На первом эта
же темно. Из окна материнской спальни пробивается сквозь плотные шторы у
зкая полоска света. Нажав на брелок, он запирает машину и поднимается по б
елым надраенным ступеням.
Селеста, лежа на кровати, слышит коротенькие гудки сигнализации, слышит,
как распахивается входная дверь. Она садится и прислушивается к шагам Дж
амбо: вот они стучат по кафелю холла, стихают, когда он проходит по ковру с
толовой, скрипит дверца духовки. Значит, он один, без Луиса.
Мам, это я! Ц кричит он. Ужин есть?
Селеста ложится на кровать, глядит в потолок.
В помойке, говорит она вполголоса.
* * *
В самом конце зала крохотная женщина в сари и розовом фартуке подметает
пол. Она полностью поглощена работой и не замечает никого. Она волочет ме
тлу и мешок с мусором по залу аэропорта, мимо справочного бюро, мимо пункт
а обмена валюты и рядов хромированных кресел, задевает им скрюченные тел
а спящих по углам. Ей наверняка осточертело это бесконечное пространств
о. В аэропорту полы бескрайние Ц как небо, которое бороздят самолеты.
Люка прижимает телефонную трубку к уху. Она что-то кричит, пялится на всех
, кто пялится на нее. Они не видят, каким взглядом она на них смотрит: ее глаз
а скрыты темными очками. В ушах звенит голос диктора, объявляющего на тре
х языках о задерживающихся вылетах и о самолетах, которые не могут призе
млиться. В Амстердаме туман, вязкий и густой, как мокрота. Люка застряла в
аэропорту.
Да заткнитесь вы Христа ради! Ц орет она.
На обложке книжки Люка записала три номера, которые дали в справочной. Со
второй попытки она попадает на Джамбо, но разговор прерывается. Да там, мо
жет, штук пятьдесят Сегун, думает она. Не звонить же всю ночь чужим людям.
* * *
Джамбо заглядывает в спальню матери. Селеста лежит, свернувшись калачик
ом поперек кровати и подложив под голову черный пиджак. Он видит ее прикр
ывающую глаза руку, сжатые губы. Непонятно, спит она или просто отдыхает.
Мама, говорит он. Мам, там звонят, по-моему, это тебя.
Селеста садится. Левая рука затекла. На щеке отпечатались пуговицы.
Господи… Который час? Она берет с тумбочки телефон, слышит далекое эхо и з
вук телевизора внизу.
Алло! Ц говорит она. Язык со сна еле ворочается. Она поднимает глаза на Дж
амбо.
Там тишина, говорит она, протягивая ему трубку, из которой слышатся корот
кие гудки.
* * *
Люка приехала Ц все еще едет Ц из самого Ванкувера. Девочек она оставил
а на новую корейскую домработницу, в новом доме в пригороде. Муж Люки уеха
л в Монреаль на конференцию. В прошлом месяце он стал ее бывшим мужем. В жи
зни Люки много нового. Она находит местечко рядом с буфетом, садится напр
отив храпящего мужчины. Совершенно безжизненное тело, только воздух меч
ется по носоглотке Ц туда-сюда, туда-сюда. Она закрывает глаза и предста
вляет каждый всхрап в цвете: зеленый Ц коричневый, зеленый Ц коричневы
й. Храп становится глуше и меняется Ц теперь это ходит, вгрызаясь в дерев
о, пила Ц вверх-вниз, вверх-вниз.
Папа!
Люка стоит во дворе и смотрит, как отец пилит старую дверь. С пожара прошло
больше месяца, но у стены в углу все еще свалены обгорелые доски, в паутин
е чешуйки пепла. Мама наверху, в Клетушке. Где маленькая сестренка, она не
знает, слышит только ее плач. Люка осторожно пробирается по грязи, ставит
ножки в огромные отпечатки отцовских башмаков.
Ты чего делаешь?
Иди в дом.
Па-ап…
Я кому сказал, в дом!
Он замахивается ножовкой, словно собирается распилить ее пополам. Люке в
сего два годика; она еще не научилась его бояться. Он берет ее за шиворот, в
цепляется в волосы и шею, Люка вопит. Он зашвыривает ее в дверь, она падает
лицом вниз на бетонный пол. Потрясенная Люка лежит молча, глядит на загну
вшийся кусок линолеума у порога. Мама спускается сверху, переступает чер
ез Люку, не обращая на нее внимания, склоняется над мойкой. Сует голову под
кран, глаза ее видят девочку на полу, но до сознания это не доходит. Мама жа
дно пьет. Вода льется изо рта, по щеке, по волосам. Она снова перешагивает ч
ерез Люку и поднимается к себе в комнату.
Люка открывает глаза. Она не позволит воспоминаниям ее мучить.
Дурные сны, тихо говорит она. И больше ничего. Она находит скамейку, на кот
орой можно улечься, утомленно щупает себя под ребрами, там, где боль. У неё
есть таблетки, но она слишком вымоталась. Внутри растет усталость. Она ля
жет, но спать не будет. Хватит с нее дурных снов.
Роза тоже ложится Ц на кровать, где неделю назад умерла ее мать, но ее это
не путает, наоборот, она даже рада. Она закрывает глаза, но через несколько
секунд с изумлением понимает, что они снова открылись. Она видит не потол
ок, по которому косой молнией бежит трещина, не то, как кулак Теренса вреза
ется ей в скулу, она видит не отца, трясущего за плечи Фрэн. Нет, она снова ви
дит маму, видит, как мама встает с кровати, а на стенах клочьями висят расс
ветные сумерки. Она видит, как мама торопливо шагает с Мартино по улице, св
орачивает в проулок. Розе надо спрятаться. Она разбила Селестиным мячико
м окно Джексонов. Они смотрят друг на друга, Мартино обнял маму, гладит ее
по плечам. Так легонько и ласково, что Роза даже не понимает, в чем дело. Они
о чем-то говорят. Вдруг над крышами летит голос миссис Джексон, ветер подх
ватывает его и доносит до проулка.
Пожар, миссис! Ваш дом горит!
Она кричит так звонко и весело, что Роза чуть было не подхватывает знаком
ую песенку.
И ребенок погиб.
* * *
Кто-то громко храпит Ц то ли Роза, то ли пес, мне отсюда не разобрать. Слуша
ть это сплошная пытка: только думаешь, вот вроде всё, и тут надвигается нов
ая рулада. Я впериваю взгляд в сундук под окном. Кошмары носятся вверх-вни
з Ц мечутся, будто чайки на горизонте. Что-то рвется наружу.
пятнадцать
Выпивка, говорит Роза. Нужна выпивка. Запиши. Я составляю список. Хлеб, мас
ло, ветчина, помидоры, собачий корм.
И тортик.
Тортик? Ц переспрашиваю я. Такого пункта я не ожидала.
Я люблю торты, говорит она. И вообще, разве где написано: на пом
инках Ц ни тортинки?
Она меня дразнит. Наклоняется, забирает у меня ручку, подчеркивает дважд
ы.
Наверное, у меня эта привычка от мамы, говорю я. Она все время составляла с
писки.
До последнего? Ц ядовито усмехается Роза. Вряд ли это генетическое. Чай.
Для тех, кто не пьет виски. Внеси в список.
Так мы кружим вокруг да около уже с полчаса. Стоит мне упомянуть о прошлом
, и я чувствую Розино непрошибаемое сопротивление. Утром, когда я встала, о
на уже сидела за столом, ела шоколадные конфеты, подбирала пальцем крошк
и, оставшиеся в пластиковых ванночках. У нее было странное выражение лиц
а Ц то ли ликующее, то ли презрительное. Я тут же насторожилась: тридцать
с лишним лет хоть и прошло, но доверять ей не стоит.
Я тут поболтала со старушкой Рили, сказала Роза. Ей, видите ли, не нравится,
когда собака бегает по ее грядкам. Хотя, казалось бы, от него Ц сплошные у
добрения.
Она громко рассмеялась и протянула мне коробку.
Тебе с пралине или с халвой?
Я хотела поговорить о похоронах. Если социальные службы пытались нас оты
скать, значит, мог появиться и кто-то еще, кроме меня. Кого ждать, я понятия
не имела. Но Роза-то здесь живет. Наверное, у нее есть на этот счет какие-то
соображения. Но Роза уходила от всех моих вопросов.
Там буду я, сказала она, сияя. И миссис Рили. Старушенция в предвкушении. И С
елеста Ц образец благопристойности. Она уж не упустит случая купить нов
ую шляпку.
А остальные? Ц спрашиваю я. Люка, Фрэн?
Роза, как и прошлым вечером, только опускает голову. Ответа нет. Тогда я эт
о простила. Но утром, когда я проснулась в своей старой комнате, в кровати,
продавленной посредине, и сквозь занавески пробирался рассвет, что-то п
рояснилось. Это рефлекс: я искала Фрэн.
Роза пододвигает к себе листок, держит его Ц возрастная дальнозоркость
Ц на вытянутой руке.
Красивый почерк, говорит она с удивлением, словно больная рука как-то вли
яет на то, как действует здоровая.
А с чего ему быть некрасивым?
Папа называл тебя Кособокой.
Говоря это, она скрючивается влево, руку приподнимает, растопыривает кле
шней. Фигура получается премерзкая Ц злодей из немого кино, Ц она изобр
ажает меня пятилетнюю. Но это длится всего мгновение. После чего Роза скл
оняется над списком, проглядывает каждое слово, раскрашивает буквы. От с
мущения шею заливает румянец.
Как ты думаешь, мы его увидим? Ц спрашиваю я, стараясь не проявить волнен
ия.
Роза отвечает спокойно. Лучше бы заорала.
Думаешь, он объявится, да? Потому что она умерла? Потому что ты
наконец решила, что пора приехать домой? Я прожила здесь всю жизнь, Дол. Ес
ли бы папа хотел вернуться, он давно бы это сделал.
Я же вернулась, говорю я.
Это да, говорит она. Когда пробил час. А собственно, зачем?
Она наконец поднимает голову. Я вспоминаю миссис Рили. Здесь ценно
го ничего нет . Этот вопрос я сама себе задавала всю неделю. Я столько
всего хотела. Собирая сумку, трясясь в поезде, лежа в кровати и слушая Роз
ин храп, я думала, что найду кого-то, кому смогу это сказать.
Я хочу поднять мамину голову с рельсов. Мне тогда было всего пять, я не сум
ела бы этого сделать. Я хочу остановить ее в тот миг, когда она разворачива
ется и уходит от меня в туманную дымку. В голове тревожный стук, темнота, п
ронзительный плач. Я ищу освобождения.
С Розой я этим поделиться не могла. Она четко дала понять: ее прошлое Ц не
мое, я не могу быть его частью. В этих раскосых глазах читаются все Розины
симпатии и антипатии: она всегда презирала Селесту и маму, восхищалась Л
юкой. Марина, отец, Фрэн Ц о них она и думать забыла. А я Ц я все та же Уродин
а. Такой даже список составить нельзя доверить: левша без левой руки.
Я беру со столика чашку, мою ее в раковине. Вода в кране пахнет бассейном. И
з кухонного окна я вижу два бледных георгина, перегибающихся через забор
миссис Рили. В дальнем конце сада, в некошеной траве клетка для кроликов,
заросшая плющом и мхом. От воды кислый привкус во рту.
Что он там задумал? Ц говорит Роза. Она решила, что я смотрю на пса. А я гну с
воё.
У мамы были друзья, говорю я.
Роза не отвечает. Рисует на бумажке узоры.
А с Евой что?
Слишком долго тебя не было, говорит она раздраженно. Я тебе сказала, кто бу
дет. И никого больше.
Из-за облаков выглядывает солнце, заливает кухню светом. Роза любуется с
воей работой. Список теперь прочитать невозможно Ц он весь испещрен заг
огулинами. Я думаю о распятии и размытой надписи: «ФРЭН». Я думаю о татуиро
вках.
Мне хочется найти Фрэн.
Не получится, говорит она. Нельзя найти то, чего нет, Дол! Если тебе это так у
ж интересно, сходи к Еве Ц убедись сама, хочет она прийти или нет.
Роза устало вздыхает, сгибает бумажку, отрывает от нее кусок. Пишет адрес.
* * *
Элджин-корт в той же стороне, что и больница Уитчерч. Между ними каштанова
я рощица, и листва отбрасывает кружевную тень. Мы с Лиззи Прис ходили этой
дорогой навещать маму. Тогда на земле валялись расколотые зеленые короб
очки. Она сказала, что на обратном пути мы наберем каштанов, но не получило
сь Ц потому что мама вывела меня через дырку в заборе к железной дороге, а
потом нас искали и нашли, лил дождь, мама махала мне на прощание, а другой р
укой зажимала себе рот. В моих воспоминаниях она прижимает раковину к ух
у, пытаясь поймать Шум моря, кормит меня ягодами, у которых нет вкуса. Мы та
к долго шли. А потом сели на пожухлую траву у насыпи и смотрели на пути. Мам
а вынула что-то из кармана.
Посмотри, что у меня есть, Дол.
Разноцветная присыпка для тортов. На пакетике был нарисован клоун. Я обл
изала палец и окунула его в радужную россыпь.
Еще хватит на бисквит, сказала она, аккуратно свернула пакетик и убрала в
карман. Пойдем домой и испечем?
Я думала, она говорит про наш дом.
А потом я много часов сидела с Лиззи Прис, ждала, когда приедут мои новые м
ама и папа. И нащупывала языком застрявшие в зубах сахарные палочки. Они с
крипели, как гравий.
Маме в этом году исполнилось бы семьдесят два; Еве приблизительно стольк
о же. Молодая еще для дома престарелых.
Все женщины в коричневых чулках и цветастых платьях. Все мужчины спят. Ко
мната большая, с низким потолком, с окнами на две стороны, кресла расставл
ены полукругом. Похоже на холл гостиницы, только в углу телевизор: звука н
ет, по экрану бегает солнечный луч. Крохотная старушка вглядывается во в
зятые крупным планом лица людей. Остальные сидят в креслах и по очереди в
здыхают Ц каждый о своем. Я жду и рассматриваю здешних обитателей. Евино
го пергидрольного пучка с желтой от никотина прядью нигде не видно: у эти
х женщин волосы выкрашены в блеклые цвета, аккуратный перманент. На одно
й шляпка с вызывающе рыжим мехом, которую она постоянно поправляет. Если
кто из них и Ева, говорю я себе, то наверняка эта. У меня закрадывается подо
зрение, что этот адрес Ц очередная Розина шуточка, но тут за моей спиной с
тучат каблучки, раздается высокий напевный голос:
Бог ты мой! Долорес! Как я рада тебя видеть!
Вот это точно Ева. Ее раскрас ослепителен: пронзительная голубизна теней
, размазанных по векам, двумя оранжевыми прямыми подкрашен рот, желтые ло
шадиные зубы. Вокруг головы ореол седых волос. На ней кислотно-желтый кос
тюм и куча бижутерии Ц на шее болтаются цепочки и кулоны, на запястье поз
вякивают браслеты.
Мы попьем чаю в зимнем саду, миссис Пауэлл, говорит она медсестре. Когда у
вас найдется время.
Ева поднимает глаза к небу. Ох, работнички, говорит ее взгляд. Она летит вп
еред, разводит рукой, демонстрируя свои владения. Длинный коридор с беск
онечными дверями, одна приоткрыта Ц видна узкая кровать с ситцевыми зан
авесками и таким же покрывалом, на стене зеркало. И прямиком в зимний сад.
Он появился недавно, пальмы и виноград молодые и зеленые, но листвы пока ч
то маловато. Сквозь стеклянные панели лупит яркий свет. Ощущение Ц будт
о ты в клетке; пахнет горячим деревом.
Ева цокает по каменным плитам, усаживается, закинув ногу на ногу, в шезлон
г. Тоненькая золотая цепочка впивается ей в лодыжку. Здесь царство цвета:
Ева, пестрый шезлонг, плющ за ее головой, мореное дерево, освещенное солнц
ем Ц словно в пику приглушенным тонам гостиной. Жарко, но Ева этого не зам
ечает; она придвигается ко мне, накрывает мою руку ладонью. В лице, голосе,
улыбке нет ничего от той Евы, которую я помню; мне хочется шубы из оцелота
с торчащей из кармана бутылкой рома. Мне хочется браслета с брелками Ц б
ашмачком, феей и сердечком. Меня словно обманули.
Извини, дорогая, много времени я тебе уделить не могу. Здесь столько дел Ц
невпроворот. Несчастные создания. Ну, как ты?
Я рассказываю, а она сосредоточенно моргает, в голубых глазах Ц нежност
ь и забота. Она наклоняется ближе: лицо ее совсем рядом, наверное, она хоче
т, чтобы я ее поцеловала, думаю я. Я слышу запах ее пудры, а под ним Ц еще оди
н. Острый, непонятный. Я рассказываю ей о маме. Она энергично кивает. И клон
ится еще ближе, словно хочет вдохнуть мое дыхание. Она так близко, что я ви
жу морщины на ее лице, капельки пота на лбу, и волосы растут чуть ниже.
Ужас какой, говорит она. Самоубийство. Только этого не хватало.
Духовка, рельсы. Я тоже этого боялась, поэтому ее вывод меня не удивляет. Н
о было все не так.
Она умерла во сне, говорю я, повторяя то, что сказали мне.
Не бывает такого, жарко шепчет Ева. Просто людям нравится так думать. Ты уж
мне поверь. Они всегда знают, когда приходит их время.
Кругом раскаленное стекло, зеленые и желтые разводы, ее рука на моей. Стан
овится душно. Приходит медсестра с подносом.
Я принесла печенья, говорит она, подмигивая мне.
Замечательно, отвечает Ева.
Она отпускает мою руку и разливает чай.
Вы придете на похороны? Ц спрашиваю я.
Разумеется, говорит она. Как я могу пропустить такое событие?
Ева берет с тарелочки печенье. Оно с прослойкой крема; края обкрошились, ш
околадные зигзаги облупились Ц словно их уже кто-то трогал.
В твоем возрасте это свадьбы, говорит она, разламывая печенье надвое. А в м
оем Ц похороны.
Она прижимает половинку печенья к губам, слизывает крем. К губам прилипа
ет кусочек глазури.
Вот и мамы твоей нет. Скоро нас вообще не останется.
Я спрашиваю, кто еще жив. Она сосредоточенно супит брови, моргает.
Загляни в «Лунный свет», он все еще работает, говорит она и добавляет с кок
етливой улыбкой: Может, кое-кого там и найдешь. Старого знакомого.
Ева подносит чашку к губам, делает глоток, лицо у нее вытягивается. Она ста
вит чашку на блюдце.
Без сахара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
же темно. Из окна материнской спальни пробивается сквозь плотные шторы у
зкая полоска света. Нажав на брелок, он запирает машину и поднимается по б
елым надраенным ступеням.
Селеста, лежа на кровати, слышит коротенькие гудки сигнализации, слышит,
как распахивается входная дверь. Она садится и прислушивается к шагам Дж
амбо: вот они стучат по кафелю холла, стихают, когда он проходит по ковру с
толовой, скрипит дверца духовки. Значит, он один, без Луиса.
Мам, это я! Ц кричит он. Ужин есть?
Селеста ложится на кровать, глядит в потолок.
В помойке, говорит она вполголоса.
* * *
В самом конце зала крохотная женщина в сари и розовом фартуке подметает
пол. Она полностью поглощена работой и не замечает никого. Она волочет ме
тлу и мешок с мусором по залу аэропорта, мимо справочного бюро, мимо пункт
а обмена валюты и рядов хромированных кресел, задевает им скрюченные тел
а спящих по углам. Ей наверняка осточертело это бесконечное пространств
о. В аэропорту полы бескрайние Ц как небо, которое бороздят самолеты.
Люка прижимает телефонную трубку к уху. Она что-то кричит, пялится на всех
, кто пялится на нее. Они не видят, каким взглядом она на них смотрит: ее глаз
а скрыты темными очками. В ушах звенит голос диктора, объявляющего на тре
х языках о задерживающихся вылетах и о самолетах, которые не могут призе
млиться. В Амстердаме туман, вязкий и густой, как мокрота. Люка застряла в
аэропорту.
Да заткнитесь вы Христа ради! Ц орет она.
На обложке книжки Люка записала три номера, которые дали в справочной. Со
второй попытки она попадает на Джамбо, но разговор прерывается. Да там, мо
жет, штук пятьдесят Сегун, думает она. Не звонить же всю ночь чужим людям.
* * *
Джамбо заглядывает в спальню матери. Селеста лежит, свернувшись калачик
ом поперек кровати и подложив под голову черный пиджак. Он видит ее прикр
ывающую глаза руку, сжатые губы. Непонятно, спит она или просто отдыхает.
Мама, говорит он. Мам, там звонят, по-моему, это тебя.
Селеста садится. Левая рука затекла. На щеке отпечатались пуговицы.
Господи… Который час? Она берет с тумбочки телефон, слышит далекое эхо и з
вук телевизора внизу.
Алло! Ц говорит она. Язык со сна еле ворочается. Она поднимает глаза на Дж
амбо.
Там тишина, говорит она, протягивая ему трубку, из которой слышатся корот
кие гудки.
* * *
Люка приехала Ц все еще едет Ц из самого Ванкувера. Девочек она оставил
а на новую корейскую домработницу, в новом доме в пригороде. Муж Люки уеха
л в Монреаль на конференцию. В прошлом месяце он стал ее бывшим мужем. В жи
зни Люки много нового. Она находит местечко рядом с буфетом, садится напр
отив храпящего мужчины. Совершенно безжизненное тело, только воздух меч
ется по носоглотке Ц туда-сюда, туда-сюда. Она закрывает глаза и предста
вляет каждый всхрап в цвете: зеленый Ц коричневый, зеленый Ц коричневы
й. Храп становится глуше и меняется Ц теперь это ходит, вгрызаясь в дерев
о, пила Ц вверх-вниз, вверх-вниз.
Папа!
Люка стоит во дворе и смотрит, как отец пилит старую дверь. С пожара прошло
больше месяца, но у стены в углу все еще свалены обгорелые доски, в паутин
е чешуйки пепла. Мама наверху, в Клетушке. Где маленькая сестренка, она не
знает, слышит только ее плач. Люка осторожно пробирается по грязи, ставит
ножки в огромные отпечатки отцовских башмаков.
Ты чего делаешь?
Иди в дом.
Па-ап…
Я кому сказал, в дом!
Он замахивается ножовкой, словно собирается распилить ее пополам. Люке в
сего два годика; она еще не научилась его бояться. Он берет ее за шиворот, в
цепляется в волосы и шею, Люка вопит. Он зашвыривает ее в дверь, она падает
лицом вниз на бетонный пол. Потрясенная Люка лежит молча, глядит на загну
вшийся кусок линолеума у порога. Мама спускается сверху, переступает чер
ез Люку, не обращая на нее внимания, склоняется над мойкой. Сует голову под
кран, глаза ее видят девочку на полу, но до сознания это не доходит. Мама жа
дно пьет. Вода льется изо рта, по щеке, по волосам. Она снова перешагивает ч
ерез Люку и поднимается к себе в комнату.
Люка открывает глаза. Она не позволит воспоминаниям ее мучить.
Дурные сны, тихо говорит она. И больше ничего. Она находит скамейку, на кот
орой можно улечься, утомленно щупает себя под ребрами, там, где боль. У неё
есть таблетки, но она слишком вымоталась. Внутри растет усталость. Она ля
жет, но спать не будет. Хватит с нее дурных снов.
Роза тоже ложится Ц на кровать, где неделю назад умерла ее мать, но ее это
не путает, наоборот, она даже рада. Она закрывает глаза, но через несколько
секунд с изумлением понимает, что они снова открылись. Она видит не потол
ок, по которому косой молнией бежит трещина, не то, как кулак Теренса вреза
ется ей в скулу, она видит не отца, трясущего за плечи Фрэн. Нет, она снова ви
дит маму, видит, как мама встает с кровати, а на стенах клочьями висят расс
ветные сумерки. Она видит, как мама торопливо шагает с Мартино по улице, св
орачивает в проулок. Розе надо спрятаться. Она разбила Селестиным мячико
м окно Джексонов. Они смотрят друг на друга, Мартино обнял маму, гладит ее
по плечам. Так легонько и ласково, что Роза даже не понимает, в чем дело. Они
о чем-то говорят. Вдруг над крышами летит голос миссис Джексон, ветер подх
ватывает его и доносит до проулка.
Пожар, миссис! Ваш дом горит!
Она кричит так звонко и весело, что Роза чуть было не подхватывает знаком
ую песенку.
И ребенок погиб.
* * *
Кто-то громко храпит Ц то ли Роза, то ли пес, мне отсюда не разобрать. Слуша
ть это сплошная пытка: только думаешь, вот вроде всё, и тут надвигается нов
ая рулада. Я впериваю взгляд в сундук под окном. Кошмары носятся вверх-вни
з Ц мечутся, будто чайки на горизонте. Что-то рвется наружу.
пятнадцать
Выпивка, говорит Роза. Нужна выпивка. Запиши. Я составляю список. Хлеб, мас
ло, ветчина, помидоры, собачий корм.
И тортик.
Тортик? Ц переспрашиваю я. Такого пункта я не ожидала.
Я люблю торты, говорит она. И вообще, разве где написано: на пом
инках Ц ни тортинки?
Она меня дразнит. Наклоняется, забирает у меня ручку, подчеркивает дважд
ы.
Наверное, у меня эта привычка от мамы, говорю я. Она все время составляла с
писки.
До последнего? Ц ядовито усмехается Роза. Вряд ли это генетическое. Чай.
Для тех, кто не пьет виски. Внеси в список.
Так мы кружим вокруг да около уже с полчаса. Стоит мне упомянуть о прошлом
, и я чувствую Розино непрошибаемое сопротивление. Утром, когда я встала, о
на уже сидела за столом, ела шоколадные конфеты, подбирала пальцем крошк
и, оставшиеся в пластиковых ванночках. У нее было странное выражение лиц
а Ц то ли ликующее, то ли презрительное. Я тут же насторожилась: тридцать
с лишним лет хоть и прошло, но доверять ей не стоит.
Я тут поболтала со старушкой Рили, сказала Роза. Ей, видите ли, не нравится,
когда собака бегает по ее грядкам. Хотя, казалось бы, от него Ц сплошные у
добрения.
Она громко рассмеялась и протянула мне коробку.
Тебе с пралине или с халвой?
Я хотела поговорить о похоронах. Если социальные службы пытались нас оты
скать, значит, мог появиться и кто-то еще, кроме меня. Кого ждать, я понятия
не имела. Но Роза-то здесь живет. Наверное, у нее есть на этот счет какие-то
соображения. Но Роза уходила от всех моих вопросов.
Там буду я, сказала она, сияя. И миссис Рили. Старушенция в предвкушении. И С
елеста Ц образец благопристойности. Она уж не упустит случая купить нов
ую шляпку.
А остальные? Ц спрашиваю я. Люка, Фрэн?
Роза, как и прошлым вечером, только опускает голову. Ответа нет. Тогда я эт
о простила. Но утром, когда я проснулась в своей старой комнате, в кровати,
продавленной посредине, и сквозь занавески пробирался рассвет, что-то п
рояснилось. Это рефлекс: я искала Фрэн.
Роза пододвигает к себе листок, держит его Ц возрастная дальнозоркость
Ц на вытянутой руке.
Красивый почерк, говорит она с удивлением, словно больная рука как-то вли
яет на то, как действует здоровая.
А с чего ему быть некрасивым?
Папа называл тебя Кособокой.
Говоря это, она скрючивается влево, руку приподнимает, растопыривает кле
шней. Фигура получается премерзкая Ц злодей из немого кино, Ц она изобр
ажает меня пятилетнюю. Но это длится всего мгновение. После чего Роза скл
оняется над списком, проглядывает каждое слово, раскрашивает буквы. От с
мущения шею заливает румянец.
Как ты думаешь, мы его увидим? Ц спрашиваю я, стараясь не проявить волнен
ия.
Роза отвечает спокойно. Лучше бы заорала.
Думаешь, он объявится, да? Потому что она умерла? Потому что ты
наконец решила, что пора приехать домой? Я прожила здесь всю жизнь, Дол. Ес
ли бы папа хотел вернуться, он давно бы это сделал.
Я же вернулась, говорю я.
Это да, говорит она. Когда пробил час. А собственно, зачем?
Она наконец поднимает голову. Я вспоминаю миссис Рили. Здесь ценно
го ничего нет . Этот вопрос я сама себе задавала всю неделю. Я столько
всего хотела. Собирая сумку, трясясь в поезде, лежа в кровати и слушая Роз
ин храп, я думала, что найду кого-то, кому смогу это сказать.
Я хочу поднять мамину голову с рельсов. Мне тогда было всего пять, я не сум
ела бы этого сделать. Я хочу остановить ее в тот миг, когда она разворачива
ется и уходит от меня в туманную дымку. В голове тревожный стук, темнота, п
ронзительный плач. Я ищу освобождения.
С Розой я этим поделиться не могла. Она четко дала понять: ее прошлое Ц не
мое, я не могу быть его частью. В этих раскосых глазах читаются все Розины
симпатии и антипатии: она всегда презирала Селесту и маму, восхищалась Л
юкой. Марина, отец, Фрэн Ц о них она и думать забыла. А я Ц я все та же Уродин
а. Такой даже список составить нельзя доверить: левша без левой руки.
Я беру со столика чашку, мою ее в раковине. Вода в кране пахнет бассейном. И
з кухонного окна я вижу два бледных георгина, перегибающихся через забор
миссис Рили. В дальнем конце сада, в некошеной траве клетка для кроликов,
заросшая плющом и мхом. От воды кислый привкус во рту.
Что он там задумал? Ц говорит Роза. Она решила, что я смотрю на пса. А я гну с
воё.
У мамы были друзья, говорю я.
Роза не отвечает. Рисует на бумажке узоры.
А с Евой что?
Слишком долго тебя не было, говорит она раздраженно. Я тебе сказала, кто бу
дет. И никого больше.
Из-за облаков выглядывает солнце, заливает кухню светом. Роза любуется с
воей работой. Список теперь прочитать невозможно Ц он весь испещрен заг
огулинами. Я думаю о распятии и размытой надписи: «ФРЭН». Я думаю о татуиро
вках.
Мне хочется найти Фрэн.
Не получится, говорит она. Нельзя найти то, чего нет, Дол! Если тебе это так у
ж интересно, сходи к Еве Ц убедись сама, хочет она прийти или нет.
Роза устало вздыхает, сгибает бумажку, отрывает от нее кусок. Пишет адрес.
* * *
Элджин-корт в той же стороне, что и больница Уитчерч. Между ними каштанова
я рощица, и листва отбрасывает кружевную тень. Мы с Лиззи Прис ходили этой
дорогой навещать маму. Тогда на земле валялись расколотые зеленые короб
очки. Она сказала, что на обратном пути мы наберем каштанов, но не получило
сь Ц потому что мама вывела меня через дырку в заборе к железной дороге, а
потом нас искали и нашли, лил дождь, мама махала мне на прощание, а другой р
укой зажимала себе рот. В моих воспоминаниях она прижимает раковину к ух
у, пытаясь поймать Шум моря, кормит меня ягодами, у которых нет вкуса. Мы та
к долго шли. А потом сели на пожухлую траву у насыпи и смотрели на пути. Мам
а вынула что-то из кармана.
Посмотри, что у меня есть, Дол.
Разноцветная присыпка для тортов. На пакетике был нарисован клоун. Я обл
изала палец и окунула его в радужную россыпь.
Еще хватит на бисквит, сказала она, аккуратно свернула пакетик и убрала в
карман. Пойдем домой и испечем?
Я думала, она говорит про наш дом.
А потом я много часов сидела с Лиззи Прис, ждала, когда приедут мои новые м
ама и папа. И нащупывала языком застрявшие в зубах сахарные палочки. Они с
крипели, как гравий.
Маме в этом году исполнилось бы семьдесят два; Еве приблизительно стольк
о же. Молодая еще для дома престарелых.
Все женщины в коричневых чулках и цветастых платьях. Все мужчины спят. Ко
мната большая, с низким потолком, с окнами на две стороны, кресла расставл
ены полукругом. Похоже на холл гостиницы, только в углу телевизор: звука н
ет, по экрану бегает солнечный луч. Крохотная старушка вглядывается во в
зятые крупным планом лица людей. Остальные сидят в креслах и по очереди в
здыхают Ц каждый о своем. Я жду и рассматриваю здешних обитателей. Евино
го пергидрольного пучка с желтой от никотина прядью нигде не видно: у эти
х женщин волосы выкрашены в блеклые цвета, аккуратный перманент. На одно
й шляпка с вызывающе рыжим мехом, которую она постоянно поправляет. Если
кто из них и Ева, говорю я себе, то наверняка эта. У меня закрадывается подо
зрение, что этот адрес Ц очередная Розина шуточка, но тут за моей спиной с
тучат каблучки, раздается высокий напевный голос:
Бог ты мой! Долорес! Как я рада тебя видеть!
Вот это точно Ева. Ее раскрас ослепителен: пронзительная голубизна теней
, размазанных по векам, двумя оранжевыми прямыми подкрашен рот, желтые ло
шадиные зубы. Вокруг головы ореол седых волос. На ней кислотно-желтый кос
тюм и куча бижутерии Ц на шее болтаются цепочки и кулоны, на запястье поз
вякивают браслеты.
Мы попьем чаю в зимнем саду, миссис Пауэлл, говорит она медсестре. Когда у
вас найдется время.
Ева поднимает глаза к небу. Ох, работнички, говорит ее взгляд. Она летит вп
еред, разводит рукой, демонстрируя свои владения. Длинный коридор с беск
онечными дверями, одна приоткрыта Ц видна узкая кровать с ситцевыми зан
авесками и таким же покрывалом, на стене зеркало. И прямиком в зимний сад.
Он появился недавно, пальмы и виноград молодые и зеленые, но листвы пока ч
то маловато. Сквозь стеклянные панели лупит яркий свет. Ощущение Ц будт
о ты в клетке; пахнет горячим деревом.
Ева цокает по каменным плитам, усаживается, закинув ногу на ногу, в шезлон
г. Тоненькая золотая цепочка впивается ей в лодыжку. Здесь царство цвета:
Ева, пестрый шезлонг, плющ за ее головой, мореное дерево, освещенное солнц
ем Ц словно в пику приглушенным тонам гостиной. Жарко, но Ева этого не зам
ечает; она придвигается ко мне, накрывает мою руку ладонью. В лице, голосе,
улыбке нет ничего от той Евы, которую я помню; мне хочется шубы из оцелота
с торчащей из кармана бутылкой рома. Мне хочется браслета с брелками Ц б
ашмачком, феей и сердечком. Меня словно обманули.
Извини, дорогая, много времени я тебе уделить не могу. Здесь столько дел Ц
невпроворот. Несчастные создания. Ну, как ты?
Я рассказываю, а она сосредоточенно моргает, в голубых глазах Ц нежност
ь и забота. Она наклоняется ближе: лицо ее совсем рядом, наверное, она хоче
т, чтобы я ее поцеловала, думаю я. Я слышу запах ее пудры, а под ним Ц еще оди
н. Острый, непонятный. Я рассказываю ей о маме. Она энергично кивает. И клон
ится еще ближе, словно хочет вдохнуть мое дыхание. Она так близко, что я ви
жу морщины на ее лице, капельки пота на лбу, и волосы растут чуть ниже.
Ужас какой, говорит она. Самоубийство. Только этого не хватало.
Духовка, рельсы. Я тоже этого боялась, поэтому ее вывод меня не удивляет. Н
о было все не так.
Она умерла во сне, говорю я, повторяя то, что сказали мне.
Не бывает такого, жарко шепчет Ева. Просто людям нравится так думать. Ты уж
мне поверь. Они всегда знают, когда приходит их время.
Кругом раскаленное стекло, зеленые и желтые разводы, ее рука на моей. Стан
овится душно. Приходит медсестра с подносом.
Я принесла печенья, говорит она, подмигивая мне.
Замечательно, отвечает Ева.
Она отпускает мою руку и разливает чай.
Вы придете на похороны? Ц спрашиваю я.
Разумеется, говорит она. Как я могу пропустить такое событие?
Ева берет с тарелочки печенье. Оно с прослойкой крема; края обкрошились, ш
околадные зигзаги облупились Ц словно их уже кто-то трогал.
В твоем возрасте это свадьбы, говорит она, разламывая печенье надвое. А в м
оем Ц похороны.
Она прижимает половинку печенья к губам, слизывает крем. К губам прилипа
ет кусочек глазури.
Вот и мамы твоей нет. Скоро нас вообще не останется.
Я спрашиваю, кто еще жив. Она сосредоточенно супит брови, моргает.
Загляни в «Лунный свет», он все еще работает, говорит она и добавляет с кок
етливой улыбкой: Может, кое-кого там и найдешь. Старого знакомого.
Ева подносит чашку к губам, делает глоток, лицо у нее вытягивается. Она ста
вит чашку на блюдце.
Без сахара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26