«Новое вино в старом кувшине, старое блюдо под новым соусом». А еще кто-то подсунул им деревянную табличку, на одной стороне которой было написано «Кабинет критики Дэн Сяопина», а на другой — «Группа расследования». Так они долго не могли сообразить, какой стороной эту табличку повесить. Один Тянь Шоучэн твердо сказал: «Если кто-то нам не верит, пусть жалуется наверх!»
Долго ли, коротко ли, а через пять месяцев он прекратил «военные действия» и на общем собрании рабочих и служащих министерства объявил: «Движение по разоблачению «банды четырех» в нашем министерстве тяжелой промышленности идет, как и по всей стране, с огромными успехами, именно с огромными, и эти успехи растут. Сейчас можно уже подвести основные итоги: в министерстве выявлено более двадцати человек, связанных с «бандой четырех», их дела в основном расследованы и завершены».
К сожалению, заместитель министра из цзаофаней все-таки успел рассказать, что Тянь Шоучэн в семьдесят шестом году, прибыв на выставку достижений тяжелой промышленности, велел заменить висевший в зале лозунг о критике Дэн Сяопина еще более резким. Кроме того, он заявил, что в июле того же года Тянь Шоучэн выступил инициатором совещания, на котором критиковалась деятельность Госсовета. Этот человек сказал: «Мне было велено разнести в пух и прах государственный план. Более
того, Тянь Шоучэн дал мне черновик выступления, я первые три пункта списал, а потом даже переписывать не стал, просто шпарил по черновику...»
Мысли возвращаются к прошлому, и начинаешь испытывать бесконечную досаду. Ведь все это произошло за несколько месяцев до того, как потерпела крах «банда четырех». А он словно был в плену какого-то наваждения. В семьдесять шестом, когда умер Чжоу Эньлай, почти все заместители председателя Госсовета расхворались, у дел остался только Чжан Чуньцяо .Вот Тянь Шоучэн и решил, что ситуация стабилизировалась, что он все предусмотрел...
Теперь ему даже казалось, что он стал ниже ростом. Ван Фанлян и Чжэн Цзыюнь так и мечтают его съесть. Что они задумали? Метят в его кресло? Воистину, тигра, попавшего в западню, и собака обидит, дракона, оказавшегося в мелкой заводи, и креветка укусит. Он прошел через все, все вытерпел, но еще не отомстил. Для благородного мужа это и через десять лет не поздно.
Как бы там ни было, нельзя позволить Чжэн Цзыюню стать делегатом партийного съезда. Первый раунд еще не завершен, все в конечном счете от человека зависит. А ведь это, вполне вероятно, его последний бой, больше такой возможности уже не представится. Какая-нибудь случайность, введение возрастного ценза — и он не сможет выйти на арену. Но если он почувствует, что идет под воду, он утянет с собой и Чжэна — только тогда он будет считать, что отомстил. Чем этот Чжэн Цзыюнь лучше его? Разве он, Тянь, похож на старого осла, который перестал крутить жернова и которого пора прирезать? Нет, он еще все держит в своих руках! Чтобы он сам подставил шею под нож? Смешно. Они, видно, не знают его. Перед смертью петушок еще ударит шпорами!
Тянь Шоучэн сдержанно и многозначительно улыбался, как известный артист, только что успешно сыгравший перед публикой. Ван Фанлян, стараясь умалить впечатление от его слов, встал и сказал:
1 Один из членов «банды четырех».
— Это вздор, все было совсем не так!
Есть ли еще такие мошенники, которые не стесняются жульничать даже при ярком солнечном свете? Ясно, что Тянь Шоучэн и Кун Сян более двух месяцев скрывали от коммунистов министерства документ, в котором Тянь подвергался критике вышестоящих органов. Кун Сян нагло заявил руководству: «Это дело касается только секретаря нашей партийной организации, а больше никому ничего не надо говорить. Заместитель секретаря — он же заместитель министра — Чжэн Цзыюнь сейчас болеет и находится дома. В ближайшее время он не сможет обсуждать этот вопрос».
Такую версию изобрел Тянь Шоучэн. Кун Сян никогда бы до этого не додумался. Однако позднее, когда вышестоящие инстанции потребовали отчета о выполнении своих директив, Кун Сян был вынужден показать документы Чжэн Цзыюню. Тот, человек прямой и честный, не стал скрывать гнева: «Какое право вы имели утаить директивный документ от членов нашей партийной организации? Я считаю это грубейшим должностным преступлением и требую, чтобы на ближайшем собрании вы рассказали всем о своей выходке. А сейчас прошу вас немедленно распространить этот документ среди коммунистов и наметить дату собрания. На нем мы обсудим, какие нужно принять меры, а результаты потом доложим наверх!»
Кун Сян был вынужден ознакомить коммунистов с документом, но приказал Линь Шаотуну буквально не выпускать его из рук, чтобы бумага как-нибудь не испарилась. Можно было подумать, что это секретные данные на уровне Постоянного комитета Политбюро, а вокруг все только и мечтают узурпировать власть в стране, передать эти данные своим секретарям, друзьям, родным, а потом и вообще продать информацию за огромные деньги иностранной разведке. А вдруг кто-нибудь сделает выписки из документа, распространит их и каждая станет бомбой в руках противников Тянь Шоучэна?
Видя это, Чжэн Цзыюнь написал открытое письмо членам партийной организации, подчеркнув, что присланный документ вполне достоверен: надо провести его обсуждение и выработать соответствующие установки для дальней
шей работы. В массах сейчас немало недовольства, и если коммунисты министерства будут действовать по-новому, принципиально, то это очень поможет создать во всех подразделениях атмосферу непримиримости к недостаткам, революционного воодушевления, единства и сплоченности. Если же партийная организация не будет считаться с мнением масс, не примет действенных мер, то это приведет к усилению недовольства, к дезорганизации работы всех звеньев.
И каков же результат? Хотя Тянь Шоучэн не смог услать Ван Фанляна и еще одного заместителя министра в загранкомандировку, он все-таки дождался момента, когда коммунистов в министерстве осталось сравнительно немного. В результате настоящего обсуждения на собрании не получилось, никакого реалистического решения выработано не было. О нарушениях законности и дисциплины, очковтирательстве, приписках, о помехах расследованиям — обо всем этом так и не доложили наверх; внутри министерства мер тоже не приняли... Крышка осталась захлопнутой!
Ван Фанлян на месте Чжэн Цзыюня поступил бы иначе. Он дождался бы еще одной проверки сверху. И если бы верхи действительно были настроены решительно, они довели бы расследование до конца. А если они только темнят, как будет выглядеть Чжэн Цзыюнь? Чего ради он горячился, проявлял неуступчивость? Как сможет дальше работать с министром?
Все-таки кое в чем Чжэн Цзыюнь действительно уступает Тянь Шоучэну, иначе Тянь не был бы на первых ролях. Ведь быть первым легко и нелегко. Главный секрет здесь в том, чтобы уметь поддерживать равновесие между верхами и низами, правыми и левыми. Людей, способных к этому, не так уж много. Ван Фанлян не считал себя корифеем в подобных делах, но все-таки был посильнее Чжэн Цзыюня.
«...Из-за вреда, нанесенного «бандой четырех»,— говорил Чжэн Цзыюнь,— в идеологии царил полный хаос, многие товарищи не могли отличить правду от лжи, добро от зла, аромат от смрада... Те, кто бездельничал, считались всего лишь озорниками, а те, кто пытался что-то делать, воспринимались как отпетые негодяи».
Вот! Наконец он пришел к чему-то существенному! Ван Фанлян встал и с грохотом отодвинул стул. Заложив руки за спину, он зашагал через сцену. Ему нужно было вернуться в кабинет и передохнуть.
Ван не любил этого здания. Планировка никудышная, окна очень маленькие, как будто узкие глазки на огромном лице. Здание мощное, как тяжелый бомбардировщик; во время землетрясения семьдесят шестого года оно даже не шелохнулось. Неизвестно, сколько бетона залили в фундамент этого дома при строительстве. Чего-чего, а денег у министерства тяжелой промышленности хватает. Из-за маленьких окон даже днем в здании было сумрачно, приходилось включать свет. Длинный коридор напоминал ходы сообщений в подземных дворцах Тринадцати могильных курганов
Оказывается, многие не пошли на доклад министра. Из некоторых комнат раздавалось стрекотание пишущих машинок, за поворотом коридора кто-то разговаривал, стараясь изо всех сил понизить голос. Однако кое-что можно было расслышать:
— Сун Кэ исстрадался весь, узнав, что его не выдвинули в заместители министра...
— Так ему и надо! Он думал, что если оттеснит Чэнь Юнмина, то сразу сможет вылезти вместо него! А что, Чэня тоже нет среди кандидатов?
Ван Фанлян остановился и с интересом прислушался.
— Похоже, что есть!
— Смотрите, коммунисты проявляют твердость! Людям Тянь Шоучэна оказалось нелегко пролезть.
— Не все так просто, обе стороны находятся как бы в равновесии. Сначала ты наступаешь, я отступаю. Потом я наступаю, ты отступаешь.
— Ты уж больно странно на это смотришь! Подумай хорошенько и убедишься, что после 3-го пленума вся
1 Тринадцать могильных курганов — расположенные близ Пекина усыпальницы императоров династии Мин (XIV—XVI вв.).
компания Тянь Шоучэна начала постепенно сдавать позиции. Им уже не так легко самоуправствовать, как прежде. Нынешний Центральный Комитет явно заслуживает доверия.
— Э, да ты уже готов петь дифирамбы! Ха-ха-ха! — засмеялся один из говорящих.
— Дифирамбы, так дифирамбы. Лишь бы была надежда. Ты сам-то веришь?
— Верю, конечно, но и трудностей еще немало. Ведь в нашем министерстве Тянь Шоучэн развернул настоящее наступление!
Ван Фанлян тихо рассмеялся. Откуда взялись эти два стратега? Вот интересно: стоит коммунистам собраться для обсуждения какого-нибудь вопроса, как беспартийные сразу же все узнают.
Ван так много пережил, что его сердце стало похоже на давно выработанные, истощенные залежи. Но разговор этих двух людей все-таки воодушевил его. Он даже был благодарен им за то, что они по-прежнему доверяют Центральному Комитету, понимают, отчего до сих пор существует столько трудностей, которые государство не может преодолеть в короткий срок... До этого Ван думал, что сейчас, по прошествии стольких лет, люди уже потеряли веру. А в действительности оказалось, что эта вера возрождается — пусть медленно, но неуклонно. Еще поработать бы как следует хоть несколько лет, и надежды окрепнут!
Да, люди обычно считают, что чиновникам живется вольготно, но не задумываются, что каждый поступок и каждое слово чиновника — всегда на чашах весов, и весы эти находятся в руках народных масс. Возможно, когда-нибудь повышение по службе будет не синонимом денежного, материального вознаграждения, а свидетельством большей ответственности и больших обязанностей. Так было в Парижской коммуне. Это что-то вроде промывки золотоносного песка. Нужно вычистить из правительства всех этих дряхлых маразматиков, оставив настоящих слуг народа.
Однако!.. Он в конце концов приходит к тем же выводам, что и этот книжник Чжэн Цзыюнь! Ван Фанлян вытащил ключ и открыл дверь своего кабинета. Повернувшись, увидел Сяо И с бумагами в руке. Тот кивнул
ему и стал открывать дверь кабинета Тянь Шоучэна. Из-под коротких брюк Сяо И виднелись цветные носки. Почему у него штаны всегда такие короткие, материи, что ли, не хватает? И выражение лица вечно такое, будто его распяли. Ван Фанлян невольно посочувствовал ему — тем более что в последнее время, как он знал, Сяо И находился в плохом настроении.
Тянь Шоучэн снова удержал равновесие. Но в жертву этому был принесен именно Сяо И. Есть люди, играющие в шахматы, и есть те, которыми играют. Игроки ставят их на доску с таким грохотом, что эти фигуры могут развалиться.
В конце семьдесят седьмого года, когда был уволен тот самый замминистра из цзаофаней, толпа недовольных ринулась к Тянь Шоучэну. Они кричали ему: «Ты плюешь в колодец! Видно, забыл, как оказался наверху? На тебе тоже немало черных дел, так что берегись!»
Это были именно те люди, которые в конце «культурной революции» помогли Тянь Шоучэну войти в руководящий эшелон. Естественно, что наверх сразу пошла масса жалоб и разоблачительных материалов. На ругань Тянь не обращал большого внимания. Разве могли эти ругательства отнять у него министерское кресло, зарплату, квартиру? Понадобилось забыть свое прошлое, и он забыл. Нельзя же идти вперед, держа в памяти все это, неся такой груз ответственности. Однако разоблачительные материалы пугали его — тем более что их писали так называемые посвященные!
Что же делать? Он придумал такой ход: начал критиковать поведение совсем других людей во время «культурной революции», чтобы ослабить их влияние и заодно успокоить группировку, пострадавшую во время расследования, снять ее претензии.
У Сяо И никогда не было никаких претензий. С самого начала он отличался самоотверженностью. Он часто жалел, что родился и стал коммунистом так поздно и не смог пойти в атаку за дело партии еще в пору революционной войны. Об этом он печалился больше всего в жизни. Наконец наступила «великая культурная революция», можно было сложить голову, пролить кровь во имя революционной
линии председателя Мао... И вот сейчас стали ворошить эти старые счета, вынесли по его поводу политическое решение. Были у него ошибки или нет? Да, были, в частности то, что он позволил сделать себя оружием в чужих руках, совершал всякие глупости, в которых теперь уже поздно раскаиваться.
Даже сейчас, увидев человека из враждебной группировки, Сяо И почувствовал только печаль и угрызения совести. Почему они с Ваном должны устраивать взаимные распри и уподобляться безумцу, который правой рукой рубит собственную левую руку? Все они, в таком случае, сумасшедшие. В мире существует очень много видов помешательств. Гитлер, например, помешался на войне.
Ван Фанлян окликнул его:
— Товарищ Сяо И, давненько не спрашивал о ваших делах! Какое в конце концов приняли о вас решение?
Сяо И, словно нехотя, ответил:
— «Допускал в ходе движения грубейшие политические ошибки». Мотивировали это тем, что я оспаривал установки одного из заместителей председателя Госсовета.
Ван Фанлян неожиданно рассердился. Если дело и дальше пойдет так, то скоро любое смелое выступление будет считаться политической ошибкой! Во все времена срабатывают эти левацкие штучки!
— И вы подписали?
Сяо И холодно усмехнулся:
— Нет. Я не собираюсь признавать этого, но и переспорить их трудно. Пока держусь, стою на своем.
Надо бы помочь Сяо И, хоть он и человек Тяня. А противостоять Тянь Шоучэну можно и по-другому, потому что Ван давно понял его суть: на первом месте — министерское кресло и прочие личные интересы. Зная это, можно водить его за нос.
Один из заместителей директора проектного института однажды высказал мнение, противоположное мнению Тянь Шоучэна, чем обидел его. В результате ему три года не давали работы. Он обратился за поддержкой к Ван Фан- ляну, и тот как-то сказал министру: «Говорят, этот замдиректора критиковал тебя во время „культурной революции"?»
Тянь Шоучэн, не зная, какое снадобье держит Ван в своей тыкве-горлянке осторожно ответил: «А ты не слушай, что говорят!»
Но Ван Фанлян как ни в чем не бывало продолжал: «Ай-яй-яй, тебе просто пытаются испортить репутацию. Многие люди говорят, что его три года не допускают к работе именно потому, что он столкнулся с тобой, а ты ему теперь мстишь».
На следующий же день Тянь Шоучэн восстановил замдиректора.
Был у Ван Фанляна еще один знакомый, которому Тянь не предоставлял работы. Просчитав все возможные варианты, Ван сказал министру: «Ты дал бы этому Чэню работу...»
«А что такое?» — спросил Тянь Шоучэн.
«Раз ты им не занимаешься, ему придется пойти в отдел по трудоустройству, и тогда получится, что его облагодетельствует отдел, а не ты. А Чэнь, между прочим, еще и больных врачует, владеет традиционными методами лечения и берется за самые трудные случаи. Он сейчас очень известен, и среди его пациентов кого только нет». Сказав это, Ван Фанлян понизил голос: «Еще поговаривают, что он очень остер на язык».
Не прошло и недели, как Чэнь стал начальником управления.
Ван Фанлян с искренним участием сказал Сяо И:
— Советую подойти с этой формулировкой к Тянь Шоучэну и спросить: если несогласие с одним из заместителей премьера — это грубая политическая ошибка, то как квалифицировать широко распространенные разногласия с заместителем премьера Дэн Сяопином? И какой смысл в том, чтобы хватать не того, кто украл корову, а того, кто выдернул колышек?
В это время к ним подошел какой-то хозяйственник и обратился к Ван Фанляну:
1 Тыква-горлянка, в которой хранились различные снадобья,— неотъемлемая принадлежность старинных китайских знахарей и кудесников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Долго ли, коротко ли, а через пять месяцев он прекратил «военные действия» и на общем собрании рабочих и служащих министерства объявил: «Движение по разоблачению «банды четырех» в нашем министерстве тяжелой промышленности идет, как и по всей стране, с огромными успехами, именно с огромными, и эти успехи растут. Сейчас можно уже подвести основные итоги: в министерстве выявлено более двадцати человек, связанных с «бандой четырех», их дела в основном расследованы и завершены».
К сожалению, заместитель министра из цзаофаней все-таки успел рассказать, что Тянь Шоучэн в семьдесят шестом году, прибыв на выставку достижений тяжелой промышленности, велел заменить висевший в зале лозунг о критике Дэн Сяопина еще более резким. Кроме того, он заявил, что в июле того же года Тянь Шоучэн выступил инициатором совещания, на котором критиковалась деятельность Госсовета. Этот человек сказал: «Мне было велено разнести в пух и прах государственный план. Более
того, Тянь Шоучэн дал мне черновик выступления, я первые три пункта списал, а потом даже переписывать не стал, просто шпарил по черновику...»
Мысли возвращаются к прошлому, и начинаешь испытывать бесконечную досаду. Ведь все это произошло за несколько месяцев до того, как потерпела крах «банда четырех». А он словно был в плену какого-то наваждения. В семьдесять шестом, когда умер Чжоу Эньлай, почти все заместители председателя Госсовета расхворались, у дел остался только Чжан Чуньцяо .Вот Тянь Шоучэн и решил, что ситуация стабилизировалась, что он все предусмотрел...
Теперь ему даже казалось, что он стал ниже ростом. Ван Фанлян и Чжэн Цзыюнь так и мечтают его съесть. Что они задумали? Метят в его кресло? Воистину, тигра, попавшего в западню, и собака обидит, дракона, оказавшегося в мелкой заводи, и креветка укусит. Он прошел через все, все вытерпел, но еще не отомстил. Для благородного мужа это и через десять лет не поздно.
Как бы там ни было, нельзя позволить Чжэн Цзыюню стать делегатом партийного съезда. Первый раунд еще не завершен, все в конечном счете от человека зависит. А ведь это, вполне вероятно, его последний бой, больше такой возможности уже не представится. Какая-нибудь случайность, введение возрастного ценза — и он не сможет выйти на арену. Но если он почувствует, что идет под воду, он утянет с собой и Чжэна — только тогда он будет считать, что отомстил. Чем этот Чжэн Цзыюнь лучше его? Разве он, Тянь, похож на старого осла, который перестал крутить жернова и которого пора прирезать? Нет, он еще все держит в своих руках! Чтобы он сам подставил шею под нож? Смешно. Они, видно, не знают его. Перед смертью петушок еще ударит шпорами!
Тянь Шоучэн сдержанно и многозначительно улыбался, как известный артист, только что успешно сыгравший перед публикой. Ван Фанлян, стараясь умалить впечатление от его слов, встал и сказал:
1 Один из членов «банды четырех».
— Это вздор, все было совсем не так!
Есть ли еще такие мошенники, которые не стесняются жульничать даже при ярком солнечном свете? Ясно, что Тянь Шоучэн и Кун Сян более двух месяцев скрывали от коммунистов министерства документ, в котором Тянь подвергался критике вышестоящих органов. Кун Сян нагло заявил руководству: «Это дело касается только секретаря нашей партийной организации, а больше никому ничего не надо говорить. Заместитель секретаря — он же заместитель министра — Чжэн Цзыюнь сейчас болеет и находится дома. В ближайшее время он не сможет обсуждать этот вопрос».
Такую версию изобрел Тянь Шоучэн. Кун Сян никогда бы до этого не додумался. Однако позднее, когда вышестоящие инстанции потребовали отчета о выполнении своих директив, Кун Сян был вынужден показать документы Чжэн Цзыюню. Тот, человек прямой и честный, не стал скрывать гнева: «Какое право вы имели утаить директивный документ от членов нашей партийной организации? Я считаю это грубейшим должностным преступлением и требую, чтобы на ближайшем собрании вы рассказали всем о своей выходке. А сейчас прошу вас немедленно распространить этот документ среди коммунистов и наметить дату собрания. На нем мы обсудим, какие нужно принять меры, а результаты потом доложим наверх!»
Кун Сян был вынужден ознакомить коммунистов с документом, но приказал Линь Шаотуну буквально не выпускать его из рук, чтобы бумага как-нибудь не испарилась. Можно было подумать, что это секретные данные на уровне Постоянного комитета Политбюро, а вокруг все только и мечтают узурпировать власть в стране, передать эти данные своим секретарям, друзьям, родным, а потом и вообще продать информацию за огромные деньги иностранной разведке. А вдруг кто-нибудь сделает выписки из документа, распространит их и каждая станет бомбой в руках противников Тянь Шоучэна?
Видя это, Чжэн Цзыюнь написал открытое письмо членам партийной организации, подчеркнув, что присланный документ вполне достоверен: надо провести его обсуждение и выработать соответствующие установки для дальней
шей работы. В массах сейчас немало недовольства, и если коммунисты министерства будут действовать по-новому, принципиально, то это очень поможет создать во всех подразделениях атмосферу непримиримости к недостаткам, революционного воодушевления, единства и сплоченности. Если же партийная организация не будет считаться с мнением масс, не примет действенных мер, то это приведет к усилению недовольства, к дезорганизации работы всех звеньев.
И каков же результат? Хотя Тянь Шоучэн не смог услать Ван Фанляна и еще одного заместителя министра в загранкомандировку, он все-таки дождался момента, когда коммунистов в министерстве осталось сравнительно немного. В результате настоящего обсуждения на собрании не получилось, никакого реалистического решения выработано не было. О нарушениях законности и дисциплины, очковтирательстве, приписках, о помехах расследованиям — обо всем этом так и не доложили наверх; внутри министерства мер тоже не приняли... Крышка осталась захлопнутой!
Ван Фанлян на месте Чжэн Цзыюня поступил бы иначе. Он дождался бы еще одной проверки сверху. И если бы верхи действительно были настроены решительно, они довели бы расследование до конца. А если они только темнят, как будет выглядеть Чжэн Цзыюнь? Чего ради он горячился, проявлял неуступчивость? Как сможет дальше работать с министром?
Все-таки кое в чем Чжэн Цзыюнь действительно уступает Тянь Шоучэну, иначе Тянь не был бы на первых ролях. Ведь быть первым легко и нелегко. Главный секрет здесь в том, чтобы уметь поддерживать равновесие между верхами и низами, правыми и левыми. Людей, способных к этому, не так уж много. Ван Фанлян не считал себя корифеем в подобных делах, но все-таки был посильнее Чжэн Цзыюня.
«...Из-за вреда, нанесенного «бандой четырех»,— говорил Чжэн Цзыюнь,— в идеологии царил полный хаос, многие товарищи не могли отличить правду от лжи, добро от зла, аромат от смрада... Те, кто бездельничал, считались всего лишь озорниками, а те, кто пытался что-то делать, воспринимались как отпетые негодяи».
Вот! Наконец он пришел к чему-то существенному! Ван Фанлян встал и с грохотом отодвинул стул. Заложив руки за спину, он зашагал через сцену. Ему нужно было вернуться в кабинет и передохнуть.
Ван не любил этого здания. Планировка никудышная, окна очень маленькие, как будто узкие глазки на огромном лице. Здание мощное, как тяжелый бомбардировщик; во время землетрясения семьдесят шестого года оно даже не шелохнулось. Неизвестно, сколько бетона залили в фундамент этого дома при строительстве. Чего-чего, а денег у министерства тяжелой промышленности хватает. Из-за маленьких окон даже днем в здании было сумрачно, приходилось включать свет. Длинный коридор напоминал ходы сообщений в подземных дворцах Тринадцати могильных курганов
Оказывается, многие не пошли на доклад министра. Из некоторых комнат раздавалось стрекотание пишущих машинок, за поворотом коридора кто-то разговаривал, стараясь изо всех сил понизить голос. Однако кое-что можно было расслышать:
— Сун Кэ исстрадался весь, узнав, что его не выдвинули в заместители министра...
— Так ему и надо! Он думал, что если оттеснит Чэнь Юнмина, то сразу сможет вылезти вместо него! А что, Чэня тоже нет среди кандидатов?
Ван Фанлян остановился и с интересом прислушался.
— Похоже, что есть!
— Смотрите, коммунисты проявляют твердость! Людям Тянь Шоучэна оказалось нелегко пролезть.
— Не все так просто, обе стороны находятся как бы в равновесии. Сначала ты наступаешь, я отступаю. Потом я наступаю, ты отступаешь.
— Ты уж больно странно на это смотришь! Подумай хорошенько и убедишься, что после 3-го пленума вся
1 Тринадцать могильных курганов — расположенные близ Пекина усыпальницы императоров династии Мин (XIV—XVI вв.).
компания Тянь Шоучэна начала постепенно сдавать позиции. Им уже не так легко самоуправствовать, как прежде. Нынешний Центральный Комитет явно заслуживает доверия.
— Э, да ты уже готов петь дифирамбы! Ха-ха-ха! — засмеялся один из говорящих.
— Дифирамбы, так дифирамбы. Лишь бы была надежда. Ты сам-то веришь?
— Верю, конечно, но и трудностей еще немало. Ведь в нашем министерстве Тянь Шоучэн развернул настоящее наступление!
Ван Фанлян тихо рассмеялся. Откуда взялись эти два стратега? Вот интересно: стоит коммунистам собраться для обсуждения какого-нибудь вопроса, как беспартийные сразу же все узнают.
Ван так много пережил, что его сердце стало похоже на давно выработанные, истощенные залежи. Но разговор этих двух людей все-таки воодушевил его. Он даже был благодарен им за то, что они по-прежнему доверяют Центральному Комитету, понимают, отчего до сих пор существует столько трудностей, которые государство не может преодолеть в короткий срок... До этого Ван думал, что сейчас, по прошествии стольких лет, люди уже потеряли веру. А в действительности оказалось, что эта вера возрождается — пусть медленно, но неуклонно. Еще поработать бы как следует хоть несколько лет, и надежды окрепнут!
Да, люди обычно считают, что чиновникам живется вольготно, но не задумываются, что каждый поступок и каждое слово чиновника — всегда на чашах весов, и весы эти находятся в руках народных масс. Возможно, когда-нибудь повышение по службе будет не синонимом денежного, материального вознаграждения, а свидетельством большей ответственности и больших обязанностей. Так было в Парижской коммуне. Это что-то вроде промывки золотоносного песка. Нужно вычистить из правительства всех этих дряхлых маразматиков, оставив настоящих слуг народа.
Однако!.. Он в конце концов приходит к тем же выводам, что и этот книжник Чжэн Цзыюнь! Ван Фанлян вытащил ключ и открыл дверь своего кабинета. Повернувшись, увидел Сяо И с бумагами в руке. Тот кивнул
ему и стал открывать дверь кабинета Тянь Шоучэна. Из-под коротких брюк Сяо И виднелись цветные носки. Почему у него штаны всегда такие короткие, материи, что ли, не хватает? И выражение лица вечно такое, будто его распяли. Ван Фанлян невольно посочувствовал ему — тем более что в последнее время, как он знал, Сяо И находился в плохом настроении.
Тянь Шоучэн снова удержал равновесие. Но в жертву этому был принесен именно Сяо И. Есть люди, играющие в шахматы, и есть те, которыми играют. Игроки ставят их на доску с таким грохотом, что эти фигуры могут развалиться.
В конце семьдесят седьмого года, когда был уволен тот самый замминистра из цзаофаней, толпа недовольных ринулась к Тянь Шоучэну. Они кричали ему: «Ты плюешь в колодец! Видно, забыл, как оказался наверху? На тебе тоже немало черных дел, так что берегись!»
Это были именно те люди, которые в конце «культурной революции» помогли Тянь Шоучэну войти в руководящий эшелон. Естественно, что наверх сразу пошла масса жалоб и разоблачительных материалов. На ругань Тянь не обращал большого внимания. Разве могли эти ругательства отнять у него министерское кресло, зарплату, квартиру? Понадобилось забыть свое прошлое, и он забыл. Нельзя же идти вперед, держа в памяти все это, неся такой груз ответственности. Однако разоблачительные материалы пугали его — тем более что их писали так называемые посвященные!
Что же делать? Он придумал такой ход: начал критиковать поведение совсем других людей во время «культурной революции», чтобы ослабить их влияние и заодно успокоить группировку, пострадавшую во время расследования, снять ее претензии.
У Сяо И никогда не было никаких претензий. С самого начала он отличался самоотверженностью. Он часто жалел, что родился и стал коммунистом так поздно и не смог пойти в атаку за дело партии еще в пору революционной войны. Об этом он печалился больше всего в жизни. Наконец наступила «великая культурная революция», можно было сложить голову, пролить кровь во имя революционной
линии председателя Мао... И вот сейчас стали ворошить эти старые счета, вынесли по его поводу политическое решение. Были у него ошибки или нет? Да, были, в частности то, что он позволил сделать себя оружием в чужих руках, совершал всякие глупости, в которых теперь уже поздно раскаиваться.
Даже сейчас, увидев человека из враждебной группировки, Сяо И почувствовал только печаль и угрызения совести. Почему они с Ваном должны устраивать взаимные распри и уподобляться безумцу, который правой рукой рубит собственную левую руку? Все они, в таком случае, сумасшедшие. В мире существует очень много видов помешательств. Гитлер, например, помешался на войне.
Ван Фанлян окликнул его:
— Товарищ Сяо И, давненько не спрашивал о ваших делах! Какое в конце концов приняли о вас решение?
Сяо И, словно нехотя, ответил:
— «Допускал в ходе движения грубейшие политические ошибки». Мотивировали это тем, что я оспаривал установки одного из заместителей председателя Госсовета.
Ван Фанлян неожиданно рассердился. Если дело и дальше пойдет так, то скоро любое смелое выступление будет считаться политической ошибкой! Во все времена срабатывают эти левацкие штучки!
— И вы подписали?
Сяо И холодно усмехнулся:
— Нет. Я не собираюсь признавать этого, но и переспорить их трудно. Пока держусь, стою на своем.
Надо бы помочь Сяо И, хоть он и человек Тяня. А противостоять Тянь Шоучэну можно и по-другому, потому что Ван давно понял его суть: на первом месте — министерское кресло и прочие личные интересы. Зная это, можно водить его за нос.
Один из заместителей директора проектного института однажды высказал мнение, противоположное мнению Тянь Шоучэна, чем обидел его. В результате ему три года не давали работы. Он обратился за поддержкой к Ван Фан- ляну, и тот как-то сказал министру: «Говорят, этот замдиректора критиковал тебя во время „культурной революции"?»
Тянь Шоучэн, не зная, какое снадобье держит Ван в своей тыкве-горлянке осторожно ответил: «А ты не слушай, что говорят!»
Но Ван Фанлян как ни в чем не бывало продолжал: «Ай-яй-яй, тебе просто пытаются испортить репутацию. Многие люди говорят, что его три года не допускают к работе именно потому, что он столкнулся с тобой, а ты ему теперь мстишь».
На следующий же день Тянь Шоучэн восстановил замдиректора.
Был у Ван Фанляна еще один знакомый, которому Тянь не предоставлял работы. Просчитав все возможные варианты, Ван сказал министру: «Ты дал бы этому Чэню работу...»
«А что такое?» — спросил Тянь Шоучэн.
«Раз ты им не занимаешься, ему придется пойти в отдел по трудоустройству, и тогда получится, что его облагодетельствует отдел, а не ты. А Чэнь, между прочим, еще и больных врачует, владеет традиционными методами лечения и берется за самые трудные случаи. Он сейчас очень известен, и среди его пациентов кого только нет». Сказав это, Ван Фанлян понизил голос: «Еще поговаривают, что он очень остер на язык».
Не прошло и недели, как Чэнь стал начальником управления.
Ван Фанлян с искренним участием сказал Сяо И:
— Советую подойти с этой формулировкой к Тянь Шоучэну и спросить: если несогласие с одним из заместителей премьера — это грубая политическая ошибка, то как квалифицировать широко распространенные разногласия с заместителем премьера Дэн Сяопином? И какой смысл в том, чтобы хватать не того, кто украл корову, а того, кто выдернул колышек?
В это время к ним подошел какой-то хозяйственник и обратился к Ван Фанляну:
1 Тыква-горлянка, в которой хранились различные снадобья,— неотъемлемая принадлежность старинных китайских знахарей и кудесников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40