Вставай, Роза! Ц говорит Селеста. Я покажу тебе, как это танцуют.
Ее розовые пальчики отбивают такт.
Раз, два, три, и-и… Она останавливается. Ц Ну, Роза, давай! Ц говорит она, ще
лкая у нее перед носом пальцами. С этим все равно ничего не поделаешь! И он
а снова отбивает ритм.
Пам-па-ра, поворот бедра.
«Стопни» правою рукой,
Шаг-поворот.
А теперь и левой,
Шаг-поворот.
Шаг назад. И Ц шаг назад.
Плавно вбок Ц и поворот.

У Розы нет никакой охоты танцевать. Она мысленно прокручивает все заново
.

В столовой темно. Даже телевизор выключен. Что-то не так. Роза боится, что з
адержалась. Отца она так и не нашла, но, выйдя во двор, слышит его крик. Снача
ла она видит Фрэн на лужайке. Она закрывает лицо руками.
Руки опусти! Ц орет он. Он стоит к Розе спиной. Рукава засучены, на кулак на
мотан ремень. Фрэн опускает руки по швам и Стоит не шелохнувшись. Как рядо
вой. Она не узнает Розу; между ними всего несколько футов, но в глазах Фрэн
светится один только ужас. В свете, льющемся из окна кухни, Роза видит розо
вые полосы на коже у сестры. На шее, на руках, на ногах. Фрэнки делает глубок
ий вдох, встает поудобнее, выдыхает. И с выдохом рвется наружу звук свистя
щей по воздуху кожи. Из распахнутого рта Фрэн летит безумный крик. Ему вто
рит тихий, как эхо, крик вдалеке. Фрэнки снова поправляет ремень на кулаке.

Ты как мать, говорит он.
Тишина. Фрэн пошатывается Ц вот-вот рухнет.
Лгунья. Как мать.
Метит в голову. Острая клешня пряжки впивается в лицо, оставляет тонкую ц
арапину за ухом. Она испускает звериный вопль. Фрэнки подхватывает ее на
руки. Тело сгибается пополам. Будто сломалась, думает Роза. Он швыряет ее н
а землю. Его пальцы сжимают шею Фрэн.
Крик.
Но это не Роза, которая зажала рот ладонью. Крик останавливает Фрэнки. Он п
ереползает через тело дочери, чтобы скрыться в тени стены. Фрэн бредет пр
очь. Через несколько мгновений он следует за ней, втянув голову в плечи Ц
словно боится, что небо рухнет и придавит его. Розе он напоминает шимпанз
е в цирке.
В кухне Фрэнки моет пряжку под краном. Головы он не подымает, но чувствует
, что Роза стоит в дверях. Он проводит пальцем по латунному язычку.
Приведи мне Долорес, говорит он.
Но она этого не сделает. Ее она ему не отдаст.

Фрэн наверху, но она не плачет. Стоит, прислонившись головой к зеркалу на т
уалетном столике. К уху прижимает носок.
Что ты сделала? Ц спрашивает Роза.
Ничего.
Он называл тебя лгуньей, говорит Роза.
Фрэн разглядывает носок, ищет чистое место. Носок в пятнах крови.
Ничего я не сделала.
Пойдем скажем маме, говорит Роза.
Смех у Фрэн пронзительный.
Ха! Ц говорит она. Это все из-за нее .
Ухо у нее багровое, на мочке, там, где царапнул язычок, начинает синеть.
Ой… Больно смертельно.
Она мочит кончик носка слюной и снова прикладывает к ране, спускает воло
сы налицо, чтобы закрыть оба уха. Роза глядит на взбухающие на руках Фрэн р
убцы.
Я скажу Селесте, говорит она.
Но Селеста в задней спальне разучивает па и не желает ни о чем слышать.
Врач придет. Давай ему расскажем, предлагает Роза. Селеста замирает в дви
жении.
Ты только попробуй! Ц говорит она. Он тогда нас всех убьет. Скажи, Фрэн, ты
ей скажи, чтоб она Ц никому ни слова.
Селеста может все изменить. Она старшая, она знает, что делать.
Но Селеста желает только танцевать.

У Розы затекла нога. Она высвобождает ее, пытается ей пошевелить, но боль с
лишком резкая. Она ждет, когда перестанет покалывать.

* * *

В «Лунном свете» прохладно, зал просторный Ц светлое дерево и хром. Мы си
дим у окна, куда Джамбо приносит на полированном подносе кофе Ц всего дв
е чашки, поэтому Луис бросает на него недоуменный взгляд, он понимает нам
ек, поднимается и идет за братом в недра ресторана. Селеста сидит на краеш
ке стула, чуточку от меня отвернувшись. Она осматривается. Моего взгляда
избегает.
Я-то шла в старый «Лунный свет», говорю я. Это для меня полная неожиданнос
ть. Я и не предполагала…
Название изменят, говорит она равнодушно. Это была не моя идея.
А что, старый «Лунный свет» еще существует? Я сегодня утром ходила навест
ить Еву. Ты помнишь миссис Амиль?
И я достаю из портфеля сумочку.
Меня это не интересует, говорит она, отодвигаясь подальше.
Это фотография твоей свадьбы. Мама с папой. Сальваторе.
Ну и что? Убери.
Селеста отпускает ложку, кладет правую руку на стол, рядом с моей левой. Ос
торожно, чтобы они не соприкоснулись. Вот две взрослые руки Ц моя и ее. Я п
оворачиваю свою ладонью вверх, демонстрирую обтянутую кожей кость Ц та
м должен был быть большой палец, полумесяц белой плоти и багровый рубец, н
а котором кожа не прижилась. Я подавляю желание спрятать руку в коленях. О
на должна теперь на меня посмотреть.
Ты спокойно к этому относишься? Ц спрашивает она. Тебе не мешает?
Я переворачиваю руку: значит, ей мешает. Я могла бы рассказать Селесте, как
пошла в школу и как другие дети отказывались со мной сидеть, чтобы «не зар
азиться» , или как моя приемная мать уговаривала меня носить протез, кото
рый натирал мне запястье. Но я рассказываю о другом: о том, как встретила м
иссис Рили, как Роза нашла меня в нашей старой спальне. И все это время рас
сматриваю ее лицо. Селеста мне это позволяет, легонько кивает, вертит в па
льцах салфетку. В тени лицо у нее гладкое и смуглое, но там, куда падают луч
и дневного света, видны под слоем пудры крохотные морщинки.
Миссис Рили пришлось включить для меня газ, говорю я. Шкаф был забит мусор
ом. Подумать только Ц я так любила это местечко под лестницей.
Селеста щурит глаза, вздыхает.
Ты не можешь помнить, говорит она. Ты была совсем маленькая.
Это не вопрос, но мне хочется спорить. Я отчаянно бормочу:
Я помню, как выучила названия всех книг Ветхого Завета, как научилась зас
тегивать пуговицы. Ты мне показывала, как танцевать твист; помню, как Фрэн
увезли. Карлотта и Сальваторе, Джо Медора…
Ты не можешь помнить Джо Медору, говорит она, и руки ее взлетаю
т вверх Ц словно ей удалось меня поймать. Ты его никогда не видела, Дол. И
Ц бога ради! Ц ты не можешь помнить Марину. Это тебе только расска
зывали . И это не то же самое, что знать.
Я помню Джо Медору!
Селеста говорит медленно, как ребенку.
Ты его никогда не видела.
Откуда-то из глубин сознания всплывает картинка. Я вспоминаю мужчину, ск
лонившегося над женщиной, он держит ее лицо в ладонях и усмехается мне. Зу
бы у него горят золотом. Но это гравюра из старой книжки, которая была у ме
ня когда-то. Это никакое не воспоминание.
Селеста хватает салфетку и сердито вытирает уголок рта. Я догадываюсь, ч
то этот жест означает конец беседы.
Я своих мальчиков оберегла от этого, говорит она, отодвигая стул. Перед ва
ми ваша собственная жизнь, я им так говорю. Глядите только вперед.
Она смотрит на сыновей, которые пьют у стойки кофе. Они глядят на нас. Луис
спешит к нашему столику.
Пойди помоги тете Долорес забрать вещи, говорит она, и, обернувшись ко мне
: Полагаю, ты остановишься у нас.
Это не приглашение, это приказ. Она хочет, чтобы я бросила Розу в старом до
ме.

* * *

Луис так и рвался меня проводить. Он почти что бежал вприпрыжкуЦ как рез
вый щенок, порой вырывался вперед, не переставая разговаривать, возвраща
лся. Желая что-то подчеркнуть, он раскидывал руки в стороны и глядел на ме
ня во все глаза. Мне приходилось его придерживать Ц чтобы не мешал спеша
щим навстречу прохожим. Интонация у него чуть недоуменная; в каждом утве
рждении скрыт вопрос. Мы свернули с Бьют-авеню на узкую улицу, упиравшуюс
я в проулок.
Нет, Луис…
У меня перехватило дыхание. Почему Ц я словами выразить не могла.
Но так быстрее! Ц сказал он. Со мной тебе бояться нечего.
В сточной канаве валялся мусор, пластмассовые чашки, скомканные пакетик
и из-под чипсов трепал ветер. Строители не тронули этой части города; не б
ыло тут ни респектабельных фонарей, ни урн с нарисованными на них героль
дами. Так я и оказалась против своей воли здесь Ц совсем рядом с портом. Л
уис хотел рассказов о прошлом, но я после встречи с Селестой устала расск
азывать. То прошлое, которое вроде как было общим, казалось болотом. Я сооб
щила ему одни лишь факты.
Пять девочек, потом шестая, а потом пожар, и я обгорела.
Тебя же спасли! Ц гордо заявил он.
Я обгорела, а потом… все пошло не так.
Твой отец, он сбежал. Я все об этом знаю.
Он описывал события, о которых ему только рассказывали, и руки его летали
в воздухе. Это были замечательные истории Ц о роковом кольце, о кровавой
вражде, о проданной дочери.
Это место Ц оно как отдельный мир, да? Ц сказал он, хлопнув ладошами Ц сл
овно мотылька поймал. И мама не хотела, чтобы мы знали. Она отправила нас в
частную школу. Но люди кругом, Ц он выпустил воображаемого мотылька на в
олю. Они нас знают. Разговоры все равно слышишь. Когда папа умер, она все рв
алась уехать отсюда, но Джамбо говорит…
Когда умер ваш папа? Ц спросила я.
Скоро уже два года. Работал до последнего. И Джамбо с ним. Динамичная получ
илась парочка!
Луис остановился. В его словах была горечь, которая досказала мне все ост
альное: про то, как Селеста прожила здесь все эти годы, а сплетни никуда не
исчезали, они лишь менялись с годами. Пожар Ц это адский пламень, сожженн
ая рука Ц роман ужасов, а разборка между двумя старинными приятелями Ц
убийство. Неудивительно, что она не хотела говорить о прошлом. Мои воспом
инания по сравнению с этим скучны и убоги. Но Луис Ц он как я, хочет во всем
разобраться. И я за это уцепилась; я рассказала ему о том, о чем не могла бы р
ассказать сестрам: об отчужденности Селесты, о мелкой жестокости Розы и
Люки, о доброте Фрэн. Как она лежала в темноте и протягивала мне руку. Как с
тояла в тусклом предутреннем свете, худенькая, ссутулившаяся, молча скла
дывала мокрые простыни, и от нее веяло такой тоской… Рассказала я и про ко
стры, про камешки-стекляшки, про татуировки.
Луис прищурился.
Фрэн, сказал он. Фрэн… Сколько бы ей сейчас было?
Мне не надо ничего высчитывать.
Сорок пять.
И ты не знаешь, где она? Ц спросил он.
Понятия не имею.
Я могу порасспрашивать. Я знаю кое-кого из старой гвардии.
И вдруг, словно вспомнив что-то, широко улыбнулся.
Тетя Дол, глянь-ка.
Он расстегнул рубашку. Показал татуировку на груди Ц дракона. Не понима
ю, как это кто-то добровольно хочет себя калечить, но Луису это нравилось.

У Фрэн было написано ее имя Ц вот здесь, сказала я, вытянув правую руку. А з
десь Ц я показала левую Ц распятие.
Домашнего изготовления, да? Ц сказал он, беря меня за левое запястье. Смы
сл получился двойной, и мы засмеялись. Он не выпускал мою руку, и я ее не отн
имала.
Ты придешь на похороны, Луис? Ц спросила я.
Он посмотрел непонимающе. Значит, Селеста и этим ни с кем не поделилась.
На похороны нашей мамы Ц твоей бабушки. Завтра.
Как это? Ц сказал он. Как это?
Он наклонил голову Ц как голубь, высматривающий крошку. Он думал, он реша
л.
Приду, сказал он. Мы все придем.
И он взял меня под локоть.
Ну, вот почти и пришли, тетушка , сказал он и снова улыбнулся во
весь рот. Не так уж и страшно, а?

Я разрешила ему довести меня только до угла. Он не хотел уходить, все обора
чивался, а я махала ему рукой.
Точно дойдешь? Ц кричал он. Точно? Я ведь могу пригодиться. Мало ли что.
Селеста не хотела бы пускать его в дом. И я не знала, как бы прореагировала
Роза.

* * *

Она стоит на коленях посреди комнаты, кругом мешки, детские вещи, туфли, ве
шалки Ц две огромные кучи. Как на благотворительном базаре. Из-под крова
ти торчат серые лапы пса; он лежит там трупом. Роза поднимает на меня глаза
Ц вид у нее виноватый, смущенный, словно я поймала ее на чем-то постыдном.
От нее пахнет потом, на лбу грязные подтеки. И лицо как у маленькой девочки
.
Я весь день это разбирала, говорит она, разглядывая свои руки. И протягива
ет мне ладони Ц кончики пальцев измазаны типографской краской.
В основном один хлам. Я это выставлю мусорщикам.
Я ходила к Еве, говорю я. А еще встретила Селесту с сыновьями.
Она психованная, бормочет Роза.
Про кого она Ц я не понимаю.
Ты знала, что отца разыскивали за убийство? Ц спрашиваю я. Теперь мы с ней
равны. На этот раз ей не отвертеться.
А как же, говорит она, сваливая часть кучи в мешок. Еще Ц за изнасилование,
разбой и грабеж средь бела дня. Я ничего не упустила? Ты уж подскажи Ц она
наклоняется ко мне, продолжает нарочито высоким голосом: Ц Я внесу в спи
сок.
Роза, я не шучу.
Нет. Ты у нас такая доверчивая. Все примешь за чистую монету.
Она снова садится на корточки. Солнце скрылось; лицо ее в полумраке отлив
ает синевой.
Людей за что только не обвиняют. Чулок порвался? Гаучи виноваты! Ноготь сл
омался? Опять эти Гаучи! Он, Дол, много чего плохого сделал, говорит она, сгр
ебая с пола ремни и вешалки. Бил нас до полусмерти, оставил без гроша, в кон
це концов просто слинял. И это, по моему глубокому убеждению, худшее из пре
ступлений.
Она запихивает вещи в мешки, наваливается на них, чтобы утрамбовать.
Незачем ходить выяснять, что он такого натворил, Дол. Все это вот туточки.

Она завязывает на мешке узел.
А ты, Шерлок, этого до сих пор не понял?
И Роза рассказывает, как нашла его ремень. Больше она ничем делиться не го
това. Я этого не помню, но, когда ее слушаю, в животе у меня что-то переворач
ивается. Что-то мокрое и скользкое.
А вот это, я думаю, тебя заинтересует. Или тоже выбросить?
На линолеуме груда фотографий. Я наклоняюсь рассмотреть их: маленькая Се
леста, бесконечные мужчины в костюмах, улыбающиеся женщины. Четыре ребен
ка сидят рядком на диване. Наши имена написаны ручкой Ц Роза, Люка, Фрэн, Д
ол Ц и стрелочки к каждой.
Наверное, чтобы она не забыла, говорит Роза.
Меня больше всего интересует Фрэн. Она сидит, обняв меня за плечи, а глаза
получились смазанные Ц моргнула не вовремя. Тоненькая прядь волос в угл
у рта, а рот приоткрыт Ц она что-то говорит. Не помню что. Наверное, шутит. Ч
тобы я улыбнулась в камеру.
На полу рядом с Розой лежит открытая мамина сумка. Из ее недр вываливаютс
я другие истории: пожелтевший газетный снимок, на котором двое мужчин; де
тские четки, потемневшие от времени; выщербленные игральные кости. Мне э
то ничего не говорит. Старые рецепты блюд, которых я никогда не пробовала.
Рождественские открытки от людей, которых я не знала. Про Фрэн больше нич
его.
Вот, говорит Роза, наклоняясь к груде снимков. Ты здесь хорошо вышла.
Сквозь трещины на фотографии проглядывает кремовая бумага. Края обтреп
ались Ц ее часто рассматривали. Две маленькие девочки. На старшей засте
гнутый на все пуговицы клеенчатый плащик с белой отделкой, воротник заве
рнут, словно ее одевали второпях. Хоть фотография и черно-белая, сразу пон
ятно, что волосы у нее рыжие Ц они реют вокруг головы огненными язычками.
Через плечо у нее замшевая сумка, она вцепилась в замочек, сурово смотрит
в объектив. Похожа на кондуктора в автобусе. Не забудьте оплатить п
роезд!
Малышка с ней рядом плачет, вскинув вверх кулачки. Я даже не сразу понимаю
, что это я. Я внимательно изучаю снимок, подношу его так близко к глазам, чт
о крохотная левая ручка расплывается в белое пятно. На обороте нервным м
аминым почерком написано:

Люка, 2 года с Деллорес, Дорлорес, Долорес, 3 нед.

Мое имя дважды перечеркнуто и всякий раз написано по-другому, словно она
еще не привыкла к новому ребенку.
Это я, говорю я Розе.
Ага, усмехается она. Целиком и полностью.
Фантомная боль возвращается. Я никогда раньше не видела своей руки.

восемнадцать

В кино похороны обычно проходят на утопающем в зелени кладбище, под сень
ю старых деревьев. И обязательно идет дождь. Камера дает крупным планом л
иству или расплывчато ствол дерева, а затем отъезжает, чтобы показать фи
гуру в черном, стоящую поодаль от остальных скорбящих. Если это мужчина, т
о он медленно затягивается сигаретой, если женщина, то руки у нее прижаты
к груди, а на вуали поблескивают капли дождя. Когда я бреду по грязной троп
инке, которая выведет к маминой могиле, мне вдруг приходит в голову, что я
никогда прежде не бывала на похоронах. Наверное, мне везло.
Мы идем следом за священником и несущими гроб. Глаза их устремлены на жел
тую сосну гроба. На каждом черный галстук. Обветренные лица и одинаковые
перчатки Ц а то их можно было бы принять за горюющих близких.
Мамина могила на склоне холма, обращенного к ремонтным мастерским: сквоз
ь дымку тумана я ухитряюсь разобрать имя Перуцци. Вдалеке Ц размытые си
луэты жилого квартала. Машины едут по дороге, проходящей за кладбищем, не
сбавляя скорости Ц несмотря ни на близость смерти, ни на плохую видимос
ть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26