На рынке она никогда не брала свежих овощей — только вялые, уцененные, лежавшие прямо на земле. Старшая сестра писала из Синьцзяна, что там овощи очень дорогие. Это значит, в Пекине еще ничего, тут всюду есть уцененные продукты и товары: овощи, рыба, материя, обувь... Лю Юйин хорошо знала, на каком рынке что можно купить подешевле.
Чтобы сберечь хоть немного стирального порошка, она прибегала к разным уловкам, стирала в одной и той же воде сначала светлое белье, потом темное, а под конец мыла в ней туфли или швабру. На эти мелочи она расходовала всю свою женскую сметку, весь ум. Когда она была девушкой, ей и в голову не могло прийти, что ее ждет такое наказание. Правда, жилось по-разному, изменялась и обстановка в стране: до пятьдесят восьмого года жизнь была в общем неплохой, но потом, особенно после шестьдесят пятого, стало гораздо труднее.
Еще она боялась, что о ее мучениях узнают родители: будут волноваться, да им и самим несладко живется. Отец уже ушел с завода, а у младшего брата родилась дочка — зачем их зря расстраивать? Каждый раз, наведываясь в родительский дом, Лю Юйин старалась помочь и старым и малым да еще принести какую-нибудь сладость — печенье или курагу по шесть-семь мао за фунт. Но заботливая мать все-таки догадывалась о ее бедности и сама любыми способами пыталась помочь дочери. Дни рождения своих детей, даже Новый год, мать справляла как можно скромнее, чтобы не вынуждать зятя тратиться на дорогие подарки и таким образом не испытывать, поберечь его гордость.
Хуже всего было то, что Лю Юйин перестала следить за своей внешностью,— а ведь это так важно для женщины. Недавно, когда она покупала себе зимнее пальто, ей понравилось одно бежевое синтетическое в зеленую и синюю крапинку, но за него нужно было выложить почти двадцать юаней. Она не могла решиться на это, долго бродила у прилавка и в конце концов купила хлопчатобумажное пальто подешевле. Лучше уж сберечь деньги на дополнительное питание мужу, да и детям нужна обувь...
Все эти муки ей приходилось терпеть в одиночку, У Годун ей даже ласкового слова не говорил — только упреки да обвинения. Ну ладно, она стерпит, но зачем на детях зло срывать? И не раз, не два, а постоянно. Чем дети-то виноваты? Если не можешь содержать семью, так и не женись! А коли женился, то стисни зубы и терпи — ведь ты мужчина. Если же ты только и знаешь, что ворчать, бить детей да ругать жену, то ты никудышный человек... Лю Юйин так распалилась, что бросила в лицо У Годуну слова, которые только подлили масла в огонь: «А кто тебе мешал стать министром?» — «Вот за него и надо было выходить!»
В перепалках супруги не щадили друг друга, но каждый думал, что обижен именно он, что именно его не щадят. Слово за слово, оскорбление за оскорблением, и вот уже разругались всерьез. Конечно, и маленькому Чжуану при этом досталось, отец поколотил его, мать вступилась и в конце концов сама получила пощечину. У Годун не ожидал от себя такого, даже испугался, что это с ним? Лю Юйин тоже оторопела, прекратила скандалить, но не заплакала, а лишь уставилась на мужа, словно дурочка.
В последние годы они часто ссорились, однако до рукоприкладства все-таки не доходило. Как же он перешел эту грань, почему? Пощечина отрезвила прежде всего самого У Годуна. Только теперь он осознал, что опора их семьи — это Лю Юйин, без нее все рухнет. Разве он хоть раз поинтересовался, как она умудряется кормить их на жалкие гроши, разве спросил, чего хочется ей самой? Нет, не спрашивал. Она безропотно жертвовала всем и несла на своих слабых плечах такую ношу, которая свалила бы и сильного. Наверное, женщины крепче, выносливее и самоотверженнее, чем мужчины. У Годун вдруг понял это, и все-таки что-то мешало ему сразу попросить у жены прощения.
Лю Юйин в эти мгновения тоже о многом передумала. Сначала ей захотелось умереть, чтобы У Годун всю последующую жизнь раскаивался. Но кто тогда вырастит детей? Может быть, они попадут в руки злобной мачехи?! Еще в детстве она слышала множество страшных историй об этом. Слезы невольно навернулись ей на глаза, будто она и вправду была уже при смерти. Нет, не годится, умирать нельзя, лучше уж развестись! Но развод тоже не сулит ничего хорошего: люди решат, что она ветрена или совершила что- то зазорное. Разве нет? Ведь к разведенкам, как правило, относятся с подозрением или презрением. Еще не хватало, чтобы люди шептались у нее за спиной! Может, просто вернуться к родителям? Но у них даже места для нее нет, и потом, они будут так переживать... В общем, как она ни размышляла целый день, а все не могла придумать достойного наказания для У Годуна. Ну почему моя судьба так горька? Чем же я так сильно отличаюсь от клиентки, которая только что была у меня? Она-то наверняка счастлива, всем довольна, муж ее не бьет, даже голоса на нее не повышает! Слезы хлынули из глаз Лю Юйин, и она, боясь, что кто-нибудь заметит, торопливо отерла щеки ладонью.
За окном шел снег — мягкий, белый. Снежинки плясали в морозном воздухе. То был первый снег в этом году, и она вспомнила свои девичьи годы — такие же легкие и чистые.
С улицы вошли парень и девушка. Лицо у девушки разрумянилось от мороза, глаза задорно блестели. Парень нес две большие сумки, доверху набитые бумажными пакетами с названием какой-то фирмы. Он глупо улыбался, хотя вокруг не было ничего смешного,— просто он чувствовал себя счастливым и не мог не улыбаться.
Лю Юйин повидала много всяких клиентов и сразу догадалась, что перед ней жених и невеста.
— Товарищ, мне нужен мастер Лю! — сказала девушка.
— А зачем она вам?
Парень откашлялся, как перед важным выступлением:
— Моей невесте хочется сделать завивку, а мастер Лю, говорят, лучше всех по этой части!
— Завивку любой мастер может сделать, они у нас все хорошие! — вмешалась кассирша, которой не нравился сегодня цвет лица Юйин. Уж не заболела ли? И не отдыхает совершенно. Совсем не щадит себя и чересчур добра — что очередной клиент попросит, то и делает, отказывать не умеет.
Парень заволновался. Он впервые в жизни вел такие переговоры и не знал, как убедить этих женщин, что его любимой действительно очень нужен хороший мастер. С трудом подбирая слова, он что-то пролепетал, но Лю Юйин уже поняла его. Любая мелочь, касавшаяся его невесты, казалась пареньку исключительно важной. Хотя Юйин чувствовала себя уставшей и подавленной, наивность парня была так трогательна, что оставалось только признаться:
— Я и есть мастер Лю...
— Ну что ж, тогда платите! — сдалась кассирша, а сама шепнула Юйин: — Ты поглядись в зеркало, у тебя даже глаза опухли.
Девушка отдала кассирше деньги:
— Холодная завивка.
А кассирша тут же вернула деньги и показала на часы:
— Холодную уже не успеем!
Юные дурачки, которых минуту назад буквально распирало от счастья, снова почувствовали, что мир создан не только для них. Они переглянулись и затоптались на месте, не зная, что делать.
— Завтра уже не выкроим времени, опоздали...— пробормотала девушка.
Лю Юйин выразительно поглядела на кассиршу. Та сделала вид, что смилостивилась, и сказала:
— Ну ладно, платите. Это вам мастера Лю надо благодарить!
Девушка подошла к стенду, на котором были изображены разные виды завивки, и, растерянно улыбаясь, обернулась к парню:
— Как ты думаешь, какую прическу сделать?
Парень тоже улыбнулся и повторил точно попугай:
— В самом деле, какую? — Но потом вспомнил, что он все-таки будущий глава семьи, и промолвил: — Мастер Лю, выберите сами на свой вкус!
— Правильно, выберите сами! — согласилась девушка.
— Ну раз вы мне доверяете, я буду действовать по- своему,— сказала Лю Юйин и уже хотела было отрезать девушке косички, как вдруг взглянула на паренька и остановилась. Он пристально смотрел на ножницы, но его мысли явно витали где-то далеко, будто он силился вспомнить что-то, ускользающее из памяти, и никак не мог. О чем же он думал? Возможно, о том, что вот исчезнут эти косички, и его любимая станет совсем другой. В его ли власти подталкивать ее к этому?
— Пожалуй, вам самому лучше их отрезать! — сказала Лю Юйин.
Молодые не ожидали, что эта простая женщина с печальными глазами и отекшим лицом так точно уловит их настроение. Как ей это удалось? Наверное, образование тут ни при чем, некоторые люди обладают врожденной чуткостью и ощущением прекрасного. За это их и ценят.
Парень с трудом раздвинул ножницы и замер. Он как будто собирался срезать красивый цветок и медлил, щадя прекрасное.
Потом он так же долго держал в руках срезанные косички, бережно укладывал их в пакет. В этот момент парикмахерше показалось, что перед ней У Годун, но такой, каким он был десять с лишним лет назад.
Лю Юйин взяла фен и стала укладывать девушке волосы. В зеркале отражались два совершенно разных лица: юное, розовое, с блестящими глазами и ее собственное, кажущееся рядом с ним еще более старым и серым. Когда- то у нее тоже было розовое лицо с блестящими глазами. И она чуть не произнесла: «Милая девочка, оставайся всегда такой же красивой и свежей!»
Фен мирно гудел. Лю Юйин приподняла пряди волос, росшие над ушами, и навела их девушке на щеки. Та сразу стала похожа на молодую женщину. Она стыдливо поглядела на свое отражение в зеркале и улыбнулась — было слишком непривычно. И она, и парень вдруг ощутили,
2—847
что все происходящее сегодня и эта простая симпатичная парикмахерша имеют особое значение в их жизни, запомнятся им навсегда. Парень в порыве чувств достал из сумки один из пакетов и протянул Лю Юйин:
— Мастер Лю, возьмите, это конфеты, по случаю нашей свадьбы!
— Да что вы, мне неловко! — замахала руками Юйин.
Парень настаивал. Тогда она открыла пакет, взяла две
красные 1 конфеты с иероглифом «двойное счастье» 2, а остальные вернула юноше.
Прохожих на улице было уже мало, на земле лежал тонкий слой снега. Лю Юйин вышла во двор и долго смотрела в спины удалявшимся парню и девушке. В ее душе по-прежнему звучало: «Оставайся всегда такой же красивой!»
Только когда вечерняя мгла поглотила их силуэты, Лю Юйин повернулась и увидела, что возле парикмахерской, прислонившись к дереву, стоит У Годун. Наверное, он стоял здесь уже давно, потому что его старая ватная шапка и шарф были припорошены снегом. Лю Юйин, сжимая в руке свадебные конфеты, медленно направилась к нему.
главе Хэ Цзябинь с раздражением и даже некоторым злорадством смотрел в полное, лоснящееся лицо, с которого, казалось, вот-вот закапает жир. Лицо было огромным, чуть ли не вдвое больше обычного. Хэ Цзябиню ужасно хотелось схулиганить и истошным голосом, каким иногда поют в старом китайском театре, завопить: «О, какая прекрасная огромная физиономия!» Конечно, позволить себе этого он не мог.
Хозяин физиономии был еще не стар, но уже успел неприлично располнеть, жировые складки повисли у него и на щеках, и на подбородке, и на брюхе. Видать, обирался при каждом удобном случае. «Волнуешься? — думал Хэ Цзябинь.— Так тебе и надо! Поволнуйся, поволнуйся, может, похудеешь хоть немного!»
Но Цзябинь слишком хорошо о нем думал, толстяк совсем не волновался, а только делал вид, что волнуется. Будучи снабженцем, он чуть не круглый год мотался по стране и знал, как с кем разговаривать. Выражение его жирного лица полностью зависело от запросов собеседника: толстяк принимал любую личину, как актер классического театра подбирает грим соответственно своему амплуа. Общаться с людьми, подобными Хэ Цзябиню, как раз легче всего. Хэ — лишь рядовой исполнитель, с него лучше начинать, но если заупрямится, то плевать: пойдем к заместителю начальника управления Фэну, а он старый боевой друг секретаря окружкома. Через этих друзей толстяк получал все необходимое оборудование для своей электростанции, но не хотелось беспокоить их попусту, из-за всякой ерунды. Ведь использование связей тоже наука, тут нужно учитывать момент, степень срочности и так далее. Это как вклад в сберкассе: рано или поздно он истощается, однако надо уметь копить, не расходовать денежки зря, а иногда и подкладывать кое-что на счет.
— Нельзя ли попросить вас связаться с заводом, чтобы они сменили вольтаж? — с заискивающей улыбкой промолвил толстяк.— А то мы, составляя заказ, не учли...
— Это просто анекдот! Как можно ошибаться в таких элементарных вещах? Генераторы стандартны, и комплектное оборудование к ним должно быть на шесть тысяч вольт, а не на триста восемьдесят, как вы написали! Пьяные у вас там, что ли, бланки заполняют? Это серьезная работа, а не кормушка для всяких блюдолизов! — Хэ Цзябинь в ярости хлопнул ладонью по столу и еще больше смял жеваный бланк заказа.— К тому же я тут сделать ничего не могу, обеспечение вашей электростанции не включено в лимит этого года, вы вообще ничего не должны были через нас заказывать. Мы распределяем фонды только среди тех объектов капитального строительства, которые упоминаются в государственном плане! Надо еще выяснить, каким способом вы умудрились заполучить оборудование...
Хэ Цзябинь говорил с гневом и иронией, но сам понимал, что все это без толку. Уж лучше вообще не реагировать, а то только нервы себе портишь. Он помнил этого типа, сидевшего сейчас перед ним,— раньше толстяк был продавцом сельпо в их уезде. И оставался бы на этой работе, так нет, прохиндей, пролез в снабженцы, поди, еще и за взятку! Видимо, воображает, что снабжать оборудованием современное предприятие — все равно что торговать иголками, нитками или капустой, а сам, пользуясь новой должностью, разъезжает по лучшим местам страны. На каком основании? Да на том, что приходится начальнику электростанции младшим шурином или еще кем-нибудь. Оттого-то у нас всюду и торчат то лошадиные, то ослиные морды дельцов. И творят эти морды что хотят, совершают любые глупости, а потом спокойненько покрывают расходы из чужого кармана. Из своей мошны небось ни монеты не вынут!
Таких ловкачей и проныр Хэ Цзябинь видел предостаточно и уже больше не удивлялся им. Что на маленьких, что на больших электростанциях — все едино! У одного министерского деятеля выудили даже целый агрегат на 25 тысяч киловатт, только потому, что начальник отдела капитального строительства электростанции во время войны был адъютантом этого деятеля. Конечно, без доклада и всяких формальностей к начальству ходить удобнее! Хэ работал в министерстве тяжелой промышленности уже много лет и знал, сколько объектов капитального строительства каждый год сваливалось прямо с потолка, особенно когда началась «культурная революция». В плане нет? Ничего, добавим! О какой незыблемости государственного плана можно после этого говорить? Объем капитального строительства ежегодно завышался, а вот снизить его не удавалось. Нагородят всяких заданий (неважно, соответствуют ли они экономическим законам и практическим нуждам) и еще втихаря добавляют кому не лень. Еду, рассчитанную на пять человек, делили на десятерых, и, естественно, никто не наедался. Зато болтали, будто все это очень справедливо и благородно.
Иногда пытались выкинуть кого-нибудь из плана, но кого? У всех мощные тылы, все бодро идут вперед, и никто
никуда не вырывается. Крупные и средние объекты строили по восемь-десять лет, и то не достраивали, но никого это не беспокоило, потому что собственного сердца, печени и легких это не касалось.
Взять хотя бы этого «младшего шурина». Он никогда не был ничьим адъютантом, однако и у него есть свои приемы. Привез недавно орехов, фиников, яиц, вина — и давай обносить все министерство. Конечно, не угощал, а за деньги — он не дурак. Кто откажется от таких услуг? В магазине этого не купишь, да и дороже обойдется. Даже Хэ Цзябинь купил несколько десятков яиц, но он-то бобыль, а другим, семейным, толстяк чуть не каждый день приносил по десятку.
Да, снабжали министерских отменно. Тут тебе и лилейник, и арахис, и трепанги, и грибы «древесные ушки»... Ведь электростанции всюду нужны, а в каждой провинции есть свои дары природы. Если энергетикам что-нибудь понадобится, им достаточно только моргнуть. Попробуй не дай — мигом свет отключат! А какая организация сможет работать без света? Даже контора «Дары природы» не сможет. И строительные организации во многом нуждаются — в лесе, металле, цементе, разных деталях, да чтоб все эти материалы поступали вовремя и были высшего качества. А раз так, устанавливай непосредственные связи с теми, кто материалы распределяет. Знакомства прекрасно действуют! Обычно просителю могут в чем-нибудь отказать, а тут непременно дадут; чужому могут и потянуть, а своему ни за что.
Вот так и делали дела: как будто на важной артерии образовался отросток, и удалить его было нельзя, не повредив жизнедеятельности всего организма. Крови приходилось течь через этот уродливый отросток, питать его, и он все больше разрастался, набухал, пока в один прекрасный день не убивал своего хозяина или не лопался сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Чтобы сберечь хоть немного стирального порошка, она прибегала к разным уловкам, стирала в одной и той же воде сначала светлое белье, потом темное, а под конец мыла в ней туфли или швабру. На эти мелочи она расходовала всю свою женскую сметку, весь ум. Когда она была девушкой, ей и в голову не могло прийти, что ее ждет такое наказание. Правда, жилось по-разному, изменялась и обстановка в стране: до пятьдесят восьмого года жизнь была в общем неплохой, но потом, особенно после шестьдесят пятого, стало гораздо труднее.
Еще она боялась, что о ее мучениях узнают родители: будут волноваться, да им и самим несладко живется. Отец уже ушел с завода, а у младшего брата родилась дочка — зачем их зря расстраивать? Каждый раз, наведываясь в родительский дом, Лю Юйин старалась помочь и старым и малым да еще принести какую-нибудь сладость — печенье или курагу по шесть-семь мао за фунт. Но заботливая мать все-таки догадывалась о ее бедности и сама любыми способами пыталась помочь дочери. Дни рождения своих детей, даже Новый год, мать справляла как можно скромнее, чтобы не вынуждать зятя тратиться на дорогие подарки и таким образом не испытывать, поберечь его гордость.
Хуже всего было то, что Лю Юйин перестала следить за своей внешностью,— а ведь это так важно для женщины. Недавно, когда она покупала себе зимнее пальто, ей понравилось одно бежевое синтетическое в зеленую и синюю крапинку, но за него нужно было выложить почти двадцать юаней. Она не могла решиться на это, долго бродила у прилавка и в конце концов купила хлопчатобумажное пальто подешевле. Лучше уж сберечь деньги на дополнительное питание мужу, да и детям нужна обувь...
Все эти муки ей приходилось терпеть в одиночку, У Годун ей даже ласкового слова не говорил — только упреки да обвинения. Ну ладно, она стерпит, но зачем на детях зло срывать? И не раз, не два, а постоянно. Чем дети-то виноваты? Если не можешь содержать семью, так и не женись! А коли женился, то стисни зубы и терпи — ведь ты мужчина. Если же ты только и знаешь, что ворчать, бить детей да ругать жену, то ты никудышный человек... Лю Юйин так распалилась, что бросила в лицо У Годуну слова, которые только подлили масла в огонь: «А кто тебе мешал стать министром?» — «Вот за него и надо было выходить!»
В перепалках супруги не щадили друг друга, но каждый думал, что обижен именно он, что именно его не щадят. Слово за слово, оскорбление за оскорблением, и вот уже разругались всерьез. Конечно, и маленькому Чжуану при этом досталось, отец поколотил его, мать вступилась и в конце концов сама получила пощечину. У Годун не ожидал от себя такого, даже испугался, что это с ним? Лю Юйин тоже оторопела, прекратила скандалить, но не заплакала, а лишь уставилась на мужа, словно дурочка.
В последние годы они часто ссорились, однако до рукоприкладства все-таки не доходило. Как же он перешел эту грань, почему? Пощечина отрезвила прежде всего самого У Годуна. Только теперь он осознал, что опора их семьи — это Лю Юйин, без нее все рухнет. Разве он хоть раз поинтересовался, как она умудряется кормить их на жалкие гроши, разве спросил, чего хочется ей самой? Нет, не спрашивал. Она безропотно жертвовала всем и несла на своих слабых плечах такую ношу, которая свалила бы и сильного. Наверное, женщины крепче, выносливее и самоотверженнее, чем мужчины. У Годун вдруг понял это, и все-таки что-то мешало ему сразу попросить у жены прощения.
Лю Юйин в эти мгновения тоже о многом передумала. Сначала ей захотелось умереть, чтобы У Годун всю последующую жизнь раскаивался. Но кто тогда вырастит детей? Может быть, они попадут в руки злобной мачехи?! Еще в детстве она слышала множество страшных историй об этом. Слезы невольно навернулись ей на глаза, будто она и вправду была уже при смерти. Нет, не годится, умирать нельзя, лучше уж развестись! Но развод тоже не сулит ничего хорошего: люди решат, что она ветрена или совершила что- то зазорное. Разве нет? Ведь к разведенкам, как правило, относятся с подозрением или презрением. Еще не хватало, чтобы люди шептались у нее за спиной! Может, просто вернуться к родителям? Но у них даже места для нее нет, и потом, они будут так переживать... В общем, как она ни размышляла целый день, а все не могла придумать достойного наказания для У Годуна. Ну почему моя судьба так горька? Чем же я так сильно отличаюсь от клиентки, которая только что была у меня? Она-то наверняка счастлива, всем довольна, муж ее не бьет, даже голоса на нее не повышает! Слезы хлынули из глаз Лю Юйин, и она, боясь, что кто-нибудь заметит, торопливо отерла щеки ладонью.
За окном шел снег — мягкий, белый. Снежинки плясали в морозном воздухе. То был первый снег в этом году, и она вспомнила свои девичьи годы — такие же легкие и чистые.
С улицы вошли парень и девушка. Лицо у девушки разрумянилось от мороза, глаза задорно блестели. Парень нес две большие сумки, доверху набитые бумажными пакетами с названием какой-то фирмы. Он глупо улыбался, хотя вокруг не было ничего смешного,— просто он чувствовал себя счастливым и не мог не улыбаться.
Лю Юйин повидала много всяких клиентов и сразу догадалась, что перед ней жених и невеста.
— Товарищ, мне нужен мастер Лю! — сказала девушка.
— А зачем она вам?
Парень откашлялся, как перед важным выступлением:
— Моей невесте хочется сделать завивку, а мастер Лю, говорят, лучше всех по этой части!
— Завивку любой мастер может сделать, они у нас все хорошие! — вмешалась кассирша, которой не нравился сегодня цвет лица Юйин. Уж не заболела ли? И не отдыхает совершенно. Совсем не щадит себя и чересчур добра — что очередной клиент попросит, то и делает, отказывать не умеет.
Парень заволновался. Он впервые в жизни вел такие переговоры и не знал, как убедить этих женщин, что его любимой действительно очень нужен хороший мастер. С трудом подбирая слова, он что-то пролепетал, но Лю Юйин уже поняла его. Любая мелочь, касавшаяся его невесты, казалась пареньку исключительно важной. Хотя Юйин чувствовала себя уставшей и подавленной, наивность парня была так трогательна, что оставалось только признаться:
— Я и есть мастер Лю...
— Ну что ж, тогда платите! — сдалась кассирша, а сама шепнула Юйин: — Ты поглядись в зеркало, у тебя даже глаза опухли.
Девушка отдала кассирше деньги:
— Холодная завивка.
А кассирша тут же вернула деньги и показала на часы:
— Холодную уже не успеем!
Юные дурачки, которых минуту назад буквально распирало от счастья, снова почувствовали, что мир создан не только для них. Они переглянулись и затоптались на месте, не зная, что делать.
— Завтра уже не выкроим времени, опоздали...— пробормотала девушка.
Лю Юйин выразительно поглядела на кассиршу. Та сделала вид, что смилостивилась, и сказала:
— Ну ладно, платите. Это вам мастера Лю надо благодарить!
Девушка подошла к стенду, на котором были изображены разные виды завивки, и, растерянно улыбаясь, обернулась к парню:
— Как ты думаешь, какую прическу сделать?
Парень тоже улыбнулся и повторил точно попугай:
— В самом деле, какую? — Но потом вспомнил, что он все-таки будущий глава семьи, и промолвил: — Мастер Лю, выберите сами на свой вкус!
— Правильно, выберите сами! — согласилась девушка.
— Ну раз вы мне доверяете, я буду действовать по- своему,— сказала Лю Юйин и уже хотела было отрезать девушке косички, как вдруг взглянула на паренька и остановилась. Он пристально смотрел на ножницы, но его мысли явно витали где-то далеко, будто он силился вспомнить что-то, ускользающее из памяти, и никак не мог. О чем же он думал? Возможно, о том, что вот исчезнут эти косички, и его любимая станет совсем другой. В его ли власти подталкивать ее к этому?
— Пожалуй, вам самому лучше их отрезать! — сказала Лю Юйин.
Молодые не ожидали, что эта простая женщина с печальными глазами и отекшим лицом так точно уловит их настроение. Как ей это удалось? Наверное, образование тут ни при чем, некоторые люди обладают врожденной чуткостью и ощущением прекрасного. За это их и ценят.
Парень с трудом раздвинул ножницы и замер. Он как будто собирался срезать красивый цветок и медлил, щадя прекрасное.
Потом он так же долго держал в руках срезанные косички, бережно укладывал их в пакет. В этот момент парикмахерше показалось, что перед ней У Годун, но такой, каким он был десять с лишним лет назад.
Лю Юйин взяла фен и стала укладывать девушке волосы. В зеркале отражались два совершенно разных лица: юное, розовое, с блестящими глазами и ее собственное, кажущееся рядом с ним еще более старым и серым. Когда- то у нее тоже было розовое лицо с блестящими глазами. И она чуть не произнесла: «Милая девочка, оставайся всегда такой же красивой и свежей!»
Фен мирно гудел. Лю Юйин приподняла пряди волос, росшие над ушами, и навела их девушке на щеки. Та сразу стала похожа на молодую женщину. Она стыдливо поглядела на свое отражение в зеркале и улыбнулась — было слишком непривычно. И она, и парень вдруг ощутили,
2—847
что все происходящее сегодня и эта простая симпатичная парикмахерша имеют особое значение в их жизни, запомнятся им навсегда. Парень в порыве чувств достал из сумки один из пакетов и протянул Лю Юйин:
— Мастер Лю, возьмите, это конфеты, по случаю нашей свадьбы!
— Да что вы, мне неловко! — замахала руками Юйин.
Парень настаивал. Тогда она открыла пакет, взяла две
красные 1 конфеты с иероглифом «двойное счастье» 2, а остальные вернула юноше.
Прохожих на улице было уже мало, на земле лежал тонкий слой снега. Лю Юйин вышла во двор и долго смотрела в спины удалявшимся парню и девушке. В ее душе по-прежнему звучало: «Оставайся всегда такой же красивой!»
Только когда вечерняя мгла поглотила их силуэты, Лю Юйин повернулась и увидела, что возле парикмахерской, прислонившись к дереву, стоит У Годун. Наверное, он стоял здесь уже давно, потому что его старая ватная шапка и шарф были припорошены снегом. Лю Юйин, сжимая в руке свадебные конфеты, медленно направилась к нему.
главе Хэ Цзябинь с раздражением и даже некоторым злорадством смотрел в полное, лоснящееся лицо, с которого, казалось, вот-вот закапает жир. Лицо было огромным, чуть ли не вдвое больше обычного. Хэ Цзябиню ужасно хотелось схулиганить и истошным голосом, каким иногда поют в старом китайском театре, завопить: «О, какая прекрасная огромная физиономия!» Конечно, позволить себе этого он не мог.
Хозяин физиономии был еще не стар, но уже успел неприлично располнеть, жировые складки повисли у него и на щеках, и на подбородке, и на брюхе. Видать, обирался при каждом удобном случае. «Волнуешься? — думал Хэ Цзябинь.— Так тебе и надо! Поволнуйся, поволнуйся, может, похудеешь хоть немного!»
Но Цзябинь слишком хорошо о нем думал, толстяк совсем не волновался, а только делал вид, что волнуется. Будучи снабженцем, он чуть не круглый год мотался по стране и знал, как с кем разговаривать. Выражение его жирного лица полностью зависело от запросов собеседника: толстяк принимал любую личину, как актер классического театра подбирает грим соответственно своему амплуа. Общаться с людьми, подобными Хэ Цзябиню, как раз легче всего. Хэ — лишь рядовой исполнитель, с него лучше начинать, но если заупрямится, то плевать: пойдем к заместителю начальника управления Фэну, а он старый боевой друг секретаря окружкома. Через этих друзей толстяк получал все необходимое оборудование для своей электростанции, но не хотелось беспокоить их попусту, из-за всякой ерунды. Ведь использование связей тоже наука, тут нужно учитывать момент, степень срочности и так далее. Это как вклад в сберкассе: рано или поздно он истощается, однако надо уметь копить, не расходовать денежки зря, а иногда и подкладывать кое-что на счет.
— Нельзя ли попросить вас связаться с заводом, чтобы они сменили вольтаж? — с заискивающей улыбкой промолвил толстяк.— А то мы, составляя заказ, не учли...
— Это просто анекдот! Как можно ошибаться в таких элементарных вещах? Генераторы стандартны, и комплектное оборудование к ним должно быть на шесть тысяч вольт, а не на триста восемьдесят, как вы написали! Пьяные у вас там, что ли, бланки заполняют? Это серьезная работа, а не кормушка для всяких блюдолизов! — Хэ Цзябинь в ярости хлопнул ладонью по столу и еще больше смял жеваный бланк заказа.— К тому же я тут сделать ничего не могу, обеспечение вашей электростанции не включено в лимит этого года, вы вообще ничего не должны были через нас заказывать. Мы распределяем фонды только среди тех объектов капитального строительства, которые упоминаются в государственном плане! Надо еще выяснить, каким способом вы умудрились заполучить оборудование...
Хэ Цзябинь говорил с гневом и иронией, но сам понимал, что все это без толку. Уж лучше вообще не реагировать, а то только нервы себе портишь. Он помнил этого типа, сидевшего сейчас перед ним,— раньше толстяк был продавцом сельпо в их уезде. И оставался бы на этой работе, так нет, прохиндей, пролез в снабженцы, поди, еще и за взятку! Видимо, воображает, что снабжать оборудованием современное предприятие — все равно что торговать иголками, нитками или капустой, а сам, пользуясь новой должностью, разъезжает по лучшим местам страны. На каком основании? Да на том, что приходится начальнику электростанции младшим шурином или еще кем-нибудь. Оттого-то у нас всюду и торчат то лошадиные, то ослиные морды дельцов. И творят эти морды что хотят, совершают любые глупости, а потом спокойненько покрывают расходы из чужого кармана. Из своей мошны небось ни монеты не вынут!
Таких ловкачей и проныр Хэ Цзябинь видел предостаточно и уже больше не удивлялся им. Что на маленьких, что на больших электростанциях — все едино! У одного министерского деятеля выудили даже целый агрегат на 25 тысяч киловатт, только потому, что начальник отдела капитального строительства электростанции во время войны был адъютантом этого деятеля. Конечно, без доклада и всяких формальностей к начальству ходить удобнее! Хэ работал в министерстве тяжелой промышленности уже много лет и знал, сколько объектов капитального строительства каждый год сваливалось прямо с потолка, особенно когда началась «культурная революция». В плане нет? Ничего, добавим! О какой незыблемости государственного плана можно после этого говорить? Объем капитального строительства ежегодно завышался, а вот снизить его не удавалось. Нагородят всяких заданий (неважно, соответствуют ли они экономическим законам и практическим нуждам) и еще втихаря добавляют кому не лень. Еду, рассчитанную на пять человек, делили на десятерых, и, естественно, никто не наедался. Зато болтали, будто все это очень справедливо и благородно.
Иногда пытались выкинуть кого-нибудь из плана, но кого? У всех мощные тылы, все бодро идут вперед, и никто
никуда не вырывается. Крупные и средние объекты строили по восемь-десять лет, и то не достраивали, но никого это не беспокоило, потому что собственного сердца, печени и легких это не касалось.
Взять хотя бы этого «младшего шурина». Он никогда не был ничьим адъютантом, однако и у него есть свои приемы. Привез недавно орехов, фиников, яиц, вина — и давай обносить все министерство. Конечно, не угощал, а за деньги — он не дурак. Кто откажется от таких услуг? В магазине этого не купишь, да и дороже обойдется. Даже Хэ Цзябинь купил несколько десятков яиц, но он-то бобыль, а другим, семейным, толстяк чуть не каждый день приносил по десятку.
Да, снабжали министерских отменно. Тут тебе и лилейник, и арахис, и трепанги, и грибы «древесные ушки»... Ведь электростанции всюду нужны, а в каждой провинции есть свои дары природы. Если энергетикам что-нибудь понадобится, им достаточно только моргнуть. Попробуй не дай — мигом свет отключат! А какая организация сможет работать без света? Даже контора «Дары природы» не сможет. И строительные организации во многом нуждаются — в лесе, металле, цементе, разных деталях, да чтоб все эти материалы поступали вовремя и были высшего качества. А раз так, устанавливай непосредственные связи с теми, кто материалы распределяет. Знакомства прекрасно действуют! Обычно просителю могут в чем-нибудь отказать, а тут непременно дадут; чужому могут и потянуть, а своему ни за что.
Вот так и делали дела: как будто на важной артерии образовался отросток, и удалить его было нельзя, не повредив жизнедеятельности всего организма. Крови приходилось течь через этот уродливый отросток, питать его, и он все больше разрастался, набухал, пока в один прекрасный день не убивал своего хозяина или не лопался сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40