Но она тут же заметила, что глаза Баррика закрыты, а лицо стало бледнее обычного.
– Нет, я не об этом. Я просто плохо себя чувствую, – сказал принц.
Сердце Бриони сжалось при виде воскового лица брата – обескровленного, безжизненного, словно маска. Но после сегодняшнего ужасного утра, когда все в жизни изменилось и разрушилось, у нее не могло не закрасться легкое подозрение, что Баррик по какой-то причине желает отмежеваться от происходящего. Может быть, комендант или другие вельможи успели переговорить с ним?
Баррик встал. Было заметно, что принца слегка покачивает. Один из стражников поддержал его под локоть.
– Вы продолжайте, – сказал принц. – Я пойду прилягу.
Теперь в голову Бриони пришла еще более страшная мысль: «А вдруг он не просто болен – вдруг его отравили?»
В полном ужасе Бриони зашептала молитву Зорин, потом попросила поддержки и у Тригона. Может быть, кто-то решил уничтожить Эддонов! Но кто осмелился бы на такое? Кому это могло прийти в голову?
«Тому, кто хочет заполучить трон…»
Бриони посмотрела на Гейлона из Саммерфильда. Герцог был явно озабочен беспомощным видом Баррика.
– Уложите принца в постель и позовите Чавена, – приказала она солдату, поддерживавшему Баррика под руку. – Нет, пусть лучше кто-нибудь из пажей отправится к Чавену прямо сейчас, чтобы тот как можно скорее осмотрел моего брата.
Когда Баррика увели из зала, Бриони с удовлетворением отметила, что по-прежнему способна контролировать выражение своего лица – словно его скрывает маска невозмутимости. Этому ее когда-то научил отец. Она презирала Авина Броуна за бессердечную грубость в ночь смерти Кендрика, но была благодарна ему за напоминание о долге. У нее есть обязательства перед семьей Эддонов и перед народом, и она больше никогда не станет так откровенно демонстрировать собственные чувства. Трудно повелевать и властвовать, когда ты напугана!
– Мой брат принц Баррик не вернется на совет, – заявила она, – поэтому нет причин заставлять нашего гостя ждать. Пригласите его.
– Но, ваше высочество!.. – начал было герцог Гейлон.
– Как? Герцог Саммерфильдский считает, что у меня недостаточно ума? Что я кукла, которая может говорить только под присмотром брата или отца? Я сказала: пригласите гостя.
Бриони отвернулась.
«Зория, дай мне сил, – молила она. – Ведь раньше ты любила меня, помоги мне и сейчас! Помоги».
Вельможи возбужденно перешептывались. В другое время это могло бы ее смутить, но не в столь ответственный момент. Гейлон Толли и граф Тайн из Блушо даже не пытались скрыть гнев. Здешние мужчины не привыкли выслушивать приказы от женщины, даже если эта женщина – принцесса.
«Я не должна обращать внимание на их чувства. Я не могу быть с ними терпеливой, как отец. Про него сказали бы: „Король не в духе“, а меня просто-напросто сочтут слабой».
Дверь открылась, и в сопровождении королевских гвардейцев в зал вошел темнокожий человек.
Капитан гвардейцев Феррас Вансен старался не смотреть на Бриони – значит, он тоже считает принцессу беспомощной. Бриони пока не решила, что она сделает с Вансеном, но, безусловно, следует преподать всем урок. Нельзя допустить, чтобы принца Южного Предела убили ночью в его собственной постели и за этим преступлением не последовало наказания. Словно с тележки разносчика украли пару яблок…
Принцесса дала стражникам знак остановиться. К помосту, где по бокам от королевского трона стояли кресла близнецов, посол подошел один.
– Мои глубочайшие соболезнования, – поклонившись, произнес Давет дан-Фаар. Сегодня он облачился не в роскошный костюм, а в строгие черные одежды. Как ни странно, и этот наряд был ему к лицу. – Нет таких слов, что могли бы облегчить вашу скорбь, госпожа. Но мне больно видеть ваши страдания. Я уверен, что мой господин Лудис тоже скорбит вместе с вами.
Бриони внимательно разглядывала лицо посла: уж не издевается ли он над ней? Нет ли в его взгляде любопытства? Девушка впервые заметила, что посол вовсе не молод. На его коричневой коже нет морщин, а скулы гладкие, как у юноши, но он лишь лет на десять моложе отца. Ничего предосудительного Бриони не заметила. Если Давет дан-Фаар и обманывал ее, он делал это мастерски.
Хотя… так, наверное, и должно быть. Не умей он притворяться и льстить, он никогда бы не стал послом честолюбивого Лудиса. Бриони вспомнила историю с дочерью Шасо, которую пересказал ей Баррик. Вот еще одна причина презирать посла. Но смотреть на него было приятно.
– Лорд Давет, – сказала Бриони, – мои стражники утверждают, что ни вы, ни ваши сопровождающие ночью не покидали своих спален. Что, впрочем, не снимает с вас подозрения.
– Я рад, что вам сообщили истинную правду. – Всего лишь на миг на губах посла промелькнула любезная, но двусмысленная улыбка. Впрочем, она тотчас исчезла – Давет вспомнил о серьезности момента. – Мы спали, моя госпожа.
– Возможно. Но убийства не всегда совершаются руками тех, кто желает убить. – Бриони легко сохраняла непреклонное выражение лица. – За убийство можно заплатить так же просто, как за пирог в булочной.
– Не думаю, что вам часто приходилось бывать в булочной, принцесса, – снова улыбнулся посол. Похоже, его действительно забавляло происходящее.
– Очень редко, – согласилась Бриони. – И могу сказать, что сейчас я знаю об убийствах больше, чем о булочных.
– Верно, – кивнул посол. – И какое бы удовольствие ни доставляла мне беседа с вами – а она доставляет мне огромное удовольствие, моя госпожа, – у нас есть более важные дела. Я предпочел бы задать вам один вопрос, а не впадать в длинные рассуждения или изображать возмущение. Итак: что, по-вашему, я выигрываю от смерти вашего брата?
Бриони пришлось стиснуть зубы, чтобы с губ не сорвался стон, который выдал бы вновь нахлынувшую скорбь. Совсем недавно Кендрик был жив. О, если бы вернуть вчерашний день, предотвратить трагические события и все изменить…
– Что бы вы выиграли? – переспросила она, пытаясь собраться с мыслями. – Не знаю…
Голос Бриони был не таким уверенным, как ей того хотелось. Авин Броун и остальные пристально наблюдали за разговором – как казалось принцессе, с недоверием. Они полагают, что раз гость привлекателен и красиво говорит, то девушка станет беспечной и доверчивой! От негодования у Бриони загорелись щеки.
– Давайте говорить откровенно, госпожа, – продолжал Давет. – Пришли страшные времена, и честность необходима нам всем. Мой господин Лудис Дракава держит вашего отца в плену, как бы мы это ни называли. Мы ожидаем либо огромного выкупа золотом, либо нечто куда более ценное: частью выкупа должны стать вы, прекрасная принцесса. – Его улыбка снова стала слегка насмешливой. Он смеется над ней? Или над самим собой? – С точки зрения Иеросоля, смерть вашего старшего брата усложняет положение и задерживает выплату выкупа. Король у нас, мы не причинили ему вреда. Для чего нам в таком случае убивать принца? Вы задаете мне вопросы по единственной причине: я чужой в этом замке… и не могу считаться вашим другом. О последнем обстоятельстве я очень сожалею. Совершенно искренне.
Бриони не позволяла себе расслабиться. Посол был слишком вкрадчивым, слишком проворным – наверное, она должна чувствовать себя перед ним, как мышь перед удавом. Но эту мышь не так легко смутить.
– Да, пожалуй, я спрашиваю именно потому, что вы чужак и не друг. А еще потому, что брата убили, по всей видимости, туанским оружием. Таким, какой висит у вас на поясе.
Давет посмотрел на свой кинжал.
– Я бы показал его вам, принцесса, и вы бы убедились, что на нем нет следов крови. Но ваш капитан гвардейцев накрепко привязал его к ножнам, прежде чем привести меня сюда.
Бриони перевела взгляд на Ферраса Вансена, который сначала избегал ее взгляда, а потом стал смотреть на принцессу, не отрывая глаз. Он встретился с ней глазами, покраснел и уставился в пол.
«Он что, сумасшедший?» – недоуменно подумала Бриони.
– Он предпочел бы забрать его совсем, – продолжил Давет, – но наши мужчины, достигшие совершеннолетия, никогда не расстаются с оружием. Разве только в постели.
Бриони покраснела – единственная из всех присутствующих.
– Вы очень много говорите, лорд Давет, но очень мало по существу, – сказала она. – Нож можно вымыть. А отмыть или изменить репутацию не так просто.
– Мы снова скрестили клинки, ваше высочество? – Глаза посла широко раскрылись. – Проверим боевые качества друг Друга? Нет, пожалуй, я не приму ваш вызов. Я чувствую: вы из тех воинов, что не обмениваются ударами, а сразу бьют в самое сердце. Что вам известно обо мне, принцесса?
– Больше, чем мне хотелось бы. Шасо рассказал нам о случившемся с его дочерью.
И на этот раз, к удивлению Бриони, на лице посла отразились вовсе не стыд или раздражение от того, что его поймали, а неподдельный гнев. Как у бога Перина, когда тот проснулся на горе Ксандос и обнаружил, что у него похитили молот.
– Значит, он рассказал…
– Да. Ваша жестокость заставила ее уйти в храм, и там она умерла.
Теперь гнев Давета вылился в нечто еще более странное: в его глазах вспыхнуло пламя, напомнившее принцессе тот огонь, что озарял твердые, как камень, черты лица Шасо. Впрочем, это не удивительно – они же родственники.
– Да, она умерла. И он сказал, что я довел ее до смерти?
– Это правда?
На мгновение посол прикрыл глаза, и Бриони увидела, какие густые у него ресницы. Когда Давет поднял веки, взгляд его был прикован к Бриони.
– Правда бывает двойная, моя госпожа. Одна правда – я разрушил жизнь девушки из благородной семьи. А вторая состоит в том, что я любил бедняжку, а ее репутацию очернили безмозглые женщины, распространявшие во дворце сплетни. Ущерб от них был неизмеримо больше. Когда родной отец выгнал девушку из дома, я приютил ее. Мы стали близки, но она не смогла пережить, что родители отвергли ее и навсегда вычеркнули из своей жизни. Она надеялась – и это, на мой взгляд, было глупо, – что однажды они позовут ее обратно. Именно поэтому она и решила уйти в храм. Она там умерла? Да. От разбитого сердца? Да, возможно. Но кто разбил ее сердце?
Он тряхнул головой и впервые посмотрел вокруг – на аристократов Южного Предела, собравшихся в Тронном зале. Едва он отвернулся, Бриони почувствовала, что невольно подалась вперед.
– Кто разбил ее сердце? – еще раз спросил посол негромко, но страстно. Он обращался ко всем присутствующим. – Даже мудрейшие не дадут однозначного ответа на мой вопрос.
Бриони откинулась на спинку кресла. Она уже не была так уверена в своей правоте. Вельможи, особенно члены совета, смотрели на нее с подозрением. На сей раз она не винила их. Ведь на какое-то время ей показалось (должно быть, придворные это заметили), что в зале не осталось никого, кроме нее и темнокожего посла.
– Значит, вы обвиняете Шасо в смерти его собственной дочери? – спросила Бриони.
– Мудрые люди знают, что нет ни правых, ни виноватых, потому что правда изменчива, – пожал плечами Давет. – В таком веке мы живем.
– И вы не станете прямо отвечать на мой вопрос, поскольку в рассказанной вами истории вы вовсе не выглядите подлецом. Но если вы именно так относитесь к данному случаю – думаю, вы легко поверите, что Шасо убил моего брата.
– А разве он еще не признался? – Посол несколько удивился. – Мне говорили, он взял вину на себя. Я думал, вы спрашиваете меня об убийстве вашего брата лишь потому, что я соотечественник Шасо и мог быть его сообщником. Но уверяю вас… Каждый взрослый туанец знает, что Шасо всегда меня ненавидел. – Давет нахмурился. – Однако если он не признался в содеянном, это меняет дело. Я не буду считать его убийцей.
– Что? – Голос Бриони прозвучал гораздо громче, чем она того желала.
Гейлон Саммерфильдский посмотрел на нее с укором. Ей сразу же захотелось заковать герцога в кандалы или наказать еще более жестоко – королевы обычно так и поступали. Почему бы принцессе-регенту не последовать их примеру? У Давета множество недостатков, но он хотя бы не морщится, как старый слуга, когда она повышает голос.
Вы шутите? – спросила посла Бриони. – Вы же его ненавидите. Это слышно в каждом вашем слове, в каждом взгляде!
– Я не люблю его, – покачал головой посол. – Он считает меня виновником своего несчастья. А я считаю, что он нанес мне не меньший, а то и больший ущерб. Но моя неприязнь к нему не означает, что он убийца. Я не могу поверить, чтобы Шасо убил кого-то, тем более члена вашей семьи.
– Что вы имеете в виду?
– Всем известно, как Шасо чтит долг чести перед вашей семьей. Когда мой отец сражался с предыдущим автарком Парнадом Недремлющим, Шасо не приехал к нему на помощь – он не мог нарушить клятву, данную вашему отцу. И теперь меня спрашивают, мог ли он убить сына Олина? В пьяном виде и предательски? Возможно, в Ксанде есть и более несгибаемые люди, чем Шасо дан-Хеза, но я таких не встречал.
Услышанное еще больше поколебало уверенность Бриони, и не только в отношении виновности Шасо. Неужели Давет – чудовище? Может быть, его просто не понимают? Ведь многие считают Баррика неприятным и жестоким, потому что не знают его.
«Баррик! – Принцессу вдруг охватила тревога. – Он лежит больной в постели. Я должна пойти к нему».
К тому же разговор растревожил Бриони, а значит, она будет рада его завершить.
– Я обдумаю сказанное вами, лорд Давет. Вы свободны, – сказала она.
– Еще раз примите мои соболезнования, госпожа. Посол поклонился и ушел, а советники по-прежнему смотрели на нее. Лица их стали непроницаемыми.
Бриони вдруг подумала, что знает их всю свою жизнь – это соседи, друзья и даже родственники, – но ни одному не доверяет.
«Никогда не открывайся никому, кроме своей семьи, – сказал ей однажды отец. – И ты сможешь уследить за всеми, кто знает твои тайны».
Тогда она думала, что отец пошутил.
«Но теперь от семьи осталось немного, – подумала Бриони. – Мама и Кендрик покинули нас. Отец далеко. Неизвестно, вернется ли он. У меня есть только Баррик».
Казалось, зал заполнили недобрые незнакомцы. Бриони нестерпимо захотелось увидеть брата. Она встала и, не сказав ни слова, пошла к выходу – так стремительно, что стражникам пришлось поспешить, чтобы нагнать ее.
– Все очень непросто, – объяснял Чет жене, доедая суп. – У нас не хватает рук, а гильдия вряд ли быстро найдет каменотесов для этих работ. Похороны должны состояться через пять дней. Из-за спешки мы сбрасываем мусор в те шахты, где работали до смерти принца. Потом нам придется их расчищать.
– Кто же совершил такое ужасное дело? – спросила Опал. Занятый мыслями о работе, Чет не сразу сообразил, о чем она.
– А, ты спрашиваешь, кто убил принца?
– Ну конечно, старый дуралей. Что же еще? – Насупленное лицо Опал смягчилось. – Их семья проклята. Об этом сегодня говорили люди на Карьер-сквер. Короля взяли в плен, молодой принц – калека, а теперь еще и убийство. Да и мать близнецов умерла, хотя это было давно… – Она нахмурилась. – А как насчет новой королевы? Если что-то случится с близнецами, трон наследует ее ребенок? Только подумай – еще не родившись…
– Типун тебе на язык, женщина! Близнецы живы, а ты хочешь накликать беду на их головы? Никогда не подавай идеи богам, которым нечем заняться.
Чет вспомнил, как Бриони разговаривала с ним – так просто, будто он друг или член ее семьи. Одна мысль о том, что с принцессой может случиться беда, напугала его больше, чем целый день в королевской усыпальнице.
– А где Кремень? – спросил он.
– Спит. Устал за день.
Чет поднялся и пошел в спальню, где возле супружеской кровати теперь лежал соломенный тюфячок Кремня. Когда Чет вошел, мальчик быстро спрятал что-то под свернутую рубашку, заменявшую ему подушку.
– Что это у тебя? Что ты спрятал? – Фандерлинг шагнул к мальчику.
Обычный ребенок стал бы все отрицать, а этот лишь молча наблюдал, как Чет проверяет его подушку.
Рука фандерлинга нащупала странные предметы. Он вытащил их на свет и увидел маленький черный мешочек со шнурком и кусок полупрозрачного сероватого камня.
– Что это? – спросил Чет. Мешочек покрывала замысловатая и очень красивая вышивка, а верхняя его часть была зашита. Внутри лежало нечто тяжелое и твердое, похожее на камень. – Где ты нашел эту штуку, малыш?
– Он не нашел, – сказала появившаяся в дверях Опал. – Она висела у него на шее. Это его вещь, Чет.
– А что внутри?
– Я не знаю, и мы не можем его открыть – мешочек не наш. А Кремень отказывается.
– Но ведь в нем может быть… не знаю… ну что-то указывающее на его родителей. Вдруг там камень с фамильным гербом.
Про себя он продолжил: «Или семейная реликвия, которая даст средства на его питание и проживание».
– Это его вещь, – снова негромко повторила Опал. Она опустилась на колени у постели мальчика и потрепала его светлые волосы. Чет понял: жена не очень-то хочет узнавать настоящее имя ребенка, а тем более – имена его родителей…
– Ладно… – сказал фандерлинг и замолчал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Нет, я не об этом. Я просто плохо себя чувствую, – сказал принц.
Сердце Бриони сжалось при виде воскового лица брата – обескровленного, безжизненного, словно маска. Но после сегодняшнего ужасного утра, когда все в жизни изменилось и разрушилось, у нее не могло не закрасться легкое подозрение, что Баррик по какой-то причине желает отмежеваться от происходящего. Может быть, комендант или другие вельможи успели переговорить с ним?
Баррик встал. Было заметно, что принца слегка покачивает. Один из стражников поддержал его под локоть.
– Вы продолжайте, – сказал принц. – Я пойду прилягу.
Теперь в голову Бриони пришла еще более страшная мысль: «А вдруг он не просто болен – вдруг его отравили?»
В полном ужасе Бриони зашептала молитву Зорин, потом попросила поддержки и у Тригона. Может быть, кто-то решил уничтожить Эддонов! Но кто осмелился бы на такое? Кому это могло прийти в голову?
«Тому, кто хочет заполучить трон…»
Бриони посмотрела на Гейлона из Саммерфильда. Герцог был явно озабочен беспомощным видом Баррика.
– Уложите принца в постель и позовите Чавена, – приказала она солдату, поддерживавшему Баррика под руку. – Нет, пусть лучше кто-нибудь из пажей отправится к Чавену прямо сейчас, чтобы тот как можно скорее осмотрел моего брата.
Когда Баррика увели из зала, Бриони с удовлетворением отметила, что по-прежнему способна контролировать выражение своего лица – словно его скрывает маска невозмутимости. Этому ее когда-то научил отец. Она презирала Авина Броуна за бессердечную грубость в ночь смерти Кендрика, но была благодарна ему за напоминание о долге. У нее есть обязательства перед семьей Эддонов и перед народом, и она больше никогда не станет так откровенно демонстрировать собственные чувства. Трудно повелевать и властвовать, когда ты напугана!
– Мой брат принц Баррик не вернется на совет, – заявила она, – поэтому нет причин заставлять нашего гостя ждать. Пригласите его.
– Но, ваше высочество!.. – начал было герцог Гейлон.
– Как? Герцог Саммерфильдский считает, что у меня недостаточно ума? Что я кукла, которая может говорить только под присмотром брата или отца? Я сказала: пригласите гостя.
Бриони отвернулась.
«Зория, дай мне сил, – молила она. – Ведь раньше ты любила меня, помоги мне и сейчас! Помоги».
Вельможи возбужденно перешептывались. В другое время это могло бы ее смутить, но не в столь ответственный момент. Гейлон Толли и граф Тайн из Блушо даже не пытались скрыть гнев. Здешние мужчины не привыкли выслушивать приказы от женщины, даже если эта женщина – принцесса.
«Я не должна обращать внимание на их чувства. Я не могу быть с ними терпеливой, как отец. Про него сказали бы: „Король не в духе“, а меня просто-напросто сочтут слабой».
Дверь открылась, и в сопровождении королевских гвардейцев в зал вошел темнокожий человек.
Капитан гвардейцев Феррас Вансен старался не смотреть на Бриони – значит, он тоже считает принцессу беспомощной. Бриони пока не решила, что она сделает с Вансеном, но, безусловно, следует преподать всем урок. Нельзя допустить, чтобы принца Южного Предела убили ночью в его собственной постели и за этим преступлением не последовало наказания. Словно с тележки разносчика украли пару яблок…
Принцесса дала стражникам знак остановиться. К помосту, где по бокам от королевского трона стояли кресла близнецов, посол подошел один.
– Мои глубочайшие соболезнования, – поклонившись, произнес Давет дан-Фаар. Сегодня он облачился не в роскошный костюм, а в строгие черные одежды. Как ни странно, и этот наряд был ему к лицу. – Нет таких слов, что могли бы облегчить вашу скорбь, госпожа. Но мне больно видеть ваши страдания. Я уверен, что мой господин Лудис тоже скорбит вместе с вами.
Бриони внимательно разглядывала лицо посла: уж не издевается ли он над ней? Нет ли в его взгляде любопытства? Девушка впервые заметила, что посол вовсе не молод. На его коричневой коже нет морщин, а скулы гладкие, как у юноши, но он лишь лет на десять моложе отца. Ничего предосудительного Бриони не заметила. Если Давет дан-Фаар и обманывал ее, он делал это мастерски.
Хотя… так, наверное, и должно быть. Не умей он притворяться и льстить, он никогда бы не стал послом честолюбивого Лудиса. Бриони вспомнила историю с дочерью Шасо, которую пересказал ей Баррик. Вот еще одна причина презирать посла. Но смотреть на него было приятно.
– Лорд Давет, – сказала Бриони, – мои стражники утверждают, что ни вы, ни ваши сопровождающие ночью не покидали своих спален. Что, впрочем, не снимает с вас подозрения.
– Я рад, что вам сообщили истинную правду. – Всего лишь на миг на губах посла промелькнула любезная, но двусмысленная улыбка. Впрочем, она тотчас исчезла – Давет вспомнил о серьезности момента. – Мы спали, моя госпожа.
– Возможно. Но убийства не всегда совершаются руками тех, кто желает убить. – Бриони легко сохраняла непреклонное выражение лица. – За убийство можно заплатить так же просто, как за пирог в булочной.
– Не думаю, что вам часто приходилось бывать в булочной, принцесса, – снова улыбнулся посол. Похоже, его действительно забавляло происходящее.
– Очень редко, – согласилась Бриони. – И могу сказать, что сейчас я знаю об убийствах больше, чем о булочных.
– Верно, – кивнул посол. – И какое бы удовольствие ни доставляла мне беседа с вами – а она доставляет мне огромное удовольствие, моя госпожа, – у нас есть более важные дела. Я предпочел бы задать вам один вопрос, а не впадать в длинные рассуждения или изображать возмущение. Итак: что, по-вашему, я выигрываю от смерти вашего брата?
Бриони пришлось стиснуть зубы, чтобы с губ не сорвался стон, который выдал бы вновь нахлынувшую скорбь. Совсем недавно Кендрик был жив. О, если бы вернуть вчерашний день, предотвратить трагические события и все изменить…
– Что бы вы выиграли? – переспросила она, пытаясь собраться с мыслями. – Не знаю…
Голос Бриони был не таким уверенным, как ей того хотелось. Авин Броун и остальные пристально наблюдали за разговором – как казалось принцессе, с недоверием. Они полагают, что раз гость привлекателен и красиво говорит, то девушка станет беспечной и доверчивой! От негодования у Бриони загорелись щеки.
– Давайте говорить откровенно, госпожа, – продолжал Давет. – Пришли страшные времена, и честность необходима нам всем. Мой господин Лудис Дракава держит вашего отца в плену, как бы мы это ни называли. Мы ожидаем либо огромного выкупа золотом, либо нечто куда более ценное: частью выкупа должны стать вы, прекрасная принцесса. – Его улыбка снова стала слегка насмешливой. Он смеется над ней? Или над самим собой? – С точки зрения Иеросоля, смерть вашего старшего брата усложняет положение и задерживает выплату выкупа. Король у нас, мы не причинили ему вреда. Для чего нам в таком случае убивать принца? Вы задаете мне вопросы по единственной причине: я чужой в этом замке… и не могу считаться вашим другом. О последнем обстоятельстве я очень сожалею. Совершенно искренне.
Бриони не позволяла себе расслабиться. Посол был слишком вкрадчивым, слишком проворным – наверное, она должна чувствовать себя перед ним, как мышь перед удавом. Но эту мышь не так легко смутить.
– Да, пожалуй, я спрашиваю именно потому, что вы чужак и не друг. А еще потому, что брата убили, по всей видимости, туанским оружием. Таким, какой висит у вас на поясе.
Давет посмотрел на свой кинжал.
– Я бы показал его вам, принцесса, и вы бы убедились, что на нем нет следов крови. Но ваш капитан гвардейцев накрепко привязал его к ножнам, прежде чем привести меня сюда.
Бриони перевела взгляд на Ферраса Вансена, который сначала избегал ее взгляда, а потом стал смотреть на принцессу, не отрывая глаз. Он встретился с ней глазами, покраснел и уставился в пол.
«Он что, сумасшедший?» – недоуменно подумала Бриони.
– Он предпочел бы забрать его совсем, – продолжил Давет, – но наши мужчины, достигшие совершеннолетия, никогда не расстаются с оружием. Разве только в постели.
Бриони покраснела – единственная из всех присутствующих.
– Вы очень много говорите, лорд Давет, но очень мало по существу, – сказала она. – Нож можно вымыть. А отмыть или изменить репутацию не так просто.
– Мы снова скрестили клинки, ваше высочество? – Глаза посла широко раскрылись. – Проверим боевые качества друг Друга? Нет, пожалуй, я не приму ваш вызов. Я чувствую: вы из тех воинов, что не обмениваются ударами, а сразу бьют в самое сердце. Что вам известно обо мне, принцесса?
– Больше, чем мне хотелось бы. Шасо рассказал нам о случившемся с его дочерью.
И на этот раз, к удивлению Бриони, на лице посла отразились вовсе не стыд или раздражение от того, что его поймали, а неподдельный гнев. Как у бога Перина, когда тот проснулся на горе Ксандос и обнаружил, что у него похитили молот.
– Значит, он рассказал…
– Да. Ваша жестокость заставила ее уйти в храм, и там она умерла.
Теперь гнев Давета вылился в нечто еще более странное: в его глазах вспыхнуло пламя, напомнившее принцессе тот огонь, что озарял твердые, как камень, черты лица Шасо. Впрочем, это не удивительно – они же родственники.
– Да, она умерла. И он сказал, что я довел ее до смерти?
– Это правда?
На мгновение посол прикрыл глаза, и Бриони увидела, какие густые у него ресницы. Когда Давет поднял веки, взгляд его был прикован к Бриони.
– Правда бывает двойная, моя госпожа. Одна правда – я разрушил жизнь девушки из благородной семьи. А вторая состоит в том, что я любил бедняжку, а ее репутацию очернили безмозглые женщины, распространявшие во дворце сплетни. Ущерб от них был неизмеримо больше. Когда родной отец выгнал девушку из дома, я приютил ее. Мы стали близки, но она не смогла пережить, что родители отвергли ее и навсегда вычеркнули из своей жизни. Она надеялась – и это, на мой взгляд, было глупо, – что однажды они позовут ее обратно. Именно поэтому она и решила уйти в храм. Она там умерла? Да. От разбитого сердца? Да, возможно. Но кто разбил ее сердце?
Он тряхнул головой и впервые посмотрел вокруг – на аристократов Южного Предела, собравшихся в Тронном зале. Едва он отвернулся, Бриони почувствовала, что невольно подалась вперед.
– Кто разбил ее сердце? – еще раз спросил посол негромко, но страстно. Он обращался ко всем присутствующим. – Даже мудрейшие не дадут однозначного ответа на мой вопрос.
Бриони откинулась на спинку кресла. Она уже не была так уверена в своей правоте. Вельможи, особенно члены совета, смотрели на нее с подозрением. На сей раз она не винила их. Ведь на какое-то время ей показалось (должно быть, придворные это заметили), что в зале не осталось никого, кроме нее и темнокожего посла.
– Значит, вы обвиняете Шасо в смерти его собственной дочери? – спросила Бриони.
– Мудрые люди знают, что нет ни правых, ни виноватых, потому что правда изменчива, – пожал плечами Давет. – В таком веке мы живем.
– И вы не станете прямо отвечать на мой вопрос, поскольку в рассказанной вами истории вы вовсе не выглядите подлецом. Но если вы именно так относитесь к данному случаю – думаю, вы легко поверите, что Шасо убил моего брата.
– А разве он еще не признался? – Посол несколько удивился. – Мне говорили, он взял вину на себя. Я думал, вы спрашиваете меня об убийстве вашего брата лишь потому, что я соотечественник Шасо и мог быть его сообщником. Но уверяю вас… Каждый взрослый туанец знает, что Шасо всегда меня ненавидел. – Давет нахмурился. – Однако если он не признался в содеянном, это меняет дело. Я не буду считать его убийцей.
– Что? – Голос Бриони прозвучал гораздо громче, чем она того желала.
Гейлон Саммерфильдский посмотрел на нее с укором. Ей сразу же захотелось заковать герцога в кандалы или наказать еще более жестоко – королевы обычно так и поступали. Почему бы принцессе-регенту не последовать их примеру? У Давета множество недостатков, но он хотя бы не морщится, как старый слуга, когда она повышает голос.
Вы шутите? – спросила посла Бриони. – Вы же его ненавидите. Это слышно в каждом вашем слове, в каждом взгляде!
– Я не люблю его, – покачал головой посол. – Он считает меня виновником своего несчастья. А я считаю, что он нанес мне не меньший, а то и больший ущерб. Но моя неприязнь к нему не означает, что он убийца. Я не могу поверить, чтобы Шасо убил кого-то, тем более члена вашей семьи.
– Что вы имеете в виду?
– Всем известно, как Шасо чтит долг чести перед вашей семьей. Когда мой отец сражался с предыдущим автарком Парнадом Недремлющим, Шасо не приехал к нему на помощь – он не мог нарушить клятву, данную вашему отцу. И теперь меня спрашивают, мог ли он убить сына Олина? В пьяном виде и предательски? Возможно, в Ксанде есть и более несгибаемые люди, чем Шасо дан-Хеза, но я таких не встречал.
Услышанное еще больше поколебало уверенность Бриони, и не только в отношении виновности Шасо. Неужели Давет – чудовище? Может быть, его просто не понимают? Ведь многие считают Баррика неприятным и жестоким, потому что не знают его.
«Баррик! – Принцессу вдруг охватила тревога. – Он лежит больной в постели. Я должна пойти к нему».
К тому же разговор растревожил Бриони, а значит, она будет рада его завершить.
– Я обдумаю сказанное вами, лорд Давет. Вы свободны, – сказала она.
– Еще раз примите мои соболезнования, госпожа. Посол поклонился и ушел, а советники по-прежнему смотрели на нее. Лица их стали непроницаемыми.
Бриони вдруг подумала, что знает их всю свою жизнь – это соседи, друзья и даже родственники, – но ни одному не доверяет.
«Никогда не открывайся никому, кроме своей семьи, – сказал ей однажды отец. – И ты сможешь уследить за всеми, кто знает твои тайны».
Тогда она думала, что отец пошутил.
«Но теперь от семьи осталось немного, – подумала Бриони. – Мама и Кендрик покинули нас. Отец далеко. Неизвестно, вернется ли он. У меня есть только Баррик».
Казалось, зал заполнили недобрые незнакомцы. Бриони нестерпимо захотелось увидеть брата. Она встала и, не сказав ни слова, пошла к выходу – так стремительно, что стражникам пришлось поспешить, чтобы нагнать ее.
– Все очень непросто, – объяснял Чет жене, доедая суп. – У нас не хватает рук, а гильдия вряд ли быстро найдет каменотесов для этих работ. Похороны должны состояться через пять дней. Из-за спешки мы сбрасываем мусор в те шахты, где работали до смерти принца. Потом нам придется их расчищать.
– Кто же совершил такое ужасное дело? – спросила Опал. Занятый мыслями о работе, Чет не сразу сообразил, о чем она.
– А, ты спрашиваешь, кто убил принца?
– Ну конечно, старый дуралей. Что же еще? – Насупленное лицо Опал смягчилось. – Их семья проклята. Об этом сегодня говорили люди на Карьер-сквер. Короля взяли в плен, молодой принц – калека, а теперь еще и убийство. Да и мать близнецов умерла, хотя это было давно… – Она нахмурилась. – А как насчет новой королевы? Если что-то случится с близнецами, трон наследует ее ребенок? Только подумай – еще не родившись…
– Типун тебе на язык, женщина! Близнецы живы, а ты хочешь накликать беду на их головы? Никогда не подавай идеи богам, которым нечем заняться.
Чет вспомнил, как Бриони разговаривала с ним – так просто, будто он друг или член ее семьи. Одна мысль о том, что с принцессой может случиться беда, напугала его больше, чем целый день в королевской усыпальнице.
– А где Кремень? – спросил он.
– Спит. Устал за день.
Чет поднялся и пошел в спальню, где возле супружеской кровати теперь лежал соломенный тюфячок Кремня. Когда Чет вошел, мальчик быстро спрятал что-то под свернутую рубашку, заменявшую ему подушку.
– Что это у тебя? Что ты спрятал? – Фандерлинг шагнул к мальчику.
Обычный ребенок стал бы все отрицать, а этот лишь молча наблюдал, как Чет проверяет его подушку.
Рука фандерлинга нащупала странные предметы. Он вытащил их на свет и увидел маленький черный мешочек со шнурком и кусок полупрозрачного сероватого камня.
– Что это? – спросил Чет. Мешочек покрывала замысловатая и очень красивая вышивка, а верхняя его часть была зашита. Внутри лежало нечто тяжелое и твердое, похожее на камень. – Где ты нашел эту штуку, малыш?
– Он не нашел, – сказала появившаяся в дверях Опал. – Она висела у него на шее. Это его вещь, Чет.
– А что внутри?
– Я не знаю, и мы не можем его открыть – мешочек не наш. А Кремень отказывается.
– Но ведь в нем может быть… не знаю… ну что-то указывающее на его родителей. Вдруг там камень с фамильным гербом.
Про себя он продолжил: «Или семейная реликвия, которая даст средства на его питание и проживание».
– Это его вещь, – снова негромко повторила Опал. Она опустилась на колени у постели мальчика и потрепала его светлые волосы. Чет понял: жена не очень-то хочет узнавать настоящее имя ребенка, а тем более – имена его родителей…
– Ладно… – сказал фандерлинг и замолчал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84