Фридолин замечает мое беспомощное смущение и начинает взволнованным г
олосом говорить о деталях.
"Отступление к западу определенно отрезано… англичане и американцы нас
тояли на безоговорочной капитуляции 8 мая… то есть сегодня. Нам приказан
о передать все русским без всяких условий к 11 часам вечера. Но поскольку Ч
ехословакия должна быть оккупирована Советами, решено, что все немецкие
войска должны как можно быстрее уходить на запад, так чтобы не попасть в р
уки русских. Летный персонал должен лететь по домам или куда-либо еще… ".
«Фридолин», Ц прерываю я его, Ц «построй полк». Я больше не могу сидеть и
все это слушать. Но не будет ли еще хуже, если ты сделаешь то, что собираешь
ся… Что ты можешь сказать своим людям? Они никогда не видели тебя отчаявш
имся, но сейчас ты в самой пучине… Фридолин прерывает мои мысли: «Полк пос
троен». Я выхожу. Мой протез не позволяет мне идти надлежащим образом. Сол
нце сияет во всем своем весеннем великолепии… там и здесь легкая дымка с
еребристо мерцает вдалеке… я останавливаюсь перед строем.
«Мои боевые товарищи»!…
Я не могу продолжать. Вот стоит моя вторая группа, первая расквартирован
а в Австрии… неужели я никогда их больше не увижу? И третья Ц в Праге… Где
они сейчас, когда я так хочу их видеть вокруг меня… всех… и тех, кто выжил, и
мертвых…
Стоит сверхъестественная тишина, все глаза устремлены на меня. Я должен
что-то сказать.
"… после того, как мы потеряли так много друзей… после того, как пролито ст
олько крови дома и на фронте… непостижимый рок… лишил нас победы… мужест
во наших солдат… всего нашего народа… было беспримерным… война проигра
на… я благодарю вас за вашу верность, с которой вы… в этом полку… служили с
воей стране… ".
Я пожимаю руки всем по очереди. Никто из них не произносит ни слова. Безмол
вные рукопожатия говорят, что они понимают меня. Когда я ухожу прочь в пос
ледний раз я слышу, как Фридолин командует:
«Равняйсь»!
«Равняйсь»! Ц для многих, многих наших товарищей, которые пожертвовали
своими молодыми жизнями. «Равняйсь»! для нашего народа, для его героизма,
равного которому нет в истории. «Равняйсь»! Ц для самого прекрасного на
следия, которое мертвые когда-либо завещали потомкам. «Равняйсь»! Ц для
стран Запада, которых они старались защитить и которые сейчас заключены
в роковые объятия большевизма…


***

Что нам сейчас делать? Закончилась ли война для «Иммельмана»? Неужели мы
не дадим немецкой молодежи повод гордо вскинуть однажды головы и не сдел
аем какого-нибудь последний жест, например, не спикируем всем полком на в
ражеский штаб или другую важную военную цель и такой смертью не поставим
достойную точку в списке наших боевых вылетов? Весь полк будет со мной, ка
к один человек, я уверен в этом. Я ставлю вопрос перед группой. Ответ «нет»
… возможно, это правильно… достаточно уже мертвых… и может быть, у нас буд
ут еще другие миссии.
Я решил возглавить колонну, которая идет на запад. Это будет очень длинна
я колонна, потому что все соединения под моим командованием, включая зен
итчиков, должны следовать вместе с наземным персоналом. Все будет готово
к шести часам и затем мы тронемся в путь. Командир второй эскадрильи полу
чает приказ подняться в воздух и со всеми самолетами лететь на запад. Ког
да коммодор узнает о моем намерении вести колонну, он приказывает мне, из-
за моей раны, лететь на самолете, в то время как Фридолин возглавит марш. П
од моим командованием остается эскадрилья в Рейхенберге. Я больше не мог
у связаться с ней по телефону, так что мне приходится лететь туда вместе с
Ниерманом чтобы проинформировать их о новой ситуации. «Шторх» плохо наб
ирает высоту, а мне она нужна, потому что Рейхенберг находится по ту сторо
ну гор. Я приближаюсь к аэродрому со всеми предосторожностями, со сторон
ы долины. Вид у него какой-то заброшенный. Поначалу я никого не вижу и подр
уливаю к ангару с намерением воспользоваться телефоном в диспетчерско
й. Я как раз вылезаю из «Шторха», когда раздается страшный взрыв и ангар вз
летает на воздух у меня на глазах. Инстинктивно мы падаем ничком и ждем гр
ада камней, которые проделывают несколько дырок в крыле, но нас не задева
ют. Рядом с диспетчерской загорается грузовик с ракетами и они взлетают
в воздух, сверкая всеми цветами радуги. Символ катастрофы. Мое сердце нач
инает кровоточить только при одной мысли об этом. Здесь никто не ожидает
моих новостей о том, что все кончено, по всей вероятности они получили это
известие откуда-то еще.
Мы карабкаемся в наш искалеченный «Шторх» и после бесконечно долгого ра
збега самолет измученно поднимается в воздух. Мы летим назад, в Куммер, сл
едуя вдоль той же самой долины. Все заняты сборами, порядок следования на
значен самый выгодный, с точки зрения тактики. Зенитные орудия рассредот
очены по всей длине колонны так, чтобы они могли прикрыть ее в случае атак
и, когда возникнет такая необходимость, если кто-то попытается останови
ть наш марш. Наша цель Ц оккупированная американцами Южная Германия.
После того, как колонна тронулась, все остальные, кроме тех, кто хочет дожд
аться моего взлета, полетят кто куда, многие из них получат шанс избежать
плена, если смогут приземлиться где-то неподалеку от своих домов. Я не смо
гу так поступить, я намереваюсь приземлиться на аэродроме, оккупированн
ом американцами, потому что моя нога требует медицинского вмешательств
а, так что идея где-то спрятаться отпадает. Кроме того, меня может узнать м
ножество людей. Я не вижу причин, почему бы мне не сесть на обычном аэродро
ме, в надежде, что солдаты союзников будут обращаться по-рыцарски даже с п
обежденным врагом. Война окончена и поэтому вряд ли меня будут арестовыв
ать и надолго задерживать, я думаю, что через короткое время всем разреша
т идти по домам.
Я стою, наблюдая за погрузкой колонны, когда слышу гул высоко над нами. Это
пятьдесят или шестьдесят русских бомбардировщиков, «Бостоны». Я едва ус
певаю подать тревогу, как на нас начинают со свистом сыпаться бомбы. Я леж
у на дороге, прижимая к себе костыли и думаю, что если эти парни будут хоро
шо целиться, у нас, при такой скученности, будут огромные потери. Вот уже с
лышен грохот разрывов, бомбовый ковер ложится прямо в центре города, в ки
лометре от дороги, на которой выстроилась наша колонна. Бедные жители Ни
меса!
Русские заходят еще раз. Даже со второй попытки они не могут попасть в кол
онну. Вот машины тронулись. Я смотрю последний раз на мою часть, которая се
мь лет была моим миром и всем, что для меня имело значение. Сколько крови п
ролитой за общее дело, скрепило нашу дружбу! Я отдаю им честь в последний р
аз.


***

К северо-западу от Праги, неподалеку от Кладно, колонна натыкается на рус
ские танки и очень сильную воинскую часть. Согласно условиям перемирия,
все оружие должно быть сдано. Невооруженным солдатам гарантирован бесп
репятственный проход. Проходит не так много времени после сдачи оружия,
когда чехи нападают на наших беззащитных людей. По-зверски, с отвратител
ьной жестокостью, они безжалостно убивают немецких солдат. Только немно
гие способны пробиться на запад, среди них мой молодой офицер разведки, л
ейтенант Хауфе. Остальные попадают в руки чехов и русских. Среди тех, кто с
тановится жертвой чешского терроризма Ц мой самый лучший друг, Фридоли
н. Безмерная трагедия, что ему пришлось встретить такой конец уже после т
ого, как война закончилась. Как их товарищи, отдавшие свои жизни в этой вой
не, они тоже становятся мучениками германской свободы.
Колонна тронулась и я возвращаюсь на аэродром Куммер. Катшнер и Фридолин
все еще стоят рядом со мной, затем они садятся в машину и уезжают навстреч
у своей роковой судьбе. Шесть других пилотов настояли на том, чтобы летет
ь на запад вместе со мной, мы пилотируем три Ю-87 и четыре ФВ-190. Среди них кома
ндир второй эскадрильи и лейтенант Швирблатт, который, как и я, потерял но
гу и тем не менее проделал в последние неделю огромную работу по уничтож
ению вражеских танков. Он всегда говорит: «Танкам все равно, с одной ногой
мы их уничтожим, или с двумя»!
После тяжелого прощания с Фридолином и Катшнером, Ц мрачное предчувств
ие говорит мне, что мы никогда больше не увидимся, Ц мы взлетаем последни
й раз. Странное и неописуемое чувство. Мы прощаемся с нашим миром. Мы решае
м лететь в Китцинген, потому что мы знаем, что там большой аэродром и следо
вательно, как мы подразумеваем, сейчас он занят американским воздушным ф
лотом. В районе Сааца мы вступаем в воздушный бой с русскими, которые внез
апно появляются из дымки и надеются, опьяненные победой, сделать из нас ф
арш. Но то, что им не удалось сделать за пять лет, им не удается сделать и сег
одня, во время этого последнего боя.
Мы приближаемся к аэродрому с востока, напряженно гадая, будут ли стреля
ть по нам, даже сейчас, американские зенитки. Впереди уже виднеется больш
ое летное поле. Я инструктирую своих пилотов по радиотелефону, что они мо
гут разбить свои самолеты при посадке, мы не собираемся передавать в рук
и американцев еще пригодные к бою машины. Я приказываю отсоединить шасси
и затем сорвать их при пробежке на большой скорости. Лучшим всего было бы
резко затормозить одним колесом и со всей силы нажать на педаль с той же с
тороны. Я вижу толпу солдат на аэродроме, они выстроены как на параде Ц ве
роятно это что-то вроде парада победы Ц над ними развевается американс
кий флаг. Сначала мы низко пролетаем над аэродромом, чтобы убедиться в то
м, что зенитки не будут стрелять по нам при посадке. Некоторые участники п
арада смотрят на нас и неожиданно видят немецкую свастику над своими гол
овами. Они тут же бросаются на землю. Мы приземляемся в соответствии с мои
м приказом. Только один из наших самолетов делает мягкую посадку и зарул
ивает на стоянку. Сержант из второй эскадрильи, пилотировавший этот само
лет, вез в хвосте своего самолета девушку и испугался, что в случае посадк
и на брюхо, ущерб будет причинен не только самолету, но и его бесценному гр
узу. «Конечно», он первый раз ее увидел, так уж случилось, что она стояла од
иноко на краю аэродрома и не хотела попасть к русским. Но его товарищи зна
ют лучше.
Поскольку я летел первым, мой самолет лежит на дороге в самом конце взлет
ной полосы, какой-то солдат уже стоит у пилотской кабины с направленным н
а меня револьвером. Я открываю кабину и он тут же протягивает руку чтобы с
хватить мой Рыцарский Крест с золотыми Дубовыми листьями. Я отталкиваю е
го в сторону и снова закрываю кабину. Возможно, эта встреча закончилась б
ы для меня плохо, если бы рядом не затормозил джип с несколькими офицерам
и, которые устроили этому приятелю головомойку и отослали его заниматьс
я своим делом. Они подошли ближе и увидели, что мои бинты на правой ноге вс
е вымокли в крови, это результат воздушного боя над Саацем. Первым делом о
ни отвели меня на перевязочный пункт где мне сменили повязку. Ниерман не
позволяет мне скрыться из виду и следует за мной как тень. Затем меня веду
т в большую отгороженную комнату в зале наверху, превращенную в разновид
ность офицерской столовой.
Здесь я встречаюсь с остальными моими товарищами, которых доставили пря
мо сюда, они становятся по стойке смирно и приветствуют меня салютом, пре
дписанным фюрером. В дальнем конце комнаты стоит небольшая группа амери
канских офицеров, этот спонтанный салют им не нравится и они бормочут чт
о-то друг другу. Они, по всей очевидности, принадлежат смешанной истребит
ельной части, которая расквартирована здесь со своими «Тандерболтами»
и «Мустангами». Ко мне подходит переводчик и спрашивает, говорю ли я по-ан
глийски. Он говорит мне, что их командир возражает против отдачи такого с
алюта.
«Даже если бы я мог говорить по-английски», Ц отвечаю я, здесь Германия, и
мы говорим только по-немецки. Что касается салюта, нам приказали отдават
ь его именно таким образом, и, являясь солдатами, мы выполняем наши приказ
ы. Скажите своему командиру, что мы Ц летчики полка «Иммельман» и поскол
ьку война закончена и никто не победил нас в воздухе, мы не считаем себя пл
енниками. Германский солдат", указал я ему, «не был разбит в бою на равных, а
просто был сокрушен ошеломляющими массами боевой техники. Мы приземлил
ись здесь, потому что не хотели оставаться в советской зоне. Мы предпочли
бы не обсуждать больше это, а умыться, привести себя в порядок и что-то пое
сть».
Некоторые офицеры продолжали хмуриться, но мы так усердно обливались во
дой, что на полу в столовой образовалась целая лужа. Мы устраиваемся здес
ь как дома, почему бы нам не помыться? Кроме всего прочего, мы же в Германии.
Мы разговариваем без всякого стеснения. Затем мы едим, приходит переводч
ик и спрашивает нас от имени командира этой части, не могли бы мы поговори
ть с ним и его офицерами, когда закончим с едой. Это приглашение интересуе
т нас как летчиков и мы соглашаемся, особенно когда на все упоминания о то
м, «почему и где война была выиграна и проиграна» накладывается запрет. И
звне доносятся звуки выстрелов и шум, цветные солдаты празднуют победу,
набравшись спиртного. Я не хотел бы спускаться вниз на первый этаж, пули, в
ыпущенные по случаю праздника, свистят то там, то здесь. Мы ложимся спать о
чень поздно. Почти все, кроме того, что было у нас на себе, ночью украдено. Са
мая ценная вещь, которую я теряю, это мой полетный журнал, в котором описан
ы детали каждого боевого вылета, с первого и до двух тысяча пятьсот тридц
атого. Пропала также копия «Бриллиантов», удостоверение о награждении б
риллиантовым значком пилота, венгерская награда и много всего прочего, н
е считая часов и других вещей. Даже мой сделанный на заказ протез обнаруж
ен Ниерманом под кроватью какого-то малого, возможно он хотел вырезать и
з него сувенир и продать его позднее как «кусок высокопоставленного дже
рри». Рано утром я получил сообщение, что должен явиться в штаб 9-й америка
нской воздушной армии в Эрлангене. Я отказывался это сделать до тех пор, п
ока мои скорбные пожитки не будут мне возвращены. После долгих уговоров,
когда мне сказали, что дело очень срочное и я смогу получить мои вещи наза
д как только вор будет пойман, я отправился вместе с Ниерманом. В штабе нас
в первую очередь допросили три офицера Генерального штаба. Они начали с
того, что показали несколько фотографий, на которых, по их словам, были изо
бражены жертвы злодеяний в концентрационных лагерях. Они доказывали на
м, что поскольку мы сражались за эту мерзость, мы также делим вину за это. О
ни отказались мне поверить, когда я сказал им, что никогда в своей жизни не
видел ни одного концлагеря. Я добавил, что если какие-то эксцессы и совер
шались, они достойны всяческого сожаления и порицания, и подлинные винов
ники должны быть наказаны. Я указал им, что такие жестокости совершались
не только немцами, но и всеми другими народами во все времена. Я напомнил и
м о бурской войне. Следовательно, эти эксцессы нужно судить по тем же самы
м критериям. Я не могу поверить, чтобы груды тел, изображенные на фотограф
иях, были сняты в концлагерях. Я сказал им, что мы видели такие картины, не н
а бумаге, а на самом деле, после воздушных атак на Дрезден, Гамбург, и други
е города, когда четырехмоторные бомбардировщики без всякого разбора бу
квально затопили их фосфором и бомбами огромной разрушительной силы, и т
ысячи женщин и детей стали жертвами этой бойни. И я заверил этих джентльм
енов, что если они особенно интересуются жестокостями, они найдут обильн
ый материал у своих восточных союзников. Нам больше не показывали эти фо
тографии. Посмотрев на нас со злобой, офицер, составлявший протокол допр
оса прокомментировал мои слова, когда я закончил говорить: «Типичный нац
и». Мне не очень понятно, зачем называть кого-то «типичным наци» только за
то, что он говорит правду. Знают ли эти джентльмены, что мы сражались за Ге
рманию, а не за какую-либо политическую партию? Веря в это, погибли миллио
ны наших товарищей. Я сказал им: «Наступит день и вы пожалеете о том, что ра
збив нас, тем самым уничтожили бастион против большевизма». Это мое утве
рждение показалось им пропагандой и они отказались мне верить. Они сказа
ли, что мы просто хотим разделить союзников и натравить их друг на друга. Ч
ерез несколько часов нас доставили к командующему этой воздушной армие
й генералу Уайленду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33