Интересно, ни одно
й вещи я не могу поднять. Только передвигаю. И не по произволу, Спичку и бум
агу Ц всегда вправо. Метал Ц к себе. Лучше всего обстоит дело со спичками
. Почему?»
«Психодинамическое поле действует через колпак из стекла и не действуе
т через газету. Чтобы действовать на предмет, мне надо видеть его. Воздух (
насколько я понимаю) начинает в точке приложения поля двигаться турбуле
нтно. Гашу свечу. Расстояние в пределах „нейтринника“, по-моему, не играет
роли».
«Убежден, что возможности мозга неисчерпаемы. Необходима только тренир
овка и определенная активация. Придет время, и человек будет считать в ум
е лучше любой счетной машины, сможет за несколько минут прочитать и усво
ить целую библиотеку…» «Это страшно утомляет. Раскалывается голова. Ино
гда могу работать только под непрерывным облучением и к концу весь покры
ваюсь потом. Не надорваться бы. Сегодня работаю со спичками».
На этом записи Комлина кончались.
Инспектор сидел зажмурившись и думал о том, что когда-нибудь эти идеи при
несут свои плоды.
Но все это еще будет, а пока Комлин лежит в госпитале. Инспектор открыл гла
за, и взгляд его упал на кусок миллиметровки. «…С этим зверьем Ц обезьяна
ми и собаками Ц ничего не узнаешь. Надо самому», Ц прочитал он. Может быт
ь, Комлии прав?
«Нет, Комлин не прав. Не прав дважды. Он не должен был идти на такой риск и, у
ж во всяком случае, не должен был идти на такой риск в одиночку. Даже там, гд
е не могут помочь ни машины, ни животные (инспектор снова взглянул на кусо
к миллиметровки), человек не имеет права вступать в игру со смертью. А то, ч
то делал Комлин, было именно такой игрой. И вы, профессор Леман, не будете д
иректором института, потому что не понимаете этого и, кажется, завидуете
Комлину. Нет, товарищи, говорю я вам! Под огонь мы вас не пустим. В наше время
вы, ваши жизни дороже, чем самые грандиозные открытия».
Вслух инспектор сказал:
Ц Я думаю, что можно писать акт расследования. Причина несчастья понятн
а.
Ц Да, причина понятна, Ц проговорил директор. Ц Комлин надорвался, пыт
аясь поднять шесть спичек.
Инспектора провожал директор. Они вышли на площадь и неторопливо двинул
ись к вертолету. Директор был рассеян, задумчив и никак не мог приспособи
ться к неспешной, ковыляющей походке инспектора. У самой машины их догна
л Александр Горчинский, взлохмаченный и мрачный. Инспектор, уже пожав ру
ку директору, взбирался в кабину Ц это было трудно ему.
Ц Андрею Андреевичу значительно лучше, Ц негромко сказал Горчинский
в широкую спину инспектора.
Ц Знаю, Ц сказал инспектор, усаживаясь, наконец, с довольным кряхтеньем
.
Подбежал пилот, торопливо вскарабкался на свое место.
Ц Будете писать рапорт? Ц осведомился Горчинский.
Ц Буду писать рапорт, Ц ответил инспектор…
Ц Так…
Горчинский, шевеля усиками, посмотрел инспектору в глаза и вдруг спросил
высоким тенорком:
Ц Скажите, пожалуйста, вы не тот Рыбников, который в шестьдесят восьмом г
оду в Кустанае самовольно, не дожидаясь прибытия автоматов, разрядил как
ие-то штуки?
Ц Александр Борисович! Ц резко сказал директор.
Ц …Тогда еще что-то случилось с вашей ногой…
Ц Прекратить, Горчинский!
Инспектор промолчал. Он крепко стукнул дверцей кабины и откинулся на мяг
ком сиденье: Директор и Горчинский стояли на площади и, задрав головы, смо
трели, как большой серебристый жук со слабым гудением проплыл над семнад
цатиэтажной бело-розовой громадой института и исчез в синем предвечерн
ем небе.


ВАЛЕНТИНА ЖУРАВЛЕВА
ГОЛУБАЯ ПЛАНЕТА

Еще ни в одной теореме
Не вычислен был
Человеческих крыльев размах
П.Антокольский


Нас считали погибшими.
Год назад, когда еще работал приемный блок рации, я сам слышал об этом. Зем
ля передала, что планетолет «Стрела» встретил сильнейший метеорный пот
ок и, по-видимому, погиб. О нас было сказано много хороших слов, но вряд ли м
ы их заслужили, ибо, как справедливо заметил инженер Шатов, сведения о наш
ей гибели были во многом преувеличены.
Впрочем, сам Шатов приложил все усилия, чтобы эти сведения не оказались п
реувеличенными. И не его вина, что «Стрела» Ц израненная, потерявшая свя
зь и почти потерявшая управление Ц все-таки уцелела.
Тема научной работы Шатова носила название на первый взгляд совершенно
невинное, отчасти даже академическое: «О выборе некоторых коэффициенто
в при проектировании планетолетов». Практически же это означало следую
щее: «Стрела» ушла на два года, чтобы, так сказать, на своей шкуре проверит
ь пределы выносливости планетолетов". Разумеется, это был испытательный
полет. Но какой! Шатов искал опасности, и нужно признать, ему в этом отноше
нии необыкновенно везло.
Вскоре после отлета мы попали под микрометеорный ливень. За двадцать мин
ут «Стрела» потеряла газовые рули, оранжерею, антенну обзорного локатор
а и обе антенны радиопередатчика. Заделка пробоин продолжалась неделю. Н
о Шатов был доволен. Он торжественно объявил, что коэффициент запаса про
чности внешнего корпуса вполне можно уменьшить на двадцать пять сотых.

Спустя полтора месяца «Стрела», приближаясь к орбите Меркурия, пересекл
а чрезвычайно сильный поток гамма-лучей. На Солнце происходило гигантск
ое извержение, интенсивность гамма-лучей в десятки раз превышала дозу, д
опустимую для человека.
Двое суток, изнемогая от тесноты и ускорения, мы отсиживались в централь
ном посту, защищенном свинцовыми экранами. Записывая в журнал показания
радиационного дозиметра, Шатов сообщил, что коэффициент безопасности п
ри проектировании экранов недопустимо завышен и его следует уменьшить
в среднем на три десятых.
Затем (мы проходили вблизи Пояса Астероидов) на «Стрелу» обрушился насто
ящий метеорный град.
К счастью, скорость метеоров была невелика. Но полдюжины этих приятных н
ебесных созданий (размером с булыжник) исковеркали дюзы маневровых двиг
ателей, вдребезги разбили один из топливных отсеков и уничтожили контей
нер с запасом продуктов. Осмотрев пробоины, Шатов сказал, что коэффициен
т запаса прочности внутреннего корпуса можно снизить по крайней мере на
пятнадцать сотых.
Через два дня «Стрела» столкнулась с пылевым скоплением Ц рыхлым облак
ом космической пыли, несущимся со скоростью шестидесяти километров в се
кунду. Внешний защитный корпус планетолета превратился в тончайшее реш
ето, а внутренний корпус был оплавлен так, что открыть люки мы уже не риско
вали: вряд ли их удалось бы потом плотно закрыть.
Холодильная система работала на полную мощность, но температура внутри
планетолета поднялась до шестидесяти градусов. Обливаясь потом, задыха
ясь от жары, Шатов заявил, что коэффициент запаса прочности внутреннего
корпуса, пожалуй, можно снизить не на пятнадцать, а на двадцать пять сотых.

Нужно сказать, что, создавая самого Шатова, природа не скупилась при опре
делении всевозможных коэффициентов. Запасы жизненной энергии у него бы
ли поистине неисчерпаемы. Высокий, очень полный, он занимал почти всю неб
ольшую кают-компанию планетолета. Голос его гремел так, словно все метео
ры вселенной обрушились на «Стрелу». Металлизованный комбинезон, созда
вавший в магнитном поле искусственную тяжесть, не был рассчитан на стрем
ительные движения Шатова. Поэтому, кроме своих прямых обязанностей штур
мана, я имел и неплохую врачебную практику: Шатов постоянно ходил с ушиба
ми и ссадинами.
За полтора года мы сдружились. В конце концов у нас не было выбора: вдвоем
мы составляли весь экипаж маленького, заброшенного в Космос планетолет
а. Я могу совершенно объективно сказать, что у Шатова был только один недо
статок Ц он любил цитировать Омара Хайяма. Я, конечно, ничего не имею прот
ив поэзии. Но полтора года слушать только Омара Хайяма Ц это, согласитес
ь, нелегко. Тем более, что Шатов цитировал таджикского поэта далеко не кст
ати. Помню, когда «Стрела» попала в микрометеорный ливень, Шатов громовы
м голосом, покрывавшим визг вибрирующего под ударами метеоров корпуса, д
екламировал:

Не станет нас! Ц А миру хоть б
ы что.
Исчезнет след! Ц А миру хоть бы что.
Исчезнем мы. Ц А миру хоть бы что.

Не очень утешительные стихи. Правда, со слухом у Шатова было явно неладно,
поэтому меланхоличные строфы Хайяма он пел на мотив спортивного марша…
Вообще, казалось, нет такой силы, которая могла бы испортить Шатову настр
оение. И только когда погиб контейнер с продуктами, Шатов на несколько дн
ей приуныл. С этого времени мы питались хлореллой. Эта бурнорастущая вод
оросль доставляла нам кислород, а излишки ее шли в пищу. Четыре раза в сутк
и мы ели проклятую хлореллу: жареную, вареную, печеную, маринованную, заса
харенную, засоленную…
Хлорелла была настоящим кошмаром. Но Шатов очень быстро привык к ней. И за
пивая котлеты (поджаренная хлорелла с гарниром из хлореллы маринованно
й) витаминизированной наливкой (трехпроцентный спирт, настоенный на хло
релле), он бодро читал Омара Хайяма:

Все радости желанные Ц срыв
ай.
Пошире кубок Счастью подставляй.
Твоих лишений Небо не оценит,
Так лейтесь, вина, песни Ц через край.

Восемнадцать месяцев вдвоем! Это был мой первый длительный полет. И очен
ь скоро я начал понимать, почему самым важным качеством в характере астр
онавта считается уравновешенность.
Стоит мне закрыть глаза, и я вижу кают-компанию «Стрелы», вижу все даже ме
льчайшие детали: овальный пластмассовый столик с причудливыми желтыми
пятнами, выступившими от действия гаммалучей; репродукции Левитана и По
ленова на сводчатых, с мягкой обивкой стенках; вделанный в стенку шкафчи
к с тридцатью двумя книгами; экран телеприемника, прикрытый сиреневой за
навеской; два складных сетчатых кресла (на спинках по двадцать четыре кв
адрата); три матовых плафона, из которых средний случайно разбит Шатовым
…
Иллюминаторы мы открывали редко. Зрелище безбрежного черного неба с неи
моверным количеством немигающих звезд в первый месяц вызывает восхище
ние, на второй Ц задумчивость и непонятную грусть, а потом Ц тяжелое, гне
тущее чувство. Однажды (это было на шестой месяц полета) Шатов, глядя в без
донный провал иллюминатора, сказал, кажется, самое мрачное четверостиши
е Хайяма:

Как жутко звездной ночью, сам
не свой,
Дрожишь, затерян в бездне мировой,
А звезды, в буйном головокруженьи,
Несутся мимо, в вечность, по кривой,

С этого времени мы открывали иллюминаторы только по необходимости.
За полтора года мы чертовски устали. Я говорю не об усталости физической.
Аварии, лихорадочная работа по исправлению повреждений были в конце кон
цов только эпизодами на фоне очень напряженных будней. Теснота, резкая с
мена температур, двенадцатичасовые дежурства, хлорелла Ц все это, разум
еется, не курорт. Однако самым страшным, страшным в полном смысле слова, бы
ло постоянное ощущение надвигающейся опасности. Это ощущение знакомо в
сем астронавтам. Но мы испытывали его особенно остро, может быть потому, ч
то рация и телевизор были безнадежно испорчены гамма-излучением. Почти
год мы не имели связи с Землей. Быть может, играло роль и то обстоятельство
, что на Земле нас считали погибшими. Как бы то ни было, но мы постоянно ожид
али чего-то неведомого, неотвратимого. Мы работали, разговаривали, играл
и в шахматы, но стоило остаться одному, и сейчас же возникало ощущение над
вигающейся опасности. Чаще всего оно было смутным, неопределенным, но ин
огда вспыхивало с такой остротой, что казалось: именно сейчас Ц вот в это
мгновение! Ц произойдет нечто непоправимое…
Я знаком с гипотезами астромедицины, объясняющими это явление. Но, повер
ьте, теоретические рассуждения на практике помогают мало. Когда ребенок
один входит в темную комнату, он знает, что бояться нечего, но все-таки бои
тся. Когда вы один ведете планетолет и в узких смотровых щелях центральн
ого поста видна над черной бездной неба россыпь неподвижных, бледных, не
мигающих и потому какихто мертвых звезд, вы отлично знаете, что бояться н
ечего, но все-таки испытываете Ц нет, даже не страх, а вот это смутное чувс
тво очень близкой, но неизвестной опасности.
Ровно светится зеленоватый экран метеорного пеленгатора, безмолвствую
т приборы моторной группы, тихо жужжит привод гирокомпаса, размеренно по
щелкивает хронометр… Все привычно спокойно. Но гнетущее чувство надвиг
ающейся опасности заставляет вас вновь и вновь проверять приборы и до бо
ли в глазах вглядываться в черные прорези смотровых щелей.
А потом кончается вахта и где-то сзади раздается покашливание и веселый
голос Шатова:
Ц Ну как, коллега, светопреставление еще не началось?
Два последних месяца нас преследовали неудачи.
Случайный метеор разбил солнечную батарею Ц с этого времени мы жили в п
олумраке. Отчаянно капризничали навигационные приборы. По нескольку ра
з в день тревожно выла сирена барографа, предупреждая, что где-то происхо
дит утечка воздуха.
В общем все это было закономерно. «Стрела» вынесла намного больше, чем пр
едусматривали ее конструкторы.
Но мы продержались бы еще несколько месяцев.
Случилось непоправимое. В трех топливных отсечках начала повышаться те
мпература. Сжиженный атомарный водород быстро разогревался. Это означа
ло, что атомы водорода соединяются в молекулы, выделяя тепловую энергию.
Реакция ускорялась, превращаясь в цепную. Поглядывая на шкалу топливног
о термометра, Шатов декламировал:

Я побывал на самом дне глубин
.
Взлетал к Сатурну. Нет таких кручин,
Нет тех сетей, чтоб я не мог распутать…

И мрачно добавлял:
Ц Впрочем, есть. C весьма прозаическим названием Ц экзотермическая рек
омбинация атомарного водорода.
Мы перепробовали все: интенсивное охлаждение, добавки стабилизаторов, о
блучение ультразвуком. Но температура топлива повышалась. Грозил взрыв.

И тогда Шатов принял единственно возможное решение. Мы включили топливн
ые насосы и опорожнили три отсека из пяти оставшихся. Это было сделано во
время. За «Стрелой» вспыхнул гигантский газовый шлейф, причудливо отсве
чивающий изумрудно-оранжевыми полосами.
О возвращении на Землю нечего было и думать.
После многочасового спора, вконец загнав вычислительную машину, мы отыс
кали экономическую траекторию, ведущую к Марсу, ближайшей планете.
Ц Марс Ц это люди, это настоящая тяжесть, это музыка, это настоящие земн
ые котлеты и настоящее земное пиво, Ц говорил Шатов, поднимая флягу с нас
тойкой хлореллы. Ц «В честь Марса Ц кубок, алый наш тюльпан…» Так или по
чти так сказал старик Омар…
Однажды Шатов разбудил меня ночью (соблюдая традицию, мы вели счет време
ни по Москве).
Ц Быстренько надевайте комбинезон, штурман. Я вам кое-что покажу.
Шатов говорил тихо, почти шепотом. Меня мгновенно охватило тревожное ощу
щение близкой опасности.
Мы прошли в центральный пост. Шатов включил пневматический пускатель, и
металлические шторы нижнего иллюминатора начали медленно раздвигатьс
я.
Этот иллюминатор мы не открывали почти с самого отлета. Зрелище звездной
бездны под ногами не из приятных. К нему нельзя привыкнуть.
Шторы медленно раздвинулись. В провале иллюминатора появилось черное н
ебо и большой серп Марса. Но на этом серпе не было ничего: ни привычной сет
ки каналов, ни темно-синих «морей» Ц низменностей, заросших марсиански
м кустарником ареситой, ни желто-красных пустынь. Громадный, занимавший
четверть неба Марс был подернут плотной голубой дымкой.
Ц Ну, штурман, что вы скажете? Ц вполголоса спросил Шатов. Ц Не кажется
ли вам, что мы открыли новую планету?
Я попытался найти реальное объяснение. Погрешности в оптической систем
е иллюминатора? Но звезды были видны очень ясно. Песчаные бури на Марсе? Но
они никогда не захватывают всю планету, от полюса до полюса. Какое-нибудь
электрическое явление в атмосфере Марса, например полярные сияния? Но о
ни не могут быть такими интенсивными.
Ни одно из моих предположений не выдерживало критики. Шатов иронически д
екламировал Омара Хайяма:

Что там, за ветхой занавеской
тьмы?
В гаданиях запутались умы…
Когда же с треском рухнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы.

Впоследствии я часто вспоминал это четверостишие. Оно оказалось пророч
еским. Но кто мог знать, что впереди нас ожидает самое большое испытание?

Склонившись над иллюминатором, мы долго смотрели на загадочный голубов
атый серп.
«Стрела» подходила к Марсу с неосвещенной стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30