Не приходится сомневаться, что наибольшую угрозу со стороны доктрины Иисуса чувствовали священнослужители Храма, фарисеи-шаммаиты и саддукеи, а потому и желали предать его смерти в соответствии с приведенным выше положением. Но, с другой стороны, Иисус не мог быть виновен в преступлении, по крайней мере, в соответствии с тем, как впоследствии закон был сформулирован Маймонидом в его иудейском кодексе. Во всяком случае, было не ясно, вправе ли евреи выносить смертный приговор. Чтобы разрешить эти сомнения, Иисуса как государственного преступника направили к римскому прокуратору Пилату. Это обвинение нельзя было ничем подкрепить, кроме общего утверждения, что до сих пор все, кто провозглашал себя мессией, рано или поздно организовывали восстание; обычно, если они становились слишком беспокойными, их сдавали римским властям. Пилату не хотелось выносить приговор, но он все же сделал это – по причинам политическим. В результате Христа не побили камнями, как следовало по еврейским законам, а распяли по-римски. Обстоятельства проведения суда или судов над Иисусом в том виде, как они описаны в Новом Завете, выглядят не слишком законными. Мы, однако, располагаем весьма ограниченной информацией о судебных процессах того времени; не исключено, что они все были такими. Важны даже не столько обстоятельства гибели Иисуса, сколько тот факт, что все большее и большее количество людей упорно верили в его воскрешение. Тем самым возрастало значение не только его моральноэтических проповедей, но и само его утверждение, что он является мучеником Божьим, и вообще его специфической эсхатологии. Ближайшие последователи Иисуса расценили его смерть и воскресение как свидетельство «нового завета» и подтверждение планов Господа, то есть как основу, на которую может опираться индивидуальное соглашение каждого непосредственно с Богом. Но все, что они могли делать в подтверждение этой линии, это повторять высказывания Христа и пересказывать историю его жизни. Настоящая евангелическая деятельность началась с Павла Тарсийского, киликийского еврея из диаспоры, семья которого происходила из Галилеи; он вернулся в Палестину и учился у Гамалиила-старшего. Получив фарисейское обучение, он понимал богословие Иисуса и начал толковать его, будучи убежден, что воскресение является подлинным фактом, так же, как и претензии Иисуса на то, что он – Христос. Часто утверждают, что Павел «изобрел» христианство, перенеся этическую часть учения Христа в новую теологию, впитавшую интеллектуальные концепции эллинской диаспоры. То, как он отделял «плоть» от «духа», сравнивали с филоновской анатомией тела и души. Утверждают также, что под «Христом» Павел имел в виду что-то вроде «логоса» Филона. Однако Филон имел дело с абстракциями; для Павла же Христос был реальностью. Говоря о теле и душе, Филон говорил о внутренней борьбе в человеческой натуре. Павел же, говоря о духе и плоти, обращался к внешнему миру, где человек есть плоть, а дух – Бог или Христос. Правда, по-видимому, состоит в том, что корни и Иисуса и Павла – в палестинском иудаизме. Ни тот ни другой не заимствовали концепции у эллинской диаспоры. Оба проповедовали новую теологию, причем практически одну и ту же. Иисус пророчествовал новый завет, отдавая свою кровь за людей, да и самим фактом воскресения. Павел же учил, что пророчество уже сбылось, а Христос нашел свое воплощение в Иисусе, и потому Новый Завет уже существует и открыт для тех, кто в него уверует. Ни Иисус ни Павел не отрицали моральной или этической ценности Закона. Они просто отделяли его сущность от его же исторического контекста, который оба считали устаревшим. Грубейшим упрощением является утверждение, что Павел проповедовал спасение милостью в противоположность спасению трудом (то есть соблюдением Закона). Именно Павел говорил, что хороший труд есть условие сохранения верности Новому Завету, но условие недостаточное, ибо спасение достигается милостью Божьей. И Иисус и Павел были истинными евреями в том смысле, что видели религию как историческую последовательность событий. Они перестали быть евреями, когда прибавили к этому ряду новое событие. Как говорил Павел, когда Христос воплотился в Иисуса, основы Торы был сведен к нулю. Некогда первоначальное еврейское соглашение было средством приобщения к Господней милости. Теперь этого нет, учил Павел. Планы Господни изменились. Механизм спасения теперь – в Новом Завете, вере в Христа. Договорные обещания Аврааму имели отношение не столько к его нынешним потомкам, сколько к христианам: «Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники». Иисус бросил вызов, а Павел подчеркнуто отрицал лишь иудаистские основы процесса спасения: выбор, договор, Закон. Они уже неработоспособны, вытеснены, с ними покончено. Итог сложного теологического процесса можно подвести такими словами: Иисус изобрел христианство, Павел его проповедовал. Таким образом, Христос и христиане заимствовали у иудаизма его универсалистский характер и наследие. Иисус Христос стремился сам выполнить божественное предназначение: «Да благословленны будут через тебя все семьи земли». Павел принес этот завет в самую глубину еврейской диаспоры, а также и в граничащие с ней общины неевреев. Он не только воспринял логику палестинского универсализма Иисуса и преобразовал его в некий более общий универсализм, но и отрицал существование старых категорий. Были отброшены понятия «старого человека с его делами», былого выбора и Закона; на сцене появились Новый Завет, его новый избранник, «новый человек», созданный по образу Божию, и только. Основанием для избрания становится исключительно вера и милость Божья, «где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос».В известном смысле это соответствовало универсалистской программе реформаторов эллинистического толка времен селевкидов. Но в то время, как Менелай и его интеллектуальные союзники затевали универсализацию сверху, в союзе с властью и богатством, армиями и сборщиками налогов и тем самым неизбежно отдавали большинство, и в первую очередь бедняков, в руки ригористов Торы, Иисус и Павел проводили универсализацию снизу. Иисус был образованным евреем, который говорил, что обучение не является необходимым, который считал сущностью Закона не букву его, но дух и тем самым протягивал руку неученым, невежественным, презираемым ам-гаарец, делая их своей паствой. Павел донес послание до тех, кто и вовсе был за пределами Закона. И он в отличие от реформаторов-эллинизаторов был способен извлечь на поверхность из глубин иудаизма, древней религии Яхве, эмоциональную силу, которая была почти квинтэссенцией веры священного договора – идеи, что Господь свергнет существующий в мире порядок вещей, сделает бедняков богатыми, а слабых – сильными, отдавая предпочтение невинным перед мудрыми и поднимая униженных и скромных. Никто из евреев, и Иисус в том числе, не развивал эту тему так настойчиво, как Павел. И религия, которую он проповедовал, была не только универсалистской, но и революционной, имея в виду революцию духовную и ненасильственную. Число людей, которые ждали этой проповеди и были готовы к ее восприятию, было огромно. Чего стоила одна лишь диаспора, по которой странствовали Павел и другие миссионеры! Как отмечал римский географ Страбон, евреи представляли в населенном мире огромную силу. Только в Египте их было около миллиона. В Александрии, которая была, пожалуй, самым крупным городом мира после Рима, они составляли большинство в двух районах из пяти. Они были весьма многочисленны в Кирепанке и Беренике, в Пергаме, Милете, Сарде, в фригийской Апамее, на Кипре, в Антиохии, Дамаске и Эфесе, а также по обоим берегам Черного моря. Они прожили в Риме 200 лет и образовали там значительную колонию; из Рима они распространились по всем городам Италии, а затем в Галлию, Испанию и через море в СевероЗападную Африку. Многие из евреев диаспоры были благочестивы донельзя и склонны догматически соблюдать все указания Торы. Других же можно было убедить, что существо их веры не пострадает и даже укрепится, если отказаться от обрезания и множества древних законов Моисея, которые так затрудняли жизнь в современном обществе. В еще большей степени к обращению были готовы многочисленные неевреи, которые жили рядом с еврейскими общинами, но до сих пор были отделены от них неприемлемостью тех правил, о которых теперь христиане говорили, что они необязательны. Все это постепенно ускоряло поначалу медленное распространение новой религии. Наступало время этического монотеизма. Его идея принадлежала евреям; однако христиане понесли ее в широкий мир, отняв у евреев их право первородства. Расхождение христианства и иудаизма было процессом постепенным. В какой-то степени оно определялось действиями самих евреев. Консолидация иудаизма вокруг жесткого претворения в жизнь законов Моисея в результате крушения программы реформ Маккавеев была существенным моментом в появлении и подъеме христианства среди евреев. В равной степени и сползание еврейского ригоризма к насилию, и лобовое столкновение с греко-римским миром, которое с неизбежностью произошло в 66-70 гг. н.э., окончательно отделили христианскую ветвь иудаизма от еврейского ствола. Первые последователи Иисуса Христа в Иерусалиме несомненно считали себя евреями. Даже Стефан, наибольший экстремист из них, не шел дальше воскрешения некоторых интеллектуальных принципов старой программы реформ. В своей длинной защитительной речи перед синедрионом он вторил реформаторам, по мнению которых Бог не может быть сосредоточен в Храме: «Но Всевышний не в рукотворных храмах живет, как говорит пророк, Небо престол Мой, и земля подножие ног Моих; какой дом созиждете Мне, говорит Господь, или какое место для покоя Моего? Не Моя ли рука сотворила все сие?» Уже в следующих строках он называет своих обвинителей «людьми с необрезанным сердцем и ушами», то есть, плохими евреями; его выпады и его казнь через побивание камнями вписывались в рамки иудаизма. Из 15 главы Деяний Апостолов ясно следует, что во время ранней миссии Павла в число иерусалимских христиан входило много фарисеев, которые твердо стояли на том, что обращенные язычники подлежат обрезанию, и Павлу стоило больших трудов добиться исключения для своей паствы. В Иудее еврейские последователи Христа, как они несомненно называли себя, продолжали подвергаться обрезанию и соблюдать многие положения законов Моисея вплоть до катастрофы 66-70 гг. Однако великие восстания евреев против правления римлян следует рассматривать не просто как восстания колонизируемого народа, подстрекаемого религиозным национализмом, а как национальный и культурный конфликт между евреями и греками. Ксенофобия и антиэллинизм, которые были так характерны для еврейской литературы начиная со второго века до н.э., получили достойный ответ. По форме не следовало бы говорить о каком-то антисемитизме в древности, поскольку сам термин появился только в 1879 г. Однако по сути антисемитизм, конечно, существовал и ранее, и значение его постепенно нарастало. С глубокой древности «дети Авраама» считались (и считали себя сами) «чужаками и пришельцами». Таких групп было множество, и хабири, включавшие израильтян, были только одной из них, и все они были непопулярны. Однако особая враждебность по отношению к евреям, которая стала возникать во второй половине первого тысячелетия до н.э., явилась результатом еврейского монотеизма и его социальных последствий. Евреи не могли признавать (да и не признавали) существования иных богов или проявлять к ним уважение. Даже в 500 г. до н.э. еврейская вера была очень старой и сохраняла древние обряды и запреты, которые были уже отвергнуты везде, но которые евреи под влиянием своего все более жесткого руководства соблюдали свято. Обрезание выделяло их из всех; греко-римский мир считал этот обряд варварским и противным. Но, по крайней мере, обрезание не препятствовало социальным контактам. Зато древнееврейские понятия о чистоте и диете препятствовали, и этот фактор, пожалуй, больше других вызывал враждебность по отношению к еврейским общинам. Их «чужеродность» лежала в древности в основе возникновения антисемитизма: евреи были не просто иммигрантами, они держались особняком. Гепатий из Абдеры, писавший в конце IV века до н.э., за 150 лет до конфликта с селевкидами, который во многих отношениях одобрял евреев и иудаизм, тем не менее, критиковал их ненормальный образ жизни, который он называл «негостеприимным и антигуманным». В то время как греческие идеи насчет единства человечества распространялись все шире, стремление евреев рассматривать неевреев как нечистых в ритуальном отношении и запрещать браки с ними стало осуждаться как бесчеловечное, и все чаще стал использоваться термин «мизантропическое». Стоит отметить, что в Вавилоне, куда не проникали греческие идеи, обособленность большой еврейской общины не осуждалась, и, по словам Иосифа Флавия, антиеврейских настроений там не существовало. Греки видели свою ойкумену, цивилизованную вселенную (в противоположность окружающему ее хаосу), где доминировали их идеи, как многорасовое, многонациональное общество, а тех, кто отказывался принимать его, считали врагами человека. В своих нападках на иудаизм Моисея Антиох Епифаний объявлял еврейские законы «враждебными человечеству» и приносил свинью в жертву на еврейских священных книгах. В 133 г. до н.э. правителю из селевкидов Антиоху Сидетскому его советники рекомендовали разрушить Иерусалим и истребить еврейскую нацию, поскольку это был единственный народ на земле, который отказывался от общения с остальным человечеством. Значительная часть антисемитских настроений, нашедших отражение в литературе, была ответом на агрессивное впечатление, которое производило представление евреями своей религиозной истории. В III веке до н.э. говоривший по-гречески египетский жрец Мането написал историю своей страны, несколько отрывков из которой уцелели в составе «Иудейских древностей» Иосифа Флавия. В этих отрывках содержится критика того, как евреи излагали историю Исхода. И он и другие египетские интеллектуалы находили этот подход глубоко оскорбительным и реагировали на него соответствующим образом. Он представил Исход не как чудесное спасение, а как изгнание колонии прокаженных и других источников заразы. У Мането находит отражение греческая оценка евреев как мизантропов, когда он обвиняет Моисея (изображенного им под именем Осарсифа, египетского жреца-ренегата) в требовании, чтобы евреи «не вступали в связи с кем бы то ни было, кроме членов своего сообщества». В то же время очевидно, что египетский антисемитизм предшествовал завоеванию Египта греками. Со времен Мането мы можем наблюдать появление и развитие антисемитских клеветнических обвинений. Их повторяли, приукрашивая, различные греческие писатели, когда утверждали, что законы Моисея специально запрещали евреям демонстрацию доброй воли по отношению к другим народам, но особенно – к грекам. Масштаб критики в адрес евреев резко возрос с возникновением Хасмонейского царства и его политикой религиозного угнетения городов греков-язычников. Снова была пущена в ход египетская клевета и пошли разговоры, что евреи не имеют никаких прав на Палестину, поскольку всегда были бездомными бродягами, а их временное пребывание в Иудее – просто эпизод. В ответ евреи настаивали, что земля Израиля – Божий дар евреям; глава 12 апокрифической Мудрости Соломона, написанной в I веке до н.э., клеймит аборигенов этой земли как детоубийц и людоедов, виновных в невероятных прегрешениях, как «расу, проклятую с самого начала».Как и в новейшие времена, о евреях фабриковались басни, которые затем бесконечно повторялись. Так, утверждение, что евреи поклоняются ослам, а в Храме у них красуется ослиная голова, восходит ко II в. до н.э. Им пользовался Аполлоний Молон (первый, кто написал антиеврейский памфлет); позднее оно фигурировало у Посидония, Демокрита, Апиона, Плутарха и Тацита, причем последний повторял его, хотя прекрасно знал, что евреи никогда не поклонялись каким-либо изображениям. Другая выдумка состояла в том, что евреи якобы занимаются в своем Храме тайными человеческими жертвоприношениями и именно поэтому никого туда не пускают. Они избегают свинины потому, что к ним легче, чем к другим, прилипает проказа – эхо грязной выдумки Мането. Более того, как и в новую эпоху, антисемитизм подпитывался не только вульгарными слухами, но и сознательной пропагандистской работой интеллектуалов. Нет сомнения, что в I в. н.э. антиеврейские настроения, которые неуклонно нарастали, были в значительной степени работой писателей, по большей части – греков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101