Внутри шара размещались два удобных сиденья с элементами управления по бокам. Стоун был очень доволен своим выбором.
Пилот, коренастый морской лётчик на пенсии, которого все называли просто Эдди, уже сидел в батискафе и проверял приборы. Как обычно, перед тем, как опустить аппарат в воду, на палубе суетилось множество народу – матросы, техники и учёные. Стоун подозвал Альбана.
– Где фотограф? – нетерпеливо спросил он. – И парень с камерой?
– Понятия не имею, – сказал Альбан. – Оператор только что тут лазил.
– Ну так пусть подлезет скорее, – пролаял Стоун. – Мы не спустимся, пока всё не будет задокументировано.
Альбан напряг морщины на лбу и глянул в сторону моря. День был пасмурный, с плохой видимостью.
– Воняет, – сказал он. Стоун пожал плечами.
– Это из-за метана.
– Становится всё хуже.
И действительно, над морем стоял сернистый запах. Должно быть, на дне высвобождались изрядные количества газа. Все присутствующие уже видели, что творится на материковом склоне, они видели кишащих червей и поднимающиеся пузыри. Никто не хотел задумываться над тем, чем это может кончиться, но то, что море воняло, было плохим знаком.
– Всё снова войдёт в норму, – сказал Стоун. Альбан посмотрел на него.
– Послушайте, Стоун, я бы на вашем месте оставил эту затею.
– Какую?
– Погружение на батискафе.
– Что за глупости! – Стоун сердито оглянулся. – Да где же этот чёртов фотограф?
– Это рискованно.
– Чепуха.
– Кроме того, барометр падает. Будет шторм.
– Шторм для батискафа ничто, мне ли вам объяснять? Мы спускаемся – и баста.
– Стоун, для чего это вам?
– Так мы скорее разберёмся с ситуацией, – поучающе ответил Стоун. – Ничего с этим шариком не сделается, он рассчитан на четыре километра глубины…
– На четырёх километрах его сплющит, – сухо поправил его Альбан. – А допущен он до тысячи метров.
– Сам знаю. Ну и что? Мы спускаемся на девятьсот, кто же говорит о четырёх тысячах? Что вообще может случиться, скажите на милость?
– Не знаю. Но дно под нами изменилось, а в водяном столбе всё больше газа. Эхолот не обнаружил фабрику, и у нас нет ни малейшего представления о том, что творится внизу.
– Может, где-то что-то и сползло. Или провалилось. В худшем случае – наша фабрика просела. Такое бывает.
– Да. Может быть. Однако посмотреть мог бы и робот, – нервно сказал Альбан. – Но вам непременно хочется погеройствовать.
Стоун двумя пальцами показал на свои глаза:
– Вот этим я лучше увижу, что случилось. Понимаете? Прямо на месте разберусь. Проблемы так и решают: идут и делают.
– Хорошо. О’кей.
– Итак, когда же мы спускаемся? – Стоун посмотрел на часы. – Ага, через полчаса. Нет, через двадцать минут. Чудесно.
Он помахал Эдди. Пилот вскинул руку и снова обратился к приборам.
– У нас лучший пилот, какого можно раздобыть. А в случае чего я и сам справлюсь с управлением.
Альбан молчал.
– Я хочу ещё раз посмотреть план погружения. Если что, я в каюте. И пожалуйста, Жан, найдите этих операторов. Притащите их сюда, если они ещё не свалились за борт.
* * *
Тронхейм, Норвегия
– Туалетная вода для бритья, – напомнил себе Йохансон.
Неужто у него кончилась туалетная вода? Быть того не могло. Вино и косметика у него не кончались. Где-то наверняка завалялся флакон Kiton Eau de Toilette.
Он перерыл весь зеркальный шкафчик в ванной, хотя пора было выходить из дома. Вертолёт ждал на площадке перед исследовательским центром, чтобы доставить его на встречу с Карен Уивер. Но человеку, придающему такое значение своей инсценированной неряшливости, уложить чемодан гораздо труднее, чем какому-нибудь аккуратисту. Аккуратист не морочится тем, как бы ему поизысканнее промахнуться в выборе цвета пиджака.
Флакон наконец отыскался за двумя баллончиками пенки для укладки волос.
Он сунул флакон в футляр для косметики, втиснул его в дорожную сумку вместе с томиком стихов Уолта Уитмена и защёлкнул шарниры.
День пятый!
Прихватил ли он компакт-диски? На одном из них он записал данные, иллюстрирующие его чудесную идею насчёт высшего заговора. Может, будет случай обсудить это с журналисткой.
Пружинистым шагом он вышел из дома в Киркегате и сел в джип на другой стороне улицы. Почему-то с раннего утра он чувствовал себя приподнято, его просто распирала истерическая жажда деятельности. Прежде чем завести мотор, он бросил взгляд на фасад своего дома.
Над Тронхеймом лежала сырая мгла, размывавшая все контуры. Даже его дом на другой стороне улицы показался ему уплощённым. Почти как на картине.
Что творится с вещами, которые любишь?
Почему он мог часами стоять перед полотнами Ван Гога, чувствуя в себе умиротворение, как будто они были написаны не отчаявшимся параноиком, а безупречно счастливым человеком?
Потому что ничто не могло разрушить впечатление.
Конечно, картину можно уничтожить. Но пока она существует, мгновение, запечатлённое в масле, остаётся окончательным. Вангоговские подсолнухи никогда не могли бы увянуть. На железнодорожный мост в Арле не могла бы упасть бомба. Ничто не могло лишить написанный маслом мотив его обязательности, даже если замазать картину. Оригинал под верхним слоем всё равно останется. Даже портрет человека с заострёнными чертами лица и белой повязкой через ухо, разглядывающего наблюдателя своими глубоко посаженными глазами, располагал некой благодатной надёжностью, потому что хотя бы на картине он не мог стать ещё несчастнее, не мог постареть. Он воплотил вечное мгновение. Он победил. В конечном счёте он восторжествовал над мучителями и невеждами, силой своей кисти и своего гения он просто обвёл их вокруг пальца.
Йохансон разглядывал свой дом.
Вот был бы он картиной – и я вместе с ним на той картине, думал он.
Домик на озере – это была бы следующая дивная картина; рядом портрет его бывшей жены и ещё несколько портретов – женщин, которых он знал, друзей и, конечно же, Тины Лунд. Пусть даже рука об руку с Каре Свердрупом. Да. Почему нет? Картина, на которой Тина наконец угомонилась бы, на все времена. Он не пожалел бы для неё душевного покоя и мира.
Внезапно его охватил смутный страх утраты.
Мир меняется, думал он. Он смыкается над нами. В некоем тайном месте о чём-то договорились – без нас. Люди там не присутствовали.
А такой красивый дом. Такой весёлый.
Он завёл мотор, и машина тронулась.
* * *
Киль, Германия
Эрвин Сьюсс вошёл в кабинет Бормана, за ним следом – Ивонна Мирбах.
– Позвони этому Йохансону, – сказал он. – Немедленно.
Борман знал директора «Геомара» достаточно давно, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Нечто, сокрушившее Сьюсса.
– Что произошло? – спросил он, хотя уже догадывался. Мирбах подвинула стул и села.
– Мы просчитали на компьютере весь сценарий. Коллапс наступит раньше, чем мы думали.
Борман нахмурил лоб.
– В прошлый раз мы сомневались, что дело вообще дойдет до коллапса.
– Боюсь, что дойдёт, – сказал Сьюсс.
– Консорциумы бактерий?
– Да.
Борман почувствовал, как на лбу у него проступает холодный пот. Этого не может быть, думал он. Это же всего лишь бактерии, микроскопически маленькие организмы. Внезапно он начал рассуждать по-детски. Как может нечто столь крохотное разрушить ледяной покров толщиной больше ста метров? Что может сделать какой-то микроб на тысячах квадратных километров морского дна? Это нереально. Не бывать этому.
Они мало знали о консорциумах. Ясно было лишь то, что на глубине моря микроорганизмы разных видов объединялись в симбиоз. Серные бактерии связывались с археями – первобытными одноклеточными, представителями вообще самой древней формы жизни. Симбиозы были чрезвычайно успешны. Первые консорциумы на поверхности гидрата метана были обнаружены несколько лет назад. Серные бактерии с помощью кислорода усваивали то, что получали от архей: водород, двуокись углерода и различные углеводороды. А археи выделяли эти вещества, только напитавшись как следует своим любимым кушаньем.
Метаном.
В известной мере и серные бактерии жили метаном, только не напрямую. Поскольку в основном метан залегал в осадочном слое, лишённом кислорода, а серные бактерии без кислорода жить не могли. А археи могли. Они были в состоянии расщеплять метан без кислорода, да ещё и на километровых глубинах ниже поверхности земли. По некоторым оценкам, они перерабатывали за год триста миллионов тонн морского метана – может быть, на благо мировому климату, поскольку расщеплённый метан не мог выйти в атмосферу в качестве парникового газа. С этой точки зрения они служили чем-то вроде экологической полиции.
По крайней мере, до тех пор, пока не распространились на большой площади.
Но они жили и в симбиозе с червями. А эти странные черви с их чудовищными челюстями были битком набиты консорциумами серных бактерий и архей. Бактерии жили как на черве, так и внутри него. С каждым метром, на который червь внедрялся в гидрат, он всё глубже протаскивал с собой микроорганизмы, и те начинали разъедать лёд изнутри. Словно рак. Черви подыхали, за ними серные бактерии, но археи неуклонно пробивались сквозь лёд всё дальше к свободному метану. Они превращали некогда компактный гидрат в пористую, ломкую массу, и газ выходил наружу.
Черви не могли дестабилизировать гидрат, вспомнил Борман свои собственные слова.
Правильно. Но это была и не их задача. Черви выполняли лишь одну функцию – доставить в толщу льда пассажирский груз архей. Как омнибусы: гидрат метана, пять метров в глубину, все на выход, за работу.
Почему мы никогда не рассматривали этот сценарий, думал Борман. Температурные колебания морской воды, уменьшение гидростатического давления, землетрясения – всё это входит в репертуар ужасов при изучении гидрата. Только о бактериях никто всерьёз не думал, хотя было известно, что они делают. Никому и в страшном сне не мог привидеться сценарий подобного нашествия. Никто и в мыслях не держал возможность существования такого червя, который окажется метанотрофным самоубийцей. Его обилие, его распространение по всему континентальному склону абсурдно, необъяснимо! Армия архей, подгоняемая их фатальным аппетитом, в такой массе фактически невозможна!
И потом он снова подумал: откуда же эти микроорганизмы взялись? Что их наслало туда?
Или кто?
– Проблема в том, – сказала Мирбах, – что наши первые имитации основывались на линейных уравнениях. А действительность протекает нелинейно. Мы имеем дело частично с экспоненциальным, частично с хаотическим развитием. Лёд разлагается, газ из-под него под давлением выпирает наружу и увлекает за собой обломки. Морское дно проваливается, и момент обвала стремительно приближается…
– Ну хорошо, – Борман поднял руку. – Как долго ещё?
– Пара недель. Пара дней. Пара… – Мирбах помедлила. Потом пожала плечами: – Есть во всём этом нечто невообразимое. Мы всё ещё не знаем, действительно ли это произойдёт. Почти всё говорит за то, но сценарий настолько необычный, что мы вряд ли выйдем за пределы голого теоретизирования.
– Давайте оставим все эти дипломатические прятки. Что ты сама обо всём этом думаешь?
Мирбах подняла на него глаза.
– Ничего. – Она сделала короткую паузу. – Если три муравья столкнутся с крупным млекопитающим, оно их растопчет. Если то же самое млекопитающее наткнётся на несколько тысяч муравьёв, они живьём обглодают его до костей. Нечто похожее мне представляется в случае с червями и микроорганизмами. Понятно?
– Позвони Йохансону, – снова сказал Сьюсс. – Скажи ему, что мы досчитались до эффекта Стореджиа.
Борман медленно выдохнул и молча кивнул.
* * *
Тронхейм, Норвегия
Они стояли на краю вертолётной площадки, с которой открывался вид на фьорд. Водная гладь простиралась перед ними, как матовая сталь под сереющим небом.
– Ты сноб, – сказала Лунд, взглянув на ожидающий вертолёт.
– Конечно, я сноб, – ответил Йохансон. – Раз уж я вами насильно рекрутирован, то заслуживаю какого-никакого снобизма, а?
– Опять ты об этом!
– Ты и сама сноб. Так что можешь все ближайшие дни раскатывать на отличном джипе.
Лунд улыбнулась:
– Тогда хотя бы дай ключи.
Йохансон порылся в кармане пальто, достал ключ от джипа и положил ей на ладонь.
– Смотри за ним. Пока меня нет.
– Можешь не волноваться.
– Только не вздумай трахаться в нём с Каре.
– Мы не трахаемся в машинах.
– Вам только волю дай. Но ты правильно сделала, что последовала моему совету и сломала копьё, метившее в бедного Стоуна. Пусть теперь сам выуживает из воды свою фабрику.
– Боюсь тебя разочаровать, но твой совет тут не сыграл никакой роли. Помиловать Стоуна было исключительно решением Скаугена.
– Разве его помиловали?
– Если он снова всё приведёт в порядок, то может удержаться в концерне. – Она посмотрела на часы. – Примерно сейчас он, наверное, спускается в батискафе на дно. Давай держать за него большой палец.
– А почему он не отправил на дно робота? – удивился Йохансон.
– Потому что у него не все дома.
– Вот уж точно.
– Я думаю, он хочет доказать, что разрешить такой кризис под силу только ему. Что Клиффорд Стоун незаменим.
– И вы ему это позволяете?
– Ну а что? – Лунд пожала плечами. – Он всё ещё руководитель проекта. Кроме того, он прав в одном пункте. Спустившись сам, он лучше разберётся в деле.
Йохансон представил себе, как «Торвальдсон» покачивается в серой мгле, а Стоун погружается на дно: вокруг него тьма, под ним загадка.
– Однако ж он отважный человек.
– Да, – Лунд кивнула. – Он говнюк, но мужества у него не отнять.
– Ну, пока, – Йохансон поднял свою сумку. – Смотри не разбей мою машину.
– Не бойся.
Они вместе подошли к вертолёту. Скауген и в самом деле выделил ему флагманскую машину концерна, Bell-430, комфортный и ровный в полёте.
– А что собой представляет эта Карен Уивер? – спросила Лунд у самых дверей.
Йохансон подмигнул ей:
– Она молодая и красивая.
– Идиот.
– Да ладно тебе! Откуда мне знать? Понятия не имею.
Лунд помедлила. Потом обвила его шею руками.
– Береги себя, ладно?
Йохансон похлопал её по спине.
– Да что со мной случится?
– Ничего. – Она помолчала. – Впрочем, твой совет всё-таки помог. Он решил исход дела.
– Совет поехать к Каре?
– Взглянуть на некоторые вещи по-другому. Да. И поехать к Каре.
Йохансон улыбнулся. Потом расцеловал её в обе щеки.
– Созвонимся, как только я буду на месте.
– О’кей.
Он вошёл внутрь и бросил свою сумку на сиденье позади пилота. В вертолёте было десять пассажирских мест, но летел он один. Лететь предполагалось часа три.
– Сигур!
Он повернулся к ней.
– Ты… Я думаю, ты действительно мой самый лучший друг. – Она беспомощно развела руками и снова их опустила. Потом улыбнулась: – То есть, я хотела сказать…
– Да я знаю, – ухмыльнулся Йохансон. – В словах ты не сильна.
– Не сильна.
– Я тоже. – Он высунулся наружу. – Чем больше мне кто-то нравится, тем труднее мне заставить себя сказать об этом. Что касается тебя, то я, наверное, самый великий дурак всех времён и народов.
– Это был комплимент?
– Как минимум.
Он закрыл дверь. Пилот запустил винт. Вертолёт медленно поднимался, и фигурка Лунд, машущая рукой, становилась всё меньше. Потом вертолёт опустил нос и полетел к фьорду. Йохансон устроился поудобнее и смотрел за окно, но смотреть стало не на что. Тронхейм скрылся в тумане, вода и горы тянулись бесцветными полосами, а небо было такое мрачное, словно хотело их проглотить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Неустрашимый Клиффорд Стоун. Человек дела!
Батискаф на палубе юта «Торвальдсона» уже был готов унести его на девятьсот метров в глубину моря. Разумеется, лучше было бы послать на разведку робота. Жан-Жак Альбан и все остальные на борту настоятельно советовали ему сделать это. «Виктор» располагал отличными камерами, сенсибильным манипулятором и всеми инструментами для быстрой обработки данных. Но впечатление будет сильнее, если он спустится на дно сам. Тогда в концерне поймут, что Клиффорд Стоун не сторонник полумер. Кроме того, он не разделял точку зрения Альбана. Как-то на «Солнце» он беседовал с Герхардом Борманом о погружении на батискафе. Сам Борман уже спускался на легендарном «Альвине» у Орегона. Когда он об этом рассказывал, в его глазах появлялась мечтательная дымка. «Я видел тысячи видеозаписей роботов. Сами по себе эти записи были очень впечатляющи. Но оказаться там самому, эта трёхмерность – такое ни с чем не сравнить».
И ещё он сказал, что никакая машина не заменит полностью органы чувств и интуицию человека.
Стоун мрачно улыбнулся.
Теперь настала его очередь. Благодаря его отличным связям они быстро получили в своё распоряжение батискаф DR-1002, Deep Rover, лёгкое сооружение нового поколения. На массивных полозьях с двумя многосуставными манипуляторами покоился совершенно прозрачный шар. Внутри шара размещались два удобных сиденья с элементами управления по бокам. Стоун был очень доволен своим выбором.
Пилот, коренастый морской лётчик на пенсии, которого все называли просто Эдди, уже сидел в батискафе и проверял приборы. Как обычно, перед тем, как опустить аппарат в воду, на палубе суетилось множество народу – матросы, техники и учёные. Стоун подозвал Альбана.
– Где фотограф? – нетерпеливо спросил он. – И парень с камерой?
– Понятия не имею, – сказал Альбан. – Оператор только что тут лазил.
– Ну так пусть подлезет скорее, – пролаял Стоун. – Мы не спустимся, пока всё не будет задокументировано.
Альбан напряг морщины на лбу и глянул в сторону моря. День был пасмурный, с плохой видимостью.
– Воняет, – сказал он. Стоун пожал плечами.
– Это из-за метана.
– Становится всё хуже.
И действительно, над морем стоял сернистый запах. Должно быть, на дне высвобождались изрядные количества газа. Все присутствующие уже видели, что творится на материковом склоне, они видели кишащих червей и поднимающиеся пузыри. Никто не хотел задумываться над тем, чем это может кончиться, но то, что море воняло, было плохим знаком.
– Всё снова войдёт в норму, – сказал Стоун. Альбан посмотрел на него.
– Послушайте, Стоун, я бы на вашем месте оставил эту затею.
– Какую?
– Погружение на батискафе.
– Что за глупости! – Стоун сердито оглянулся. – Да где же этот чёртов фотограф?
– Это рискованно.
– Чепуха.
– Кроме того, барометр падает. Будет шторм.
– Шторм для батискафа ничто, мне ли вам объяснять? Мы спускаемся – и баста.
– Стоун, для чего это вам?
– Так мы скорее разберёмся с ситуацией, – поучающе ответил Стоун. – Ничего с этим шариком не сделается, он рассчитан на четыре километра глубины…
– На четырёх километрах его сплющит, – сухо поправил его Альбан. – А допущен он до тысячи метров.
– Сам знаю. Ну и что? Мы спускаемся на девятьсот, кто же говорит о четырёх тысячах? Что вообще может случиться, скажите на милость?
– Не знаю. Но дно под нами изменилось, а в водяном столбе всё больше газа. Эхолот не обнаружил фабрику, и у нас нет ни малейшего представления о том, что творится внизу.
– Может, где-то что-то и сползло. Или провалилось. В худшем случае – наша фабрика просела. Такое бывает.
– Да. Может быть. Однако посмотреть мог бы и робот, – нервно сказал Альбан. – Но вам непременно хочется погеройствовать.
Стоун двумя пальцами показал на свои глаза:
– Вот этим я лучше увижу, что случилось. Понимаете? Прямо на месте разберусь. Проблемы так и решают: идут и делают.
– Хорошо. О’кей.
– Итак, когда же мы спускаемся? – Стоун посмотрел на часы. – Ага, через полчаса. Нет, через двадцать минут. Чудесно.
Он помахал Эдди. Пилот вскинул руку и снова обратился к приборам.
– У нас лучший пилот, какого можно раздобыть. А в случае чего я и сам справлюсь с управлением.
Альбан молчал.
– Я хочу ещё раз посмотреть план погружения. Если что, я в каюте. И пожалуйста, Жан, найдите этих операторов. Притащите их сюда, если они ещё не свалились за борт.
* * *
Тронхейм, Норвегия
– Туалетная вода для бритья, – напомнил себе Йохансон.
Неужто у него кончилась туалетная вода? Быть того не могло. Вино и косметика у него не кончались. Где-то наверняка завалялся флакон Kiton Eau de Toilette.
Он перерыл весь зеркальный шкафчик в ванной, хотя пора было выходить из дома. Вертолёт ждал на площадке перед исследовательским центром, чтобы доставить его на встречу с Карен Уивер. Но человеку, придающему такое значение своей инсценированной неряшливости, уложить чемодан гораздо труднее, чем какому-нибудь аккуратисту. Аккуратист не морочится тем, как бы ему поизысканнее промахнуться в выборе цвета пиджака.
Флакон наконец отыскался за двумя баллончиками пенки для укладки волос.
Он сунул флакон в футляр для косметики, втиснул его в дорожную сумку вместе с томиком стихов Уолта Уитмена и защёлкнул шарниры.
День пятый!
Прихватил ли он компакт-диски? На одном из них он записал данные, иллюстрирующие его чудесную идею насчёт высшего заговора. Может, будет случай обсудить это с журналисткой.
Пружинистым шагом он вышел из дома в Киркегате и сел в джип на другой стороне улицы. Почему-то с раннего утра он чувствовал себя приподнято, его просто распирала истерическая жажда деятельности. Прежде чем завести мотор, он бросил взгляд на фасад своего дома.
Над Тронхеймом лежала сырая мгла, размывавшая все контуры. Даже его дом на другой стороне улицы показался ему уплощённым. Почти как на картине.
Что творится с вещами, которые любишь?
Почему он мог часами стоять перед полотнами Ван Гога, чувствуя в себе умиротворение, как будто они были написаны не отчаявшимся параноиком, а безупречно счастливым человеком?
Потому что ничто не могло разрушить впечатление.
Конечно, картину можно уничтожить. Но пока она существует, мгновение, запечатлённое в масле, остаётся окончательным. Вангоговские подсолнухи никогда не могли бы увянуть. На железнодорожный мост в Арле не могла бы упасть бомба. Ничто не могло лишить написанный маслом мотив его обязательности, даже если замазать картину. Оригинал под верхним слоем всё равно останется. Даже портрет человека с заострёнными чертами лица и белой повязкой через ухо, разглядывающего наблюдателя своими глубоко посаженными глазами, располагал некой благодатной надёжностью, потому что хотя бы на картине он не мог стать ещё несчастнее, не мог постареть. Он воплотил вечное мгновение. Он победил. В конечном счёте он восторжествовал над мучителями и невеждами, силой своей кисти и своего гения он просто обвёл их вокруг пальца.
Йохансон разглядывал свой дом.
Вот был бы он картиной – и я вместе с ним на той картине, думал он.
Домик на озере – это была бы следующая дивная картина; рядом портрет его бывшей жены и ещё несколько портретов – женщин, которых он знал, друзей и, конечно же, Тины Лунд. Пусть даже рука об руку с Каре Свердрупом. Да. Почему нет? Картина, на которой Тина наконец угомонилась бы, на все времена. Он не пожалел бы для неё душевного покоя и мира.
Внезапно его охватил смутный страх утраты.
Мир меняется, думал он. Он смыкается над нами. В некоем тайном месте о чём-то договорились – без нас. Люди там не присутствовали.
А такой красивый дом. Такой весёлый.
Он завёл мотор, и машина тронулась.
* * *
Киль, Германия
Эрвин Сьюсс вошёл в кабинет Бормана, за ним следом – Ивонна Мирбах.
– Позвони этому Йохансону, – сказал он. – Немедленно.
Борман знал директора «Геомара» достаточно давно, чтобы понять, что случилось нечто чрезвычайное. Нечто, сокрушившее Сьюсса.
– Что произошло? – спросил он, хотя уже догадывался. Мирбах подвинула стул и села.
– Мы просчитали на компьютере весь сценарий. Коллапс наступит раньше, чем мы думали.
Борман нахмурил лоб.
– В прошлый раз мы сомневались, что дело вообще дойдет до коллапса.
– Боюсь, что дойдёт, – сказал Сьюсс.
– Консорциумы бактерий?
– Да.
Борман почувствовал, как на лбу у него проступает холодный пот. Этого не может быть, думал он. Это же всего лишь бактерии, микроскопически маленькие организмы. Внезапно он начал рассуждать по-детски. Как может нечто столь крохотное разрушить ледяной покров толщиной больше ста метров? Что может сделать какой-то микроб на тысячах квадратных километров морского дна? Это нереально. Не бывать этому.
Они мало знали о консорциумах. Ясно было лишь то, что на глубине моря микроорганизмы разных видов объединялись в симбиоз. Серные бактерии связывались с археями – первобытными одноклеточными, представителями вообще самой древней формы жизни. Симбиозы были чрезвычайно успешны. Первые консорциумы на поверхности гидрата метана были обнаружены несколько лет назад. Серные бактерии с помощью кислорода усваивали то, что получали от архей: водород, двуокись углерода и различные углеводороды. А археи выделяли эти вещества, только напитавшись как следует своим любимым кушаньем.
Метаном.
В известной мере и серные бактерии жили метаном, только не напрямую. Поскольку в основном метан залегал в осадочном слое, лишённом кислорода, а серные бактерии без кислорода жить не могли. А археи могли. Они были в состоянии расщеплять метан без кислорода, да ещё и на километровых глубинах ниже поверхности земли. По некоторым оценкам, они перерабатывали за год триста миллионов тонн морского метана – может быть, на благо мировому климату, поскольку расщеплённый метан не мог выйти в атмосферу в качестве парникового газа. С этой точки зрения они служили чем-то вроде экологической полиции.
По крайней мере, до тех пор, пока не распространились на большой площади.
Но они жили и в симбиозе с червями. А эти странные черви с их чудовищными челюстями были битком набиты консорциумами серных бактерий и архей. Бактерии жили как на черве, так и внутри него. С каждым метром, на который червь внедрялся в гидрат, он всё глубже протаскивал с собой микроорганизмы, и те начинали разъедать лёд изнутри. Словно рак. Черви подыхали, за ними серные бактерии, но археи неуклонно пробивались сквозь лёд всё дальше к свободному метану. Они превращали некогда компактный гидрат в пористую, ломкую массу, и газ выходил наружу.
Черви не могли дестабилизировать гидрат, вспомнил Борман свои собственные слова.
Правильно. Но это была и не их задача. Черви выполняли лишь одну функцию – доставить в толщу льда пассажирский груз архей. Как омнибусы: гидрат метана, пять метров в глубину, все на выход, за работу.
Почему мы никогда не рассматривали этот сценарий, думал Борман. Температурные колебания морской воды, уменьшение гидростатического давления, землетрясения – всё это входит в репертуар ужасов при изучении гидрата. Только о бактериях никто всерьёз не думал, хотя было известно, что они делают. Никому и в страшном сне не мог привидеться сценарий подобного нашествия. Никто и в мыслях не держал возможность существования такого червя, который окажется метанотрофным самоубийцей. Его обилие, его распространение по всему континентальному склону абсурдно, необъяснимо! Армия архей, подгоняемая их фатальным аппетитом, в такой массе фактически невозможна!
И потом он снова подумал: откуда же эти микроорганизмы взялись? Что их наслало туда?
Или кто?
– Проблема в том, – сказала Мирбах, – что наши первые имитации основывались на линейных уравнениях. А действительность протекает нелинейно. Мы имеем дело частично с экспоненциальным, частично с хаотическим развитием. Лёд разлагается, газ из-под него под давлением выпирает наружу и увлекает за собой обломки. Морское дно проваливается, и момент обвала стремительно приближается…
– Ну хорошо, – Борман поднял руку. – Как долго ещё?
– Пара недель. Пара дней. Пара… – Мирбах помедлила. Потом пожала плечами: – Есть во всём этом нечто невообразимое. Мы всё ещё не знаем, действительно ли это произойдёт. Почти всё говорит за то, но сценарий настолько необычный, что мы вряд ли выйдем за пределы голого теоретизирования.
– Давайте оставим все эти дипломатические прятки. Что ты сама обо всём этом думаешь?
Мирбах подняла на него глаза.
– Ничего. – Она сделала короткую паузу. – Если три муравья столкнутся с крупным млекопитающим, оно их растопчет. Если то же самое млекопитающее наткнётся на несколько тысяч муравьёв, они живьём обглодают его до костей. Нечто похожее мне представляется в случае с червями и микроорганизмами. Понятно?
– Позвони Йохансону, – снова сказал Сьюсс. – Скажи ему, что мы досчитались до эффекта Стореджиа.
Борман медленно выдохнул и молча кивнул.
* * *
Тронхейм, Норвегия
Они стояли на краю вертолётной площадки, с которой открывался вид на фьорд. Водная гладь простиралась перед ними, как матовая сталь под сереющим небом.
– Ты сноб, – сказала Лунд, взглянув на ожидающий вертолёт.
– Конечно, я сноб, – ответил Йохансон. – Раз уж я вами насильно рекрутирован, то заслуживаю какого-никакого снобизма, а?
– Опять ты об этом!
– Ты и сама сноб. Так что можешь все ближайшие дни раскатывать на отличном джипе.
Лунд улыбнулась:
– Тогда хотя бы дай ключи.
Йохансон порылся в кармане пальто, достал ключ от джипа и положил ей на ладонь.
– Смотри за ним. Пока меня нет.
– Можешь не волноваться.
– Только не вздумай трахаться в нём с Каре.
– Мы не трахаемся в машинах.
– Вам только волю дай. Но ты правильно сделала, что последовала моему совету и сломала копьё, метившее в бедного Стоуна. Пусть теперь сам выуживает из воды свою фабрику.
– Боюсь тебя разочаровать, но твой совет тут не сыграл никакой роли. Помиловать Стоуна было исключительно решением Скаугена.
– Разве его помиловали?
– Если он снова всё приведёт в порядок, то может удержаться в концерне. – Она посмотрела на часы. – Примерно сейчас он, наверное, спускается в батискафе на дно. Давай держать за него большой палец.
– А почему он не отправил на дно робота? – удивился Йохансон.
– Потому что у него не все дома.
– Вот уж точно.
– Я думаю, он хочет доказать, что разрешить такой кризис под силу только ему. Что Клиффорд Стоун незаменим.
– И вы ему это позволяете?
– Ну а что? – Лунд пожала плечами. – Он всё ещё руководитель проекта. Кроме того, он прав в одном пункте. Спустившись сам, он лучше разберётся в деле.
Йохансон представил себе, как «Торвальдсон» покачивается в серой мгле, а Стоун погружается на дно: вокруг него тьма, под ним загадка.
– Однако ж он отважный человек.
– Да, – Лунд кивнула. – Он говнюк, но мужества у него не отнять.
– Ну, пока, – Йохансон поднял свою сумку. – Смотри не разбей мою машину.
– Не бойся.
Они вместе подошли к вертолёту. Скауген и в самом деле выделил ему флагманскую машину концерна, Bell-430, комфортный и ровный в полёте.
– А что собой представляет эта Карен Уивер? – спросила Лунд у самых дверей.
Йохансон подмигнул ей:
– Она молодая и красивая.
– Идиот.
– Да ладно тебе! Откуда мне знать? Понятия не имею.
Лунд помедлила. Потом обвила его шею руками.
– Береги себя, ладно?
Йохансон похлопал её по спине.
– Да что со мной случится?
– Ничего. – Она помолчала. – Впрочем, твой совет всё-таки помог. Он решил исход дела.
– Совет поехать к Каре?
– Взглянуть на некоторые вещи по-другому. Да. И поехать к Каре.
Йохансон улыбнулся. Потом расцеловал её в обе щеки.
– Созвонимся, как только я буду на месте.
– О’кей.
Он вошёл внутрь и бросил свою сумку на сиденье позади пилота. В вертолёте было десять пассажирских мест, но летел он один. Лететь предполагалось часа три.
– Сигур!
Он повернулся к ней.
– Ты… Я думаю, ты действительно мой самый лучший друг. – Она беспомощно развела руками и снова их опустила. Потом улыбнулась: – То есть, я хотела сказать…
– Да я знаю, – ухмыльнулся Йохансон. – В словах ты не сильна.
– Не сильна.
– Я тоже. – Он высунулся наружу. – Чем больше мне кто-то нравится, тем труднее мне заставить себя сказать об этом. Что касается тебя, то я, наверное, самый великий дурак всех времён и народов.
– Это был комплимент?
– Как минимум.
Он закрыл дверь. Пилот запустил винт. Вертолёт медленно поднимался, и фигурка Лунд, машущая рукой, становилась всё меньше. Потом вертолёт опустил нос и полетел к фьорду. Йохансон устроился поудобнее и смотрел за окно, но смотреть стало не на что. Тронхейм скрылся в тумане, вода и горы тянулись бесцветными полосами, а небо было такое мрачное, словно хотело их проглотить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98