А Кун Сян все пытается выдать развод за какое-то преступление. Сам он считает возможным делать все, что ему заблагорассудится, а другие и разводиться не смей!
Какая вокруг неразбериха, бестолковщина! Ван Фанлян, выпрямившись в кресле и повысив голос, сказал:
— Мы здесь все-таки на заседании парткома...
Он хотел добавить, что они не в чайной и не в кабаке, что нечего заниматься сплетнями, но промолчал. Кун Сян как заместитель министра отвечает за политическую работу, с ним и его подручными нелегко справиться. Ван не боялся их, пусть себе ищут в людях недостатки, однако лишних хлопот не жаждал. Сразу вспомнилась недавняя история: стараясь помочь своему старому фронтовому товарищу, Ван перевел его дочь с завода в министерство. Так Кун Сян не только чинил всякие препоны и затягивал дело, но еще мобилизовал для проверки дисциплинарную
комиссию. Комиссия вызвала Ван Фанляна для серьезного разговора, начался шум. Черт знает что такое! Что они — послушники при буддийском монастыре? Он тут же обругал Кун Сяна, прямо при его банде, напомнил ему, как тот устраивал в разные места своих тетушек и дядюшек, приглашал одну девицу обедать в ресторан... В общем, после этого они долго не разговаривали друг с другом.
Ван Фанлян продолжил:
— Я узнавал, Чэнь Юнмин не видел очерка перед публикацией, так что его ни в чем винить нельзя. Я сообщил ему, что в министерстве очень резкая реакция на очерк, и спросил его мнение. Он сказал: «В Китае можно писать только о мертвых, а не о живых!», и я, признаться, согласен с этой остроумной мыслью. Народу у нас много, а серьезных людей мало. Из-за одного очерка всполошилось целое министерство, да еще мы тут его мусолим, на парткоме. Все-таки стоим мы чего-нибудь или нет? Говорят, в одном горкоме трижды обсуждали вопрос о том, имеют ли женщины право завиваться. Немудрено, что мы проваливаем крупные дела, раз все силы тратим на «ощипывание всяких уток»!
Тянь Шоучэн вдруг потащил назад ту сеть, которую сам раскинул:
— Итак, очерк по сути своей далек от реального положения дел, но товарищ Чэнь Юнмин за это не в ответе.
Кун Сян и Сун Кэ помрачнели. Да, нелегко быть застрельщиками!
Заговорил Чжэн Цзыюнь:
— О какой ответственности идет речь? За что отвечать в этом очерке? Не надо торопиться с выводами. Мы должны тщательно проверить, действительно ли очерк хоть в какой-то степени не соответствует реальности. Ради этого я могу специально послать на завод человека, а потом уже мы придем к заключению. Что же касается того, что очерк был опубликован вопреки решению парткома, то этот момент нужно прояснить прямо сейчас...
Произнося это, Чжэн Цзыюнь дважды открыто и вызывающе посмотрел на министра. Быть может, другого эти взгляды заставили бы растеряться, но Тянь Шоучэн снисходительно улыбался, как будто все, что говорил Чжэн, не
имело к нему никакого отношения. У него была поистине железная выдержка, и он умел спокойно слушать даже самые неприятные слова. Недаром говорят, что кошка, ловящая мышей, не мяукает. Несмотря ни на какие противоречия, можно оставаться внешне согласным и постепенно добиваться победы. Только глупцы спешат сказать, что хорошо, а что плохо.
— Насколько я знаю, на прошлом заседании парткома кроме меня отсутствовало еще несколько товарищей,— промолвил Чжэн Цзыюнь.— Это во-первых. Во-вторых, во время обсуждения у многих товарищей даже не было возможности прочитать очерк. Они прочли его только после опубликования. В-третьих, на том заседании некоторые высказались против задержки публикации, другие вообще промолчали. Короче говоря, к единому решению тогда не пришли.
Он остановился, стряхнул с сигареты пепел, как будто не собираясь больше говорить, но потом усмехнулся и продолжил:
— Мы здесь все уже стали литературными критиками, я чувствую, что и сам написал бы очерк, если б не текущие дела. По-моему, нам нужно опубликовать статью, поддерживающую эту публикацию. Товарищ Тянь Шоучэн затронул тут проблему общественного резонанса, я тоже считаю, что это очень важная проблема. К общественному мнению, разумеется, нужно относиться очень внимательно, однако при этом необходимо прежде всего выяснить, что мы будем считать положительным резонансом, а что отрицательным. Кто это будет определять?
На мой взгляд, очерк оказал положительное влияние. Я знаю нескольких молодых рабочих с их завода. Один, например, мало чем интересовался, а тут явился с журналом, где опубликован этот очерк. Я посмотрел, сколько стоит журнал — юань и два мао. Спрашиваю парня: «Зачем ты потратил столько денег на журнал?» «Для удовольствия»,— говорит. «Какого удовольствия?» — спрашиваю. «А вы сами читали?» «Не читал»,— подзадориваю я его. «Как же это не читали? — говорит.— Ведь здесь первый раз про наш завод написали. Прочтите и поймете, что за удовольствие». «В литературе всегда преувеличивают»,— говорю я. «Нет,— отвечает,— здесь все правда». «А директор завода случайно не твой родственник?» «Вас послушать,— отвечает он серьезно,— так не поверишь, что вы были на заводе».
Вы знаете, что я почувствовал в тот момент? Сильно позавидовал Чэнь Юнмину: ах, если бы наши подчиненные были нам так же преданы! Конечно, некоторые недовольны товарищем Чэнем, но главным образом потому, что он упразднил политотдел, отдел по изучению опыта Дацина и должности освобожденных парторгов в цехах...
Мы не можем разбрасываться такими кадрами, как Чэнь Юнмин. Снять его — значит ущемить интересы многих тысяч рабочих. Таких руководителей у нас немного, мы должны беречь его. У этого человека есть и свои недостатки: он бывает резок, излишне напорист, иногда не учитывает настроения людей, не очень умеет выслушивать возражения. Но нет золота без примесей, не бывает и абсолютно совершенных руководителей. Нельзя требовать, чтобы человек обладал всеми без исключения положительными качествами, неправильно требовать этого и от обсуждаемого нами очерка. У него есть свои композиционные, стилевые и прочие недостатки, Чэнь Юнмин обрисован в нем недостаточно глубоко, но тем не менее авторы сделали смелую попытку воссоздать образ нового человека, человека социалистического общества. И это позитивное явление...
Министр решил, что больше нечего вязнуть в этом вопросе. Так игрок в облавные шашки понимает, что то или иное направление невыгодно, теряет к нему интерес и перестает двигать туда свои фигуры. Поэтому он быстро закрыл заседание.
Чжэн Цзыюнь проснулся — тело ватное, во рту горечь. Он встал с кровати и, заварив крепкий чай, подошел к окну, которое выходило на улицу.
На шоссе несколько молодых людей на велосипедах, явно возвращаются с купанья. Ветер развевает мокрые плавки, привязанные к рулям, словно вымпелы. На багажнике одного из велосипедов сидит девчонка, очень похожая на Юаньюань. Волосы тоже подстрижены совсем коротко,
руки сложила на груди, а ноги в черных брюках растопырила — не боится упасть!
Юаньюань опять поругалась с матерью. Сведи вместе несколько человек, всегда будут какие-нибудь конфликты. Что в целом обществе, что в маленькой семье. Вечно недостает спокойствия и сплоченности. Если бы человеческие стремления можно было выращивать как редьку или капусту, было бы гораздо проще. Что задумал, то и выросло. Дочь разговаривает все более бесцеремонно, позволяет себе резкости, наверное, похожа на него. Матери, которая мечтает выдать ее замуж, иногда бросает: «Может быть, ты отведешь меня на аукцион лошадей? Тебе надо было стать главным селекционером на племенной станции».
О небо, и это говорит девушка!
Она стала очень ранима в вопросах о замужестве и избегает говорить об этом с домашними. Или заявляет безапелляционно: «У каждого человека могут быть тайны. У вас тоже есть свои секреты».
А есть ли у него хоть одна тайна? Хорошо, если бы была. Как досадно! В жизни должно быть много точек опоры: если одна откажет, другие помогут выстоять.
На улице зеленые деревья, мимо снуют прохожие. Но под жаркими лучами солнца все кажется вылинявшим и бесцветным. Только на противоположной стороне улицы в тени деревьев стоит старая продавщица мороженого и неутомимо выкрикивает:
— Мороженое, шоколадное мороженое...
Чжэн Цзыюнь часто видит ее, она примерно одного с ним возраста и так худа, что похожа на скелет. Маленькая, иссохшая, с темным, как будто вяленым лицом, несущим отпечаток долгой трудовой жизни. Но в ее голосе тем не менее сквозит удивительная бодрость, в нем угадывается стойкость и воля. А он, Чжэн, наверное, находится уже на том рубеже, который отделяет жизнь от смерти. Секретарь, домработница, кабинет, машина — обмяк он от всего этого. Материальная жизнь идет вперед, развивается, а возможности человеческого организма все меньше соответствуют требованиям окружающей среды. Зато растет изворотливость, духовное приспосабливание.
Что-то он явно расклеился. Отчего? Последнее заседание парткома вряд ли могло так его расстроить, да и можно ли его сравнивать с тем, что уже пришлось пережить. Кампания по «упорядочению стиля» в сорок втором, кампания пятьдесят второго года, борьба с «правыми» в пятьдесят седьмом, с правым уклоном в пятьдесят девятом, «великая культурная революция», тянувшаяся с шестьдесят шестого года целое десятилетие... Солидно получается, если посчитать!
Он еще продолжает верить в единение людей, в понимание, поддержку друг друга. А Юаньюань как-то сказала: «Глупо повторять одно и то же! Времена меняются, а ты все листаешь пожелтевший календарь».
Неужели история — действительно пожелтевший календарь? Нет, дочка не права. Нынешние молодые люди слишком горячи и часто необъективны.
Одиночество, растет одиночество. Эта разогретая жарким летним днем улица наводит на мысль об Аравийской пустыне.
Как хочется, чтобы кто-нибудь пришел в гости, постучал в дверь или позвонил по телефону. Поболтать бы с кем-нибудь просто так, ни о чем.
За стеной зазвонил телефон. Чжэн Цзыюнь улыбнулся — легок на помине.
Телефон звонил долго, пока не подошла Ся Чжуюнь. Она говорила сухо, недоброжелательно. Он расслышал только цепь коротких вопросов:
— Алло?
— Куда вы звоните?..
— Кто вам нужен?..
— А кто вы?..
— Какое у вас дело к нему?..
Звонивший, наверное, даже дыхание не успевал перевести. Она поливала его огнем, словно из пулемета, давая понять этому человеку, рискнувшему без каски и брони выбраться на незнакомую местность, что прежде, чем пробиваться к ним, необходимо иметь защитное обмундирование или хотя бы противогаз.
Наконец Ся Чжуюнь крикнула:
— Чжэн, это тебя: Нет, это и в самом деле может надоесть — опять та журналистка!
Кричала она так громко, что Е наверняка все слышала. Он взял трубку. Голос Е Чжицю звучал нервно:
— В редакции мне передали анонимное письмо.
— О чем?
В комнату вошла Ся Чжуюнь с веером в руке и, перестав обмахиваться, навострила уши.
— В письме сказано, что я аморальная женщина. Что у меня были близкие отношения и с соавтором, и с главным героем очерка, и с заместителем министра, то есть с вами. Короче, всякие сплетни. А в результате вывод, что редакция не должна была печатать очерк такого безнравственного автора.
— Я просто вне себя! — Чжэн Цзыюнь почувствовал, что его бросило в жар, словно он повинен в том, что ее оскорбили.
— Вам это удивительно? На самом деле ничего нового. Даже широко известный журналист, написав очерк в защиту хорошего человека, обязательно получит порцию всей этой ерунды.
— Что я могу для вас сделать?
Веер из рук Ся Чжуюнь с треском упал на чайный столик. Чжэн невольно прикрыл телефон рукой, как будто жена собиралась его разбить.
— Нет, ничего не надо! Спасибо! Я сказала вам об этом только для того, чтобы вы остереглись. Думаю, письмо написано кем-то из людей Тянь Шоучэна. До свидания!
— До свидания.
Это переходит все границы. Сколько уже было неприятных дел, о которых Чжэн Цзыюнь предпочитал не думать. Но не думать о каком-нибудь деле не означает избавиться от него.
Похоже, что речь Чжэна на симпозиуме вызвала пристальное внимание не только теоретиков, но и практических работников. Из разных мест в министерство приезжают люди, чтобы подробнее поговорить о докладе, узнать, какие именно исследования ведутся в министерстве тяжелой промышленности. Встречи и беседы с такими посетителями — прямая обязанность сотрудников научно-исследовательского отдела, потому что именно в этой сфере они могут сыграть какую-то ощутимую роль, понять окружающую обстановку. Они прочли немало книг, провели массу исследований, побывали на многих заводах, и когда Чжэн Цзыюнь делал свой доклад, он использовал их обобщения.
Но министр с самого начала был против симпозиума, а потом высказывал недовольство тем, что во время заседаний не изучался опыт Дацина и даже нашлись выступавшие против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию». Вскоре люди проведали, что он дал секретариату распоряжение отправлять всех, кто будет интересоваться материалами симпозиума, к своему доверенному Линь Шаотуну.
Круг замкнулся. Не хотелось бы сводить все происходящее к чему-то пошлому и вульгарному, но постоянные ухищрения этих товарищей, хочешь не хочешь, наводят именно на такую мысль.
Вот и сейчас подло напали на женщину, которая беззащитна, поскольку не имеет ни силы, ни власти и не может противостоять им. Сами они перед другими подлецами робеют и малодушничают, а перед слабой одинокой женщиной чувствуют себя сильными и храбрыми. Какая низость!
Ся Чжуюнь затрещала, точно многозарядная хлопушка:
— Почему ты извинялся перед ней? Что ты обещал для нее сделать?
О небеса, и эта туда же! Чжэн Цзыюнь пристально смотрел на жену.
В тапочках с блестками женские ножки, о которых с таким чувством писал Пушкин и которые многих сводили с ума. Теперь эти ножки в импортных нейлоновых чулках. На теле — тонкий белый пеньюар, по которому вышиты красные птицы-фениксы. Фиолетовый веер, расписанный серебристыми цветочками, опущен, прикрывает пухлую коленку.
Ничего не скажешь, все изящно, со вкусом. Достижения современной материальной культуры: натуральные вещества для окраски волос, да и химия на службе у прически. А вот покрывало на диване, на который присела жена, при сравнении сильно проигрывает, кажется старым и совсем некрасивым.
В этой простой, без претензий обставленной гостиной его супруга кажется нездешней, небесной гостьей. Глядя на нее, он вспоминает «семерых небожительниц», «человечков из картины» и разных других сказочных персонажей.
Они женаты уже сорок лет. И всякий раз, думая о ней, Чжэн Цзыюнь ощущает, как велико отчуждение.
— Ты, кажется, собиралась в больницу, на обследование? — спросил он.
Ся Чжуюнь очень хорошо изучила своего мужа — человека, занимающего высокий пост. Опытные женщины чувствуют себя в семейных интригах как рыбы в воде и всегда стараются бросить тень на соперницу, чтобы поскорее отвадить ее. Как все недалекие люди, Ся Чжуюнь не подозревала о существовании высоких, идеальных отношений между мужчиной и женщиной, о взаимном уважении, которое может быть даже сильнее любви. Ей хотелось думать о собственной значимости в жизни мужа, о своей исключительной роли в семье. Еще больше ей нравилось разыгрывать эту роль перед посторонними. Однако Чжэн Цзыюнь, словно китайский чиновник старых времен, все время демонстрировал пренебрежение к жене. Между ними как будто была железная дверь, которую он не хотел открывать: пусть эта непреодолимая преграда сохраняется.
— Не надо разговаривать со мной таким тоном.— Ся Чжуюнь постучала ручкой веера по валику дивана.
— Мне кажется, ты готова подозревать меня в чем угодно. Ты борешься со всеми женщинами, кроме самой себя. Почему ты выглядишь так легковесно, будто ты законченная бездельница? Я никогда не смогу понять некоторых женщин. Они исправно празднуют Восьмое марта, пекутся о своей эмансипации, а на деле ничем не отличаются от женщин старого типа и во всем зависят от мужа. Особенно смешны деятельницы феминистского движения. Ведь освобождение женщины зависит прежде всего от того, насколько богат ее внутренний мир...— Чжэн Цзыюнь замолчал, вновь окинул взглядом прическу Ся Чжуюнь и ее наряд.— Женщина должна постоянно совершенствоваться, чтобы мужчина мог оценить ее человеческие качества, ум, профессиональные способности, а не превращать себя в какой-то цветок, которым можно только любоваться...
Он хотел сказать еще о том, что попытки посадить мужа на цепь ни к чему хорошему не приводят и скорее свидетельствуют об отсутствии в женщине реальной силы. Если женщина рассчитывает только на общественное воздействие и на нажим, то это лишний раз доказывает ее закрепощенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Какая вокруг неразбериха, бестолковщина! Ван Фанлян, выпрямившись в кресле и повысив голос, сказал:
— Мы здесь все-таки на заседании парткома...
Он хотел добавить, что они не в чайной и не в кабаке, что нечего заниматься сплетнями, но промолчал. Кун Сян как заместитель министра отвечает за политическую работу, с ним и его подручными нелегко справиться. Ван не боялся их, пусть себе ищут в людях недостатки, однако лишних хлопот не жаждал. Сразу вспомнилась недавняя история: стараясь помочь своему старому фронтовому товарищу, Ван перевел его дочь с завода в министерство. Так Кун Сян не только чинил всякие препоны и затягивал дело, но еще мобилизовал для проверки дисциплинарную
комиссию. Комиссия вызвала Ван Фанляна для серьезного разговора, начался шум. Черт знает что такое! Что они — послушники при буддийском монастыре? Он тут же обругал Кун Сяна, прямо при его банде, напомнил ему, как тот устраивал в разные места своих тетушек и дядюшек, приглашал одну девицу обедать в ресторан... В общем, после этого они долго не разговаривали друг с другом.
Ван Фанлян продолжил:
— Я узнавал, Чэнь Юнмин не видел очерка перед публикацией, так что его ни в чем винить нельзя. Я сообщил ему, что в министерстве очень резкая реакция на очерк, и спросил его мнение. Он сказал: «В Китае можно писать только о мертвых, а не о живых!», и я, признаться, согласен с этой остроумной мыслью. Народу у нас много, а серьезных людей мало. Из-за одного очерка всполошилось целое министерство, да еще мы тут его мусолим, на парткоме. Все-таки стоим мы чего-нибудь или нет? Говорят, в одном горкоме трижды обсуждали вопрос о том, имеют ли женщины право завиваться. Немудрено, что мы проваливаем крупные дела, раз все силы тратим на «ощипывание всяких уток»!
Тянь Шоучэн вдруг потащил назад ту сеть, которую сам раскинул:
— Итак, очерк по сути своей далек от реального положения дел, но товарищ Чэнь Юнмин за это не в ответе.
Кун Сян и Сун Кэ помрачнели. Да, нелегко быть застрельщиками!
Заговорил Чжэн Цзыюнь:
— О какой ответственности идет речь? За что отвечать в этом очерке? Не надо торопиться с выводами. Мы должны тщательно проверить, действительно ли очерк хоть в какой-то степени не соответствует реальности. Ради этого я могу специально послать на завод человека, а потом уже мы придем к заключению. Что же касается того, что очерк был опубликован вопреки решению парткома, то этот момент нужно прояснить прямо сейчас...
Произнося это, Чжэн Цзыюнь дважды открыто и вызывающе посмотрел на министра. Быть может, другого эти взгляды заставили бы растеряться, но Тянь Шоучэн снисходительно улыбался, как будто все, что говорил Чжэн, не
имело к нему никакого отношения. У него была поистине железная выдержка, и он умел спокойно слушать даже самые неприятные слова. Недаром говорят, что кошка, ловящая мышей, не мяукает. Несмотря ни на какие противоречия, можно оставаться внешне согласным и постепенно добиваться победы. Только глупцы спешат сказать, что хорошо, а что плохо.
— Насколько я знаю, на прошлом заседании парткома кроме меня отсутствовало еще несколько товарищей,— промолвил Чжэн Цзыюнь.— Это во-первых. Во-вторых, во время обсуждения у многих товарищей даже не было возможности прочитать очерк. Они прочли его только после опубликования. В-третьих, на том заседании некоторые высказались против задержки публикации, другие вообще промолчали. Короче говоря, к единому решению тогда не пришли.
Он остановился, стряхнул с сигареты пепел, как будто не собираясь больше говорить, но потом усмехнулся и продолжил:
— Мы здесь все уже стали литературными критиками, я чувствую, что и сам написал бы очерк, если б не текущие дела. По-моему, нам нужно опубликовать статью, поддерживающую эту публикацию. Товарищ Тянь Шоучэн затронул тут проблему общественного резонанса, я тоже считаю, что это очень важная проблема. К общественному мнению, разумеется, нужно относиться очень внимательно, однако при этом необходимо прежде всего выяснить, что мы будем считать положительным резонансом, а что отрицательным. Кто это будет определять?
На мой взгляд, очерк оказал положительное влияние. Я знаю нескольких молодых рабочих с их завода. Один, например, мало чем интересовался, а тут явился с журналом, где опубликован этот очерк. Я посмотрел, сколько стоит журнал — юань и два мао. Спрашиваю парня: «Зачем ты потратил столько денег на журнал?» «Для удовольствия»,— говорит. «Какого удовольствия?» — спрашиваю. «А вы сами читали?» «Не читал»,— подзадориваю я его. «Как же это не читали? — говорит.— Ведь здесь первый раз про наш завод написали. Прочтите и поймете, что за удовольствие». «В литературе всегда преувеличивают»,— говорю я. «Нет,— отвечает,— здесь все правда». «А директор завода случайно не твой родственник?» «Вас послушать,— отвечает он серьезно,— так не поверишь, что вы были на заводе».
Вы знаете, что я почувствовал в тот момент? Сильно позавидовал Чэнь Юнмину: ах, если бы наши подчиненные были нам так же преданы! Конечно, некоторые недовольны товарищем Чэнем, но главным образом потому, что он упразднил политотдел, отдел по изучению опыта Дацина и должности освобожденных парторгов в цехах...
Мы не можем разбрасываться такими кадрами, как Чэнь Юнмин. Снять его — значит ущемить интересы многих тысяч рабочих. Таких руководителей у нас немного, мы должны беречь его. У этого человека есть и свои недостатки: он бывает резок, излишне напорист, иногда не учитывает настроения людей, не очень умеет выслушивать возражения. Но нет золота без примесей, не бывает и абсолютно совершенных руководителей. Нельзя требовать, чтобы человек обладал всеми без исключения положительными качествами, неправильно требовать этого и от обсуждаемого нами очерка. У него есть свои композиционные, стилевые и прочие недостатки, Чэнь Юнмин обрисован в нем недостаточно глубоко, но тем не менее авторы сделали смелую попытку воссоздать образ нового человека, человека социалистического общества. И это позитивное явление...
Министр решил, что больше нечего вязнуть в этом вопросе. Так игрок в облавные шашки понимает, что то или иное направление невыгодно, теряет к нему интерес и перестает двигать туда свои фигуры. Поэтому он быстро закрыл заседание.
Чжэн Цзыюнь проснулся — тело ватное, во рту горечь. Он встал с кровати и, заварив крепкий чай, подошел к окну, которое выходило на улицу.
На шоссе несколько молодых людей на велосипедах, явно возвращаются с купанья. Ветер развевает мокрые плавки, привязанные к рулям, словно вымпелы. На багажнике одного из велосипедов сидит девчонка, очень похожая на Юаньюань. Волосы тоже подстрижены совсем коротко,
руки сложила на груди, а ноги в черных брюках растопырила — не боится упасть!
Юаньюань опять поругалась с матерью. Сведи вместе несколько человек, всегда будут какие-нибудь конфликты. Что в целом обществе, что в маленькой семье. Вечно недостает спокойствия и сплоченности. Если бы человеческие стремления можно было выращивать как редьку или капусту, было бы гораздо проще. Что задумал, то и выросло. Дочь разговаривает все более бесцеремонно, позволяет себе резкости, наверное, похожа на него. Матери, которая мечтает выдать ее замуж, иногда бросает: «Может быть, ты отведешь меня на аукцион лошадей? Тебе надо было стать главным селекционером на племенной станции».
О небо, и это говорит девушка!
Она стала очень ранима в вопросах о замужестве и избегает говорить об этом с домашними. Или заявляет безапелляционно: «У каждого человека могут быть тайны. У вас тоже есть свои секреты».
А есть ли у него хоть одна тайна? Хорошо, если бы была. Как досадно! В жизни должно быть много точек опоры: если одна откажет, другие помогут выстоять.
На улице зеленые деревья, мимо снуют прохожие. Но под жаркими лучами солнца все кажется вылинявшим и бесцветным. Только на противоположной стороне улицы в тени деревьев стоит старая продавщица мороженого и неутомимо выкрикивает:
— Мороженое, шоколадное мороженое...
Чжэн Цзыюнь часто видит ее, она примерно одного с ним возраста и так худа, что похожа на скелет. Маленькая, иссохшая, с темным, как будто вяленым лицом, несущим отпечаток долгой трудовой жизни. Но в ее голосе тем не менее сквозит удивительная бодрость, в нем угадывается стойкость и воля. А он, Чжэн, наверное, находится уже на том рубеже, который отделяет жизнь от смерти. Секретарь, домработница, кабинет, машина — обмяк он от всего этого. Материальная жизнь идет вперед, развивается, а возможности человеческого организма все меньше соответствуют требованиям окружающей среды. Зато растет изворотливость, духовное приспосабливание.
Что-то он явно расклеился. Отчего? Последнее заседание парткома вряд ли могло так его расстроить, да и можно ли его сравнивать с тем, что уже пришлось пережить. Кампания по «упорядочению стиля» в сорок втором, кампания пятьдесят второго года, борьба с «правыми» в пятьдесят седьмом, с правым уклоном в пятьдесят девятом, «великая культурная революция», тянувшаяся с шестьдесят шестого года целое десятилетие... Солидно получается, если посчитать!
Он еще продолжает верить в единение людей, в понимание, поддержку друг друга. А Юаньюань как-то сказала: «Глупо повторять одно и то же! Времена меняются, а ты все листаешь пожелтевший календарь».
Неужели история — действительно пожелтевший календарь? Нет, дочка не права. Нынешние молодые люди слишком горячи и часто необъективны.
Одиночество, растет одиночество. Эта разогретая жарким летним днем улица наводит на мысль об Аравийской пустыне.
Как хочется, чтобы кто-нибудь пришел в гости, постучал в дверь или позвонил по телефону. Поболтать бы с кем-нибудь просто так, ни о чем.
За стеной зазвонил телефон. Чжэн Цзыюнь улыбнулся — легок на помине.
Телефон звонил долго, пока не подошла Ся Чжуюнь. Она говорила сухо, недоброжелательно. Он расслышал только цепь коротких вопросов:
— Алло?
— Куда вы звоните?..
— Кто вам нужен?..
— А кто вы?..
— Какое у вас дело к нему?..
Звонивший, наверное, даже дыхание не успевал перевести. Она поливала его огнем, словно из пулемета, давая понять этому человеку, рискнувшему без каски и брони выбраться на незнакомую местность, что прежде, чем пробиваться к ним, необходимо иметь защитное обмундирование или хотя бы противогаз.
Наконец Ся Чжуюнь крикнула:
— Чжэн, это тебя: Нет, это и в самом деле может надоесть — опять та журналистка!
Кричала она так громко, что Е наверняка все слышала. Он взял трубку. Голос Е Чжицю звучал нервно:
— В редакции мне передали анонимное письмо.
— О чем?
В комнату вошла Ся Чжуюнь с веером в руке и, перестав обмахиваться, навострила уши.
— В письме сказано, что я аморальная женщина. Что у меня были близкие отношения и с соавтором, и с главным героем очерка, и с заместителем министра, то есть с вами. Короче, всякие сплетни. А в результате вывод, что редакция не должна была печатать очерк такого безнравственного автора.
— Я просто вне себя! — Чжэн Цзыюнь почувствовал, что его бросило в жар, словно он повинен в том, что ее оскорбили.
— Вам это удивительно? На самом деле ничего нового. Даже широко известный журналист, написав очерк в защиту хорошего человека, обязательно получит порцию всей этой ерунды.
— Что я могу для вас сделать?
Веер из рук Ся Чжуюнь с треском упал на чайный столик. Чжэн невольно прикрыл телефон рукой, как будто жена собиралась его разбить.
— Нет, ничего не надо! Спасибо! Я сказала вам об этом только для того, чтобы вы остереглись. Думаю, письмо написано кем-то из людей Тянь Шоучэна. До свидания!
— До свидания.
Это переходит все границы. Сколько уже было неприятных дел, о которых Чжэн Цзыюнь предпочитал не думать. Но не думать о каком-нибудь деле не означает избавиться от него.
Похоже, что речь Чжэна на симпозиуме вызвала пристальное внимание не только теоретиков, но и практических работников. Из разных мест в министерство приезжают люди, чтобы подробнее поговорить о докладе, узнать, какие именно исследования ведутся в министерстве тяжелой промышленности. Встречи и беседы с такими посетителями — прямая обязанность сотрудников научно-исследовательского отдела, потому что именно в этой сфере они могут сыграть какую-то ощутимую роль, понять окружающую обстановку. Они прочли немало книг, провели массу исследований, побывали на многих заводах, и когда Чжэн Цзыюнь делал свой доклад, он использовал их обобщения.
Но министр с самого начала был против симпозиума, а потом высказывал недовольство тем, что во время заседаний не изучался опыт Дацина и даже нашлись выступавшие против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию». Вскоре люди проведали, что он дал секретариату распоряжение отправлять всех, кто будет интересоваться материалами симпозиума, к своему доверенному Линь Шаотуну.
Круг замкнулся. Не хотелось бы сводить все происходящее к чему-то пошлому и вульгарному, но постоянные ухищрения этих товарищей, хочешь не хочешь, наводят именно на такую мысль.
Вот и сейчас подло напали на женщину, которая беззащитна, поскольку не имеет ни силы, ни власти и не может противостоять им. Сами они перед другими подлецами робеют и малодушничают, а перед слабой одинокой женщиной чувствуют себя сильными и храбрыми. Какая низость!
Ся Чжуюнь затрещала, точно многозарядная хлопушка:
— Почему ты извинялся перед ней? Что ты обещал для нее сделать?
О небеса, и эта туда же! Чжэн Цзыюнь пристально смотрел на жену.
В тапочках с блестками женские ножки, о которых с таким чувством писал Пушкин и которые многих сводили с ума. Теперь эти ножки в импортных нейлоновых чулках. На теле — тонкий белый пеньюар, по которому вышиты красные птицы-фениксы. Фиолетовый веер, расписанный серебристыми цветочками, опущен, прикрывает пухлую коленку.
Ничего не скажешь, все изящно, со вкусом. Достижения современной материальной культуры: натуральные вещества для окраски волос, да и химия на службе у прически. А вот покрывало на диване, на который присела жена, при сравнении сильно проигрывает, кажется старым и совсем некрасивым.
В этой простой, без претензий обставленной гостиной его супруга кажется нездешней, небесной гостьей. Глядя на нее, он вспоминает «семерых небожительниц», «человечков из картины» и разных других сказочных персонажей.
Они женаты уже сорок лет. И всякий раз, думая о ней, Чжэн Цзыюнь ощущает, как велико отчуждение.
— Ты, кажется, собиралась в больницу, на обследование? — спросил он.
Ся Чжуюнь очень хорошо изучила своего мужа — человека, занимающего высокий пост. Опытные женщины чувствуют себя в семейных интригах как рыбы в воде и всегда стараются бросить тень на соперницу, чтобы поскорее отвадить ее. Как все недалекие люди, Ся Чжуюнь не подозревала о существовании высоких, идеальных отношений между мужчиной и женщиной, о взаимном уважении, которое может быть даже сильнее любви. Ей хотелось думать о собственной значимости в жизни мужа, о своей исключительной роли в семье. Еще больше ей нравилось разыгрывать эту роль перед посторонними. Однако Чжэн Цзыюнь, словно китайский чиновник старых времен, все время демонстрировал пренебрежение к жене. Между ними как будто была железная дверь, которую он не хотел открывать: пусть эта непреодолимая преграда сохраняется.
— Не надо разговаривать со мной таким тоном.— Ся Чжуюнь постучала ручкой веера по валику дивана.
— Мне кажется, ты готова подозревать меня в чем угодно. Ты борешься со всеми женщинами, кроме самой себя. Почему ты выглядишь так легковесно, будто ты законченная бездельница? Я никогда не смогу понять некоторых женщин. Они исправно празднуют Восьмое марта, пекутся о своей эмансипации, а на деле ничем не отличаются от женщин старого типа и во всем зависят от мужа. Особенно смешны деятельницы феминистского движения. Ведь освобождение женщины зависит прежде всего от того, насколько богат ее внутренний мир...— Чжэн Цзыюнь замолчал, вновь окинул взглядом прическу Ся Чжуюнь и ее наряд.— Женщина должна постоянно совершенствоваться, чтобы мужчина мог оценить ее человеческие качества, ум, профессиональные способности, а не превращать себя в какой-то цветок, которым можно только любоваться...
Он хотел сказать еще о том, что попытки посадить мужа на цепь ни к чему хорошему не приводят и скорее свидетельствуют об отсутствии в женщине реальной силы. Если женщина рассчитывает только на общественное воздействие и на нажим, то это лишний раз доказывает ее закрепощенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40