— Ну-ка, слезай сейчас же! — громко крикнул Ли Жуйлинь, а про себя подумал, что сейчас он откроет счет — оштрафует этого нахала.
Люй Чжиминь остановился как вкопанный и заморгал:
— Что случилось?
— Что случилось? Выкладывай юань!
— Почему?
— Потому что на стенке правила повешены. За нарушение — штраф.
Парень продолжал моргать, но уже недовольно. Ли Жуйлинь и У Годун взволновались. Их не то беспокоило, отдаст он юань или нет... Если отдаст, то так ему и надо, а если нет — значит, будут посрамлены новые правила. И то и другое их одинаково устраивало, поэтому они и воодушевились. Главное для них было — вдеть Э- кольцо в ноздри непокорной молодежи и повести ее, как быка на веревке.
— Порядок нарушать горазд, а как штраф платить, так будто кусок мяса с него срезают! — продолжал Ли Жуйлинь. В его словах звучало злорадство, потому что на собрании, когда ликвидировали заводской политотдел, Ли выскочил на трибуну и закричал: «О чем вы все думаете? Разве это социалистический путь?», а молодежь в ответ на его выкрик захохотала и засвистела, и первым среди буянов был Люй Чжиминь.
— Об этих правилах директор всему заводу объявлял! Ты что, не знаешь? — вставил У Годун.
Люй Чжиминь неохотно полез в карман куртки. Раз об этом говорил сам директор, придется подчиниться. Но У Годуну он сейчас ответит, чтоб не зазнавался, хоть тот и начальник его цеха. И тут Ли Жуйлинь вдруг вспомнил, на каком старом велосипеде и в каком драном пальто уехал недавно отец парня.
— Ладно,— сменил он гнев на милость,— запомни до следующего раза, а сейчас подбери-ка окурок да брось его в урну!
Парень послушался, посмотрел исподлобья на своего благодетеля, сел на велосипед и покатил.
У Годун удивленно повернулся к Ли Жуйлиню:
— Старина Ли, ты что-то...
— Ну а почему обязательно с него начинать? Мы сперва начальников потрясем, это ведь их изобретение, правда?
Несколько молодых рабочих условились сразу после обеда переговорить по одному «важному делу». Поели, вышли, а Ян Сяодуна почему-то нет. Куда же он делся, может, обедает еще? Вернулись к столовой, глядь: Ян Сяодун, подбоченясь, стоит в дверях и разговаривает с Люй Чжиминем. У того на носу модные зеркальные очки, глаза как у стрекозы, но вид понурый и растерянный. А Сяодун брови нахмурил, губы поджал — не поймешь, то ли ругает человека, то ли дурака валяет. У Бинь сразу почувствовал, что это неспроста, однако крикнул беспечным тоном:
— Ну вот, набили брюхо, а теперь застряли!
Ян Сяодун повернулся и, по своему обыкновению,
рубанул с плеча:
— Здесь весь завод на обед собирается, но вы поглядите, много ли тут людей в зеркальных очках? — Он снова зыркнул на Люй Чжиминя.— Кроме тебя всего двое, и ты знаешь, что они за птицы.— Он еще больше посерьезнел.— Добром говорю, в нашей бригаде такого не разводи! Ты что за человек, в конце концов, за кем гонишься, кому подражаешь?
— Ладно, спрячь ты эту игрушку, не томи! Тоже мне, «фальшивый эмигрант»! — прошипел У Бинь и сорвал с Люй Чжиминя очки.
Гэ Синьфа, прищурившись, взглянул на небо. Собственно, прищуриваться было незачем, потому что солнце целый день скрывалось за серыми облаками и клубами дыма.
— При солнце носи на здоровье,— сказал он,— но зимой-то они к чему?
— Когда вы меня выбирали бригадиром,— продолжал Ян Сяодун,— я сказал вам: все вы, тринадцать человек, будете моими заместителями. Если в бригаде что случится, попробуйте представить себе, что бы вы сделали на моем месте, и все пойдет как по маслу. Ты ведь тоже согласился?
Люй Чжиминь кивнул. Ян Сяодуну он никогда не противоречил, потому что для молодых людей самое главное — справедливость. Сейчас Ян его ругает, но однажды | он заступился за Люя перед начальником цеха, когда тот выговаривал парню за узкие брюки: «Да, их любит носить шпана, однако это вовсе не значит, что человек в таких брюках обязательно плох, а в замасленной робе обязательно хорош!»
Что же касается раздоров Люй Чжиминя с отцом, то трудно сказать, кто из них прав. Старик небось мало что соображает, жалуется на сына каждому встречному: дескать, он постоянно дерзит старшим, по утрам встает с трудом, воду из таза после мытья за собой не выливает, а оставляет неизвестно на кого. Человек не заметит, заденет ) таз — и грязная вода на полу. Вечером сын возвращается поздно, врет, будто на заводе дела. А в кровати под матрацем зачем-то прячет большой нож — не иначе как хочет отца прирезать. Недавно притащил домой новый таз и махровое полотенце — может, украл? В общем, старик все время думал о сыне дурно, а тот разобиделся и стал еще своенравнее. Отношения у них вконец испортились.
Ян Сяодун хоть и не верил болтовне старика, но и Люй Чжиминя осуждал за то, что тот цепляется к отцу. Он терпеть не мог всякие дрязги, из-за которых люди друг друга растерзать готовы. Лучше уж спокойно возрази, а еще лучше — объясни. В общем, Люй чувствовал, что бригадир к нему неплохо относится. Таких начальников поискать!
— Ладно, если еще раз надену эти очки, можешь их вовсе отобрать! — сдался Люй Чжиминь. Зачем из-за всякого барахла ссориться с бригадиром?
— Отбирать не стану, а растоптать растопчу! — недвусмысленно пообещал Ян.
У Бинь сунул очки в руки Люй Чжиминя и обратился к бригадиру:
— Ты зачем нас созвал?
Ян Сяодун вытащил из кармана горсть бумажек, которыми они кидали жребий: где отметить только что полученную премию в пятьдесят юаней за образцовое содержание станков. Бумажек было четырнадцать, и на тринадцати из них написано: «Ресторан «Свежий ветер».
— Ишь ты, даже в таких мелочах у нас почти полное единство!- — удивился У Бинь.
— Завтра ведь начинается новый, восьмидесятый год,— сказал бригадир,— после обеда не работаем, будем проводить уборку, а тебя и Гэ я отпущу, чтоб заняли для всех места и заказали еду. Вы ведь народ опытный, так что сами сообразите. Пятьдесят юаней и на еду, и на вино хватит. А мы часа в три закончим, цех запрем — и к вам.
— Ты еще не забыл тот случай? — смущенно спросил Гэ Синьфа.
— Любой опыт рано или поздно бывает полезен, все зависит от времени и места. Теперь вот пригодился и ваш.
Все засмеялись.
Дело в том, что в прошлый раз, когда давали квартальную премию, бригадир специально предупредил У Биня и Гэ Синьфа:
— Смотрите, чтоб в рабочее время не шлялись по харчевням!
Это предупреждение было далеко не лишним, Ян вообще никогда не высказывался зря. Гэ Синьфа и У Бинь были знаменитыми гурманами, все свои премии проедали, и бригадир часто подтрунивал над ними: «Ну что, опять в ресторан? А жениться на какие шиши думаете, чем семью будете кормить?» При этих словах Гэ Синьфа каждый раз с сомнением мотал головой: «А я и не собираюсь жениться, семья слишком сковывает! Ну вот скажи, ты же сам холостяк, разве тебе не вольготно?» Ян Сяодун задумчиво прищуривался: «Вольготно. И все-таки в этой свободе есть горчинка. Холостому жить тоскливо». «Сегодня мы холостые, а завтра женатые! — возражал У Бинь.— К тому же гуляем мы не больше чем раз-два в месяц». «Конечно! — присоединялся к нему Гэ Синьфа.— И что толку н деньгах, когда без жилья все равно не женишься. Вон, погляди на Су на, чуть не на брюхе ползает перед начальством из-за комнаты...» «А я его с невестой скоро на стол к начальнику цеха положу! — подхватывал У Бинь.— Старый прохиндей. Сам небось давно женат, уже двух щенков народил!» — Он всегда ,вспыхивал, когда вспоминал, что у Су на нет своего жилья. «Не надо так говорить,— урезонивал их Ян Сяодун.— Цехом наш начальник управляет не
плохо: не жульничает, властью не злоупотребляет, даже груши и яблоки, которые нам поставляют из деревни, себе почти не берет, боясь нарушить закон. Такого начальника беречь надо! А прав у него совсем немного, он ведь «чиновник с кунжутное семечко» \ Чего с него взять?» «Он должен по крайней мере уважать нас,— продолжал возражать У Бинь.— А то Сун подходит к нему насчет комнаты, так он даже не глядит на него, газеты или объявления читает. Помаринует Суна как следует и спрашивает: «А тебе сколько лет, что так торопишься жениться?» Сун отвечает: «Двадцать семь. Ведь вы в прошлый раз уже спрашивали». Вот как этот начальничек смотрит на нас, рабочих, а мы, между прочим, его подопечные, он должен о нас заботиться! Недавно я читал роман о военном времени, так там один комиссар, назначенный в полк, за три дня запомнил имена всех солдат — больше тысячи человек,— а через неделю уже знал, что у них за семьи. Нам такое и не снилось, хоть у нас в цеху не больше трехсот рабочих...» «Ну, это в романе!» — вставил Гэ Синьфа. «Не перебивай, а слушай. В общем, У Годун говорит: «Ты еще молод, у нас в цеху есть холостяки и за тридцать, так что подожди несколько лет. Партия и правительство сейчас выступают за поздние браки, и ты как представитель рабочего класса должен прислушаться к требованиям государства!» — «Будь я на месте Суна, я бы спросил этого трепача: «А ты сам во сколько лет женился? Нечего мне тут заливать!» — «Увы, Сун слишком робок, он сказал только: «У меня все по-другому, надо жениться поскорее». И что же, вы думаете, ляпнул У Годун? Всегда в людях одно дурное видит! Сразу стал допытываться: «Ты что, натворил что-нибудь?» — «Черт его побери! Будто не знает, что Сун всегда все делает по-хорошему! И такие, как У Годун, еще других воспитывают, в партбюро заседают! Никогда он о нас по-настоящему не заботился, даже за людей не считал. Ни к кому у него душа не лежит. А еще не мешало бы понимать, что мы имеем право и жениться, и мнения свои высказывать, и жилье получать, и в ресторанах есть... Можно подумать, что мы — просто объекты его диктатуры или он — наш надсмотрщик».— «Нет, Сяодун, ты не прав. Хороший начальник следит не только за производством, но и за тем, чтоб сердца его подчиненных сливались воедино — ну вот как ты. Ты с рабочими всегда вместе, и все готовы слушаться тебя, даже если устают. В конце концов, человек — это человек, а не скот, ему нужны тепло, сочувствие, забота. От них рождаются такие силы, каких ни деньгами, ни приказами не добьешься!»
У Бинь и Гэ Синьфа раза два сбегали с работы в ресторан; Ян Сяодун предупреждал их, что в следующий раз придется рассказать об этом начальнику цеха, а тот уж их не помилует. Но парни все-таки снова сбежали после очередной квартальной премии. Когда они вернулись в цех, бригадир задал им основательную трепку: «Я вижу, вы плюете на мои предостережения, не понимаете, что шататься по ресторанам в рабочее время — это нарушение трудовой дисциплины! Ну что ж, тогда сами идите к У Году ну и признайте свои ошибки, чтобы мне не пришлось это делать за вас...» Обжоры отнекивались. Тогда Ян схватил их за руки словно клещами: «Если сами не пойдете, силой поведу! Вместе будем объясняться. Я тоже признаюсь, что из меня никудышный бригадир, поэтому и не могу с вами справиться!»
В результате у парней сделали вычет из зарплаты, но они не обозлились на Ян Сяодуна, ведь он им все растолковал, а не действовал за спиной. Ясно было, что он поступил так из убежденности, а не потому, что хотел сделать себе карьеру, ступая по их головам.
Где-то после трех часов дня начальник цеха заметил, что члены бригады Ян Сяодуна поспешно снимают свои робы, моют руки у крана и переговариваются, как будто задумали что-то важное. Тут только он обнаружил, что среди них нет У Биня и Гэ Синьфа. Он подошел к станку У Биня, провел по нему рукой — пальцы чистые, если не считать следов машинного масла. Станок протерт, смазан, вокруг образцовый порядок, все готовые детали аккуратно уложены на полки, никому на голову не свалятся. Ящик с инструментом заперт — ну абсолютно не к чему придрать
ся. У Годун никогда зря не важничал, к тому же недавно его избрали еще и парторгом цеха, надо было выполнять свои обязанности воспитателя, поэтому он спросил:
— Куда это вы так дружно направляетесь?
— В ресторан «Свежий ветер».
— Пригласил кто-нибудь?
— Сами себя пригласили. Это же коллективная премия, вот мы и решили отметить ее всей бригадой. К цеху это отношения не имеет.
А Люй Чжиминь сострил:
— Идем убивать и поджигать!
«Ишь как насмехаются над начальником! — подумал У Годун.— А ведь я еще и секретарь партбюро...» Он неодобрительно глядел на то, как парни выводят из-под навеса свои велосипеды, усаживаются на высоко поднятые седла и, задрав зады, уносятся, точно стая саранчи. Настоящая саранча, ничего другого не скажешь! Ну куда это годится? Неужели, получив деньги, надо сразу мчаться в ресторан, будто купчики какие-нибудь? И не стыдятся ничего-
Зачем только всех этих обормотов свели в одну бригаду? И как они умудрились так быстро спеться? Правда, работают хорошо, но и повеселиться не дураки. Вон, договорились и сразу все уехали. Конфликтов между ними никаких. Даже во время такого кляузного дела, как начисление зарплаты, и то ни один из них не бегает к начальнику цеха, не жалуется, что его обделили. В других бригадах и ругаются, и дерутся, и слезы по лицу размазывают, и работу в сердцах бросают. А на деле кого тут винить? Никого, только самих себя, да общую бедность. Если бы не бедность, разве стали бы они из-за денег собачиться с другими рабочими и собственными женами?
Когда в бригаде Ян Сяодуна кто-нибудь заболевал или брал отгул, то есть мог лишиться права на премию, все остальные работали за него. Был и другой случай: однажды Люй Чжиминь загрипповал, но температура у него не поднималась выше тридцати семи, поэтому медпункт не выдавал ему бюллетеня. Так бригадир велел Люю тихо сидеть в сторонке, а сам работал на двух станках.
До семьдесят восьмого года цех вечно не выполнял
плана. Особенно часто подводили токари, без которых невозможно было изготовить кузов. У Годун немало критиковал их, говорил, что они задерживают работу слесарей-сборщиков, а токари не соглашались, напоминали, что бригадир корпусников пришел на завод в шестьдесят восьмом году, в самый разгар «культурной революции», что образование у него слабое, технический уровень еще ниже, сметки никакой. И вообще он фрезеровщик, в токарном деле ничего не смыслит. Как можно было ставить его во главе большой объединенной бригады?
Они говорили: «Сам запарывает дело, а стружку снимают с нас, хотя мы ни в чем не виноваты. Надо разделить токарей, слесарей, фрезеровщиков и сборщиков на четыре отдельные бригады, тогда и будет видно, кто мул, а кто лошадь и кто на самом деле не выполняет план».
Вскоре У Годуну действительно пришлось изменить структуру цеха. В день, когда была создана молодежная бригада токарей, они устроили небольшое собрание и в один голос заявили: «Сегодня мы создали собственную бригаду и больше не можем работать спустя рукава. Пусть все увидят, что мы не бездари!» — «Какую бы работу нам ни поручили, будем делать ее так, чтобы на нас никто не фыркал!» — «Да, это нам дали шанс для перевоспитания. Ну как, способны мы на настоящие дела?» «Способны!» — хором ответили остальные тринадцать.
После собрания парни вывесили объявление о том, что пятого января тысяча девятьсот семьдесят восьмого года образовалась молодежная бригада, которая решила работать только на отлично. Заканчивалось объявление такими словами: «В конце года увидим!» У Годуну это показалось большим нахальством. Что за манера — писать такие объявления? И кому они бросают вызов, уж не ему ли, начальнику цеха?
Но ребята сказали, точно заклепали. Вот уже второй год выполняют план. В прошлом году стали передовой бригадой в цехе, а в этом — и на всем заводе, даже в объединении. Когда руководство цеха затребовало сводки о браке, другие бригады не смогли их составить, потому что прежде бракованные детали просто выбрасывались и никто не вел им учет. А в сводках нужно было не только указать количество брака в день, но и ответить на вопрос, почему именно он был допущен, и еще получить на сводке визу контролера.
«Вот видите, другие не сумели подать сводки, а мы сумели! — заявил У Бинь.— Что теперь скажете?» «Ничего хорошего не скажу, раз вы так зазнаетесь!» — обозлился начальник цеха. «Ах вот вы о чем!» — иронически протянул парень.
В самом деле, непонятно, на чем они держатся. На сознательности? Вряд ли: ведь у них в бригаде всего два коммуниста и три комсомольца. Благодаря высокому руководству? Тоже вряд ли. Начальник цеха отлично знал, что отец бригадира Ян Сяодуна был гоминьдановцем, да и сам парень не коммунист и не комсомолец, даже подвергался публичной критике за угон машин. На автомобильном заводе многие незаконно катались на машинах, но Ян Сяодун делал это особенно ловко: подобрал целую связку ключей и садился в любую машину, которая ему понравится. Покатавшись, сбрасывал километраж со счетчика, чтобы не было видно, что на машине ездили. Выкатывал ее после ночной смены руками, включал зажигание довольно далеко от завода, а затем таким же манером возвращал назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40