У каждого из нас свой груз проблем,
печали и тяжелых утрат, но в этот момент мы видим перед собой только угроз
у с востока. Женщины делают работу мужчин, роя танковые ловушки, и отклады
вают в сторону лопаты только для того, чтобы накормить голодных детей; ст
арики забыли свой возраст и работают до тех пор, пока с бровей не начинает
капать пот. Угрюмая решимость написана на лицах девушек, они знают, что дл
я них припасли красные орды, рвущихся на запад. Люди сражаются, чтобы выжи
ть! Если бы только нации запада могли своими глазами видеть что происход
ит в эти судьбоносные дни и понять их значение, они вскоре оставили бы сво
е легкомысленное отношение к большевизму.
В Куммере стоит только вторая эскадрилья, штаб-квартира полка размещает
ся в Нимесской школе, некоторые из нас живут в домах местных жителей, пода
вляющее большинство из которых Ц немцы. Они делают все возможное, чтобы
исполнить любое наше пожелание. Добраться до аэродрома не всегда легко,
кто-то из пассажиров каждого автомобиля всегда следит за небом, чтобы пр
едупредить о появлении вражеских самолетов. Русские и американские сам
олеты рыкают на низкой высоте весь день напролет, часто вступая в бой дру
г с другом.
Когда мы поднимаемся в воздух, мы часто обнаруживаем, что «ами» ждут нас в
засаде с одной стороны, а русские Ц с другой. Наши старые Ю-87 в сравнении с
вражескими самолетами ползут как улитки и когда мы приближаемся к цели,
наши нервы уже напряжены до предела постоянными воздушными боями. Если м
ы атакуем, воздух гудит от роя врагов, если мы идем домой, нам снова приход
ится прокладывать путь сквозь кольцо вражеских самолетов, прежде чем мы
сможем приземлиться. Нашим зениткам, прикрывающим аэродром, приходится
буквально расчищать нам путь для захода на посадку.
Американские истребители не атакуют нас, если видят, что мы направляемся
к линии фронта и вступают в воздушные бои с иванами.
Обычно мы взлетаем с Куммерского аэродрома рано утром силами четырех ил
и пяти противотанковых самолетов. Нас сопровождают двенадцать-четырна
дцать истребителей ФВ-190, несущих бомбы и в то же самое время, играющими рол
ь эскорта. Враг ждет нашего появления, чтобы набросится намного превосхо
дящими силами. Очень редко, если у нас есть запас горючего, мы способны про
водить объединенные операции всеми подразделениями, которые находятся
под моей командой, но и в этом случае противник превосходит нас пять к одн
ому! Вот уж, действительно, наш хлеб насущный заработан потом и слезами.
***
25 апреля я получаю еще одну радиограмму из штаб-квартиры фюрера, отправле
нную, видимо, в совершенном смятении. Практически ничего нельзя разобрат
ь, но я догадываюсь, что меня снова вызывают в Берлин. Я звоню в штаб Люфтва
ффе и докладываю, что я вызван в Берлин и прошу разрешения вылететь туда. К
оммодор отказывается дать свое согласие, согласно армейскому бюллетен
ю бои идут вокруг Темпельхофского аэродрома и он не знает, остался ли как
ой-то аэродром, еще не захваченный противником. Он говорит:
«Если вас собьют над территорией, занятой русскими, мне отрубят голову з
а то, что я позволил вам лететь».
Он говорит, что попытается связаться с полковником фон Беловым по радио
и запросит его точный текст сообщения, а также где именно я могу приземли
ться, если еще смогу это сделать. В течение нескольких дней я ничего не слы
шу об этом деле, затем в 11 вечера 27 апреля коммодор звонит мне и сообщает, чт
о ему наконец-то удалось связаться с Берлином и что я должен лететь туда н
емедленно на Хе-111 и приземлится на широкой магистрали, пересекающей Берл
ин, в месте где стоят Бранденбургские ворота и находится монумент Победы
. Меня будет сопровождать Ниерман.
Взлет на Хейнкеле-111 в ночное время не кажется простым делом, потому что у н
ас нет огней вдоль периметра, ни вообще какого-либо освещения, кроме того
летное поле небольшое по размерам и с одной стороны к нему подходят дово
льно высокие холмы. Для того, чтобы взлететь вообще, нам приходится слива
ть горючее из баков, чтобы уменьшить вес самолета. Естественно, это умень
шает время, которое мы можем находиться в воздухе.
Мы взлетаем в час ночи Ц стоит кромешная темень. Мы летим на Судетскими г
орами в северо-западном направлении, в зону идущих боев. Местность под на
ми освещена пожарищами, горят села и города, вся Германия пылает. Мы поним
аем, что не можем предотвратить этот ужас, но лучше об этом не думать. На ок
раинах Берлина советские прожектора и зенитки уже нацелены на нас, почти
невозможно ориентироваться, поскольку город окутан густым дымом. В неко
торых местах огонь пылает так яростно, что он ослепляет и на земле нельзя
разглядеть никаких ориентиров, мне просто приходится какое-то время смо
треть в темноту, прежде чем я вновь могу что-то видеть, но даже после этого
я не могу найти нужную мне городскую магистраль. Одно пожарище за другим,
вспышки орудий, кошмарное зрелище. Моему радисту удается связаться с зем
лей, нам приказано ждать. Через 15 минут от полковника Белова поступает соо
бщение, что посадка невозможна, поскольку дорога находится под сильным а
ртиллерийским обстрелом и Советы уже захватили Потсдаммерплац. Мои инс
трукции заключаются в том, чтобы лететь в Рехлин и оттуда позвонить в Бер
лин, чтобы получить дальнейшие приказания.
У моего радиста есть частота этой радиостанции, мы торопимся вызвать Рех
лин, потому что наши баки почти пусты. Ниже нас простирается океан пламен
и, который может означать только то, что русские ворвались в город и с друг
ой стороны, в районе Нейрюппина и для бегства открыт только узкий коридо
р к западу. На мою просьбу включить огни, Рехлин отвечает отказом, они боят
ся, что немедленно навлекут на себя ночную атаку вражеских самолетов. Я ч
итаю им открытым текстом инструкции о нашей посадке, добавив от себя нес
колько не особенно вежливых замечаний. Все это все нравится мне все мень
ше и меньше, потому что горючее может кончиться в любой момент. Вдруг прав
ее нас загораются скудные огни и обозначают контуры какого-то аэродрома
. Мы приземляемся. Но где мы оказались? Это Виттсток, тридцать километров о
т Рехлина. Виттсток слушал наш разговор с Рехлином и решил включить свои
огни. Через час в 3 часа утра я прибываю в Рехлин, диспетчерская которого о
борудована радиосвязью. С ее помощью мне удается связаться с Берлином. П
олковник фон Белов говорит мне, что мне уже не нужно следовать в Берлин, по
скольку на предназначенное мне место был назначен фельдмаршал Риттер ф
он Грейм, с которым удалось связаться вовремя, более того, он говорит, что
в Берлине уже невозможно приземлится. Я отвечаю:
«Утром я сяду на „Штуке“ на этой магистрали. Я думаю, что на более легком с
амолете это еще можно сделать. Кроме того, мне кажется важным вывезти фюр
ера из этого опасного места, так чтобы он не потерял контроля над ситуаци
ей в целом».
Фон Белов просит меня не вешать трубку, пока он наводит справки. Он возвра
щается к телефону и говорит:
«Фюрер принял окончательное решение. Он решил, что Берлин нужно удержива
ть до последнего и поэтому не может оставить столицу, ситуация в которой
выглядит критической. Он уверен, что если покинет город, войска, удержива
ющие его, будут уверены, что он бросает Берлин на произвол судьбы и сделаю
т вывод, что любое сопротивление бесполезно. Поэтому фюрер намеревается
остаться в городе. Вам не следует пытаться попасть в город, но вы должны не
медленно возвращаться в Судетенланд чтобы обеспечить поддержку армии
фельдмаршала Шернера, которому приказано нанести удар в направлении Бе
рлина».
Я спрашиваю фон Белова, что он думает о ситуации, потому что он говорит мне
все это спокойно и без эмоций.
«Наше положение не кажется слишком хорошим, но наступление генерала Вен
ка или Шернера еще может спасти Берлин».
Я восхищаюсь его хладнокровием. Я знаю, что мне делать и возвращаюсь в сво
ю часть, чтобы продолжать боевые операции.
***
Шокирующая известие о том, что глава государства и верховный главнокома
ндующий всеми вооруженными силами Рейха мертв, оказывает на войска ошел
омляющий эффект. Но орды красных опустошают нашу страну и поэтому мы дол
жны продолжать сражаться. Мы только тогда сложим оружие, когда такой при
каз отдадут наши руководители. Это наш долг согласно присяге, это наш дол
г в виду ужасного рока, который угрожает нам, если мы сдадимся безоговоро
чно, как на этом настаивает враг. Это наш долг перед судьбой, которая помес
тила нас географически в самое сердце Европы и которому мы следовали сто
летиями: быть бастионом Европы против Востока. Понимает Европа или нет т
у роль, которую судьба возложила на нас, относится ли она к нам с фатальным
безразличием или с враждебностью, все это ни на йоту не изменяет наш долг
перед ней. Мы убеждены, что сможем высоко держать головы когда будет напи
сана история нашего континента и, в особенности, тех тревожных времен, ко
торые лежат впереди.
Восточный и западный фронт подходят все ближе и ближе друг к другу, нам вс
е труднее проводить операции. Можно только восхищаться дисциплиной мои
х людей, она осталось точно такой же, как в первый день войны. Я горжусь ими.
Самое суровое наказание для моих офицеров, как это было всегда, Ц когда и
м не разрешают лететь вместе с остальными на боевое задание. Я испытываю
проблемы с моей культей. Механики сконструировали для меня оригинально
е устройство похожее на дьяволово копыто, с которым я летаю. Оно прикрепл
ено под коленом и каждый раз когда я давлю на него, то есть, скажем, когда мн
е нужно нажать на правую педаль, нижняя часть культи, которая только нача
ла затягиваться, натирается так, что на коже образуется язва. Рана открыв
ается вновь и начинает сильно кровоточить. Особенно в воздушном бою, ког
да мне нужно резко развернуться вправо, культя стесняет мои движения и и
ногда после вылета мой механик должен вытирать кровь, которой забрызган
а вся кабина.
Мне вновь везет в первые дни мая. Я отправляюсь на встречу с фельдмаршало
м Шернером, но хочу заглянуть по дороге в штаб-квартиру Люфтваффе в замке
Херманштадтель, примерно в семидесяти пяти километрах от нас. Я лечу туд
а на «Шторхе» и вижу, что замок окружен высокими деревьями. В центре наход
ится парк, на территории которого я могу, как мне кажется, приземлиться. Со
мной в самолете находится верный Фридолин. Посадка проходит благополуч
но, после короткой остановки для того, чтобы взять некоторые карты, мы вно
вь взлетаем по направлению к высоким деревьям, набирая высоту. «Шторх» м
едленно набирает скорость, для того, чтобы облегчить взлет я выпускаю за
крылки прямо перед опушкой лесой. Но самолет не может подняться выше сам
ых высоких деревьев. Я тяну ручку на себя, но у нас недостаточно скорости.
Тянуть на себя бесполезно, нос самолета словно наливается тяжестью. Я сл
ышу какой-то страшный треск. Сейчас я окончательно разбил культю, если то
лько не хуже. Затем все вдруг стихает. Я лежу на земле? Нет, сижу в кабине, и р
ядом со мной Фридолин. Мы застряли в развилке ветвей на самой верхушке ог
ромного дерева, и весело раскачиваемся взад и вперед. Все дерево шатаетс
я, наверное, удар был слишком сильным. Я боюсь, что «Шторх» сыграет с нами е
ще одну шутку и перевернется вверх колесами. Фридолин придвигается ближ
е и спрашивает с тревогой: «Что происходит»?
Я говорю ему: «Не шевелись, или мы и все, что осталось от „Шторха“, рухнет вн
из».
Хвост и куски крыльев отвалились и лежат на земле. Я все еще держу в руках
ручку, культя не пострадала, я ни обо что ее не ударил. Повезло! Мы не можем с
лезть с дерева, оно очень высокое и с гладкой корой. Мы ждем, и спустя какое-
то время на сцене появляется генерал, он слышал треск и сейчас видит нас, с
идящих на дереве. Он очень доволен, что мы отделались так легко. Поскольку
нет никакого другого способа спустить нас вниз, он посылает за местной п
ожарной командой. Они помогают нам спуститься вниз по длинной раздвижно
й лестнице.
Русские обошли Дрезден и пытаются пересечь Эрцгебирге с севера, чтобы до
стигнуть границ протектората и выйти во фланг армии Шернера. Главные сов
етские силы находятся в районе Фрейберга и к юго-востоку от него. Во время
нашего последнего вылета мы видим к югу от Диепольдисвальде длинную кол
онну беженцев, которых настигли советские танки. Они катятся прямо через
людской поток как асфальтовые катки, сокрушая все на своем пути.
Мы немедленно атакуем танки и уничтожаем их, колонна продолжает свой пут
ь к югу. По всей видимости беженцы надеются укрыться за Судетскими горам
и, где, как они думают, будут в безопасности. В том же самом районе мы атакуе
м еще одну колонну советских танков, которых защищает зенитный огонь, по
хожий на торнадо. Я только что выстрелил в танк ИС и поднимаюсь на высоту 200
метров, когда, осмотревшись вокруг, замечаю сзади град обломков. Они пада
ют откуда-то сверху. Я спрашиваю: «Ниерман, кого из наших только что сбили
»? Это кажется мне единственным объяснением и Ниерман думает так же. Он то
ропливо считает самолеты, но все на месте. Значит, никого не сбили. Я огляд
ываюсь на танк и вижу только черное пятно. Мог ли этот танк взорваться с та
кой силой, что его осколки оказались на такой большой высоте?
После вылета экипажи, которые летели за мной подтверждают, что взорвался
именно этот танк и я видел его падающие вниз обломки. Вероятно, в нем была
взрывчатка и его задача заключалась в том, чтобы расчищать путь другим т
анкам.
18. Конец
7 мая, для того, чтобы обсудить план, только что разработанный Верховным ко
мандованием, в штабе группы Шернера проходит совещание офицеров Люфтва
ффе. Предложено постепенно отступать всем восточным фронтом, сектор за с
ектором, до тех пор, пока он не будет идти параллельно западному. Мы чувств
уем, что вскоре будут приняты очень печальные решения. Увидит ли Запад, да
же сейчас, свою возможность выступить против Востока или он так и не смож
ет разобраться в ситуации?
8 мая мы вылетаем на поиск вражеских танков в окрестностях Оберлейтенсдо
рфа. Первый раз за всю войну я никак не могу сконцентрироваться на задани
и, меня душит неописуемое чувство горечи. Я так и не смог уничтожить ни одн
ого танка, они все еще находятся в горах, где мы не можем их достать.
Поглощенный своими мыслями, я поворачиваю домой. Мы приземляемся и идем
в диспетчерскую. Фридолина нет, мне говорят, что он был вызван в штаб групп
ы. Значит ли это, что…? Одним рывком я сбрасываю с себя депрессию.
«Ниерман, звони в эскадрилью в Рейхенсберге и скажи им о новой атаке, дого
ворись о месте и времени встречи с эскортом». Я изучаю ситуационную карт
у… что здесь можно предпринять? Куда пропал Фридолин? Я вижу, как в стороне
садится «Шторх», это он. Броситься к нему навстречу? Нет, лучше ждать здес
ь… кажется, слишком жарко для этого времени года… позавчера двое моих лю
дей попали в засаду и были расстреляны чехами в гражданской одежде… Поче
му Фридолина так долго нет? Я слышу, как дверь открывается и кто-то входит.
Я заставляю себе не оборачиваться. Кто-то приглушенно кашляет. Ниерман в
се еще продолжает говорить по телефону… значит, это не Фридолин. Ниерман
никак не может пробиться… вот смешно… я замечаю, что сегодня мой мозг вос
принимает каждую деталь очень остро… все эти маленькие глупые частност
и, не имеющие ни малейшего значения.
Я поворачиваюсь кругом, дверь открывается… Фридолин. Его лицо осунулось
, мы обмениваемся взглядами и внезапно у меня пересыхает в горле. «Ну»? Это
все, что я могу из себя выдавить.
«Все кончено… безоговорочная капитуляция»! Голос Фридолина звучит не г
ромче шепота.
Конец… Я чувствую себя так, как будто падаю в бездну, и затем в затуманенно
м сознании они все проходят у меня перед глазами: боевые друзья, которых я
потерял, миллионы солдат, погибших в море, в воздухе, на поле боя… миллионы
жертв, умерщвленных в своих домах по всей Германии… орды с востока, котор
ые сейчас наводняют нашу страну… Фридолин внезапно взрывается: «Да брос
ь ты этот чертов телефон, Ниерман. Войне конец»!
«Мы сами решим, когда нам перестать сражаться», говорит Ниерман.
Кто-то грубо хохочет. Смех слишком громкий, не настоящий. Я должен сделать
что-нибудь… сказать что-то… задать вопрос…
«Ниерман, сообщи эскадрилье в Рейхенберге, через час у них приземлится „
Шторх“ с важными приказами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
печали и тяжелых утрат, но в этот момент мы видим перед собой только угроз
у с востока. Женщины делают работу мужчин, роя танковые ловушки, и отклады
вают в сторону лопаты только для того, чтобы накормить голодных детей; ст
арики забыли свой возраст и работают до тех пор, пока с бровей не начинает
капать пот. Угрюмая решимость написана на лицах девушек, они знают, что дл
я них припасли красные орды, рвущихся на запад. Люди сражаются, чтобы выжи
ть! Если бы только нации запада могли своими глазами видеть что происход
ит в эти судьбоносные дни и понять их значение, они вскоре оставили бы сво
е легкомысленное отношение к большевизму.
В Куммере стоит только вторая эскадрилья, штаб-квартира полка размещает
ся в Нимесской школе, некоторые из нас живут в домах местных жителей, пода
вляющее большинство из которых Ц немцы. Они делают все возможное, чтобы
исполнить любое наше пожелание. Добраться до аэродрома не всегда легко,
кто-то из пассажиров каждого автомобиля всегда следит за небом, чтобы пр
едупредить о появлении вражеских самолетов. Русские и американские сам
олеты рыкают на низкой высоте весь день напролет, часто вступая в бой дру
г с другом.
Когда мы поднимаемся в воздух, мы часто обнаруживаем, что «ами» ждут нас в
засаде с одной стороны, а русские Ц с другой. Наши старые Ю-87 в сравнении с
вражескими самолетами ползут как улитки и когда мы приближаемся к цели,
наши нервы уже напряжены до предела постоянными воздушными боями. Если м
ы атакуем, воздух гудит от роя врагов, если мы идем домой, нам снова приход
ится прокладывать путь сквозь кольцо вражеских самолетов, прежде чем мы
сможем приземлиться. Нашим зениткам, прикрывающим аэродром, приходится
буквально расчищать нам путь для захода на посадку.
Американские истребители не атакуют нас, если видят, что мы направляемся
к линии фронта и вступают в воздушные бои с иванами.
Обычно мы взлетаем с Куммерского аэродрома рано утром силами четырех ил
и пяти противотанковых самолетов. Нас сопровождают двенадцать-четырна
дцать истребителей ФВ-190, несущих бомбы и в то же самое время, играющими рол
ь эскорта. Враг ждет нашего появления, чтобы набросится намного превосхо
дящими силами. Очень редко, если у нас есть запас горючего, мы способны про
водить объединенные операции всеми подразделениями, которые находятся
под моей командой, но и в этом случае противник превосходит нас пять к одн
ому! Вот уж, действительно, наш хлеб насущный заработан потом и слезами.
***
25 апреля я получаю еще одну радиограмму из штаб-квартиры фюрера, отправле
нную, видимо, в совершенном смятении. Практически ничего нельзя разобрат
ь, но я догадываюсь, что меня снова вызывают в Берлин. Я звоню в штаб Люфтва
ффе и докладываю, что я вызван в Берлин и прошу разрешения вылететь туда. К
оммодор отказывается дать свое согласие, согласно армейскому бюллетен
ю бои идут вокруг Темпельхофского аэродрома и он не знает, остался ли как
ой-то аэродром, еще не захваченный противником. Он говорит:
«Если вас собьют над территорией, занятой русскими, мне отрубят голову з
а то, что я позволил вам лететь».
Он говорит, что попытается связаться с полковником фон Беловым по радио
и запросит его точный текст сообщения, а также где именно я могу приземли
ться, если еще смогу это сделать. В течение нескольких дней я ничего не слы
шу об этом деле, затем в 11 вечера 27 апреля коммодор звонит мне и сообщает, чт
о ему наконец-то удалось связаться с Берлином и что я должен лететь туда н
емедленно на Хе-111 и приземлится на широкой магистрали, пересекающей Берл
ин, в месте где стоят Бранденбургские ворота и находится монумент Победы
. Меня будет сопровождать Ниерман.
Взлет на Хейнкеле-111 в ночное время не кажется простым делом, потому что у н
ас нет огней вдоль периметра, ни вообще какого-либо освещения, кроме того
летное поле небольшое по размерам и с одной стороны к нему подходят дово
льно высокие холмы. Для того, чтобы взлететь вообще, нам приходится слива
ть горючее из баков, чтобы уменьшить вес самолета. Естественно, это умень
шает время, которое мы можем находиться в воздухе.
Мы взлетаем в час ночи Ц стоит кромешная темень. Мы летим на Судетскими г
орами в северо-западном направлении, в зону идущих боев. Местность под на
ми освещена пожарищами, горят села и города, вся Германия пылает. Мы поним
аем, что не можем предотвратить этот ужас, но лучше об этом не думать. На ок
раинах Берлина советские прожектора и зенитки уже нацелены на нас, почти
невозможно ориентироваться, поскольку город окутан густым дымом. В неко
торых местах огонь пылает так яростно, что он ослепляет и на земле нельзя
разглядеть никаких ориентиров, мне просто приходится какое-то время смо
треть в темноту, прежде чем я вновь могу что-то видеть, но даже после этого
я не могу найти нужную мне городскую магистраль. Одно пожарище за другим,
вспышки орудий, кошмарное зрелище. Моему радисту удается связаться с зем
лей, нам приказано ждать. Через 15 минут от полковника Белова поступает соо
бщение, что посадка невозможна, поскольку дорога находится под сильным а
ртиллерийским обстрелом и Советы уже захватили Потсдаммерплац. Мои инс
трукции заключаются в том, чтобы лететь в Рехлин и оттуда позвонить в Бер
лин, чтобы получить дальнейшие приказания.
У моего радиста есть частота этой радиостанции, мы торопимся вызвать Рех
лин, потому что наши баки почти пусты. Ниже нас простирается океан пламен
и, который может означать только то, что русские ворвались в город и с друг
ой стороны, в районе Нейрюппина и для бегства открыт только узкий коридо
р к западу. На мою просьбу включить огни, Рехлин отвечает отказом, они боят
ся, что немедленно навлекут на себя ночную атаку вражеских самолетов. Я ч
итаю им открытым текстом инструкции о нашей посадке, добавив от себя нес
колько не особенно вежливых замечаний. Все это все нравится мне все мень
ше и меньше, потому что горючее может кончиться в любой момент. Вдруг прав
ее нас загораются скудные огни и обозначают контуры какого-то аэродрома
. Мы приземляемся. Но где мы оказались? Это Виттсток, тридцать километров о
т Рехлина. Виттсток слушал наш разговор с Рехлином и решил включить свои
огни. Через час в 3 часа утра я прибываю в Рехлин, диспетчерская которого о
борудована радиосвязью. С ее помощью мне удается связаться с Берлином. П
олковник фон Белов говорит мне, что мне уже не нужно следовать в Берлин, по
скольку на предназначенное мне место был назначен фельдмаршал Риттер ф
он Грейм, с которым удалось связаться вовремя, более того, он говорит, что
в Берлине уже невозможно приземлится. Я отвечаю:
«Утром я сяду на „Штуке“ на этой магистрали. Я думаю, что на более легком с
амолете это еще можно сделать. Кроме того, мне кажется важным вывезти фюр
ера из этого опасного места, так чтобы он не потерял контроля над ситуаци
ей в целом».
Фон Белов просит меня не вешать трубку, пока он наводит справки. Он возвра
щается к телефону и говорит:
«Фюрер принял окончательное решение. Он решил, что Берлин нужно удержива
ть до последнего и поэтому не может оставить столицу, ситуация в которой
выглядит критической. Он уверен, что если покинет город, войска, удержива
ющие его, будут уверены, что он бросает Берлин на произвол судьбы и сделаю
т вывод, что любое сопротивление бесполезно. Поэтому фюрер намеревается
остаться в городе. Вам не следует пытаться попасть в город, но вы должны не
медленно возвращаться в Судетенланд чтобы обеспечить поддержку армии
фельдмаршала Шернера, которому приказано нанести удар в направлении Бе
рлина».
Я спрашиваю фон Белова, что он думает о ситуации, потому что он говорит мне
все это спокойно и без эмоций.
«Наше положение не кажется слишком хорошим, но наступление генерала Вен
ка или Шернера еще может спасти Берлин».
Я восхищаюсь его хладнокровием. Я знаю, что мне делать и возвращаюсь в сво
ю часть, чтобы продолжать боевые операции.
***
Шокирующая известие о том, что глава государства и верховный главнокома
ндующий всеми вооруженными силами Рейха мертв, оказывает на войска ошел
омляющий эффект. Но орды красных опустошают нашу страну и поэтому мы дол
жны продолжать сражаться. Мы только тогда сложим оружие, когда такой при
каз отдадут наши руководители. Это наш долг согласно присяге, это наш дол
г в виду ужасного рока, который угрожает нам, если мы сдадимся безоговоро
чно, как на этом настаивает враг. Это наш долг перед судьбой, которая помес
тила нас географически в самое сердце Европы и которому мы следовали сто
летиями: быть бастионом Европы против Востока. Понимает Европа или нет т
у роль, которую судьба возложила на нас, относится ли она к нам с фатальным
безразличием или с враждебностью, все это ни на йоту не изменяет наш долг
перед ней. Мы убеждены, что сможем высоко держать головы когда будет напи
сана история нашего континента и, в особенности, тех тревожных времен, ко
торые лежат впереди.
Восточный и западный фронт подходят все ближе и ближе друг к другу, нам вс
е труднее проводить операции. Можно только восхищаться дисциплиной мои
х людей, она осталось точно такой же, как в первый день войны. Я горжусь ими.
Самое суровое наказание для моих офицеров, как это было всегда, Ц когда и
м не разрешают лететь вместе с остальными на боевое задание. Я испытываю
проблемы с моей культей. Механики сконструировали для меня оригинально
е устройство похожее на дьяволово копыто, с которым я летаю. Оно прикрепл
ено под коленом и каждый раз когда я давлю на него, то есть, скажем, когда мн
е нужно нажать на правую педаль, нижняя часть культи, которая только нача
ла затягиваться, натирается так, что на коже образуется язва. Рана открыв
ается вновь и начинает сильно кровоточить. Особенно в воздушном бою, ког
да мне нужно резко развернуться вправо, культя стесняет мои движения и и
ногда после вылета мой механик должен вытирать кровь, которой забрызган
а вся кабина.
Мне вновь везет в первые дни мая. Я отправляюсь на встречу с фельдмаршало
м Шернером, но хочу заглянуть по дороге в штаб-квартиру Люфтваффе в замке
Херманштадтель, примерно в семидесяти пяти километрах от нас. Я лечу туд
а на «Шторхе» и вижу, что замок окружен высокими деревьями. В центре наход
ится парк, на территории которого я могу, как мне кажется, приземлиться. Со
мной в самолете находится верный Фридолин. Посадка проходит благополуч
но, после короткой остановки для того, чтобы взять некоторые карты, мы вно
вь взлетаем по направлению к высоким деревьям, набирая высоту. «Шторх» м
едленно набирает скорость, для того, чтобы облегчить взлет я выпускаю за
крылки прямо перед опушкой лесой. Но самолет не может подняться выше сам
ых высоких деревьев. Я тяну ручку на себя, но у нас недостаточно скорости.
Тянуть на себя бесполезно, нос самолета словно наливается тяжестью. Я сл
ышу какой-то страшный треск. Сейчас я окончательно разбил культю, если то
лько не хуже. Затем все вдруг стихает. Я лежу на земле? Нет, сижу в кабине, и р
ядом со мной Фридолин. Мы застряли в развилке ветвей на самой верхушке ог
ромного дерева, и весело раскачиваемся взад и вперед. Все дерево шатаетс
я, наверное, удар был слишком сильным. Я боюсь, что «Шторх» сыграет с нами е
ще одну шутку и перевернется вверх колесами. Фридолин придвигается ближ
е и спрашивает с тревогой: «Что происходит»?
Я говорю ему: «Не шевелись, или мы и все, что осталось от „Шторха“, рухнет вн
из».
Хвост и куски крыльев отвалились и лежат на земле. Я все еще держу в руках
ручку, культя не пострадала, я ни обо что ее не ударил. Повезло! Мы не можем с
лезть с дерева, оно очень высокое и с гладкой корой. Мы ждем, и спустя какое-
то время на сцене появляется генерал, он слышал треск и сейчас видит нас, с
идящих на дереве. Он очень доволен, что мы отделались так легко. Поскольку
нет никакого другого способа спустить нас вниз, он посылает за местной п
ожарной командой. Они помогают нам спуститься вниз по длинной раздвижно
й лестнице.
Русские обошли Дрезден и пытаются пересечь Эрцгебирге с севера, чтобы до
стигнуть границ протектората и выйти во фланг армии Шернера. Главные сов
етские силы находятся в районе Фрейберга и к юго-востоку от него. Во время
нашего последнего вылета мы видим к югу от Диепольдисвальде длинную кол
онну беженцев, которых настигли советские танки. Они катятся прямо через
людской поток как асфальтовые катки, сокрушая все на своем пути.
Мы немедленно атакуем танки и уничтожаем их, колонна продолжает свой пут
ь к югу. По всей видимости беженцы надеются укрыться за Судетскими горам
и, где, как они думают, будут в безопасности. В том же самом районе мы атакуе
м еще одну колонну советских танков, которых защищает зенитный огонь, по
хожий на торнадо. Я только что выстрелил в танк ИС и поднимаюсь на высоту 200
метров, когда, осмотревшись вокруг, замечаю сзади град обломков. Они пада
ют откуда-то сверху. Я спрашиваю: «Ниерман, кого из наших только что сбили
»? Это кажется мне единственным объяснением и Ниерман думает так же. Он то
ропливо считает самолеты, но все на месте. Значит, никого не сбили. Я огляд
ываюсь на танк и вижу только черное пятно. Мог ли этот танк взорваться с та
кой силой, что его осколки оказались на такой большой высоте?
После вылета экипажи, которые летели за мной подтверждают, что взорвался
именно этот танк и я видел его падающие вниз обломки. Вероятно, в нем была
взрывчатка и его задача заключалась в том, чтобы расчищать путь другим т
анкам.
18. Конец
7 мая, для того, чтобы обсудить план, только что разработанный Верховным ко
мандованием, в штабе группы Шернера проходит совещание офицеров Люфтва
ффе. Предложено постепенно отступать всем восточным фронтом, сектор за с
ектором, до тех пор, пока он не будет идти параллельно западному. Мы чувств
уем, что вскоре будут приняты очень печальные решения. Увидит ли Запад, да
же сейчас, свою возможность выступить против Востока или он так и не смож
ет разобраться в ситуации?
8 мая мы вылетаем на поиск вражеских танков в окрестностях Оберлейтенсдо
рфа. Первый раз за всю войну я никак не могу сконцентрироваться на задани
и, меня душит неописуемое чувство горечи. Я так и не смог уничтожить ни одн
ого танка, они все еще находятся в горах, где мы не можем их достать.
Поглощенный своими мыслями, я поворачиваю домой. Мы приземляемся и идем
в диспетчерскую. Фридолина нет, мне говорят, что он был вызван в штаб групп
ы. Значит ли это, что…? Одним рывком я сбрасываю с себя депрессию.
«Ниерман, звони в эскадрилью в Рейхенсберге и скажи им о новой атаке, дого
ворись о месте и времени встречи с эскортом». Я изучаю ситуационную карт
у… что здесь можно предпринять? Куда пропал Фридолин? Я вижу, как в стороне
садится «Шторх», это он. Броситься к нему навстречу? Нет, лучше ждать здес
ь… кажется, слишком жарко для этого времени года… позавчера двое моих лю
дей попали в засаду и были расстреляны чехами в гражданской одежде… Поче
му Фридолина так долго нет? Я слышу, как дверь открывается и кто-то входит.
Я заставляю себе не оборачиваться. Кто-то приглушенно кашляет. Ниерман в
се еще продолжает говорить по телефону… значит, это не Фридолин. Ниерман
никак не может пробиться… вот смешно… я замечаю, что сегодня мой мозг вос
принимает каждую деталь очень остро… все эти маленькие глупые частност
и, не имеющие ни малейшего значения.
Я поворачиваюсь кругом, дверь открывается… Фридолин. Его лицо осунулось
, мы обмениваемся взглядами и внезапно у меня пересыхает в горле. «Ну»? Это
все, что я могу из себя выдавить.
«Все кончено… безоговорочная капитуляция»! Голос Фридолина звучит не г
ромче шепота.
Конец… Я чувствую себя так, как будто падаю в бездну, и затем в затуманенно
м сознании они все проходят у меня перед глазами: боевые друзья, которых я
потерял, миллионы солдат, погибших в море, в воздухе, на поле боя… миллионы
жертв, умерщвленных в своих домах по всей Германии… орды с востока, котор
ые сейчас наводняют нашу страну… Фридолин внезапно взрывается: «Да брос
ь ты этот чертов телефон, Ниерман. Войне конец»!
«Мы сами решим, когда нам перестать сражаться», говорит Ниерман.
Кто-то грубо хохочет. Смех слишком громкий, не настоящий. Я должен сделать
что-нибудь… сказать что-то… задать вопрос…
«Ниерман, сообщи эскадрилье в Рейхенберге, через час у них приземлится „
Шторх“ с важными приказами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33