Барон Гольбах пошел намного дальше. В ряде книг, особенно в своем «Духе иудаизма» (1770), он вывел Моисея как автора жестокой и кровожадной системы, которая растлила и христианское общество, ну, а евреев вообще превратила во «врагов рода человеческого… Евреи всегда демонстрировали свое пренебрежение к самым ясным требованиям морали и законности… От них требовали быть жестокими, бесчеловечными, нетерпимыми, ворами и предателями. Все эти деяния считались угодными Богу». Опираясь на этот антирелигиозный анализ, Гольбах затем свалил в одну кучу все обычные социальные и деловые жалобы на евреев. В итоге французское просвещение, идя навстречу чаяниям евреев в этот момент, оставляло им довольно мрачное наследие на будущее. Потому что этих французских писателей, и прежде всего Вольтера, широко читали по всей Европе – и подражали им. Вскоре и первые немецкие идеалисты, вроде Фихте, подняли ту же самую тему. Труды Вольтера и его коллег были знаменем и основополагающими документами современной европейской интеллигенции, и поэтому для евреев было трагедией, что в них содержался вирус антисемитизма. Так прибавилось еще одно наслоение в исторически сложившейся громаде антисемитской полемики. Поверх языческого фундамента и христианского подвала возник еще и светский этаж. В каком-то смысле этот этап грозил наиболее серьезными последствиями, поскольку он гарантировал, что ненависть к евреям, которую подогревал так долго христианский фанатизм, переживет даже спад религиозного духа. Более того, этот новейший мирской антисемитизм почти немедленно стал разрабатывать две темы, теоретически взаимоисключающие, но на практике сливающиеся в дьявольский контрапункт. С одной стороны, вслед за Вольтером поднимающиеся европейские левые стали видеть в евреях мракобесов и противников прогресса человечества. С другой же стороны, силы консерватизма и реакции, ссылаясь на выгоды, которые евреи извлекли из падения старых порядков, стали изображать их союзниками и подстрекателями анархии. То и другое не могло быть правдой одновременно. Ни то ни другое не было правдой. Но верили и тому и другому. Второму мифу, к сожалению, содействовали добрые намерения Наполеона, который пытался лично разрешить «еврейский вопрос». В мае 1806 года он издал декрет, которым учреждалась Ассамблея еврейских нотаблей со всей Французской империи (включая Рейнскую область) и Итальянского королевства. Идея состояла в том, чтобы создать постоянную основу для взаимоотношений нового государства и евреев, подобно тому, как Наполеон построил их с католиками и протестантами. Эта структура в составе 111 человек, избранных лидерами еврейских общин, заседала с июля 1806 по апрель 1807 года и дала ответы на 12 вопросов, которые адресовала ей власть, по поводу законов о браке, отношения евреев к государству, внутренней организации и ростовщичества. Опираясь на эти ответы, Наполеон заменил старую общинную структуру так называемыми консисториями, которые в совокупности образовали общееврейскую организацию, регулирующую поведение тех, кого теперь следовало именовать не евреями, а «французскими гражданами моисеевой веры».На тот день это решение было, пожалуй, прогрессивным. Однако на беду Наполеон дополнил этот светский орган параллельным собранием раввинов и ученых людей, дабы они давали Ассамблее советы по техническим вопросам Торы и галахи. Наиболее традиционные иудаисты встретили эту идею без энтузиазма. Они не признавали за Наполеоном права ни изобретать подобный трибунал, ни созывать его. Тем не менее, раввины и богословы собирались в феврале-марте 1807 года в обстановке пышности и с подобающими церемониями. Собранию дали титул Синедриона. К нему было привлечено намного больше внимания, чем к серьезному светскому собранию, и оно постоянно упоминалось в воспоминаниях европейцев спустя много лет после того, как еврейская политика Наполеона была уже навсегда забыта. На правом краю политического спектра, уже испытывавшем жуткие подозрения, что евреи затевают что-то радикальное, собрание этого как бы Синедриона, явившегося свету после перерыва в полторы тысячи лет, вызвало усиленные подозрения. Не явился ли он открытым и санкционированным сборищем конклава, который все это время собирался тайно? Вспомнили о мемуарах, где говорилось о тайных еврейских ассамблеях, которые каждый год выбирали новый город, чтобы совершить там ритуальное убийство. И возникла новая теория заговора, которую запустил в том же году в обращение аббат Баруэль в своей книге « Memoire pour servir a l’histoire du jacobinisme». Там впервые появились намеки на фантазии, сложившиеся впоследствии в мифы о «Сионских мудрецах» и их секретных планах. Синедрион привлек также внимание тайных полицейских служб, которые самодержавные режимы Центральной и Восточной Европы стали формировать, чтобы противостоять угрозе радикализма, которую стали считать постоянным вызовом традиционному порядку. И именно из досье тайной полиции в дальнейшем явились «Протоколы сионских мудрецов». В итоге, когда пали стены гетто и евреи вышли на свободу, они обнаружили, что вступают на территорию нового, менее заметного, но не менее враждебного гетто из подозрений. Вместо старинного бесправия они получили современный антисемитизм.
Часть пятая
ЭМАНСИПАЦИЯ
Тридцать первого июля 1817 года не по годам развитый 12-летний мальчик Бенджамин Дизраэли крестился в англиканской церкви на Сэнт-Эндрюс, в Холборне, у преподобного мистера Тимблби. Это было кульминацией ссоры между отцом мальчика, Исаком Д’Израэли, и синагогой Бевис Марис по принципиально важному для евреев вопросу. Как мы указывали, в иудаизме служение общине было не вопросом выбора или привилегией, а обязанностью. В 1813 году преуспевающий господин Д’Израэли был выбран старостой, или парнасом, в строгом соответствии с правилами конгрегации Бевис Марис. Он был возмущен. Он всегда платил положенное и считал себя евреем. Да, конечно, будучи любителем древностей, он действительно написал очерк под названием « Гений иудаизма». Но, с другой стороны, его главным трудом было 5-томное жизнеописание короля Карла-Мученика. Он был невысокого мнения как об иудаизме, так и о евреях. В своей книге «Литературные курьезы» (1791) он охарактеризовал Талмуд как «полную систему варварского учения евреев». Он считал, что у евреев «не было гениальных или талантливых людей, а если и были, то всех их можно было пересчитать по пальцам. Десять столетий не породили и десятка великих». И он написал в Палату Старейшин, что является человеком «отсталых привычек», который всю жизнь жил чуждыми вам интересами», и что, дескать, такой человек никоим образом не способен «выполнять постоянные обязанности, противоречащие его чувствам». Его оштрафовали на 40 фунтов и вопрос замяли. Однако через три года к этому вопросу вернулись, и тогда Д’Израэли полностью порвал с иудаизмом и окрестил своих детей. Этот разрыв был немаловажен для его сына, Британии, да и в целом. Дело в том, что до 1858 года евреи по закону не допускались в парламент, то есть, не будучи окрещен, Дизраэли не смог бы стать премьер-министром. Через 7 лет после крещения Дизраэли, 26 августа 1824 года, аналогичное событие произошло в немецком городе Трире. В этот раз речь шла о 6-летнем Карле Генрихе Марксе, как его назвали при крещении. Отступничество этой семьи было еще более серьезным. Дед Маркса был трирским раввином до самой смерти в 1789 году; его дядя был раввином в описываемое время. Его мать была родом из семьи, которая в течение многих поколений была знаменита своими раввинами и богословами, начиная с Меира Кацеленбогена, бывшего в XVI веке ректо-ром талмудического колледжа в Падуе. Однако отец Маркса, Генрих, дитя просвещения, был учеником Вольтера и Руссо. Кроме того, он был амбициозным адвокатом. Трир в это время находился в Пруссии, где евреи получили права в соответствии с эдиктом от 11 мая 1812 года. Теоретически этот эдикт сохранял силу, несмотря на поражение Наполеона; на практике же его обходили. В результате, например, евреи могли изучать право, но не служить ему. Поэтому Генрих Маркс обратился в христианство и возглавил со временем трирскую коллегию адвокатов, а Карл, вместо того чтобы ходить в ешиву, посещал Трирскую высшую школу, а впоследствии был уволен из директоров школы за либерализм. Его крещение имело, пожалуй, большее значение для судеб мира, чем крещение Дизраэли. Обращение в христианство стало одной из реакций евреев на эмансипацию. Традиционно крещение было средством избежать преследований, и эмансипация должна была бы сделать этот шаг необязательным. На самом же деле, с конца XVIII века случаи крещения евреев участились. Оно перестало быть драматическим актом измены, переходом из одного мира в другой. С падением роли, которую религия играла в жизни общества, обращение становилось скорее мирским актом, чем религиозным, а его мотивация – вполне циничной. Генрих Гейне (1797–1856), который сам крестился через год после Карла Маркса, презрительно называл этот акт «входным билетом в европейское общество». Эти билеты в XIX столетии купили не менее 250 тысяч евреев Центральной и Восточной Европы. Немецкий историк Теодор Моммзен, который был большим другом евреев, указывал, что христианство было уже не столько названием религии, сколько «единственным словом, выражающим сегодня характер международной цивилизации, объединившимися в которую ощущают себя многие миллионы людей, населяющих нашу многонациональную планету». В XIX веке человек примерно так же ощущал необходимость стать христианином, как в XX – учить английский. Это относилось не только к евреям, но и к неисчислимым цветным туземцам. Для еврея повсюду, кроме Соединенных Штатов, оставаться евреем означало нести материальные жертвы. Австрийский писатель и газетный редактор Карл Эмиль Францос (1848–1904) говорил, что у евреев этот процесс происходит различными способами: «Один еврей не может заставить себя нести жертвы – и крестится. Другой несет их, но в глубине души считает иудаизм источником своих несчастий и начинает его ненавидеть. Третий же, именно потому, что жертвы так тяжелы, становится более предан иудаизму». Крещение сулило значительные выгоды. В Англии, начиная с середины XVIII века, оно снимало последние препятствия, мешавшие еврею подняться в высшие слои общества. Миллионер Самсон Гидеон был готов еще нести жертвы сам, но не подвергать им своего сына. В итоге он сумел сделать Самсона Гидеонамладшего баронетом еще в Итоне, а в дальнейшем юноша стал депутатом парламента и ирландским лордом. Сэр Манассия Лопес крестился и стал депутатом, так же как и Дэвид Рикардо. Третий депутат парламента из бывших евреев, Ральф Бернал, вырос до Председателя комитетов (вице-спикера).На континенте Европы иудаизм оставался препятствием не столько политической карьере, сколько различным видам экономической деятельности. Даже Наполеон наложил определенные юридические ограничения на евреев (1806). Они утратили силу в 1815 году, и вернувшиеся к власти Бурбоны, к их чести, этих ограничений не восстанавливали. Однако вплоть до 1831 года, пока евреи не получили официально равные права с христианами, они не чувствовали себя в безопасности юридически, так что старое еврейское проклятье тяготело над ними еще 15 лет. Ряд законов Германской конфедерации (1815) лишал евреев многих прав, дарованных им во времена Наполеона, особенно в Бремене и Любеке, где их отменили единовременно, а также в Гамбурге, Франкфурте и Мекленбурге. В Пруссии с евреев брали избирательный налог, годовой налог, регистрационную пошлину и «квартирные». Они не могли владеть землей и заниматься рядом профессий. Их возможности были ограничены «делами, необходимыми в чрезвычайных обстоятельствах», за которые не брались профессиональные гильдии, и ростовщичеством. Затем в Пруссии прошла реформа 1847 года, а на следующий год революция породила список «Основных прав немецкого народа», который устанавливал гражданские права на нерелигиозной основе, включенные в конституции большинства германских государств. Однако ограничения на местожительство евреев оставались в силе в большинстве из них до 60-х годов. В Австрии всеобщая законодательная эмансипация произошла лишь в 1867 году. В Италии с падением Наполеона время пошло для евреев вспять почти повсеместно, и потребовалось время жизни целого поколения, прежде чем были восстановлены права, обретенные в 90-х годах XVIII века. Эмансипация на постоянной основе пришла в Тоскану и Сардинию в 1848 году; за ними последовали Модена, Ломбардия и Романья (1859), Умбрия (1860), Сицилия и Неаполь (1861), Венеция (1866) и Рим (1870). Это лишь упрощенная схема длительного и сложного процесса, в котором были свои остановки, отступления и исключения. В итоге даже в Западной Европе процесс, начатый во Франции в 1789–1791 гг., завершился в юридическом смысле лишь через 80 лет. Дальше на востоке, особенно в России и Румынии, еврейское бесправие оставалось еще достаточно основательным. Эти задержки и неопределенности объясняют, почему такое количество евреев «покупало свой билет в общество» крещением. Однако были и другие способы решить проблему, как быть евреем в XIX столетии. Для многих евреев идеальным было решение, которое нашли Ротшильды. Они нагляднее всех показали, что такое частный банк – новое явление в финансовой жизни XVIII века. Подобные частные финансовые дома были основаны многими евреями, в основном потомками «придворных евреев». Но только Ротшильдам удалось одновременно избежать крещения и банкротства. Это была замечательная семья, которая ухитрялась решать одновременно четыре трудные и, казалось бы, несовместимые задачи: приобретать огромное состояние быстро и честно; широко распределять его, сохраняя доверие многих правительств; продолжать получать большие прибыли и тратить их, не возбуждая народной ненависти; оставаться евреями юридически и в значительной степени по духу. Никто из евреев не зарабатывал столько денег, не потакал тем самым собственным слабостям и не оставался при этом столь популярным. Однако Ротшильды неуловимы. Не существует книги о них, которая была бы одновременно разоблачительной и точной. О них написаны целые библиотеки чепухи. В этом в значительной степени заслуга самой семьи. Одна дама, которая планировала написать книгу под названием « Ложь о Ротшильдах», бросила это занятие, заявив: «Было сравнительно просто обнаружить ложь, но оказалось невозможным найти правду». Семья была в высшей степени скрытна, и это можно понять – ведь они были частными банкирами. У них были доверительные отношения с рядом правительств, а также бесчисленным количеством «сильных личностей». Они были евреями, а потому особенно уязвимы в разорительных судебных процессах. Они никогда не хранили документов больше, чем необходимо. Они систематически уничтожали свои бумаги по целому ряду деловых и личных причин. Они были особенно озабочены тем, чтобы никакие подробности их жизни не удалось бы использовать в антисемитских целях. Поэтому за их кончинами следовало сожжение личных бумаг еще большего масштаба, чем у членов семьи королевы Виктории. Их последний историк Мириам Ротшильд считает, что на то были свои причины. У них не было «комнаты славы», они не были заинтересованы в собственной истории. Они чтили своих предков, как положено добропорядочным людям, и были предусмотрительны; но жили они настоящим, и их не слишком глубоко волновало прошлое и будущее. Тем не менее, наиболее яркие моменты из истории Ротшильдов достаточно ясны. Они стали такими в результате наполеоновских войн, подобно тому, как первая фаза развития крупномасштабной еврейской финансовой системы была продуктом Тридцатилетней войны, и по той же причине: в военное время на первый план выходит еврейская изобретательность, а предрассудки неевреев отступают. Основа состояния семьи была заложена Натаном Майером Ротшильдом в Лондоне. А случилось это так. Вплоть до начала революционных войн во Франции, в середине 1790-х годов, в европейской банковской системе доминировали неевреи: Беринги из Лондона, Хоупы из Амстердама и братья Бертман из Франкфурта. Война быстро расширила финансовый рынок и тем самым освободила место для новичков. Среди последних была германо-еврейская группа – Оппенгеймеры, Ротшильды, Гейне, Мендельсоны. Имя «Ротшильд» произошло от красного щита, висевшего в XVI веке на их доме во Франкфуртском гетто. Патриарх семьи, Майер Амшель (1744–1812) был менялой и одновременно торговал антиквариатом и старинными монетами. Были у него и текстильные интересы (то есть связи в Британии), а продавая монеты Вильгельму IX, электору Гессе-Касселя, он стал его основным финансовым агентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Часть пятая
ЭМАНСИПАЦИЯ
Тридцать первого июля 1817 года не по годам развитый 12-летний мальчик Бенджамин Дизраэли крестился в англиканской церкви на Сэнт-Эндрюс, в Холборне, у преподобного мистера Тимблби. Это было кульминацией ссоры между отцом мальчика, Исаком Д’Израэли, и синагогой Бевис Марис по принципиально важному для евреев вопросу. Как мы указывали, в иудаизме служение общине было не вопросом выбора или привилегией, а обязанностью. В 1813 году преуспевающий господин Д’Израэли был выбран старостой, или парнасом, в строгом соответствии с правилами конгрегации Бевис Марис. Он был возмущен. Он всегда платил положенное и считал себя евреем. Да, конечно, будучи любителем древностей, он действительно написал очерк под названием « Гений иудаизма». Но, с другой стороны, его главным трудом было 5-томное жизнеописание короля Карла-Мученика. Он был невысокого мнения как об иудаизме, так и о евреях. В своей книге «Литературные курьезы» (1791) он охарактеризовал Талмуд как «полную систему варварского учения евреев». Он считал, что у евреев «не было гениальных или талантливых людей, а если и были, то всех их можно было пересчитать по пальцам. Десять столетий не породили и десятка великих». И он написал в Палату Старейшин, что является человеком «отсталых привычек», который всю жизнь жил чуждыми вам интересами», и что, дескать, такой человек никоим образом не способен «выполнять постоянные обязанности, противоречащие его чувствам». Его оштрафовали на 40 фунтов и вопрос замяли. Однако через три года к этому вопросу вернулись, и тогда Д’Израэли полностью порвал с иудаизмом и окрестил своих детей. Этот разрыв был немаловажен для его сына, Британии, да и в целом. Дело в том, что до 1858 года евреи по закону не допускались в парламент, то есть, не будучи окрещен, Дизраэли не смог бы стать премьер-министром. Через 7 лет после крещения Дизраэли, 26 августа 1824 года, аналогичное событие произошло в немецком городе Трире. В этот раз речь шла о 6-летнем Карле Генрихе Марксе, как его назвали при крещении. Отступничество этой семьи было еще более серьезным. Дед Маркса был трирским раввином до самой смерти в 1789 году; его дядя был раввином в описываемое время. Его мать была родом из семьи, которая в течение многих поколений была знаменита своими раввинами и богословами, начиная с Меира Кацеленбогена, бывшего в XVI веке ректо-ром талмудического колледжа в Падуе. Однако отец Маркса, Генрих, дитя просвещения, был учеником Вольтера и Руссо. Кроме того, он был амбициозным адвокатом. Трир в это время находился в Пруссии, где евреи получили права в соответствии с эдиктом от 11 мая 1812 года. Теоретически этот эдикт сохранял силу, несмотря на поражение Наполеона; на практике же его обходили. В результате, например, евреи могли изучать право, но не служить ему. Поэтому Генрих Маркс обратился в христианство и возглавил со временем трирскую коллегию адвокатов, а Карл, вместо того чтобы ходить в ешиву, посещал Трирскую высшую школу, а впоследствии был уволен из директоров школы за либерализм. Его крещение имело, пожалуй, большее значение для судеб мира, чем крещение Дизраэли. Обращение в христианство стало одной из реакций евреев на эмансипацию. Традиционно крещение было средством избежать преследований, и эмансипация должна была бы сделать этот шаг необязательным. На самом же деле, с конца XVIII века случаи крещения евреев участились. Оно перестало быть драматическим актом измены, переходом из одного мира в другой. С падением роли, которую религия играла в жизни общества, обращение становилось скорее мирским актом, чем религиозным, а его мотивация – вполне циничной. Генрих Гейне (1797–1856), который сам крестился через год после Карла Маркса, презрительно называл этот акт «входным билетом в европейское общество». Эти билеты в XIX столетии купили не менее 250 тысяч евреев Центральной и Восточной Европы. Немецкий историк Теодор Моммзен, который был большим другом евреев, указывал, что христианство было уже не столько названием религии, сколько «единственным словом, выражающим сегодня характер международной цивилизации, объединившимися в которую ощущают себя многие миллионы людей, населяющих нашу многонациональную планету». В XIX веке человек примерно так же ощущал необходимость стать христианином, как в XX – учить английский. Это относилось не только к евреям, но и к неисчислимым цветным туземцам. Для еврея повсюду, кроме Соединенных Штатов, оставаться евреем означало нести материальные жертвы. Австрийский писатель и газетный редактор Карл Эмиль Францос (1848–1904) говорил, что у евреев этот процесс происходит различными способами: «Один еврей не может заставить себя нести жертвы – и крестится. Другой несет их, но в глубине души считает иудаизм источником своих несчастий и начинает его ненавидеть. Третий же, именно потому, что жертвы так тяжелы, становится более предан иудаизму». Крещение сулило значительные выгоды. В Англии, начиная с середины XVIII века, оно снимало последние препятствия, мешавшие еврею подняться в высшие слои общества. Миллионер Самсон Гидеон был готов еще нести жертвы сам, но не подвергать им своего сына. В итоге он сумел сделать Самсона Гидеонамладшего баронетом еще в Итоне, а в дальнейшем юноша стал депутатом парламента и ирландским лордом. Сэр Манассия Лопес крестился и стал депутатом, так же как и Дэвид Рикардо. Третий депутат парламента из бывших евреев, Ральф Бернал, вырос до Председателя комитетов (вице-спикера).На континенте Европы иудаизм оставался препятствием не столько политической карьере, сколько различным видам экономической деятельности. Даже Наполеон наложил определенные юридические ограничения на евреев (1806). Они утратили силу в 1815 году, и вернувшиеся к власти Бурбоны, к их чести, этих ограничений не восстанавливали. Однако вплоть до 1831 года, пока евреи не получили официально равные права с христианами, они не чувствовали себя в безопасности юридически, так что старое еврейское проклятье тяготело над ними еще 15 лет. Ряд законов Германской конфедерации (1815) лишал евреев многих прав, дарованных им во времена Наполеона, особенно в Бремене и Любеке, где их отменили единовременно, а также в Гамбурге, Франкфурте и Мекленбурге. В Пруссии с евреев брали избирательный налог, годовой налог, регистрационную пошлину и «квартирные». Они не могли владеть землей и заниматься рядом профессий. Их возможности были ограничены «делами, необходимыми в чрезвычайных обстоятельствах», за которые не брались профессиональные гильдии, и ростовщичеством. Затем в Пруссии прошла реформа 1847 года, а на следующий год революция породила список «Основных прав немецкого народа», который устанавливал гражданские права на нерелигиозной основе, включенные в конституции большинства германских государств. Однако ограничения на местожительство евреев оставались в силе в большинстве из них до 60-х годов. В Австрии всеобщая законодательная эмансипация произошла лишь в 1867 году. В Италии с падением Наполеона время пошло для евреев вспять почти повсеместно, и потребовалось время жизни целого поколения, прежде чем были восстановлены права, обретенные в 90-х годах XVIII века. Эмансипация на постоянной основе пришла в Тоскану и Сардинию в 1848 году; за ними последовали Модена, Ломбардия и Романья (1859), Умбрия (1860), Сицилия и Неаполь (1861), Венеция (1866) и Рим (1870). Это лишь упрощенная схема длительного и сложного процесса, в котором были свои остановки, отступления и исключения. В итоге даже в Западной Европе процесс, начатый во Франции в 1789–1791 гг., завершился в юридическом смысле лишь через 80 лет. Дальше на востоке, особенно в России и Румынии, еврейское бесправие оставалось еще достаточно основательным. Эти задержки и неопределенности объясняют, почему такое количество евреев «покупало свой билет в общество» крещением. Однако были и другие способы решить проблему, как быть евреем в XIX столетии. Для многих евреев идеальным было решение, которое нашли Ротшильды. Они нагляднее всех показали, что такое частный банк – новое явление в финансовой жизни XVIII века. Подобные частные финансовые дома были основаны многими евреями, в основном потомками «придворных евреев». Но только Ротшильдам удалось одновременно избежать крещения и банкротства. Это была замечательная семья, которая ухитрялась решать одновременно четыре трудные и, казалось бы, несовместимые задачи: приобретать огромное состояние быстро и честно; широко распределять его, сохраняя доверие многих правительств; продолжать получать большие прибыли и тратить их, не возбуждая народной ненависти; оставаться евреями юридически и в значительной степени по духу. Никто из евреев не зарабатывал столько денег, не потакал тем самым собственным слабостям и не оставался при этом столь популярным. Однако Ротшильды неуловимы. Не существует книги о них, которая была бы одновременно разоблачительной и точной. О них написаны целые библиотеки чепухи. В этом в значительной степени заслуга самой семьи. Одна дама, которая планировала написать книгу под названием « Ложь о Ротшильдах», бросила это занятие, заявив: «Было сравнительно просто обнаружить ложь, но оказалось невозможным найти правду». Семья была в высшей степени скрытна, и это можно понять – ведь они были частными банкирами. У них были доверительные отношения с рядом правительств, а также бесчисленным количеством «сильных личностей». Они были евреями, а потому особенно уязвимы в разорительных судебных процессах. Они никогда не хранили документов больше, чем необходимо. Они систематически уничтожали свои бумаги по целому ряду деловых и личных причин. Они были особенно озабочены тем, чтобы никакие подробности их жизни не удалось бы использовать в антисемитских целях. Поэтому за их кончинами следовало сожжение личных бумаг еще большего масштаба, чем у членов семьи королевы Виктории. Их последний историк Мириам Ротшильд считает, что на то были свои причины. У них не было «комнаты славы», они не были заинтересованы в собственной истории. Они чтили своих предков, как положено добропорядочным людям, и были предусмотрительны; но жили они настоящим, и их не слишком глубоко волновало прошлое и будущее. Тем не менее, наиболее яркие моменты из истории Ротшильдов достаточно ясны. Они стали такими в результате наполеоновских войн, подобно тому, как первая фаза развития крупномасштабной еврейской финансовой системы была продуктом Тридцатилетней войны, и по той же причине: в военное время на первый план выходит еврейская изобретательность, а предрассудки неевреев отступают. Основа состояния семьи была заложена Натаном Майером Ротшильдом в Лондоне. А случилось это так. Вплоть до начала революционных войн во Франции, в середине 1790-х годов, в европейской банковской системе доминировали неевреи: Беринги из Лондона, Хоупы из Амстердама и братья Бертман из Франкфурта. Война быстро расширила финансовый рынок и тем самым освободила место для новичков. Среди последних была германо-еврейская группа – Оппенгеймеры, Ротшильды, Гейне, Мендельсоны. Имя «Ротшильд» произошло от красного щита, висевшего в XVI веке на их доме во Франкфуртском гетто. Патриарх семьи, Майер Амшель (1744–1812) был менялой и одновременно торговал антиквариатом и старинными монетами. Были у него и текстильные интересы (то есть связи в Британии), а продавая монеты Вильгельму IX, электору Гессе-Касселя, он стал его основным финансовым агентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101