Эти дни очень напр
яженные. Во время наших прогулок Стин и я в основном молчим, каждый из нас
пытается догадаться, о чем думает другой. Наша задача Ц уничтожить русс
кий флот, так что мы не расположены обсуждать трудности. Споры были бы пус
той тратой сил. Таковы наши приказы и мы повинуемся. В течение часа мы возв
ращаемся в палатку внутренне расслабленные и готовые утром вновь идти в
этот ад.
Во время одной из этих прогулок со Стином я нарушаю обычное молчание и сп
рашиваю его с некоторым колебанием: «Как ты умудряешься быть таким хладн
окровным и собранным?»
Он останавливается на мгновение, смотри на меня искоса и говорит: «Дорог
ой мой, не воображай себе, даже на секунду, что я всегда был таким. Я обязан э
тим безразличием тяжелым годам горького опыта. Знаешь, плохо, если наход
ясь на службе ты не видишься со своими начальниками… и если они не оставл
яют разногласия для офицерских столовых и не могут забыть их, находясь н
а службе, это может стать сущим адом. Но самая закаленная сталь получаетс
я только на самом горячем огне. И если ты проходишь свой путь сам, не обяза
тельно теряя при этом связь с друзьями, ты становишься сильнее». Длинная
пауза. Я знаю теперь, почему он так хорошо меня понимает. Хотя я уверен, что
мои замечания не будут очень «уставными», я говорю ему: «Когда я был кадет
ом, то пообещал себе, что если мне когда-нибудь доверят командовать, я ник
огда не буду поступать так как некоторые из моих начальников». Стин, помо
лчав немного, добавляет: «Есть и другие вещи, которые делают мужчиной. Мал
о кто из наших товарищей понимает это и способен понять мои серьезные вз
гляды на жизнь. Однажды я был помолвлен с девушкой, которую любил. Она умер
ла в тот день, когда мы должны были пожениться. Когда такое происходит с то
бой, забыть это непросто».
Я молча возвращаюсь в палатку. Я потом долго думаю о Стине. Сейчас я понима
ю его лучше, чем прежде. Я понимаю, как много значит на фронте такое взаимо
понимание между людьми и тихие разговоры, придающие силы. Разговоры Ц н
е для солдата. Он выражает себя совсем иначе, чем гражданский. И поскольку
война лишает человека претенциозности, вещи, которые говорит солдат, даж
е если он принимает форму клятвы или примитивной сентиментальности, все
цело искренние и подлинные и поэтому лучше всей этой риторики штатских.
21 сентября на наш аэродром прибывают тонные бомбы. На следующее утро разв
едка сообщает, что Марат стоит у причала Кронштадтской гавани. Очевидно,
они устраняют повреждения, полученные во время нашей атаки 16-го числа. Во
т оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать! От разведчиков
я получаю всю необходимую информацию о ветре и всем прочем от разведчико
в. Затем я становлюсь глухим ко всему, что меня окружает. Если я долечу до ц
ели, я не промахнусь! Я должен попасть! Мы взлетаем, поглощенные мыслями об
атаке, под нами Ц тонные бомбы, которые должны сделать сегодня всю работ
у.
Ярко-синее небо, ни облачка. То же самое Ц над морем. Над узкой прибрежной
полосой нас атакуют русские истребители, но они не могут помешать нам до
йти до цели. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток смертоносен. С такой инте
нсивностью стрельбы можно ожидать попадания в любой момент. Дорль, Стин
и я держимся на курсе. Мы говорим себе, что иван не стреляет по отдельным с
амолетам, он просто насыщает разрывами небо на определенной высоте. Друг
ие пилоты полагают, что, меняя высоту и курс, они затрудняют работу зенитч
иков. Один самолет даже сбросил бомбу за несколько минут до подхода к цел
и. Но наши два штабных самолета с синими носами идут прямо сквозь строй. Ди
кая неразбериха в воздухе над Кронштадтом, опасность столкновения вели
ка. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я уже вижу «Марат»,
стоящий у причала в гавани. Орудия стреляют, рвутся снаряды, разрывы обра
зуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся вокруг нас. Если бы вс
е это не было так убийственно серьезно, можно было бы даже подумать что эт
о воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на «Марат». За ним стоит крейсер «Киро
в». Или это «Максим Горький»? Эти корабли еще не участвовали в обстрелах. Т
о же самое было и в прошлый раз. Они не открывают по нам огонь до тех пор, пок
а мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет сквозь заградительный ого
нь не казался таким медленным и неприятным. Будет ли Стин пользоваться с
егодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таки огнем, не будет их в
ыпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном положении. Я следую за
ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его мрачное лицо сосредоточен
о. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен быть около 70-80 градусов, я уж
е поймал «Марат» в прицел. Мы мчимся прямо к нему, постепенно он вырастает
до гигантских размеров. Все его зенитные орудия направлены прямо на нас.
Сейчас ничего не имеет значения, только наша цель, наше задание. Если мы до
стигнем цели, это спасет наших братьев по оружию на земле от этой бойни. Но
что случилось? Самолет Стина вдруг оставляет меня далеко позади. Он пики
рует гораздо быстрее. Может быть, он убрал воздушные тормоза, чтобы увели
чить скорость? Я делаю то же самое. Я мчусь вдогонку за его самолетом. Я пря
мо у него на хвосте, двигаюсь гораздо быстрее и не могу погасить скорость.
Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка у
Стина. Каждую секунду он ожидает, что я срежу хвост их самолета своим проп
еллером и протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверня
ка почти 90 градусов. Я чудом проскакиваю мимо самолета Стина буквально на
волосок. Предвещает ли это успех? Корабль точно в центре прицела. Мой Ю-87 де
ржится на курсе стабильно, он не шелохнется ни на сантиметр. У меня возник
ает чувство, что промахнуться невозможно. Затем прямо перед собой я вижу
«Марат», больший, чем жизнь. Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы. Я н
ажимаю на переключатель бомбосбрасывателя и тяну ручку на себя со всей с
илы. Смогу ли я еще выйти из пикирования? Я сомневаюсь в этом, потому что я п
икирую без тормозов и высота, на которой я сбросил бомбу, не превышала 300 ме
тров. Во время инструктажа командир сказал, что тонная бомба должна быть
сброшена с высоты одного километра, поскольку именно на такую высоту пол
етят осколки и сброс бомбы на меньшей высоте означил бы возможную потерю
самолета. Но сейчас я напрочь забыл это Ц я собираюсь поразить «Марат». Я
тяну ручку на себя со всей силы. Ускорение слишком велико. Я ничего не виж
у, перед глазами все чернеет, ощущение, которое я не никогда не испытывал п
режде. Я должен выйти из пикирования, если вообще это можно сделать. Зрени
е еще не вернулось ко мне полностью, когда я слышу возглас Шарновски: «Взр
ыв!».
Я осматриваюсь. Мы летим над водой над водой на высоте всего 3-4 метров, с не
большим креном. Позади нас лежит Марат, облако дыма над ним поднимается н
а высоту полкилометра, очевидно, взорвались орудийные погреба.
«Мои поздравления, господин лейтенант!».
Шарновски Ц первый. Тут же в эфире начинается галдеж Ц поздравления сы
пятся с других самолетов. Со всех сторон я слышу «Вот так зрелище!» Постой
-ка! Неужели я узнаю голос командира полка? Я испытываю чувство возбужден
ия, как после успешного легкоатлетического соревнования. Затем я предст
авляю, как будто всматриваюсь в глаза тысяч благодарных пехотинцев. Идем
назад на низкой высоте по направлению к побережью.
«Два русских истребителя», рапортует Шарновски.
«Где они?»
«Преследуют нас. Они летят над своим флотом прямо в разрывах зенитных сн
арядов. Сейчас их свои же и собьют».
Это многословие и, помимо прочего, волнение в голосе Шарновски Ц нечто н
овое для меня. Этого никогда с ним раньше не случалось. Мы летим вровень с
бетонными блоками, на которых установлены зенитные орудия. Мы можем снес
ти артиллерийскую прислугу в море своими крыльями. Они продолжают стрел
ять в наших товарищей, атакующих другие корабли. На мгновение все завола
кивает колонна дыма от сраженного «Марата». Грохот там, у поверхности во
ды должно быть ужасный, потому что зенитчики замечают мой самолет только
когда он ревет прямо над их головами. Затем они разворачивают свои оруди
я и стреляют мне вдогонку, не обращая внимания на основный строй, летящий
выше. Удача меня не покинула. Тут все полно зенитками, воздух насыщен шрап
нелью. Сейчас пересекаю прибрежную полосу. Эта узкая полоса Ц опасное м
есто. Я не набираю высоту, потому что не смогу сделать это достаточно быст
ро. Поэтому я остаюсь внизу и пролетаю над самыми головами русских. Они в п
анике бросаются на землю. Затем Шарновски вдруг кричит: «Рата» заходит с
зади!"
Я оглядываюсь и вижу русский истребитель в 100 метрах за нами.
«Шарновски, стреляй!» Шарновски не издает ни звука. Иван проносится мимо
на расстоянии всего несколько сантиметров. Я пытаюсь маневрировать. «Ты
что, Шарновски, с ума сошел? Огонь! Я тебя под арест посажу!», кричу я на него.
Шарновски не стреляет. Потом говорит медленно: «Я не стреляю, господин ле
йтенант, потому что вижу, как сзади приближается „Мессершмитт“ и если я о
ткрою огонь по „Рате“, то могу в него случайно попасть». Это закрывает тем
у, как ее понимает Шарновски, но меня пробивает пот. Трассеры проходят спр
ава и слева. Я раскачиваю машину из стороны в сторону как сумасшедший.
"Можете обернуться. «Ме» сбил эту «Рату.» Я накреняю самолет и смотрю наза
д. Мимо нас проходит «Мессершмитт».
«Шарновски, будет большим удовольствием подтвердить сбитого для нашег
о пилота». Он не отвечает. Скорее всего, обиделся на то, что я не доверился р
аньше его суждениям. Я знаю его, он будет сидеть там и дуться, пока мы не при
землимся. Сколько вылетов мы совершили вместе когда он не размыкал губ в
се время пока мы находились в воздухе.
После приземления все экипажи выстроены перед штабной палаткой. Стин го
ворит нам, что командир полка уже звонил и поздравил третью эскадрилью с
успехом. Он лично видел впечатляющий взрыв. Стину приказано доложить имя
офицера, который нанес решающий удар для того чтобы рекомендовать его к
Рыцарскому Кресту Железного креста.
Посмотрев на меня, он говорит: «Прости мне, я сказал коммодору, что настоль
ко горд всей эскадрильей, что предпочел бы наградить за этот успех всех п
одряд».
В палатке он пожимает мне руку. «Больше в депешах об этом линкоре не прочи
таешь», говорит он с мальчишеским смехом.
Звонит командир полка. «Сегодня для третьей день тонущих кораблей. Вылет
айте немедленно для еще одной атаки на „Киров“, стоящий на якоре позади о
бломков „Марата“. Успешной охоты!» Фотографии, снятые самым последним са
молетом показывают, что Марат разломился надвое. Это видно на фотографии
, которая сделана после того, как огромное облако дыма стало рассеиватьс
я. Снова звонит телефон: «Стин, не разглядели, куда упала моя бомба? Я не вид
ел, и Пекрун тоже».
«Она упала в море, господин полковник, за несколько минут до атаки».
Мы, молодежь, сидящая в палатке, с трудом сохраняем невозмутимые лица. Кор
откий треск в трубке и это все. Мы не виним нашего полковника, который по в
озрасту годится нам в отцы, вероятно, он занервничал и преждевременно на
жал переключатель бомбосбрасывателя. Он заслуживает всяческих похвал
за то, что сам летает с нами в такие трудные миссии. Между пятидесятилетни
ми и двадцатипятилетними пилотами Ц большая разница. Это особенно верн
о для тех, кто летает на пикирующих бомбардировщиках.
Мы снова готовимся к атаке на «Киров». Стин попал в небольшую аварию, когд
а рулил по земле после первого вылета: одно колесо въехало в воронку, его с
амолет повредил пропеллер. 7-я эскадрилья обеспечивает нас заменой, но Ст
ин снова наталкивается на препятствие и этот самолет также выходит из ст
роя. Замены нет, все самолеты участвуют в вылете. Никто из штаба не летает
кроме меня самого. Стин вылезает из самолета и карабкается ко мне на крыл
о.
«Я знаю, ты будешь зол на меня, что я взял твой самолет, но поскольку я коман
дир, то должен лететь с эскадрильей. На этот вылет я возьму с собой твоего
Шарновски».
Раздосадованный и сердитый я иду к мастерским и какое-то время занимаюс
ь работой в качестве офицера-инженера. Через полтора часа эскадрилья во
звращается. «Единица», штабной самолет с синим носом, мой самолет, отсутс
твует. Я предполагаю, что командир сделал вынужденную посадку на нашей с
тороне фронта.
Как только все мои коллеги приземлились, я спрашиваю, что случилось с ком
андиром. Никто не дает мне прямого ответа, пока один из них не говорит: "Сти
н спикировал на «Киров» и получил прямое попадание на высоте два с полов
иной Ц три километра. Зенитный снаряд повредил хвост и самолет потерял
управление. Я видел, как он пытается направить свой самолет прямо на крей
сер, работая элеронами, но промахнулся и упал в море. Взрыв его тонной бомб
ы нанес «Кирову» серьезные повреждения.
Потеря нашего командира и моего верного капрала Шарновски, тяжелый удар
по всему эскадрону, становится трагическим пиком сегодняшнего в других
отношениях успешного дня. Этот отличный парень Шарновски погиб! Стин пог
иб! Оба были в своем роде образцовыми солдатами и никто не сможет их замен
ить. Им повезло, и они погибли в тот момент, когда были еще убеждены, что пос
ле всех этих страданий Германия и вся Европа обретут свободу.
Старший капитан из штаба временно принимает на себя командование эскад
рильей. Я выбираю в качестве своего бортового стрелка рядового первого к
ласса Хеншеля. Он был послан к нам из резерва в Граце, где летал со мной на т
ренировках. Время от времени я беру с собой и других, сначала нашего финан
систа, потом офицера разведки. Но никто из них особенно не позаботился бы
о моей жизни. Затем я стал брать с собой Хеншеля постоянно, и он был переве
ден к нам в штаб. Он всегда впадает я ярость, если я не беру его с собой, и кто-
то другой летит вместо него. Он ревнует меня как маленькая девочка.
Мы совершаем боевые вылеты над Финским заливом до конца сентября и нам у
дается потопить еще один крейсер. Нам не везет со вторым линкором, «Октяб
рьской революцией». Он поврежден бомбами меньшего калибра, но не очень с
ерьезно. Когда нам удается во время одного из налетов добиться попадания
тонной бомбой, она не взрывается. Несмотря на самое серьезное расследов
ание, нам не удается определить, что с ней случилось. Так что Советам удает
ся сохранить один линкор.
В ленинградском секторе устанавливается затишье, а мы нужны на ключевом
направлении. Участь пехоты мы облегчили, русские позиции вдоль побережь
я рассечены надвое и блокада города установлена. Но Ленинград не пал, пос
кольку защитники удержали Ладожское озеро и тем самым сохранили магист
раль, по которой шло снабжение крепости.
5. Под Москвой
Мы выполняем еще несколько заданий на Волховском и Ленинградском фронт
ах. Во время последнего вылета в воздухе тихо и нам начинает казаться как
что-то назревает где-то в другой части фронта. Нас посылают назад в центр
альный сектор восточного фронта и как только мы туда добираемся, то види
м, как пехота готовится к новым боям. Ходят слухи о наступлении в направле
нии Калинин-Ярославль. Взлетев с авиабазы Мошна-Куличевка мы пролетаем
надо Ржевом и приземляемся в Старице. Лейтенант Прейслер сменяет нашего
последнего командира на посту командира эскадрильи. Он пришел к нам из с
оседнего полка.
Постепенно устанавливается холодная погода и мы получаем первое предс
тавление о приближающейся зиме. Падение температуры приносит мне, офице
ру-инженеру, все типы технических проблем, неожиданно мы начинаем испыт
ывать неприятности с нашими самолетами, которые только частично объясн
яются холодом. Проходит много времени прежде чем опыт учит меня, как с эти
ми проблемами бороться. Старшие механики обеспокоены, особенно сейчас, к
огда каждый делает все от него зависящее чтобы в воздух поднималось как
можно большее число самолетов. Мой механик также попадает в аварию. Он вы
гружает бомбы из грузовика, когда одна из них переворачивается и расплющ
ивает ему стабилизатором пальцы на ноге. Я стою рядом, когда это происход
ит. Долгое время он не может ничего сказать, затем комментирует, глядя с со
жалением на свой палец: «Теперь уже мне в длину не попрыгать». Погода еще н
е стала по-настоящему прохладной. Унылое небо затянуто облаками.
Наши войска заняли Калинин, но Советы сопротивляются отчаянно и по-преж
нему удерживают позиции рядом с городом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
яженные. Во время наших прогулок Стин и я в основном молчим, каждый из нас
пытается догадаться, о чем думает другой. Наша задача Ц уничтожить русс
кий флот, так что мы не расположены обсуждать трудности. Споры были бы пус
той тратой сил. Таковы наши приказы и мы повинуемся. В течение часа мы возв
ращаемся в палатку внутренне расслабленные и готовые утром вновь идти в
этот ад.
Во время одной из этих прогулок со Стином я нарушаю обычное молчание и сп
рашиваю его с некоторым колебанием: «Как ты умудряешься быть таким хладн
окровным и собранным?»
Он останавливается на мгновение, смотри на меня искоса и говорит: «Дорог
ой мой, не воображай себе, даже на секунду, что я всегда был таким. Я обязан э
тим безразличием тяжелым годам горького опыта. Знаешь, плохо, если наход
ясь на службе ты не видишься со своими начальниками… и если они не оставл
яют разногласия для офицерских столовых и не могут забыть их, находясь н
а службе, это может стать сущим адом. Но самая закаленная сталь получаетс
я только на самом горячем огне. И если ты проходишь свой путь сам, не обяза
тельно теряя при этом связь с друзьями, ты становишься сильнее». Длинная
пауза. Я знаю теперь, почему он так хорошо меня понимает. Хотя я уверен, что
мои замечания не будут очень «уставными», я говорю ему: «Когда я был кадет
ом, то пообещал себе, что если мне когда-нибудь доверят командовать, я ник
огда не буду поступать так как некоторые из моих начальников». Стин, помо
лчав немного, добавляет: «Есть и другие вещи, которые делают мужчиной. Мал
о кто из наших товарищей понимает это и способен понять мои серьезные вз
гляды на жизнь. Однажды я был помолвлен с девушкой, которую любил. Она умер
ла в тот день, когда мы должны были пожениться. Когда такое происходит с то
бой, забыть это непросто».
Я молча возвращаюсь в палатку. Я потом долго думаю о Стине. Сейчас я понима
ю его лучше, чем прежде. Я понимаю, как много значит на фронте такое взаимо
понимание между людьми и тихие разговоры, придающие силы. Разговоры Ц н
е для солдата. Он выражает себя совсем иначе, чем гражданский. И поскольку
война лишает человека претенциозности, вещи, которые говорит солдат, даж
е если он принимает форму клятвы или примитивной сентиментальности, все
цело искренние и подлинные и поэтому лучше всей этой риторики штатских.
21 сентября на наш аэродром прибывают тонные бомбы. На следующее утро разв
едка сообщает, что Марат стоит у причала Кронштадтской гавани. Очевидно,
они устраняют повреждения, полученные во время нашей атаки 16-го числа. Во
т оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать! От разведчиков
я получаю всю необходимую информацию о ветре и всем прочем от разведчико
в. Затем я становлюсь глухим ко всему, что меня окружает. Если я долечу до ц
ели, я не промахнусь! Я должен попасть! Мы взлетаем, поглощенные мыслями об
атаке, под нами Ц тонные бомбы, которые должны сделать сегодня всю работ
у.
Ярко-синее небо, ни облачка. То же самое Ц над морем. Над узкой прибрежной
полосой нас атакуют русские истребители, но они не могут помешать нам до
йти до цели. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток смертоносен. С такой инте
нсивностью стрельбы можно ожидать попадания в любой момент. Дорль, Стин
и я держимся на курсе. Мы говорим себе, что иван не стреляет по отдельным с
амолетам, он просто насыщает разрывами небо на определенной высоте. Друг
ие пилоты полагают, что, меняя высоту и курс, они затрудняют работу зенитч
иков. Один самолет даже сбросил бомбу за несколько минут до подхода к цел
и. Но наши два штабных самолета с синими носами идут прямо сквозь строй. Ди
кая неразбериха в воздухе над Кронштадтом, опасность столкновения вели
ка. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я уже вижу «Марат»,
стоящий у причала в гавани. Орудия стреляют, рвутся снаряды, разрывы обра
зуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся вокруг нас. Если бы вс
е это не было так убийственно серьезно, можно было бы даже подумать что эт
о воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на «Марат». За ним стоит крейсер «Киро
в». Или это «Максим Горький»? Эти корабли еще не участвовали в обстрелах. Т
о же самое было и в прошлый раз. Они не открывают по нам огонь до тех пор, пок
а мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет сквозь заградительный ого
нь не казался таким медленным и неприятным. Будет ли Стин пользоваться с
егодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таки огнем, не будет их в
ыпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном положении. Я следую за
ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его мрачное лицо сосредоточен
о. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен быть около 70-80 градусов, я уж
е поймал «Марат» в прицел. Мы мчимся прямо к нему, постепенно он вырастает
до гигантских размеров. Все его зенитные орудия направлены прямо на нас.
Сейчас ничего не имеет значения, только наша цель, наше задание. Если мы до
стигнем цели, это спасет наших братьев по оружию на земле от этой бойни. Но
что случилось? Самолет Стина вдруг оставляет меня далеко позади. Он пики
рует гораздо быстрее. Может быть, он убрал воздушные тормоза, чтобы увели
чить скорость? Я делаю то же самое. Я мчусь вдогонку за его самолетом. Я пря
мо у него на хвосте, двигаюсь гораздо быстрее и не могу погасить скорость.
Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка у
Стина. Каждую секунду он ожидает, что я срежу хвост их самолета своим проп
еллером и протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверня
ка почти 90 градусов. Я чудом проскакиваю мимо самолета Стина буквально на
волосок. Предвещает ли это успех? Корабль точно в центре прицела. Мой Ю-87 де
ржится на курсе стабильно, он не шелохнется ни на сантиметр. У меня возник
ает чувство, что промахнуться невозможно. Затем прямо перед собой я вижу
«Марат», больший, чем жизнь. Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы. Я н
ажимаю на переключатель бомбосбрасывателя и тяну ручку на себя со всей с
илы. Смогу ли я еще выйти из пикирования? Я сомневаюсь в этом, потому что я п
икирую без тормозов и высота, на которой я сбросил бомбу, не превышала 300 ме
тров. Во время инструктажа командир сказал, что тонная бомба должна быть
сброшена с высоты одного километра, поскольку именно на такую высоту пол
етят осколки и сброс бомбы на меньшей высоте означил бы возможную потерю
самолета. Но сейчас я напрочь забыл это Ц я собираюсь поразить «Марат». Я
тяну ручку на себя со всей силы. Ускорение слишком велико. Я ничего не виж
у, перед глазами все чернеет, ощущение, которое я не никогда не испытывал п
режде. Я должен выйти из пикирования, если вообще это можно сделать. Зрени
е еще не вернулось ко мне полностью, когда я слышу возглас Шарновски: «Взр
ыв!».
Я осматриваюсь. Мы летим над водой над водой на высоте всего 3-4 метров, с не
большим креном. Позади нас лежит Марат, облако дыма над ним поднимается н
а высоту полкилометра, очевидно, взорвались орудийные погреба.
«Мои поздравления, господин лейтенант!».
Шарновски Ц первый. Тут же в эфире начинается галдеж Ц поздравления сы
пятся с других самолетов. Со всех сторон я слышу «Вот так зрелище!» Постой
-ка! Неужели я узнаю голос командира полка? Я испытываю чувство возбужден
ия, как после успешного легкоатлетического соревнования. Затем я предст
авляю, как будто всматриваюсь в глаза тысяч благодарных пехотинцев. Идем
назад на низкой высоте по направлению к побережью.
«Два русских истребителя», рапортует Шарновски.
«Где они?»
«Преследуют нас. Они летят над своим флотом прямо в разрывах зенитных сн
арядов. Сейчас их свои же и собьют».
Это многословие и, помимо прочего, волнение в голосе Шарновски Ц нечто н
овое для меня. Этого никогда с ним раньше не случалось. Мы летим вровень с
бетонными блоками, на которых установлены зенитные орудия. Мы можем снес
ти артиллерийскую прислугу в море своими крыльями. Они продолжают стрел
ять в наших товарищей, атакующих другие корабли. На мгновение все завола
кивает колонна дыма от сраженного «Марата». Грохот там, у поверхности во
ды должно быть ужасный, потому что зенитчики замечают мой самолет только
когда он ревет прямо над их головами. Затем они разворачивают свои оруди
я и стреляют мне вдогонку, не обращая внимания на основный строй, летящий
выше. Удача меня не покинула. Тут все полно зенитками, воздух насыщен шрап
нелью. Сейчас пересекаю прибрежную полосу. Эта узкая полоса Ц опасное м
есто. Я не набираю высоту, потому что не смогу сделать это достаточно быст
ро. Поэтому я остаюсь внизу и пролетаю над самыми головами русских. Они в п
анике бросаются на землю. Затем Шарновски вдруг кричит: «Рата» заходит с
зади!"
Я оглядываюсь и вижу русский истребитель в 100 метрах за нами.
«Шарновски, стреляй!» Шарновски не издает ни звука. Иван проносится мимо
на расстоянии всего несколько сантиметров. Я пытаюсь маневрировать. «Ты
что, Шарновски, с ума сошел? Огонь! Я тебя под арест посажу!», кричу я на него.
Шарновски не стреляет. Потом говорит медленно: «Я не стреляю, господин ле
йтенант, потому что вижу, как сзади приближается „Мессершмитт“ и если я о
ткрою огонь по „Рате“, то могу в него случайно попасть». Это закрывает тем
у, как ее понимает Шарновски, но меня пробивает пот. Трассеры проходят спр
ава и слева. Я раскачиваю машину из стороны в сторону как сумасшедший.
"Можете обернуться. «Ме» сбил эту «Рату.» Я накреняю самолет и смотрю наза
д. Мимо нас проходит «Мессершмитт».
«Шарновски, будет большим удовольствием подтвердить сбитого для нашег
о пилота». Он не отвечает. Скорее всего, обиделся на то, что я не доверился р
аньше его суждениям. Я знаю его, он будет сидеть там и дуться, пока мы не при
землимся. Сколько вылетов мы совершили вместе когда он не размыкал губ в
се время пока мы находились в воздухе.
После приземления все экипажи выстроены перед штабной палаткой. Стин го
ворит нам, что командир полка уже звонил и поздравил третью эскадрилью с
успехом. Он лично видел впечатляющий взрыв. Стину приказано доложить имя
офицера, который нанес решающий удар для того чтобы рекомендовать его к
Рыцарскому Кресту Железного креста.
Посмотрев на меня, он говорит: «Прости мне, я сказал коммодору, что настоль
ко горд всей эскадрильей, что предпочел бы наградить за этот успех всех п
одряд».
В палатке он пожимает мне руку. «Больше в депешах об этом линкоре не прочи
таешь», говорит он с мальчишеским смехом.
Звонит командир полка. «Сегодня для третьей день тонущих кораблей. Вылет
айте немедленно для еще одной атаки на „Киров“, стоящий на якоре позади о
бломков „Марата“. Успешной охоты!» Фотографии, снятые самым последним са
молетом показывают, что Марат разломился надвое. Это видно на фотографии
, которая сделана после того, как огромное облако дыма стало рассеиватьс
я. Снова звонит телефон: «Стин, не разглядели, куда упала моя бомба? Я не вид
ел, и Пекрун тоже».
«Она упала в море, господин полковник, за несколько минут до атаки».
Мы, молодежь, сидящая в палатке, с трудом сохраняем невозмутимые лица. Кор
откий треск в трубке и это все. Мы не виним нашего полковника, который по в
озрасту годится нам в отцы, вероятно, он занервничал и преждевременно на
жал переключатель бомбосбрасывателя. Он заслуживает всяческих похвал
за то, что сам летает с нами в такие трудные миссии. Между пятидесятилетни
ми и двадцатипятилетними пилотами Ц большая разница. Это особенно верн
о для тех, кто летает на пикирующих бомбардировщиках.
Мы снова готовимся к атаке на «Киров». Стин попал в небольшую аварию, когд
а рулил по земле после первого вылета: одно колесо въехало в воронку, его с
амолет повредил пропеллер. 7-я эскадрилья обеспечивает нас заменой, но Ст
ин снова наталкивается на препятствие и этот самолет также выходит из ст
роя. Замены нет, все самолеты участвуют в вылете. Никто из штаба не летает
кроме меня самого. Стин вылезает из самолета и карабкается ко мне на крыл
о.
«Я знаю, ты будешь зол на меня, что я взял твой самолет, но поскольку я коман
дир, то должен лететь с эскадрильей. На этот вылет я возьму с собой твоего
Шарновски».
Раздосадованный и сердитый я иду к мастерским и какое-то время занимаюс
ь работой в качестве офицера-инженера. Через полтора часа эскадрилья во
звращается. «Единица», штабной самолет с синим носом, мой самолет, отсутс
твует. Я предполагаю, что командир сделал вынужденную посадку на нашей с
тороне фронта.
Как только все мои коллеги приземлились, я спрашиваю, что случилось с ком
андиром. Никто не дает мне прямого ответа, пока один из них не говорит: "Сти
н спикировал на «Киров» и получил прямое попадание на высоте два с полов
иной Ц три километра. Зенитный снаряд повредил хвост и самолет потерял
управление. Я видел, как он пытается направить свой самолет прямо на крей
сер, работая элеронами, но промахнулся и упал в море. Взрыв его тонной бомб
ы нанес «Кирову» серьезные повреждения.
Потеря нашего командира и моего верного капрала Шарновски, тяжелый удар
по всему эскадрону, становится трагическим пиком сегодняшнего в других
отношениях успешного дня. Этот отличный парень Шарновски погиб! Стин пог
иб! Оба были в своем роде образцовыми солдатами и никто не сможет их замен
ить. Им повезло, и они погибли в тот момент, когда были еще убеждены, что пос
ле всех этих страданий Германия и вся Европа обретут свободу.
Старший капитан из штаба временно принимает на себя командование эскад
рильей. Я выбираю в качестве своего бортового стрелка рядового первого к
ласса Хеншеля. Он был послан к нам из резерва в Граце, где летал со мной на т
ренировках. Время от времени я беру с собой и других, сначала нашего финан
систа, потом офицера разведки. Но никто из них особенно не позаботился бы
о моей жизни. Затем я стал брать с собой Хеншеля постоянно, и он был переве
ден к нам в штаб. Он всегда впадает я ярость, если я не беру его с собой, и кто-
то другой летит вместо него. Он ревнует меня как маленькая девочка.
Мы совершаем боевые вылеты над Финским заливом до конца сентября и нам у
дается потопить еще один крейсер. Нам не везет со вторым линкором, «Октяб
рьской революцией». Он поврежден бомбами меньшего калибра, но не очень с
ерьезно. Когда нам удается во время одного из налетов добиться попадания
тонной бомбой, она не взрывается. Несмотря на самое серьезное расследов
ание, нам не удается определить, что с ней случилось. Так что Советам удает
ся сохранить один линкор.
В ленинградском секторе устанавливается затишье, а мы нужны на ключевом
направлении. Участь пехоты мы облегчили, русские позиции вдоль побережь
я рассечены надвое и блокада города установлена. Но Ленинград не пал, пос
кольку защитники удержали Ладожское озеро и тем самым сохранили магист
раль, по которой шло снабжение крепости.
5. Под Москвой
Мы выполняем еще несколько заданий на Волховском и Ленинградском фронт
ах. Во время последнего вылета в воздухе тихо и нам начинает казаться как
что-то назревает где-то в другой части фронта. Нас посылают назад в центр
альный сектор восточного фронта и как только мы туда добираемся, то види
м, как пехота готовится к новым боям. Ходят слухи о наступлении в направле
нии Калинин-Ярославль. Взлетев с авиабазы Мошна-Куличевка мы пролетаем
надо Ржевом и приземляемся в Старице. Лейтенант Прейслер сменяет нашего
последнего командира на посту командира эскадрильи. Он пришел к нам из с
оседнего полка.
Постепенно устанавливается холодная погода и мы получаем первое предс
тавление о приближающейся зиме. Падение температуры приносит мне, офице
ру-инженеру, все типы технических проблем, неожиданно мы начинаем испыт
ывать неприятности с нашими самолетами, которые только частично объясн
яются холодом. Проходит много времени прежде чем опыт учит меня, как с эти
ми проблемами бороться. Старшие механики обеспокоены, особенно сейчас, к
огда каждый делает все от него зависящее чтобы в воздух поднималось как
можно большее число самолетов. Мой механик также попадает в аварию. Он вы
гружает бомбы из грузовика, когда одна из них переворачивается и расплющ
ивает ему стабилизатором пальцы на ноге. Я стою рядом, когда это происход
ит. Долгое время он не может ничего сказать, затем комментирует, глядя с со
жалением на свой палец: «Теперь уже мне в длину не попрыгать». Погода еще н
е стала по-настоящему прохладной. Унылое небо затянуто облаками.
Наши войска заняли Калинин, но Советы сопротивляются отчаянно и по-преж
нему удерживают позиции рядом с городом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33