дал Протоколам второе, и гораздо более успешное, рождение. О связи евреев с ленинским путчем в это время говорили много, особенно в Англии и Франции. Шла самая отчаянная фаза долгой войны, которая истощила запасы мужчин и прочие ресурсы этих стран. Временное правительство Керенского старалось сохранить активное участие России в войне против Германии. Ленин же стал проводить прямо противоположную политику, направленную на немедленное достижение мира на любых условиях. Этот опасный удар по делу союзников, который привел к тому, что немцы смогли оперативно перебросить свои дивизии из России на Западный фронт, оживил в умах связь евреев с Германией. Например, в Англии небольшая, но шумная группа писателей во главе с Илэром Беллоком и братьями Сеслом и Дж. К. Честертонами, развязала яростную кампанию с антисемитским подтекстом по поводу дела Маркони (1911), направленную против Ллойд-Джорджа и его министра юстиции сэра Руфуса Айзекса. Теперь же они воспользовались событиями в России, чтобы связать евреев с пацифизмом в Англии. В начале ноября 1917 г. в речи Дж. К. Честертона прозвучала угроза: «Я хотел бы добавить несколько слов для евреев… Если они будут продолжать глупую болтовню насчет пацифизма, настраивая народ против солдат, их жен и вдов, то они впервые узнают, что на самом деле означает слово антисемитизм».Быстрое распространение Протоколов на фоне Октябрьской революции оказывало некоторое время свое разрушительное воздействие даже в Англии, где антисемитизм был скорее явлением салонным, чем уличным. Корреспонденты в России Роберт Уилтон (« Таймс» ) и Виктор Марсден (« Морнинг Пост» ) были яростными антибольшевиками и склонялись к антисемитизму. Оба они считали подлинными варианты Протоколов , которые были им известны. « Таймс» под заголовком «Евреи и большевизм» напечатала корреспонденцию, где цитировалось письмо от некоего Веракса от 27 ноября 1919 г.: «Сущностью иудаизма… является прежде всего расовая гордость, вера в их превосходство и конечную победу, убежденность, что еврейский мозг превосходит христианский, короче говоря, глубокая убежденность, что евреи – Избранный Народ, которому суждено в один прекрасный день стать руководителем и законодателем человечества». « Джуиш Уорлд», в свою очередь, комментировал: «Письмо Веракса знаменует начало новой и злобной эры… Мы больше не можем утверждать, что в этой стране, которая больше всего любила Библию, нет антисемитизма». В начале следующего года редактор « Морнинг Пост» Х. Э. Гвинн написал введение к анонимной книге под названием « Причины беспокойства в мире» , основанной на Протоколах . Они могут быть или не быть подлинными, писал он, «однако самое интересное состоит в том, что хотя содержащая их книга была издана в 1905 г., сегодняшние большевикиевреи претворяют в жизнь почти буквально все, что было записано в программе, сформулированной в Протоколах ». Он отмечал, что свыше 95% нынешнего большевистского правительства – евреи». В публикации приводился список из 50 его членов с указанием «псевдонимов» и «подлинных имен» и объявлялось, что из них только 6 – русские, 1 – немец, а все остальные евреи. 8 мая 1920 г. « Таймс» опубликовала статью под заголовком «Еврейская угроза», основанную на допущении, что Протоколы – подлинный документ. Неужели Англия, спрашивал автор статьи, «избежала Пакс Германика , чтобы угодить в Пакс Юдаика ?»Эта агитация постоянно подкреплялась сообщениями о зверствах большевиков. Черчилль, всю жизнь бывший другом евреев, был глубоко потрясен убийством в российской столице британского военно-морского атташе. Евреи – самый замечательный народ на Земле, писал он, и их вклад в религию «ценнее всех прочих знаний и доктрин». Но теперь, продолжал он, «этот удивительный народ создал иную систему морали и философии, которая так же насыщена ненавистью, как христианство – любовью». Виктор Марсден, который сидел в большевистской тюрьме, вернулся с ужасными известиями. «Когда мы набросились на г-на Марсдена с вопросами, – сообщала « Морнинг Пост» , – и спросили, кто несет ответственность за преследования, которые он перенес… он ответил одним словом: «Евреи». Уилтон из « Таймс» издал книгу, в которой объявлялось, что большевики воздвигли в Москве памятник Иуде-Искариоту. Впрочем, в конце концов именно « Таймс» в серии статей, опубликованных в августе 1921 г., показала, что Протоколы – подделка. После этого волна британского антисемитизма стала спадать так же быстро, как нарастала. Беллок попытался воспользоваться паникой, чтобы выпустить книгу « Евреи» , где объявил, что именно большевистские зверства впервые вызвали настоящий антисемитизм в Англии. Однако, пока она вышла в феврале 1922 г., момент был упущен, и ее приняли холодно. Во Франции ситуация была иная, поскольку там антисемитизм имел глубокие корни, собственную национальную культуру и приносил свои горькие плоды. Великая победа в деле Дрейфуса создала у французских евреев ложное ощущение того, что они окончательно приняты; это нашло свое отражение, в частности, в очень небольшом количестве заявлений, поданных французскими евреями на изменение фамилии – всего 377 за весь период с 1803 по 1943 гг. Лидеры еврейского общественного мнения во Франции настойчиво доказывали, что ненависть к евреям импортирована из Германии. «Расизм и антисемитизм – дело рук предателей, – утверждал памфлет, выпущенный бывшими солдатами-евреями. – Они завезены извне теми, кто желает гражданской войны и надеется на возобновление войны внешней». В 1906 г., в самый разгар триумфа сторонников Дрейфуса, « Юньон Израэлит» объявил, что антисемитизм – «мертв». Однако всего через два года возникли « Аксьон Франсез» Морра и столь же антисемитская группа « Камелот дю Руа» . В 1911 г. камелоты организовали бурную демонстрацию против пьесы « После меня» в театре Комеди Франсез; пьеса была написана Анри Бернштейном, который в юности дезертировал из армии, и ее пришлось снять в результате волнений. Во Франции, в отличие от Англии, постоянно существовало, по-видимому, определенное число избирателей, откликавшихся на призывы агитаторов-антисемитов. Они с готовностью раздували страх перед большевиками и распространяли мифы Протоколов , которые вошли во многие французские издания. Акцент французского антисемитизма сместился с «власти еврейских денег» на евреев как источник подрывной социальной активности. Евреи-социалисты вроде Леона Блюма не пытались оспорить эту идею. Блюм восхвалял мессианскую роль евреев как социальных революционеров. «Коллективный импульс евреев, – писал он, – ведет их к революции; их критическая мощь (я использую эти слова в высшем смысле) ведет их к уничтожению любой идеи, любой традиционной формы, которая не соглашается с фактами или не может быть обоснована логически». В долгой и печальной истории евреев, утверждал он, их поддерживала «идея неизбежной справедливости», «вера, что в один прекрасный день миром будет править здравый смысл, все люди будут подчиняться одному закону, и каждый получит по заслугам. Разве это не дух социализма? Таков древний дух народа». Блюм написал эти слова в 1901 г. В послевоенных условиях они зазвучали опаснее. Однако Блюм, самая видная фигура среди французских евреев, в период между войнами продолжал настаивать, что роль евреев состоит в том, чтобы возглавить движение к социализму. Он, по-видимому, считал, что к нему примкнут даже богатые евреи. В итоге в то время, как правые антисемиты считали Блюма воплощением еврейского радикализма, многие левые обвиняли его в том, что он – тайный агент еврейской буржуазии. Треть парижских банкиров составляли евреи, и у левых излюбленным было заявление, что «евреи контролируют финансы правительства, кто бы ни находился у власти». «Их давняя связь с банками и коммерцией, – говорил Жан Жорес, – сделала их особенно сведущими в капиталистической преступной деятельности». Когда в послевоенные годы левые социалисты образовали французскую компартию, антисемитский элемент, хотя и неявный, стал существенным элементом кампании оскорблений, значительная часть которых была направлена лично против Блюма. Тот факт, что Блюм вместе с другими видными французскими евреями постоянно недооценивали французский антисемитизм, будь он правый или левый, делу не помогал. Наиболее серьезные последствия взятия власти большевиками и связь этого факта с деятельностью радикальных евреев имели в Соединенных Штатах. Во Франции на евреев нападали справа и слева, но страна продолжала великодушно принимать еврейских беженцев и в 20-е и даже в 30-е годы. В Америке же страх перед большевизмом положил конец политике неограниченной иммиграции, которая была спасительной для восточноевропейских евреев в 1881–1914 годах и позволила возникнуть великому Американскому Еврейству. Были попытки ввести квоты на иммиграцию еще до войны, но им успешно противодействовал Американский еврейский комитет, основанный в 1906 г. Но война покончила с ультра-либеральной фазой расширения американской демократии. С нее началась фаза ксенофобии, которая продлилась десятилетие. С 1915 г. ку-клукс-клан начинает контролировать группы национальных меньшинств, включая евреев, которые (как он объявляет) бросают вызов американским социальным и моральным нормам. В том же году молниеносно приобрела известность книга « Великая раса уходит» Мэдисона Гранта, где утверждается, будто прекрасный генофонд Америки был разрушен неограниченной иммиграцией, не в последнюю очередь евреев из Восточной Европы. За вступлением Америки в войну последовали закон о шпионаже (1917) и закон о подстрекательстве к мятежу (1918), которые фактически вели к тому, что «чужие» объявлялись предателями. Большевизация России заложила краеугольный камень в основание нового здания страха. Результатом явилась кампания борьбы с «красной угрозой», которую возглавил в 1919-20 гг. демократический министр юстиции Митчелл Палмер, направленная против, как он выражался, «подрывных элементов и агитаторов зарубежного происхождения». Он объявил, что «в США имеется 60 000 этих организованных пропагандистов доктрины Троцкого», причем сам Троцкий – «чужестранец с сомнительной репутацией… самый гнусный из известных в Нью-Йорке». Значительная часть материала, распространявшегося Митчеллом и его союзниками, носила антисемитский характер. Так, в одном из списков было показано, что из тридцати одного высшего советского руководителя все, кроме Ленина, евреи; в другом анализировался состав Петроградского совета, где всего 16 из 388 – русские, а остальные – евреи, причем 265 из них – выходцы из нью-йоркского Ист-Сайда. Третий документ свидетельствовал, что решение свергнуть царское правительство было в действительности принято 14 февраля 1916 г. группой нью-йоркских евреев, в которую входил миллионер Джейкоб Шифф. В результате появился закон о квоте (1921), устанавливающий, что ежегодное количество иммигрантов не должно превышать 3% от количества соответствующей этнической группы в США на 1910 г. Закон Джонсона-Рида (1924) срезал эту цифру до 2%, принимая за базу отсчета уровень 1890 г. В результате общий уровень иммиграции опустился до 154 000 человек в год, причем суммарная квота на выезд из Польши, России и Румынии (в основном – евреи) упала до 8879 человек. Практически это означало конец массовой иммиграции евреев в США. В дальнейшем еврейским организациям пришлось вести тяжелую борьбу за то, чтобы эти квоты не ликвидировали полностью. Они считали большим успехом, что за 9 трудных лет (1933-41) им удалось принять в США 157 000 немецких евреев – примерно столько же, сколько въехало за один лишь 1906 г. В то же время нельзя сказать, что в Америке между двумя мировыми войнами еврейская община находилась в состоянии глухой обороны. Достигнув в 1925 г. 4,5 миллиона, она быстро шла к тому, чтобы стать самой многочисленной, богатой и влиятельной еврейской общиной в мире. Иудаизм стал третьей религией в Америке. Евреи были не просто приняты, они становились плотью и кровью общества и зачастую определяли его облик. Они никогда не пользовались кредитом для биржевой игры, хотя в ряде европейских стран им приходилось прибегать к этому средству. В 20-е годы экономика США стала такой обширной и разветвленной, что ни одна группа, сколь бы велика она ни была, не могла в ней доминировать. Но в банковском и биржевом деле, торговле недвижимостью, розничной торговле, системе распределения и индустрии развлечений евреи занимали сильные позиции. Впрочем, едва ли не более важным оказался успешный профессиональный рост евреев, который стал возможен благодаря открывшейся для них в Америке возможности дать детям высшее образование. В ряде колледжей, особенно привилегированных (Ivy League), существовали ограничения на прием евреев. Но практически каких-то численных границ распространения высшего образования среди евреев не существовало. К началу 30-х годов евреи составляли почти 50% студентов в колледжах НьюЙорка, а в целом по стране – свыше 9% (105 000 человек).В результате впервые с античных времен у евреев появилась реальная возможность употребить на всеобщее благо свой законотворческий потенциал, который они так долго холили и лелеяли в лучших традициях раввинизма. В 1916 г. после 4-месячной борьбы Луис Брандейс (1856–1941) стал первым евреем – членом Верховного Суда. Он был вундеркиндом, младшим сыном в семье евреев-либералов из Праги. В Гарвардской юридической школе он получил самые высокие на тот день оценки. К 40 годам его практика принесла ему состояние свыше 2 миллионов долларов. Для американских евреев было характерно, что, становясь видными фигурами в мире больших денег, они чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы позволить себе увлечение сионизмом (если считали его жизнеспособным). Стал видным сионистом и Брандейс. Но еще более важным было его стремление изменить направление американской юриспруденции. Еще до того, как стать членом Верховного Суда, он написал «меморандум Брандейса» в деле «Мюллер против штата Орегон» (1908), где отстаивал закон штата, ограничивающий продолжительность рабочего дня женщин. В нем он опирался не столько на юридические прецеденты, сколько на общие моральные и социальные аргументы в пользу закона, при этом он привлек в качестве аргумента свыше тысячи страниц статистики. В этом нашла отражение как творческая философия либеральных кафедократов, так и их изобретательность и энергия в отстаивании своей позиции. В качестве члена Верховного Суда Брандейс получил возможность продвинуть доктрину социальной юриспруденции в самый центр американской философии закона и превратить тем самым суд в рамках Конституции в законотворческий орган. Будучи либеральным евреем с классическим образованием, который видел в духе американского общества сплав Афин и Иерусалима (ну просто современный Филон!), он считал, что суд должен поддерживать плюрализм не только религий, но и экономических систем, а еще более – взглядов. Он почитал истиной (см., например, дело «Уитни против штата Калифорния», 1927), «что опасно подавлять мысль, надежду или воображение; что страх вскармливает репрессию, репрессия вскармливает ненависть; ненависть угрожает стабильности правительства; путь к безопасности лежит в возможности открыто обсуждать предполагаемые неприятности и средства борьбы с ними; а лучшее средство против плохих советов – советы хорошие».В 1939 г. в Верховном Суде к нему присоединился единомышленник – Феликс Франкфуртер (1882–1965), который иммигрировал в Нижний Ист-Сайд в возрасте 12 лет, учился сначала в нью-йоркском колледже, а затем – в Гарварде и основную часть своей профессиональной биографии занимался дискуссиями (в современном светском смысле) по поводу одной из ключевых проблем иудаистского закона: как уравновесить требования личной свободы и общественной необходимости. Эта его деятельность отражала зрелость американского еврейства как члена сообщества, наглядным примером чего была солидарность Франкфуртера со штатом против диссидентствующего меньшинства («Свидетелей Иеговы») в вопросе о приветствии Государственного флага: «Тот, кто принадлежит к наиболее поносимому и преследуемому меньшинству в истории, не может быть нечувствителен к свободе, гарантируемой нашей Конституцией… Но как Судьи мы не являемся ни евреями, ни язычниками, ни католиками, ни агностиками… В качестве члена этого Суда я не вправе вписывать в Конституцию мои личные представления о политике, сколь глубоко я не тешил бы себя ими».Надо сказать, что евреи в Америке занимались не только фундаментальной перестройкой существующих институтов, вроде юриспруденции, но и внедрением новых. В Париже и Вене еврейские музыканты, от Галеви до Оффенбаха и Штраусов, создали новые виды музыкальных спектаклей, а также театры и оркестры, которые позволили их осуществить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101