Немного рисуясь, но без особой гордости он говорил: «Я вовсе не утверждаю, что никогда не делаю ошибок. Напротив, если я обнаружу ошибку у себя или мне покажут ее другие, я готов внести поправки в свои труды, в свои поступки и даже в свою натуру». В своем знаменитом письме, написанном в ответ на комментарии к его « Мишне Тора» богословами из южной Франции, он признает свои ошибки, говорит, что уже внес ряд поправок и сделает другие, а также подчеркивает, что они совершенно правы, критически оценивая его труды: «Не будьте чрезмерно застенчивыми. Вы, может быть, и не мои учителя, но, во всяком случае, равные мне и мои товарищи, и вопросы, которые вы подняли, вполне правомерны». Разумеется, он был элитистом и говорил, что лучше постарается понравиться одному разумному человеку, чем десяти тысячам дураков. Но в то же время он был и терпимым: думал, что все благочестивые люди спасутся, какова бы ни была их вера. Был удивительно вежливым, мирным, спокойным, рассудительным человеком. И в первую очередь, он был ученым, который искал истину и был уверен, что она в конце концов возобладает. У Маймонида присутствовало четкое представление о том, каким должно быть общество правды и целесообразности, а потому – божественное. Оно не должно базироваться на физическом или материальном удовлетворении. Высшее счастье – в бессмертном существовании человеческого интеллекта, созерцающего Бога. В последней главе « Мишне Тора» он так описывает мессианское общество: «Власть там будет твердо установлена, после чего мудрые будут свободны для изучения Закона и его мудрости; в те времена не станет ни голода, ни войн, ни ненависти, ни соперничества… на земле не станет тяжелого труда – лишь работа во имя познания Господа». Гарантом идеального общества станет Божественный Закон. Хорошее государство – это, по определению, такое, которым правит закон; идеальное государство – которым правит закон божественный. Для этого, разумеется, нужно дождаться прихода Мессии, и Маймонид, будучи осторожным ученым, не собирался предаваться эсхатологическим фантазиям. До тех же пор хорошие государственные сообщества должны формироваться при помощи закона. В « Руководстве для находящихся в затруднении» он формулирует свой в высшей степени рационалистический взгляд на Тору: «В целом закон имеет две цели – благосостояние души и благосостояние тела». Первое состоит в том, чтобы развивать человеческий интеллект, второе – в улучшении политических взаимоотношений людей. Закон добивается этого, формулируя правильные мнения, которые возвышают интеллект, и нормы человеческого поведения. Те и другие взаимодействуют. Чем более стабильным и мирным мы сделаем наше общество, тем больше времени и энергии человек сможет уделять тому, чтобы совершенствовать свой разум, в результате чего возрастет интеллектуальная способность проводить дальнейшие социальные преобразования. Так это развитие пойдет – по благодатному кругу, в отличие от порочного, как в обществе, не знающем закона. И возникает соблазн предположить: не считал ли Маймонид, что Мессия явится не внезапно как гром с ясного неба, а в результате постепенного, прогрессирующего усовершенствования человеческой рациональности?Следовательно, наилучший способ улучшить условия существования человечества вообще и гарантировать выживание еврейского авангарда, в частности, состоит в том, чтобы распространять знание Закона, ибо Закон есть залог разума и прогресса. Маймонид был элитистом, но мыслил категориями расширения элиты. Каждый может быть ученым в меру своих способностей, это вполне возможно в читающем обществе. Была такая еврейская аксиома: «Продай все, чем обладаешь, и накупи книг, ибо, как говорят мудрецы, приобретающий книги – приобретает мудрость». Человек, дающий читать свои книги, особенно бедным, поступает богоугодно. «Если у кого-то имеется два сына, один из которых дает свои книги, а другой делает это с удовольствием, то отцу следует оставить всю свою библиотеку второму, даже если он моложе», – писал один из современников Маймонида, Иуда из Регенсбурга. Благочестивым евреям небо представлялось огромной библиотекой с архангелом в качестве библиотекаря; книги на полках прижимались друг к другу, высвобождая место для новых соседей. Маймонид не соглашался с этой антропоморфной ерундой, но был согласен с идеей грядущего мира – небесной академии. Он готов был согласиться и с практическими рекомендациями Иуды: не нажимать коленом на большой фолиант, чтобы застегнуть его пряжки, не использовать перья как закладки, а книги – как метательный снаряд или инструмент воспитания школяров, равно как и с его прекрасным афоризмом: «Человек должен уважать свои книги». Умеренный во всем, кроме учебы, Маймонид пылал страстью к книгам, которую хотел бы разделить со всеми евреями. Понятие «все евреи» включало и женщин, и работающих мужчин. Маймонид говорил, что женщина не обязана учиться, но если она учится – это ее заслуга. Каждый должен учиться согласно своим возможностям; скажем, умный ремесленник может посвящать три часа своему ремеслу, а девять – Торе («три часа штудированию Письменного Закона, три – Устного закона, а три – изучению того, как вывести одно правило из другого»). Этот простейший анализ, который он называл «началом учения», дает некоторое представление о том, что он считал прилежанием. Однако мало толку было в том, чтобы уговаривать еврейский народ учиться, не делая в то же время всего возможного, чтобы этот труд был продуктивным. Убежденный в том, что благоразумие и Закон – единственная защита еврея и единственное средство сделать мир более цивилизованным, Маймонид с болью сознавал, что сам по себе Закон, который обрастал в течение тысячи лет дополнениями и несогласованными комментариями, крайне противоречив и пронизан иррациональными элементами. Поэтому он ставил перед собой две основные задачи: привести Закон в порядок и подвести под него по-настоящему рациональную основу. Чтобы решить первую задачу, он написал свои комментарии к Мишне, которые впервые сделали ясными принципы, лежавшие в основе мишнаистского законодательства, а также привел в систему талмудистский закон с целью, как он говорил, добиться того, чтобы можно было быстро и легко находить решение «в море Торы». Маймонид отмечал: «Вы должны или комментировать, или приводить в систему – что не одно и то же». Будучи интеллектуальным гигантом, он делал и то и другое. Он писал, ощущая неотложность задачи и опасность, угрожавшую, по его мнению, евреям: «Во времена преследований, подобных нынешним, людям не хватает душевного спокойствия, чтобы посвятить себя кропотливым исследованиям, и почти каждый сталкивается с серьезными затруднениями, пытаясь вывести четкое решение из трудов кодификаторов прошлого, которые построены столь же бессистемно, как и сам Талмуд. Еще меньше людей способно вывести четкое решение на основе самого Талмуда». Его же детище было ясным, упорядоченным, кратким и незамутненным бесчисленными ссылками на источники. Правда, подобно всем попыткам сказать последнее слово по поводу Закона, его труды вызвали новую лавину томов: в 1893 г. список (причем неполный) основных комментариев к Кодексу Маймонида насчитывал 220 позиций. Однако этот кодекс был весьма эффективен: испанский современник говорил, что судьи отказывались с ним работать – именно потому, что он позволял простым людям проверять по нему их решения. Именно этого Маймонид и добивался – чтобы Закон, меч и щит евреев, стал их общим рабочим инструментом. Он занимался рационализацией на каждом этапе работы с кодексом и комментариями. И вдобавок он написал свое « Руководство для тех, кто запутался» , чтобы показать, что верования евреев не есть просто некая сумма произвольных утверждений, ниспосланных свыше и внедренных властью раввинов, но могут быть выведены и доказаны путем умозаключений. В этом он шел по стопам Саадии бен Иосифа (882–942), знаменитого и противоречивого гаона из академии Суры, первого еврейского философа после Филона, который бы попытался поставить иудаизм на рациональную основу. Маймонид был согласен не со всем в труде гаона Саадии « Книга о верованиях и мнениях» , однако она вдохновила его на то, чтобы свести воедино еврейскую веру и философию. Авиценна и Аверроэс сделали то же самое для ислама, а вслед за тем Фома Аквинский – для христианства. Однако Маймонид был величайшим рационалистом из них всех. Так, например, по ключевой проблеме пророчеств он воспользовался метафорой, аналогией и притчей, чтобы показать «естественность» связи пророков с Богом и их чудеса. У него была теория божественных эманаций, которые воспринимались пророками. Так называемые ангелы, которые способствуют возникновению видения, – суть проявление воображения пророка; чтобы подчеркнуть значение интеллекта, он пользовался словом «херувим».Был, однако, момент, когда Маймонид почувствовал, что он предел рационализма. Он уловил необходимость различного подхода к Моисею и остальным пророкам. Он не считал их двусмысленными или фигуральными, однако Моисей, «в отличие от других пророков, не занимался прорицаниями при помощи притч»; он действительно общался с Богом «лицом к лицу, без посредника». Он пытался объяснить уникальность Моисея тем, что высшая степень совершенства человеческого вида должна воплощаться в одном индивидууме – и этим индивидуумом был Моисей. Практически Маймонид стремился к тому, чтобы сузить область иррационального в иудаизме, но не ликвидировать ее; он изолировал определенные ключевые моменты веры, которые нормальный здравый смысл не мог объяснить (хотя он не желал в этом признаваться). Правда, он мог согласиться с тем, что определенные вопросы лежат вне пределов человеческой логики. По поводу очевидного противоречия между свободной волей и предназначением он цитировал Екклезиаста: «Далеко то, что было, и глубоко-глубоко: кто постигнет его?» – в трудах же его встречаются отрывки, которые пытаются согласовать абсолютную свободу подчиняться или не подчиняться Закону и жесткий детерминизм. Он нападал на астрологов за попытки считать Закон тщетным. С другой стороны, первый из его тринадцати принципов веры гласит: «Лишь Бог осуществлял, осуществляет и будет осуществлять все действия». Можно указать и на другие противоречия, встречающиеся в огромном объеме его трудов, но в целом они на удивление малочисленны. Что Маймонид стремился сделать, так это усилить веру, лишив ее суеверий и подкрепить то, что остается, логикой. Но, разумеется, работая в этом направлении, он внедрял и популяризовал критический подход к ее таинствам, что неизбежно подстрекало людей идти дальше в этом направлении. Логика, будучи выпущена из бутылки слепой веры, начинает жить по своим законам. Маймонид был великим предвестником будущего евреев, да и вообще человечества. Его « Руководство для сбившихся с пути» продолжало изменять мышление евреев на протяжении столетий, причем не всегда в ту сторону, куда бы ему хотелось. В каком-то смысле он сыграл в иудаизме ту же роль, что Эразм в христианстве: он заложил опасные яйца, которые проклюнулись позднее. В медицинскую науку он привнес иудейскую доктрину единства тела и души, сознания и материи, что позволило ему заглянуть внутрь психики, тем самым предвосхитив Фрейда. В теологию он привнес уверенность в совместимости веры и логики, которая соответствовала его спокойному и величественному разуму, но со временем исторгла Спинозу за пределы иудаизма. В то время многих образованных евреев пугало то направление, в котором Маймонид предвидел развитие иудаизма. В Провансе, где христианство раздиралось на части альбигойской ересью и где местное отделение доминиканской инквизиции пыталось утвердить ортодоксальную веру, многие рабби желали, чтобы еврейские руководители держались аналогичной линии. Они ненавидели маймонидово аллегорическое объяснение Библии и хотели, чтобы его книги были запрещены. И в 1232 г. доминиканцы, вмешавшись во внутриеврейские споры, действительно сожгли их. Но это, естественно, бросило рационалистов в контратаку. «Сердца людей, – писали последователи Маймонида, – не могут отвернуться от философии и книг, ей посвященных, до тех пор, пока в их теле есть душа… они готовы сражаться за честь Великого Учителя и его книги и отдавать свои средства, свое потомство и самый дух свой его святым доктринам до тех пор, пока существует в их ноздрях дыхание жизни».Несмотря на это словесное размахивание кулаками, реальных ударов наносилось совсем немного. Теоретически еврейский Закон был суров по отношению к ереси – если, скажем, два еврея утверждали, что видели, как третий поклоняется некоему образу, его могли приговорить к смерти, – однако на практике, будучи кафедократическим, а не автократическим, он допускал довольно широкие расхождения во взглядах. Даже человека, объявленного еретиком, обычно не подвергали физическому наказанию, если только он не пытался систематически склонять других в свою веру. В результате рационализм и суеверие продолжали сосуществовать в странной гармонии, иногда даже в одном человеке. Памятуя о страдании и страхе, в которых евреям зачастую приходилось жить, не приходится удивляться стойкости иррационализма. Маймонид считал интеллект и логику лучшим оружием евреев, и таковым они и служили – для уверенной в себе элиты. Для массы же простых евреев сказки о прошлых чудесах и надежды на чудеса будущие были утешением во времена горести. Священная литература евреев удовлетворяла обе потребности, поскольку наряду с комментариями, отвечающими интеллектуальным запросам, содержала массу рассказов, пийют , или поэтических произведений, и бесконечных сверхъестественных историй, которые дети впитывали чуть ли не с молоком матери. Чем больше евреев преследовали и экономически угнетали, тем больше они обращались к священным сказаниям. «Некогда, – повествует мидраш , – денег было много, люди любили слушать Мишну, галаху и Талмуд. Ныне же денег стало мало и, что еще хуже, люди страдают от рабского труда, и все, что они хотят слушать – это благословения и утешения».Евреи жестоко страдали и под исламом и под христианством. И может быть, прав был один из учеников Абеляра, когда заметил: «Еврей, как бы беден он ни был, если у него есть десять сыновей, выучит их всех грамоте, причем не ради выгоды, как делают христиане, а для понимания Закона Божьего, причем не только сыновей, но и дочерей тоже». Однако еврейский рационализм, который отстаивал Маймонид, был на самом деле достоянием лишь верхнего класса. Как показывают документы из генизы, народная религия, которую он осуждал и презирал, процветала у него под самым носом в Фустате. Евреи увлекались как белой, так и черной магией. Они устраивали всякие фокусы с огнем, останавливали птиц в полете, а затем позволяли им лететь дальше, вызывали злых и добрых духов в ходе церемоний, которые иногда длились целую ночь, после чего учиняли специальные процедуры их изгнания. Впадали в транс. Устраивали спиритические сеансы. Прибегали к заклинаниям, дабы обезопасить себя в странствиях, очистить дом от вшей, внушить любовь мужчине или женщине, а то и вообще «привлечь ангелов». Существовали даже специальные секретные руководства, написанные на иудейско-арабском языке, целью которых было помочь евреям в поиске сокровищ, сокрытых в древнеегипетских гробницах. Надо сказать, что столь иррациональный подход к религии проявляли не только еврейские низы. Этим грешили и верхние слои, у которых все это приобретало форму мистицизма. У самого Маймонида жена была склонна к религиозной экзальтации и происходила из «династии» пиетистов-мистиков. Его собственный сын и наследник, Авраам, шел скорее по стопам матери, чем отца. Хотя он, по-видимому, чтил память своего отца и ревностно отстаивал его взгляды, его собственный magnum opus, гигантский том под названием « Полное руководство для благочестивых» отстаивает пиетизм, или хасидут , как образ жизни, противопоставляя его рационализму. Он приобрел известность как рош кол га-хасидим , главный пиетист, и к нему стекались послания и ученики со всех концов еврейского мира. Эти энтузиасты целыми днями постились, а ночи посвящали молитвам. Авраам даже восхищался мусульманскими мистиками – суфи – и утверждал, что они в большей степени могут считаться учениками пророков Израиля, чем современные ему евреи. Это привело бы в ярость его отца, который был бы рад запретить труды мистиков-евреев, не говоря уже о мусульманах. К несчастью для рационалистов мистицизм имел глубокие корни в иудаизме; можно даже сказать, что он глубоко коренился в поклонении Яхве. Та идея, что в дополнение письменному Закону, дарованному Богом Моисею в виде Пятикнижия, Бог дал ему еще и устный Закон, была удобна для религиозных руководителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101