А если ждал, что говорил себе о ней? И что он может сделать с ней сейчас...
Но он ничего не сделал — только взял ее руку, поднес к своим губам, поцеловал и спокойно отпустил. Потом помешал ложечкой кофе, подул и подал Юаньюань.
— Осторожно, горячий.
Юаньюань почувствовала некоторое разочарование. Принимая чашку, она пытливо взглянула в темные зрачки Мо Чжэна. Куда делись вечно прятавшиеся там уязвимость, настороженность и колючесть? В этих зрачках уже царила новая хозяйка. Она могла быть довольна, но все- таки не понимала до конца, насколько он ее любит, какова сила его любви...
Мо Чжэн знал, что это сон. Этот безрадостный сон приходил к нему часто, и он никак не мог избавиться от
него. Тщетно он пытался открыть глаза. Ему снилось, что он неподвижно лежит посередине шоссе, а с обеих сторон плотным потоком идут машины, велосипеды. Все они злобно звонят и сигналят, словно предрекая: «Ты уже никогда не встанешь. И мы будем ездить прямо по тебе».
Милиционер резко кричит ему: «Эй ты, хулиган, пьяница! Вставай! Я отведу тебя в отделение».
Юноша хочет встать, пытается объяснить: «Я не хулиган, не пьяница, я не знаю, почему здесь лежу». Но не может подняться, а из его рта не вылетает ни звука. Потом рядом оказываются люди, они плюют в него, издеваются над ним. Его сердце не в силах вынести этого, он кричит и — просыпается.
Он открывает глаза, где-то невдалеке гудит мотор. Мо Чжэн поворачивается на звук и за невысокой живой изгородью видит Юаньюань. Рот у нее приоткрыт, за дымчатыми стеклами очков — любимые озорные глаза.
Эта девчонка ездит на мотоцикле! Но даже если бы она ездила на осле, он и то не удивился бы. Юноша приподнимается с травы и вскакивает на ноги. В волосах у него торчат травинки, рубашка расстегнута, видна крепкая загорелая грудь, глаза щурятся от заходящего солнца. Как в сказке: из зеленой степной травы вдруг вырастает человек. Он свеж, как эта молодая трава.
— А что тебе снилось? — Она надеется, что он видел во сне ее.
— Не помню! — Ему не хочется рассказывать.
— Ты никогда ничего не помнишь! — Она сердится, что ее предположения не оправдались.
— Помню только, садилось солнце, красный мотоцикл, а на нем девушка в защитных дымчатых очках.— Он притворяется, будто говорит о ком-то незнакомом.
— А как она выглядела? — настаивает Юаньюань.
— По виду, у нее очень скверный характер.— Он делает гримасу.
— Как плохо. Тогда лучше с ней не связываться.
— Это точно. Нужно только придумать, как бы это поприличнее сделать.
— Ах так! — Она вдруг становится серьезной, сжимает губы, садится на мотоцикл и заводит мотор.
Мо Чжэн перепрыгивает через изгородь и хватается за руль.
— Юаньюань!
Отвернулась, не смотрит на него. Ветер треплет ее короткие волосы. Мо Чжэн в растерянности.
— Юаньюань! — повторяет он.
— Что? — Голос ее уже не так строг.
— Ты куда?
— К папе. Он проводит симпозиум по идейно-политической работе.
— А разве он не болен, не дома?
— На этом симпозиуме он будет председательствовать вместо министра. Симпозиум был назначен на определенный день, а министр предложил перенести — подождать развития событий. Но большинство членов парткома за то, чтобы проводить в срок, не откладывать. Уж не знаю почему, но министр не будет участвовать, поэтому папе и пришлось пойти. Сегодня после обеда открытие, папа должен делать доклад, а у него даже текста нет. Я боюсь за него, он слишком устал, опять сердце будет болеть. Да и он хотел, чтобы я обязательно пришла. Он считает, что у меня слишком узкий кругозор и я должна побольше видеть и слышать, пока молодая и могу все запомнить.
Юаньюань рассказывала ему об отце, которого очень любила, а Мо Чжэн вспоминал своего отца — слабого, осторожного книжника, вечно боявшегося, как бы чего не случилось. Он любил качать головой, вздыхать и говорить, что с тем или другим делом лучше повременить, отложить. А если и позволял себе что-то, то всегда очень осторожно, потихоньку...
Зал для совещаний был небольшим. Чжэн Цзыюнь увидел, как его дочь вошла и села рядом с Е Чжицю. Ему показалось, что вокруг стало светлее. Юаньюань — это его солнце. Она всегда в мыслях о нем: о его здоровье, переживаниях, работе. Такая малышка, а заботится об отце. Но рано или поздно она должна будет выйти замуж и покинуть его. Тогда дом для него опустеет. Интересно, кого она выберет? Иногда ему казалось, что в этом вопросе она
способна крепко озадачить и его, и мать. Куда она все бегает в последнее время, может, уже влюбилась? Но если она сама не скажет, он ни за что не будет расспрашивать ее. В отношениях с дочерью Чжэн тоже придерживался принципов уважения личности. Он никогда не опустится до того, чтобы вскрывать ее письма или, когда ее нет, заходить к ней в комнату и читать ее дневник и записки. Он всегда старается остановить Ся Чжуюнь, когда та пытается это проделать. А жена, без разрешения читавшая какую-то бумажку Юаньюань, сказала ему: «Значит, когда она была от горшка два вершка, я могла стирать ее грязные пеленки, а теперь, выходит, не имею права читать ее письма? Да где это видано! Все-таки в тебе сильны всякие интеллигентские замашки. Поди, у тебя тоже найдется что-нибудь такое, чего мне нельзя прочитать?» Он отступал и только тихо спрашивал Юаньюань: «Ты стол-то свой запираешь?»
Выступал Ван Фанлян:
— ...иногда говорят, что политика — это командная сила, основа жизни. Продолжая эту мысль, товарищ Дэн Сяопин указывал, что наше главное политическое направление состоит в осуществлении «четырех модернизаций». Стало быть, на них и нужно направить всю идейно-политическую работу, чтобы максимально мобилизовать мысли, силы, способности народа...
Чжэн Цзыюнь незаметно разглядывал зал, людей, стараясь понять, как они реагируют. Он встретился глазами с Ян Сяодуном. Что думает этот парень, тоже непонятно, во всяком случае по его лицу. Чжэн Цзыюнь подмигнул ему в знак приветствия. Ян Сяодун почтительно кивнул. Плохо, похоже, у парня уже нет того задора, который так понравился Чжэну, когда они познакомились в ресторане.
— ...десять лет хаоса оказали губительное влияние на нашу общественную жизнь и особенно на идеологию. Идейный уровень некоторых молодых рабочих и служащих заметно снизился. От теоретической установки «дух может все», навязываемой «бандой четырех», многие перешли к вульгарному материализму, а на поверку обе эти пропагандистские позиции оказываются просто разновидностями индивидуализма...
Чжэн увидел, как Ян Сяодун нахмурился. Согласен с Ван Фанляном или наоборот?
— Как в такой сложной идейной обстановке проводить «четыре модернизации»? Все руководители промышленных предприятий должны задуматься над этим. Наше время уже сильно отличается от периода войны и освобождения. Тогда главным объектом работы была армия, а сейчас главные объекты — это социалистическое строительство, широкие массы рабочих и служащих, наши задачи теперь гораздо сложнее. Перед армейским командованием не стояли вопросы о жилье, детсадах и прочем. Мы же должны решать множество новых проблем.
Некоторые утверждают, что у Запада мы можем учиться только технологии производства, естественным наукам, но не должны копировать их методы управления, потому что они относятся к буржуазной надстройке. Я считаю, что это совершенно неправильно. Без хорошего управления не сработают ни современная технология, ни передовое оборудование. Мы не можем подражать сторонникам «заморских дел» конца маньчжурской династии, которые думали только о вещах, а не о людях Нужно во всем исходить из практики, опыта, а не заниматься, как в прошлом, метафизикой. Некоторые вещи сейчас могут показаться непригодными, но окажутся полезными в будущем. Если сегодня мы что-то не в состоянии освоить — освоим завтра. Необходимы научный подход, изучение всех слоев населения, настоящая работа с людьми, повышение роли человека в обществе. Ставить массы ниже себя и одновременно пытаться пробудить в них инициативу — такая политика обречена на провал.
Здорово чешет, старый пройдоха! Чжэн Цзыюнь был очень доволен. Он легонько забарабанил по столу пальцами, как будто аплодируя Вану.
Чжэн уже много лет работал с Ван Фанляном, но далеко не всегда знал, чего от него можно ждать.
При подготовке этого симпозиума возникло много раз-
Имеются в виду те представители буржуазно-помещичьих либеральных кругов и части интеллигенции, которые в конце XIX в. выступали за заимствование только технических достижений Запада без коренных изменений социально-политической структуры в Китае. Министр, например, с самого начала был против созыва и сегодня вообще не удосужился прийти. Правда, хорошо, что не пришел, иначе снова затянул бы старую песню. Не дать ему слова было бы неудобно, этикет есть этикет. Хотя никаких писаных правил по этому поводу нет, бывают обычаи посильнее любых законов. А если бы он выступил, то начал бы произносить заклинания наподобие тех, от которых сжимался волшебный обруч на голове у Царя обезьян. Но Чжэн Цзыюнь вовсе не хотел превращать этот симпозиум в пустую говорильню. Неформальное проведение симпозиума и будет лучшим уроком для кадров.
Чжэн Цзыюнь не спорил напрямик с руководством, и все-таки хотел достичь чего-то нового. Особенно яростно он выступал против распространенного лозунга «Возродить пролетариат и уничтожить буржуазию». Кто имеется в виду под «буржуазией» и «пролетариатом», совершенно непонятно, а раз так, то и лозунг этот никому не нужен. Эдак можно опять вернуться к временам «культурной революции». Когда Тянь Шоучэн услышал такие слова, он только головой покачал, но ничего вслух не сказал. Лишь позже он выразил свое мнение, и в протоколе партийного собрания появилась запись, что он предлагает повременить с симпозиумом. И теперь, какая бы проверка ни нагрянула, что бы ни выяснили, министр ни при чем.
Ван Фанлян о созыве симпозиума умудрился не высказаться ни за, ни против, он говорил только общие слова. После партийного собрания, когда Чжэн Цзыюнь заболел, Ван согласился председательствовать на симпозиуме вместо него, но потом сообщил, что тоже плохо себя чувствует, и не вышел на работу. Оргкомитет заволновался: ни одного руководителя не будет, как же открывать симпозиум? Хорошо еще, что Чжэн Цзыюнь сам позвонил и, узнав о сложившейся ситуации, обещал все-таки прийти и вести заседание. Хотя неизвестно, как это может сказаться на его здоровье.
Лишь подъехав к министерству, Чжэн Цзыюнь увидел машину Ван Фанляна. Выходит, Ван просто дурака валял, спектакль какой-то разыгрывал, когда говорил, что почувствовал себя плохо.
Е Чжицю знала о трудностях, с которыми готовился симпозиум, поэтому, когда Чжэн Цзыюнь на первом заседании кивнул ей и сидящей с ней рядом Юаньюань, она радостно заулыбалась ему в ответ.
Чжэн Цзыюнь взял слово:
— После 3-го пленума, когда был выдвинут курс на раскрепощение идеологии, совершенно новый размах приобрело и строительство социалистической экономики. Осуществляются хозяйственное урегулирование и реформа, мы постепенно приходим к необходимости научно обоснованного управления, опирающегося на экономические законы. Однако перед нами встает и много проблем. Так, некоторые товарищи думают, что достаточно дать дорогу осуществлению принципа распределения по труду, выдвинуть на первый план материальную заинтересованность, и идейно-политической работой можно уже не заниматься. На самом же деле идеология в такие моменты особенно важна. Пропаганду надо вести честно, правдиво, и многие люди, работающие в практической сфере, уже поняли это — например, бригадир второго цеха автозавода «Рассвет» Ян Сяодун. Есть, конечно, и другие бригады, цеха, где уделяется большое внимание воспитательной работе, потому что без нее невозможно наладить социалистическое производство. А товарищ, о котором я сказал, вот он!
Ян Сяодун заерзал на стуле и в смущении опустил голову, но через минуту вновь прямо смотрел в президиум. Он был поражен тем, что Чжэн Цзыюнь запомнил его имя. Казалось, будто замминистра устремил взор прямо в самую его душу, вселяет в него уверенность. «Молодец, парень,— подумал тем временем Чжэн.— Наконец-то к тебе возвращается задор!» И, повернувшись к Ван Фанляну, сказал:
— Извини, я перебил тебя.
Ван Фанлян продолжил:
— Прежде всего нужно выработать методологию, обобщив опыт прошлого, а уж потом браться за воспитание масс. В работе с людьми на предприятиях нужно четко представлять себе, что можно делать и чего нельзя. Главное — относиться ко всем с уважением, именно этому нас учат мудрые предки. Сведения о них можно почерпнуть
хотя бы из репертуара классического театра. Да и заместитель министра товарищ Чжэн имеет большой опыт в этой области. Его выступление было только началом, и мне кажется, будет хорошо, если он еще поделится с нами своими размышлениями. Прав я или нет?
По залу прокатился одобрительный гул. Ван Фанлян наклонился к Чжэн Цзыюню:
— Видишь, всем понравилось. Ты будешь говорить?
Чжэн не стал отказываться. Конечно, он хотел говорить,
очень хотел. Но тут тупой, ноющей болью заболело сердце, он стал массировать рукой левую сторону груди. Эх, старая развалина, все куда-то лезешь, рвешься. Наверное, это дело станет последним в твоей жизни. Чжэн Цзыюнь окинул взглядом зал и с удивлением отметил, что лицо Е Чжицю как-то изменилось, будто осветилось внутренним светом. Она вроде даже красивее стала. И Юаньюань смеется. Как она предана ему, как его любит. Она похожа на прекрасную статую, с которой сбросили покрывало. В этот момент словно исчезли ее своенравие, капризность, светилась одна любовь. Взгляд Чжэн Цзыюня остановился на сосредоточенном, строгом лице Чэнь Юнмина. Странно, что в любой толпе он первым делом видит его. И Чжэн заговорил:
— Я не исследовал специально этого вопроса и не могу сказать, что хорошо разбираюсь в нем. Просто скажу, что я думаю по этому поводу, а вы уж судите сами. Надеюсь, никто не будет рассматривать мои слова как речь политического лидера. У нашей идеологической работы очень давние традиции, берущие начало еще со времен походов Красной Армии. Политработа, проводимая тогда, сыграла огромную роль в победе революционной войны, это наше драгоценное наследие, мы должны его хранить и развивать.
После освобождения не меньший опыт был накоплен в ходе промышленного строительства. Но длительное влияние левацкого курса пагубно сказалось на воспитательной работе, многие сбились с пути, перестали отличать доброе от порочного. Как сказал товарищ Ху Яобан, «наши лучшие традиции почти полностью утеряны». Вот почему одной из важнейших задач сейчас является правдивое отражение исторического опыта страны, пробуждение инициативы человека.
Ведь в процессе модернизации производства особую роль начинает играть научная организация труда, повышение скорости обмена информацией, оперативность в принятии решений. Недаром на нашем симпозиуме говорится о новой роли таких наук, как психология и социология. Объектом идейно-политической работы все больше становится человек в его общественном окружении. Если мотивы и потребности человека направить в истинное русло, это может дать необыкновенные результаты.
В капиталистических странах методы управления промышленностью получили новое развитие после второй мировой войны. Там главное внимание давно уже перенесено на работу с людьми. Такова, например, система управления производством в Японии. Конечно, при капитализме это лишь средство усиления эксплуатации трудящихся при внешнем смягчении классовых противоречий... Но не должны ли мы, критически используя эти методы, поставить их на службу «четырем модернизациям»? Нам нужно на основе марксистских взглядов развивать психологию и социологию, создавать собственный опыт идейно-политической работы, учитывающий нашу социалистическую и национальную специфику.
Когда мы говорим о повышении роли психологии и социологии, некоторые наши товарищи высказывают тревогу, считая, что это уступка идеализму и капитализму, «игрушки для иностранцев», совершенно не нужные коммунистам. Но такой взгляд неправилен. Базирующиеся на марксистском методе психология и социология являются составной частью пролетарской науки об обществе. Ленин считал психологию одной из основ диалектико-материалис- тической теории познания...
О чем говорит Чжэн Цзыюнь?! У Году ну никогда не приходилось слышать такого. А все незнакомое ему обычно не нравилось. Эти непонятные слова говорил крупный руководитель, отчего У Годун испытывал вдвойне неприятное чувство. Хотя Чжэн Цзыюнь и просил не рассматривать его слова как речь политического лидера, надо быть дураком, чтобы воспринимать их по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Но он ничего не сделал — только взял ее руку, поднес к своим губам, поцеловал и спокойно отпустил. Потом помешал ложечкой кофе, подул и подал Юаньюань.
— Осторожно, горячий.
Юаньюань почувствовала некоторое разочарование. Принимая чашку, она пытливо взглянула в темные зрачки Мо Чжэна. Куда делись вечно прятавшиеся там уязвимость, настороженность и колючесть? В этих зрачках уже царила новая хозяйка. Она могла быть довольна, но все- таки не понимала до конца, насколько он ее любит, какова сила его любви...
Мо Чжэн знал, что это сон. Этот безрадостный сон приходил к нему часто, и он никак не мог избавиться от
него. Тщетно он пытался открыть глаза. Ему снилось, что он неподвижно лежит посередине шоссе, а с обеих сторон плотным потоком идут машины, велосипеды. Все они злобно звонят и сигналят, словно предрекая: «Ты уже никогда не встанешь. И мы будем ездить прямо по тебе».
Милиционер резко кричит ему: «Эй ты, хулиган, пьяница! Вставай! Я отведу тебя в отделение».
Юноша хочет встать, пытается объяснить: «Я не хулиган, не пьяница, я не знаю, почему здесь лежу». Но не может подняться, а из его рта не вылетает ни звука. Потом рядом оказываются люди, они плюют в него, издеваются над ним. Его сердце не в силах вынести этого, он кричит и — просыпается.
Он открывает глаза, где-то невдалеке гудит мотор. Мо Чжэн поворачивается на звук и за невысокой живой изгородью видит Юаньюань. Рот у нее приоткрыт, за дымчатыми стеклами очков — любимые озорные глаза.
Эта девчонка ездит на мотоцикле! Но даже если бы она ездила на осле, он и то не удивился бы. Юноша приподнимается с травы и вскакивает на ноги. В волосах у него торчат травинки, рубашка расстегнута, видна крепкая загорелая грудь, глаза щурятся от заходящего солнца. Как в сказке: из зеленой степной травы вдруг вырастает человек. Он свеж, как эта молодая трава.
— А что тебе снилось? — Она надеется, что он видел во сне ее.
— Не помню! — Ему не хочется рассказывать.
— Ты никогда ничего не помнишь! — Она сердится, что ее предположения не оправдались.
— Помню только, садилось солнце, красный мотоцикл, а на нем девушка в защитных дымчатых очках.— Он притворяется, будто говорит о ком-то незнакомом.
— А как она выглядела? — настаивает Юаньюань.
— По виду, у нее очень скверный характер.— Он делает гримасу.
— Как плохо. Тогда лучше с ней не связываться.
— Это точно. Нужно только придумать, как бы это поприличнее сделать.
— Ах так! — Она вдруг становится серьезной, сжимает губы, садится на мотоцикл и заводит мотор.
Мо Чжэн перепрыгивает через изгородь и хватается за руль.
— Юаньюань!
Отвернулась, не смотрит на него. Ветер треплет ее короткие волосы. Мо Чжэн в растерянности.
— Юаньюань! — повторяет он.
— Что? — Голос ее уже не так строг.
— Ты куда?
— К папе. Он проводит симпозиум по идейно-политической работе.
— А разве он не болен, не дома?
— На этом симпозиуме он будет председательствовать вместо министра. Симпозиум был назначен на определенный день, а министр предложил перенести — подождать развития событий. Но большинство членов парткома за то, чтобы проводить в срок, не откладывать. Уж не знаю почему, но министр не будет участвовать, поэтому папе и пришлось пойти. Сегодня после обеда открытие, папа должен делать доклад, а у него даже текста нет. Я боюсь за него, он слишком устал, опять сердце будет болеть. Да и он хотел, чтобы я обязательно пришла. Он считает, что у меня слишком узкий кругозор и я должна побольше видеть и слышать, пока молодая и могу все запомнить.
Юаньюань рассказывала ему об отце, которого очень любила, а Мо Чжэн вспоминал своего отца — слабого, осторожного книжника, вечно боявшегося, как бы чего не случилось. Он любил качать головой, вздыхать и говорить, что с тем или другим делом лучше повременить, отложить. А если и позволял себе что-то, то всегда очень осторожно, потихоньку...
Зал для совещаний был небольшим. Чжэн Цзыюнь увидел, как его дочь вошла и села рядом с Е Чжицю. Ему показалось, что вокруг стало светлее. Юаньюань — это его солнце. Она всегда в мыслях о нем: о его здоровье, переживаниях, работе. Такая малышка, а заботится об отце. Но рано или поздно она должна будет выйти замуж и покинуть его. Тогда дом для него опустеет. Интересно, кого она выберет? Иногда ему казалось, что в этом вопросе она
способна крепко озадачить и его, и мать. Куда она все бегает в последнее время, может, уже влюбилась? Но если она сама не скажет, он ни за что не будет расспрашивать ее. В отношениях с дочерью Чжэн тоже придерживался принципов уважения личности. Он никогда не опустится до того, чтобы вскрывать ее письма или, когда ее нет, заходить к ней в комнату и читать ее дневник и записки. Он всегда старается остановить Ся Чжуюнь, когда та пытается это проделать. А жена, без разрешения читавшая какую-то бумажку Юаньюань, сказала ему: «Значит, когда она была от горшка два вершка, я могла стирать ее грязные пеленки, а теперь, выходит, не имею права читать ее письма? Да где это видано! Все-таки в тебе сильны всякие интеллигентские замашки. Поди, у тебя тоже найдется что-нибудь такое, чего мне нельзя прочитать?» Он отступал и только тихо спрашивал Юаньюань: «Ты стол-то свой запираешь?»
Выступал Ван Фанлян:
— ...иногда говорят, что политика — это командная сила, основа жизни. Продолжая эту мысль, товарищ Дэн Сяопин указывал, что наше главное политическое направление состоит в осуществлении «четырех модернизаций». Стало быть, на них и нужно направить всю идейно-политическую работу, чтобы максимально мобилизовать мысли, силы, способности народа...
Чжэн Цзыюнь незаметно разглядывал зал, людей, стараясь понять, как они реагируют. Он встретился глазами с Ян Сяодуном. Что думает этот парень, тоже непонятно, во всяком случае по его лицу. Чжэн Цзыюнь подмигнул ему в знак приветствия. Ян Сяодун почтительно кивнул. Плохо, похоже, у парня уже нет того задора, который так понравился Чжэну, когда они познакомились в ресторане.
— ...десять лет хаоса оказали губительное влияние на нашу общественную жизнь и особенно на идеологию. Идейный уровень некоторых молодых рабочих и служащих заметно снизился. От теоретической установки «дух может все», навязываемой «бандой четырех», многие перешли к вульгарному материализму, а на поверку обе эти пропагандистские позиции оказываются просто разновидностями индивидуализма...
Чжэн увидел, как Ян Сяодун нахмурился. Согласен с Ван Фанляном или наоборот?
— Как в такой сложной идейной обстановке проводить «четыре модернизации»? Все руководители промышленных предприятий должны задуматься над этим. Наше время уже сильно отличается от периода войны и освобождения. Тогда главным объектом работы была армия, а сейчас главные объекты — это социалистическое строительство, широкие массы рабочих и служащих, наши задачи теперь гораздо сложнее. Перед армейским командованием не стояли вопросы о жилье, детсадах и прочем. Мы же должны решать множество новых проблем.
Некоторые утверждают, что у Запада мы можем учиться только технологии производства, естественным наукам, но не должны копировать их методы управления, потому что они относятся к буржуазной надстройке. Я считаю, что это совершенно неправильно. Без хорошего управления не сработают ни современная технология, ни передовое оборудование. Мы не можем подражать сторонникам «заморских дел» конца маньчжурской династии, которые думали только о вещах, а не о людях Нужно во всем исходить из практики, опыта, а не заниматься, как в прошлом, метафизикой. Некоторые вещи сейчас могут показаться непригодными, но окажутся полезными в будущем. Если сегодня мы что-то не в состоянии освоить — освоим завтра. Необходимы научный подход, изучение всех слоев населения, настоящая работа с людьми, повышение роли человека в обществе. Ставить массы ниже себя и одновременно пытаться пробудить в них инициативу — такая политика обречена на провал.
Здорово чешет, старый пройдоха! Чжэн Цзыюнь был очень доволен. Он легонько забарабанил по столу пальцами, как будто аплодируя Вану.
Чжэн уже много лет работал с Ван Фанляном, но далеко не всегда знал, чего от него можно ждать.
При подготовке этого симпозиума возникло много раз-
Имеются в виду те представители буржуазно-помещичьих либеральных кругов и части интеллигенции, которые в конце XIX в. выступали за заимствование только технических достижений Запада без коренных изменений социально-политической структуры в Китае. Министр, например, с самого начала был против созыва и сегодня вообще не удосужился прийти. Правда, хорошо, что не пришел, иначе снова затянул бы старую песню. Не дать ему слова было бы неудобно, этикет есть этикет. Хотя никаких писаных правил по этому поводу нет, бывают обычаи посильнее любых законов. А если бы он выступил, то начал бы произносить заклинания наподобие тех, от которых сжимался волшебный обруч на голове у Царя обезьян. Но Чжэн Цзыюнь вовсе не хотел превращать этот симпозиум в пустую говорильню. Неформальное проведение симпозиума и будет лучшим уроком для кадров.
Чжэн Цзыюнь не спорил напрямик с руководством, и все-таки хотел достичь чего-то нового. Особенно яростно он выступал против распространенного лозунга «Возродить пролетариат и уничтожить буржуазию». Кто имеется в виду под «буржуазией» и «пролетариатом», совершенно непонятно, а раз так, то и лозунг этот никому не нужен. Эдак можно опять вернуться к временам «культурной революции». Когда Тянь Шоучэн услышал такие слова, он только головой покачал, но ничего вслух не сказал. Лишь позже он выразил свое мнение, и в протоколе партийного собрания появилась запись, что он предлагает повременить с симпозиумом. И теперь, какая бы проверка ни нагрянула, что бы ни выяснили, министр ни при чем.
Ван Фанлян о созыве симпозиума умудрился не высказаться ни за, ни против, он говорил только общие слова. После партийного собрания, когда Чжэн Цзыюнь заболел, Ван согласился председательствовать на симпозиуме вместо него, но потом сообщил, что тоже плохо себя чувствует, и не вышел на работу. Оргкомитет заволновался: ни одного руководителя не будет, как же открывать симпозиум? Хорошо еще, что Чжэн Цзыюнь сам позвонил и, узнав о сложившейся ситуации, обещал все-таки прийти и вести заседание. Хотя неизвестно, как это может сказаться на его здоровье.
Лишь подъехав к министерству, Чжэн Цзыюнь увидел машину Ван Фанляна. Выходит, Ван просто дурака валял, спектакль какой-то разыгрывал, когда говорил, что почувствовал себя плохо.
Е Чжицю знала о трудностях, с которыми готовился симпозиум, поэтому, когда Чжэн Цзыюнь на первом заседании кивнул ей и сидящей с ней рядом Юаньюань, она радостно заулыбалась ему в ответ.
Чжэн Цзыюнь взял слово:
— После 3-го пленума, когда был выдвинут курс на раскрепощение идеологии, совершенно новый размах приобрело и строительство социалистической экономики. Осуществляются хозяйственное урегулирование и реформа, мы постепенно приходим к необходимости научно обоснованного управления, опирающегося на экономические законы. Однако перед нами встает и много проблем. Так, некоторые товарищи думают, что достаточно дать дорогу осуществлению принципа распределения по труду, выдвинуть на первый план материальную заинтересованность, и идейно-политической работой можно уже не заниматься. На самом же деле идеология в такие моменты особенно важна. Пропаганду надо вести честно, правдиво, и многие люди, работающие в практической сфере, уже поняли это — например, бригадир второго цеха автозавода «Рассвет» Ян Сяодун. Есть, конечно, и другие бригады, цеха, где уделяется большое внимание воспитательной работе, потому что без нее невозможно наладить социалистическое производство. А товарищ, о котором я сказал, вот он!
Ян Сяодун заерзал на стуле и в смущении опустил голову, но через минуту вновь прямо смотрел в президиум. Он был поражен тем, что Чжэн Цзыюнь запомнил его имя. Казалось, будто замминистра устремил взор прямо в самую его душу, вселяет в него уверенность. «Молодец, парень,— подумал тем временем Чжэн.— Наконец-то к тебе возвращается задор!» И, повернувшись к Ван Фанляну, сказал:
— Извини, я перебил тебя.
Ван Фанлян продолжил:
— Прежде всего нужно выработать методологию, обобщив опыт прошлого, а уж потом браться за воспитание масс. В работе с людьми на предприятиях нужно четко представлять себе, что можно делать и чего нельзя. Главное — относиться ко всем с уважением, именно этому нас учат мудрые предки. Сведения о них можно почерпнуть
хотя бы из репертуара классического театра. Да и заместитель министра товарищ Чжэн имеет большой опыт в этой области. Его выступление было только началом, и мне кажется, будет хорошо, если он еще поделится с нами своими размышлениями. Прав я или нет?
По залу прокатился одобрительный гул. Ван Фанлян наклонился к Чжэн Цзыюню:
— Видишь, всем понравилось. Ты будешь говорить?
Чжэн не стал отказываться. Конечно, он хотел говорить,
очень хотел. Но тут тупой, ноющей болью заболело сердце, он стал массировать рукой левую сторону груди. Эх, старая развалина, все куда-то лезешь, рвешься. Наверное, это дело станет последним в твоей жизни. Чжэн Цзыюнь окинул взглядом зал и с удивлением отметил, что лицо Е Чжицю как-то изменилось, будто осветилось внутренним светом. Она вроде даже красивее стала. И Юаньюань смеется. Как она предана ему, как его любит. Она похожа на прекрасную статую, с которой сбросили покрывало. В этот момент словно исчезли ее своенравие, капризность, светилась одна любовь. Взгляд Чжэн Цзыюня остановился на сосредоточенном, строгом лице Чэнь Юнмина. Странно, что в любой толпе он первым делом видит его. И Чжэн заговорил:
— Я не исследовал специально этого вопроса и не могу сказать, что хорошо разбираюсь в нем. Просто скажу, что я думаю по этому поводу, а вы уж судите сами. Надеюсь, никто не будет рассматривать мои слова как речь политического лидера. У нашей идеологической работы очень давние традиции, берущие начало еще со времен походов Красной Армии. Политработа, проводимая тогда, сыграла огромную роль в победе революционной войны, это наше драгоценное наследие, мы должны его хранить и развивать.
После освобождения не меньший опыт был накоплен в ходе промышленного строительства. Но длительное влияние левацкого курса пагубно сказалось на воспитательной работе, многие сбились с пути, перестали отличать доброе от порочного. Как сказал товарищ Ху Яобан, «наши лучшие традиции почти полностью утеряны». Вот почему одной из важнейших задач сейчас является правдивое отражение исторического опыта страны, пробуждение инициативы человека.
Ведь в процессе модернизации производства особую роль начинает играть научная организация труда, повышение скорости обмена информацией, оперативность в принятии решений. Недаром на нашем симпозиуме говорится о новой роли таких наук, как психология и социология. Объектом идейно-политической работы все больше становится человек в его общественном окружении. Если мотивы и потребности человека направить в истинное русло, это может дать необыкновенные результаты.
В капиталистических странах методы управления промышленностью получили новое развитие после второй мировой войны. Там главное внимание давно уже перенесено на работу с людьми. Такова, например, система управления производством в Японии. Конечно, при капитализме это лишь средство усиления эксплуатации трудящихся при внешнем смягчении классовых противоречий... Но не должны ли мы, критически используя эти методы, поставить их на службу «четырем модернизациям»? Нам нужно на основе марксистских взглядов развивать психологию и социологию, создавать собственный опыт идейно-политической работы, учитывающий нашу социалистическую и национальную специфику.
Когда мы говорим о повышении роли психологии и социологии, некоторые наши товарищи высказывают тревогу, считая, что это уступка идеализму и капитализму, «игрушки для иностранцев», совершенно не нужные коммунистам. Но такой взгляд неправилен. Базирующиеся на марксистском методе психология и социология являются составной частью пролетарской науки об обществе. Ленин считал психологию одной из основ диалектико-материалис- тической теории познания...
О чем говорит Чжэн Цзыюнь?! У Году ну никогда не приходилось слышать такого. А все незнакомое ему обычно не нравилось. Эти непонятные слова говорил крупный руководитель, отчего У Годун испытывал вдвойне неприятное чувство. Хотя Чжэн Цзыюнь и просил не рассматривать его слова как речь политического лидера, надо быть дураком, чтобы воспринимать их по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40