Отдаваться на произвол судьбы, терять веру и мужество — дело недопустимое. О, недостойный отпрыск рода людского! Он с такой любовью к себе зализывал свои раны, так красиво стонал. Но насколько же больше, насколько тяжелее страдания человечества! И все-таки оно продолжает идти вперед. Ледниковый период, растянувшийся на века, привел к вымиранию динозавров, а люди перенесли великое переселение и из эпохи охоты вступили в эпоху земледелия. Извержение Везувия погребло под пеплом города Помпеи, Геркуланум и Стабию, однако Италия, как и прежде, остается школой Европы. Гитлер сгубил миллионы душ, но его переехало колесо истории...
Мо Чжэн покачал головой.
— Не хочешь?! — Юаньюань стукнула его кулачком по спине.— Вот посмей мне только не захотеть!
Ну ударь еще хоть разок, ударь! Маленький деспот.
Красный свет! Но Мо Чжэн уже проскочил линию остановки. Черт! Задумался не о том. Но теперь нельзя колебаться. Остается только, прибавив газу, рвануть вперед и сейчас же свернуть в боковую улицу, так как на следующем перекрестке наверняка уже ждет постовой.
Юаньюань на цыпочках вошла в дом. Странно, в гостиной свет горит. Разве мама сегодня не смотрит телевизор? Взяла зеркальце со стола. Смотрела — и словно не узнавала себя. Что не так? Глаза? Брови? Губы? Лицо? Ясно, что-то в ней изменилось. Но что? Другие бы не заметили,
лишь сама она это знала. Сложила алые губы в трубочку, улыбнулась. Между губ сверкнули два ряда маленьких, ровных белых зубов. И все это — его!
Она любит! Да, она любит! Подумав об этом, она стиснула зубы и с силой мотнула головой. Говорят, можно ненавидеть до скрипа зубовного, но ведь можно и любить до скрипа зубовного.
Чушь собачья?! Она прыснула. Бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. Ах, она согласилась! Она выйдет за него замуж!
Замужество! Событие и пугающее, и желанное — ведь давно решено, что оно должно произойти. С книжной полки на Юаньюань с осуждением смотрела кукла. Склонив маленькую головку, она словно говорила разочарованно: «Ай-яй-яй! Значит, вот как легко расстаешься ты с юностью?»
Девушка соскочила с кровати и, в упор посмотрев на куклу, в ее ничего не видящие глаза с длинными ресницами, тихо произнесла:
— Нет, ты этого никогда не поймешь!
Да, куколке не дано понять, что когда две жизни сливаются в одну, то это не утрата, а приобретение. Это — созидание. А созидать они будут, полагаясь лишь на себя, свои руки и головы. Мо Чжэн сказал, что он ни за что не переселится в этот дом, не бросит Е Чжицю, которая стала ему и матерью, и старшей сестрой, и другом. Когда у него появилась Юаньюань, он еще острее почувствовал боль одиночества Е Чжицю. Он сказал Юань- юань также, что у них непременно будет ребенок, который станет звать Е Чжицю бабулей. Юаньюань, услышав это, лишь засмеялась, закрыв лицо руками. Мо Чжэн объявил, что займется всерьез переводами, будет работать, чтобы стать настоящим главой семьи. Юаньюань недоверчиво качала головой. Но он впрямь сделал несколько переводов, и Е Чжицю обещала показать их своему однокашнику, который был редактором журнала на иностранном языке.
Если эти статьи напечатают, решили Мо Чжэн и Юаньюань, то на первый свой гонорар они купят одеяло для свадебной постели. Светло-зеленого цвета, шелковое. Когда Юаньюань не сердилась, не смеялась и не дразнилась,
ее глаза, успокоившись, становились светло-зелеными, цвета озерной воды. А потом, до конца своей жизни, они сколько еще кроватей купят, сколько одеял, наволочек, простыней...
— Юаньюань!
Необычно визгливый крик матери разом вырвал ее из зеленых озерных вод.
— Чего? — раздраженно отозвалась она, как всегда откликаются те, кого пробудили от сладких грез.
— Иди сюда. Нам с отцом надо поговорить с тобой.— Тон матери не предвещал ничего хорошего.
Пригладив рукою волосы, Юаньюань посмотрелась последний раз в зеркальце. Вроде не к чему матери прицепиться. С большой неохотой пошла в гостиную, быстро окинула взглядом отца и мать. Атмосфера была какая-то необычная.
Чжэн Цзыюнь увидел, что дочь упрямо сжала губы. Нехороший признак: еще и разговор не начали, а уже воцарился дух противоречия.
— Сядь! — сказала мать командирским тоном, каким говорила у себя на работе с провинившимися подчиненными.— Цзыюнь, начинай!
Да, нелегкое дело. Как тактичней, не оскорбляя чувств дочери, убедить ее прекратить отношения с Мо Чжэном? Для чего вообще люди любят? Сколько сложностей: слезы, записки, свидания, клятвы верности — как в любви Цзя Баоюя и Линь Дайюй ... Сколько сил душевных затрачивается, времени зря гробится... О любви хорошо читать в книжках. Вот они с Ся Чжуюнь: не любили друг друга, а сколько лет вместе прожили! Просто время приходит, появляется женщина у мужчины или мужчина у женщины — и достаточно. Надо попробовать несколько разрядить напряженную атмосферу.
— Юаньюань, ты в последнее время, наверное, очень занята, не приходишь ужинать с нами...
Он увидел, как дочь пожала плечами. Нехорошо, не стоило говорить так, он словно нарочно над ней насмехается. Ну ладно, нет времени ходить вокруг да около.
— Нас с матерью беспокоит твоя личная жизнь. Конечно, по достижении определенного возраста все должны вступать в брак. Выбирая партнера, нужно первым делом обращать внимание на его гражданскую позицию, его человеческие качества, стремление к профессиональному совершенствованию...
Черт! Он сам почувствовал, будто доклад читает. Нет, доклады удачнее у него получаются. Он видел, как дочь всеми силами сдерживает ироническую улыбку, явно думает, что он перепутал семью с партсобранием. Даже Ся Чжуюнь бросала на мужа нетерпеливые взгляды. Под ее давлением Чжэн решил создать более человечный образ идеального зятя.
— Конечно, избранник должен быть честным, не эгоистом, с душой относиться ко всему, что считается правильным, соответствовать невесте по развитию... Но не надо, чтоб он слишком выделялся, так как это часто вступает в противоречие с остальными качествами... Надо также, чтоб вы понимали друг друга, сочувствовали друг другу. Только при этих условиях можно счастливо жить и работать.
Дочка не выдержала и улыбнулась. Такой серьезный вопрос решают, а она улыбается!
— Папа! Ты как кеды берешь в магазине. Эти, белые,— красивые, но все-таки не годятся, слишком маркие, часто чистить придется. Те, синие,— тоже не годятся, подошва тонковата, много не прошагаешь...
— Юаньюань! Ты что себе позволяешь?! Я смотрю, Цзыюнь, тебе пора закругляться.— Ся Чжуюнь достала из-за спины фотографии.— Вот что: чтобы в нашем доме я больше не видела снимков этого человека! Ты немедленно прекратишь с ним всякие отношения!
Девушка кинулась к фотографиям, но мать мигом сгребла их и подложила себе под зад.
— Ну, мать, ты просто сыщица! — процедила Юаньюань. Лицо ее стало мертвенно-бледным.— Кто дал тебе право рыться в моих вещах? Это же нарушение конституции, попрание прав человека! Отдай фотографии! Отдай немедленно!
Когда женщины волнуются, их голоса сразу срываются на сопрано.
— Хотела поговорить, говори. А снимки отдай, так нельзя.
— Что?! Отдать?! — Ся Чжуюнь в ярости разорвала фотографии на кусочки и бросила их в плевательницу.— Ишь ты! «Сыщица! Права человека!» Как стыда-то хватает! Еще замуж не вышла, а уж снимки, жмутся друг к дружке. Срамница!
— Чжуюнь! — не выдержал Чжэн. Это было уже слишком низко.
У девушки перехватило дыхание. Она оперлась о спинку дивана, ноги у нее дрожали.
— Рви! Пожалуйста! Я еще снимусь! С ним в обнимку! И сниму, как мы с ним целуемся! Мы поженимся, если хочешь знать!
Ся Чжуюнь, размахнувшись, ударила дочь по лицу. На щеке Юаньюань проступили красные отпечатки пальцев, затем слившиеся в одно пятно.
— Тварь бесстыжая!
О небо! Жена позабыла, что с самой было в молодости. Чжэн Цзыюнь не только не говорил ей ничего подобного, но даже не вспоминал об этом ни разу. А сейчас она так несправедливо, с таким апломбом обвиняет Юаньюань!
— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнула дочь. Ей казалось, она никого еще так не ненавидела.
Конечно! Чжэн понял, что у Ся Чжуюнь больше нет дочери. Его ненаглядной девочке, которую он и пальцем ни разу не тронул, она осмелилась дать пощечину! Он оттолкнул жену, боясь, как бы она опять не полезла в драку.
— Зачем руки-то распускать? Ладно, ладно, поговорили.— Он стал теснить дочь за дверь.
— Ты толкаться?! — завизжала Ся Чжуюнь.— Чуть на пол меня не сбил! Сговорились против меня?! Ну нет, я все выскажу этой шлюхе. Я вскормила тебя, вспоила, взрастила, а ты злишь меня, слушаться не желаешь, да?!
— Я тебя не просила меня рожать! Родила, так воспитывай! Это долг твой святой, я тебе не намерена благодарной быть!
Ся Чжуюнь, схватив табуретку, пошла в атаку. Чжэн Цзыюню не удалось удержать ее. Она была как взбесившаяся корова. Юаньюань вырвала у нее табуретку и отбросила в угол. В тот же миг послышался негодующий стук жильцов снизу по трубе отопления.
— Ах, ты драться, да?! Смеешь бить меня, бить?! — Возопив диким голосом, Ся Чжуюнь навалилась на дочь своим грузным телом.
— Тише можно? Зачем шум такой поднимать? Перед людьми же стыдно! — взмолился Чжэн Цзыюнь.
Юаньюань с силой вырвалась из рук матери.
— Что несешь-то? Кто бьет тебя? Не наглей!
— Убирайся отсюда! Не нужна мне такая дочь! — Ся Чжуюнь начала пускать пузыри, как краб. Казалось, еще немного, и она потеряет сознание от гнева. Чжэн закрыл глаза. Какая гнусная сцена.
— Юаньюань, не принимай это близко к сердцу. Мама просто погорячилась.— Он опять стал теснить дочь за дверь.
— Не волнуйтесь, я все равно ушла бы. Я давно решила уйти из этого ненавистного, лицемерного дома. Вы думаете, мне так дороги ваши должности, ваша квартира, нравится ваша жизнь? Тьфу! Мне только тебя, папа, жалко. Но, честно сказать, ты сам виноват, ты ведь тоже лицемер. Прекрасно знаешь все мамины недостатки, терпеть ее не можешь. Сколько я себя помню, ты домой приходил только на ночь, весь день на работе скрывался. Конечно, ты занят, только я-то давно заметила, что ты специально до ночи тянешь. Придешь — и сейчас же к себе. А когда гости в доме, ты маме и чай нальешь, и стул пододвинешь, и пальто подашь, и дверь откроешь. Вы ведь так любите друг друга!.. Это вы чужих можете обмануть, а меня не обманете. Думаешь, мама любит тебя? Нет, ни тебя, ни меня, ни Фанфан — одну лишь себя. Бывало ли, чтобы из-за твоих неприятностей у нее аппетит или сон пропадал? Мама! Отец для тебя — нечто вроде таблички предков не более. Пока эта табличка висит в углу, у тебя есть машина, квартира, ты можешь кичиться своим поло
В каждом китайском доме, по крайней мере старинном, есть место, где хранятся поминальные табличкой с именами предков.
Предложением жены заместителя министра. Куда ни пойдешь, к тебе все должны относиться с почтением — неважно, есть за что или нет. Кто другой мог бы получать зарплату, месяцами отсутствуя на работе? Или ты в вечном отпуске? Сама-то в шелках да бархате ходишь, то одно, то другое покупаешь, а взгляни, как отец одет! Кто еще из министров так одевается? — Юаньюань, подойдя к пальто отца, отвернула полу и дернула за подкладку. Подкладка треснула, и показалась уже почерневшая вата.— Если новое лень купить, так хоть старое бы чинила. Но ты не желаешь, есть домработница. А вот на это погляди! — Она подошла к Чжэну и потянула за штанину. Шерстяные рейтузы так истрепались внизу, что стали похожи на рыболовную сеть.— Этим рейтузам уже восемь лет. И ты их ни разу не распускала, не перевязывала.— Она помяла штанину.— Вот сама щупай, какие тонкие. Тепло в них, как ты думаешь? Свитер я отцу покупала... Кому рассказать о твоем отношении к мужу, не поверят. Я и сама б не поверила, если б не видела каждый день. А ты, чуть что, тычешь в отца сигаретой, бьешь его по щекам, плещешь в лицо горячим чаем. Знаешь, что папа больше всего печется о своей репутации, никому не расскажет об этом, вот и изгаляешься. Садистка! — Она вновь повернулась к отцу: — Ну, что мама за человек, мне ясно, тут я уже давно не питаю иллюзий. Но ты-то! Только и слышишь: «перестроить идейно-политическую работу на научный лад...», «учитывать психологию производства...», «людей уважать, о людях заботиться, людям верить...». То одна теория, то другая, то третья... А не можешь поверить, что Мо Чжэн — человек хороший. Что значит «вор»? Это тот, кто тайком присваивает чужое, что ему иметь не положено. А коль так, значит, мама и есть воровка, потому что зарплату свою ни за что получает... Я такой лживой жизнью, как вы, не могу жить. Мы с Мо Чжэном будем честными, мы любим друг друга, уважаем, никто из нас не собирается помыкать другим. Пусть мы будем есть мякину да траву, но жизнь нас ждет настоящая. Можешь, мамочка, успокоиться: даже если небо рухнет, земля провалится, я взойду на гору, утыканную мечами, брошусь в огненное море, а к тебе не приду просить подаяния. Все, закончили разговор. Ухожу...
Чжэн Цзыюнь сидел на нейлоновом сетчатом стульчике у письменного стола Юаньюань, наблюдая, как та собирает вещи. Странно, не сказал ни словечка, чтоб удержать дочь, подсознательно чувствуя, что она поступает верно. Разумеется, ему было очень тяжело с ней расставаться, но втайне он даже радовался, что она избавляется от позорного рабства.
Юаньюань успокоилась. Она как будто ощутила, что больше ничего не должна этому дому. Не будь этого скандала, она еще колебалась бы, ей было неловко так просто взять и уйти. Она отшвырнула в сторону голубую штормовку на утином пуху, достала старое пальтецо на вате в розовую и кофейную крапинку. Надела его поверх свитера. Рукава уже были коротковаты, да и в поясе слишком узко. Порывшись в шкафу, отыскала еще накидку из толстого плюша.
Чжэн Цзыюнь понял, что она не хочет брать ничего, что куплено матерью. На душе у него стало горько: до чего довели ребенка! Но он знал, что она упряма, о сказанном жалеть не будет, если что-то решила, с пути уже не свернет. Он сходил в свою комнату, принес старую шинель.
— Надень, это моя шинель. Дни холодные, а ты все на мотоцикле. Пальтишко это не защитит от ветра.
— Нет, мне не холодно.— Она крепко сжала губы.
— Это моя шинель,— повторил Чжэн Цзыюнь, чувствуя, что у него дрожит голос.
Юаньюань, взяв шинель, уткнулась в нее лицом и расплакалась, но сразу же подавила рыдания, вцепившись в шинель зубами. Она плакала совсем как в детстве, когда упрямилась и изгибалась всем тельцем. Всхлипывая, сказала:
— Папа, прости меня, но я действительно не могу больше...
У Чжэн Цзыюня сердце защемило от жалости. Ведь это из-за него чувствительная, прямодушная девочка жила в такой обстановке. Воистину габлян пытались вырастить в тропиках... Но у него уже не было сил, чтобы изменить положение. К тому же он только что сам участвовал в оскорблении Юаньюань, пусть косвенно. У него было чувство, будто Ся Чжуюнь сорвала с ветки невиданной красоты цветок, а он наступил на него ногой. Потом он крепко прижал Юаньюань к груди и гладил ее вьющиеся волосы. Как давно он не делал этого! Она слишком быстро и незаметно выросла, а он постарел.
— Нет-нет, это я должен просить у тебя прощения! — Он не мог расплакаться, как Юаньюань. Сколько себя помнил, он никогда не плакал, какие бы горькие мысли ни охватывали его. Он всегда сдерживал слезы, только до боли сжимал зубы.
Красный огонек мотоцикла исчез во тьме. Чжэн Цзыюнь все так же стоял на холодном ветру, то ли задумчиво, то ли в растерянности.
Чей это голос? Неужели он разговаривает сам с собой? Такой старческий голос: «Не уходи, Юаньюань, не бросай меня одного». Только он один знал, что и ему, как всем людям, присуще чувство страха. Почему он не решился произнести эти слова вслух? Он просто боялся, боялся, что Юаньюань спросит его: «А ты считаешь, что еще есть смысл сохранять такую семью?» Что бы он на это ответил?
Верно, Юаньюань сказала правду — он лицемер. Кроме него самого, быть может, лишь одна дочь разгадала это. Только что она с предельной ясностью обнажила ту фальшь, которую он всю жизнь старательно прятал на дне души. Чего только он не претерпел, не вынес ради того, чтобы сохранить для окружающих видимость благополучной семьи! Даже то, что Ся Чжуюнь была в молодости ему неверна... он отлично знал, что Фанфан не его дочь. Ему пришлось терпеть деспотичный, мещанский характер жены, ее политическую отсталость... И все из-за чего? Из-за того, что любовь вскружила ему в свое время голову? Да нет, Ся Чжуюнь никогда не была человеком, по-настоящему достойным любви. Скорее, он терпел ради того высокого идеала, который сам себе создал. Он свободно употреблял в своей речи научные понятия, марксистские термины, но во многом следовал старомодным принципам.
А для чего ему был нужен высокий идеал? Неужели
за всем этим самопожертвованием не скрывалось и мысли о личной карьере?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40