!
В столовой Хэ Тин встала в очередь за Ши Цюань- цином. С большой таинственностью шепнула ему:
— Пообедаете — зайдите ко мне.
По какому поводу? Ши Цюаньцин растревожился. Еда не шла ему в горло, он с трудом пропихнул в себя горсть риса. Может быть, Хэ Цзябинь на него нажаловался? Или кто-нибудь заметил, что он в заявлении на материальную помощь включил в число иждивенцев еще и работающего сына, и теперь эти деньги обратно потребуют? Или Цянь донес, как Ши, напившись у него в гостях, кричал, что Хэ Тин лишь о Ло Хайтао заботится, а его даже на одну ступеньку повысить не может?
Ши Цюаньцин не знал, что его ждет. Начальница часто меняет свое поведение и вообще совершенно непредсказуема. Верно сказал о ней Хэ Цзябинь: «Возрастные изменения психики». Насилу выждав какое-то время, чтобы Хэ Тин успела отобедать, Ши направился к ней в кабинет. Войдя, он увидел, что та взвешивает безменом белый древесный гриб. Ши Цюаньцина охватила обида — как верного пса, которого ни за что ни про что вдруг пнул хозяин. Этот гриб Ши купил для начальницы через снабженца одной электростанции.
Хэ Тин, даже не взглянув на вошедшего, неотрывно смотрела на коромысло и двигала противовесом, ведя его совсем не в ту сторону.
— Вот, обертку сняла,— заговорила она,— в каждом цзине почти по ляну 1 недостает. Итого — двух лянов не хватает.
Ему хотелось ответить: «Поставь противовес нормально, и два ляна найдутся». Двух лянов не хватает! Четырех не хватало б — и то не прогадаешь. За цзинь — всего восемь с половиной юаней! Где еще купишь по такой цене?
Наверное, на электростанции сами часть оплатили, узнав, что гриб для Хэ Тин. Неужели из-за этих двух ля нов она и звала его? С нее станется. Небось думает, он себе отломил. Эх, напрасно ввязался он в это дело.
Хэ Тин вынула из сумочки большой пластиковый пакет. Ши Цюаньцин, подбежав, помог раскрыть его и терпеливо ждал, пока она вложит в него свой гриб. Похлопывая руками, Хэ Тин стряхнула пыль и труху с одежды, подошла к двери и плотно ее закрыла:
— Ты знаешь, куда вчера Ло Хайтао поехал в командировку?
— Нет.
— В Циндао, насчет тебя выяснять.
У Ши Цюаньцина душа ушла в пятки. До сорок девятого года его отец со своими братьями владел в Пекине магазином тканей. Доля отца была самой большой. Накануне освобождения отец взял эту долю и открыл в Циндао прядильную фабрику на имя Ши Цюаньцина. Не стоит и говорить, что это означало: Ши был капиталистом! И не отопрешься, потому что в период «политики выкупа» он получал фиксированный процент. Устроившись в министерство, Ши Цюаньцин, понятно, никому не говорил об этом, и лишь незадолго до «культурной революции», когда он собрался вступать в партию, его прошлое выплыло наружу. С тех пор прошло больше десяти лет, а вопрос о его приеме так и не был решен: каждый раз все упиралось в это дело. На собраниях парт ячейки Хэ Тин многократно пыталась вступиться за Ши Цюаньцина: «Не нужно фетишизировать социальное происхождение!»
Однако секретарь партбюро Го Хунцай, сам из крестьян- бедняков, был неуступчив: «При чем здесь фетишизация? Человек скрыл свою биографию, был неискренен перед партией, а это — принципиальный вопрос. Я считаю, что для вступления у него еще недостаточно данных».
Большинство коммунистов ячейки было того же мнения. Наконец записали такой вердикт: «Условия не созрели, с приемом повременить». Но когда Го Хунцая послали в командировку, Хэ Тин тайком от ячейки подменила это решение на другое: «В основном удовлетворяет требованиям». Вернувшись, секретарь партбюро узнал об этом и сейчас же
пошел к Хэ Тин. «Почему заменили текст решения? Разве в мое отсутствие этот вопрос обсуждали еще раз?» Хэ Тин не могла солгать: «Нет, больше не обсуждали».— «Почему же исправлено?»
Го Хунцай побежал в партком, нашумел там, как Царь обезьян в Небесном дворце, и Хэ Тин потерпела крупное поражение.
Теперь же по этому делу был послан Л о Хайтао. Понятно, того, чтобы поехал именно он, добилась Хэ Тин. Проблема состояла в том, как предать наконец забвению буржуазное происхождение Ши Цюаньцина.
— Тебе надо хорошенько подумать, как обойтись с этим Циндао. Почему бы не выяснить у дяди, что там было на самом деле?
— Дядя болен, из ума уже выжил.
— Ну так мать спроси! — Хэ Тин начинала терять терпение.
— Мать не помнит.
— А ты помоги ей вспомнить!
Хотя выдвинутый Хэ Тин «авторитетный представитель» был самыми тесными узами связан с Ши Цюаньцином, он все-таки не являлся членом семьи Ши, принимавшей прямое участие в эксплуатации. Потому Хэ Тин и сумела его повысить! Как же Ши Цюаньцин с его быстрым умом мог об этом не догадаться? Он попросту не осмеливался думать, что его социальное происхождение может быть «исправлено». Способность Хэ Тин бесчинствовать за спиной начальства ужаснула его; порою ему даже казалось, что он больше достоин быть в партии, чем Хэ Тин.
Только сегодня, из-за этой глупой истории с грибом, Ши Цюаньцин ясно увидел истинное лицо начальницы. На губах Ши заиграла заискивающая улыбка, но мысленно он сказал: «О, я знаю, о чем ты думаешь, женщина! Ты не ради меня стараешься, а чтобы заполучить еще одного прихвостня. Ничего, потерплю немного, буду лежать на хворосте и лизать желчь Но когда вступлю в партию и меня зачислят в штат — ты мне за все обиды заплатишь!»
Так вел себя правитель древнекитайского царства Юэ, чтобы не забыть обиду, нанесенную ему правителем царства У.
Марафонское заседание длилось более трех часов. Старички утомились, пресытились говорильней. Они потихоньку клонились к спинкам диванчиков, едва не ложились. Выходы в туалет, к телефону значительно участились.
Недаром, когда Чжэн Цзыюнь выступал в министерстве, он всегда говорил стоя, как бы ни утомлялся. Бывало, ему посылали записки, просили сесть, но он каждый раз отвечал: «Мы, труженики промышленности, должны быть людьми выносливыми. Вот я видел, на некоторых заводских собраниях все чуть ли не плашмя лежат. Нет, так не годится. Спасибо вам за заботу, товарищи, но я лучше стоя поговорю».
Хэ Тин с явной предвзятостью рассказала, как проходил прием в партию Хэ Цзябиня в партгруппе и на партсобрании отдела. Она думала властью парткома отменить положительное решение, принятое собранием. Фан Вэньсюань давно знал, что Хэ Тин привыкла к интригам, политиканству, но лицом к лицу с этим еще не сталкивался. Хотя она не перемолвилась ни словечком с Фэн Сяосянем, между ними чувствовалось явное взаимопонимание. Фэн, сидевший напротив Фан Вэньсюаня, уже дважды менял в своей кружке заварку. Крепкий, бодрящий напиток поднимал дух. Каждому было ясно: Фэн Сяосянь выжидает! Но все делали вид, что не ведают о его скрытых намерениях, и, вторя ему, долго, нудно мусолили анкетные данные Хэ Цзябиня.
Что-что, а заваривать и настаивать Фэн Сяосянь умел превосходно. И не только чай. Двукратная смена заварки говорила о том, что он настроен на длительное сражение. Недаром он потратил больше юаня на журнал с тем дерзким очерком. На ногах у Фэна — черные матерчатые туфли на стеганой подошве. Цена — семь с чем-то юаней, а сколько он их носит, и все как новые: верх чернее черного, подошва — белее белого. Разве можно сравнить их с журналом, который даже в уборной не используешь: жестко, скользит, не то что газетка!
Нет, он ни за что б не купил журнала, если б сын его не подбил: «Папа! Теперь ты на всю страну знаменит! Там в одной статье написали, что ты, «встретив трудности, уходишь в сторону». Непременно прочти скорее!»
Что тут поделаешь, все-таки сын родной. Ну, а коль уж понес он такой расход, то, конечно, прочел журнал от первого иероглифа до последнего. Это ж надо, что пишут! На каждой странице — «любовь», «жизнь в любви», и все о развратных женщинах, о продажных антикоммунистических интеллигентах... Что это, как не оголтелая оппозиция партии? Видно, мало Хэ Цзябиню, что он в управлении и в министерстве воду мутит, он еще с журналистами снюхался...
Фэн Сяосянь уже слышал, как Сун Кэ выступал на партсобрании министерства. Нет, вылезать самому — опрометчиво. Разумеется, следует отплатить Хэ Цзябиню, только делать это надо не в открытую. Куда спешить? Разве мало удобных случаев? Ну, например, сегодня — чем плох момент?
То, что отвод Хэ Цзябиню дала Хэ Тин, для Фэн Сяосяня было необычайно выгодно, потому что это снимало с него подозрение в мести за очерк. Что б ни думали про себя люди, а открыто никто ничего не скажет. И тогда Фан Вэньсюаню нелегко будет таскать каштаны из огня. Даже если не принимать в расчет все прочие пункты, вполне хватит и одного: народ считает, что Хэ Цзябинь ведет себя непорядочно — столько лет не желает узаконить свои отношения с Вань Цюнь.
Если до этого каждый из старичков мог высказывать, что он думает, и мнения разделялись, то сейчас все потупили взоры, притворяясь глухими и немыми... Теперь судьба действа полностью зависела от того, как споет свою партию Фан Вэньсюань.
Сегодня утром, когда Фан столкнулся с Вань Цюнь в дверях министерства, она даже не поздоровалась с ним, только смерила гневным взглядом. Он знал, что она сейчас оформляет перевод на другую работу... Виноват ли он в этом? Он был в командировке, когда Фэн Сяосянь самочинно решил направить ее на один из пригородных заводов под предлогом работы по прежней специальности. Скорость, с которой действовал Фэн, показывала, что он все спланировал загодя. Ну, а если бы Фан Вэньсюань был здесь, разве у него хватило бы мужества возразить? Он не осмеливался углубляться в это. Наверное, если бы сама
Вань Цюнь попросила... Но она ни за что не стала бы просить кого-то... Ох, конечно, он погубил ее!
Ясно, что, раз его недруги сейчас вновь взялись за Вань Цюнь, это атака не только на Хэ Цзябиня, но и на него, Фан Вэньсюаня. Перебарщиваете, товарищи! Сколько еще лет вы будете терзать меня по этому поводу?! Что я, преступление совершил? Аморальный поступок? Спал с Вань Цюнь или хотя бы целовался?!
Ему хотелось вскочить и ударить кулаком по столу. Разом выложить все свои обиды, сомнения, боль, сожаления, что копились на сердце, чтобы каждый смог убедиться в его невиновности. Единственная его вина в том, что он человек непоследовательный, что ему не хватает отваги до конца порвать с нелюбимой женой. Только эту вину, говоря по совести, и они должны разделить с ним.
Бледнея и дрожа всем телом, он с трудом заставлял себя сохранять спокойствие. Ведь он не Хэ Цзябинь и не должен примешивать к делу эмоции. Главное, что он решился навсегда покончить с этой историей, непременно прояснить вопрос до конца. Приняв такое решение, он неожиданно успокоился. Может, это последнее, что он в состоянии сделать для Вань Цюнь, смыть с нее несправедливое обвинение. Последнее? Значит, они не увидятся больше? Да, они не должны встречаться. Если он не имеет права давать, то не вправе и получать.
— «Народ считает», вы говорите? Какой народ? Прием в партию — чрезвычайно серьезное дело, каждое утверждение тут должно основываться на фактах, лишь тогда оно будет что-то значить. Не могли бы вы высказаться конкретнее, товарищ Хэ Тин?
Хэ Тин не предполагала, что Фан Вэньсюань поведет себя так решительно, это было не в его стиле. Она пришла в некоторое замешательство.
— Я слышала, Го Хунцай говорил об этом.
— И еще был кто-нибудь?
— Ши Цюаньцин.
Фан Вэньсюань тут же встал, подошел к телефону, набрал номер отдела энергетики.
— Будьте добры, попросите товарищей Го Хунцая и Ши Цюаньцина прийти в партком.
Старички на диванчиках, словно придя в сознание, начали распрямлять спины. Атмосфера в комнате наэлектризовалась. Большая секундная стрелка стенных часов двигалась быстро, как бы подстегивая не желавшее идти время. Кто-то, отхлебнув из чашки, закрыл ее крышкой — и все вздрогнули, как от удара грома.
На лице вошедшего Го Хунцая играла плутовская улыбка, обычно свойственная крестьянам, по выражению лица которых нельзя определить их чувства. Ши Цюаньцин, оглядевшись, сразу же низко опустил голову, не зная, куда спрятать бегающие глаза. Он походил на преступника, введенного в зал суда. Фан Вэньсюань хотел все же оставить Хэ Тин шанс сохранить достоинство. Как-никак, товарищ по партии, женщина! Он ждал, что она сама что-то скажет. Но она лишь смотрела остолбенело перед собой. Фан Вэньсюаню ничего не оставалось, как приступить к расспросам.
— Товарищи Го Хунцай и Ши Цюаньцин! Товарищ Хэ Тин утверждает, что вы возмущались образом жизни товарища Хэ Цзябиня. У него-де аморальные отношения с товарищем Вань Цюнь. Не могли бы вы рассказать об этом конкретнее?
— Ничего я не возмущался! — ответил Го Хунцай.— Наоборот, я говорил, что Хэ Цзябинь молодец, постоянно Вань Цюнь помогает. Таких, кто в беде на помощь готов прийти, сейчас мало осталось.
Мало осталось... мало осталось... Эти слова как эхо звучали в ушах Фан Вэньсюаня, наполняя его душу горечью. На диванчиках заерзали. Фан Вэньсюань перевел взгляд на Ши Цюаньцина. Тот всеми силами старался смотреть ему в лицо, но это никак не получалось. Оставалось глядеть лишь на светло-коричневые подтеки на стене, на чайный столик в углу или на красный телефон на столе.
— Я видел однажды, как Хэ Цзябинь очень поздно вышел из дома Вань Цюнь.
— Как поздно?
— Э-э... больше десяти часов уже было.
— Вы видели, как он выходил из квартиры Вань Цюнь?
— Нет, из здания, где она живет.
— Почему же вы считаете, что он был именно у Вань Цюнь? А может, у кого-то другого? В том доме много людей из нашего управления живет. Я знаю, бывал там.— Фан Вэньсюань пронзил грозным взглядом Фэн Сяосяня.— Товарищ Фэн, вам что-нибудь неясно? Можете прояснить.
— Наверное, товарищ Хэ Тин хочет высказаться.
Фэн Сяосянь не принял брошенный ему мяч, отпасовал тому, кто начал игру. Зачем ему подбирать всякое дерьмо? А Ши Цюаньцин этот — и подавно никчемный тип.
У Хэ Тин было время, чтоб подготовиться. Она не признала ни собственной оплошности, ни показаний свидетелей, а только промолвила:
— Есть вещи, о которых здесь неудобно упоминать. Я попозже найду возможность обменяться мнениями с товарищами Го Хунцаем и Ши Цюаньцином.
Да, бывают люди, которых уличишь принародно во лжи, а они даже не покраснеют! Но когда так ведет себя женщина, просто волосы встают дыбом. Фан Вэньсюань обвел взглядом комнату.
— Итак, вопрос ясен?
В скорости, с которой они кивали головами, он уловил если не ликование слушавших, то во всяком случае их чувство освобождения от тяжкого бремени.
— Хорошо. Извините за беспокойство,— сказал он Ши Цюаньцину и Го Хунцаю.— Благодарю вас за помощь.
Го Хунцай вышел из комнаты с неохотой. Он надеялся, Фан Вэньсюань спросит его еще о чем-нибудь, чтобы разом сорвать с Хэ Тин все ее личины. А Ши Цюаньцин выскочил из парткома так, будто боялся, что ему прищемят хвост.
— Я думаю, можно голосовать? — Бледность с лица Фан Вэньсюаня исчезла. Он медленно вынул из пачки сигарету, зажег, глубоко затянулся.
— Погодите, надо еще обсудить! — возопил Фэн Сяосянь.
— Неужто не обсуждались?! — не сдержался один из седоволосых.
— Нет единства мнений! — упорствовал Фэн Сяосянь.
— На этот случай есть подчинение меньшинства большинству, личности коллективу!
Никто больше не хотел подыгрывать подлому «завариванию», и Фан Вэньсюань взорвался:
— Мы ведь все прошли через это. Вспомним, как принимали в партию нас. В таких случаях решается судьба человека! Неужели из-за одного-двух не разъясненных пунктов или из-за того, что два человека против, мы должны продолжать добиваться единства мнений? А если этого единства так и не будет, тогда что? Мы станем оттягивать разумные решения, оставлять хороших товарищей за бортом партии? Есть вопросы, по которым полное согласие труднодостижимо. Ведь это ж не таз покупать: ты хочешь цветной, я белый, оба чуть поступились — и вопрос решен... Короче, я предлагаю голосовать.
Он торжественно поднял руку. Почти все остальные за ним. Принят!
Зазвонил телефон. Фан Вэньсюань снял трубку и тут же побелел.
— Из больницы,— проговорил он.— Товарищ Вань Цюнь под машину попала. Боятся, что не спасти.
Он взглянул на Фэн Сяосяня так, будто хотел заковать его в кандалы. Неужели он, Фэн Сяосянь, убийца? Почему на него так смотрят? Фэн не мог больше спокойно сидеть на диванчике. Он выпрямился, затем встал, задержал в легких дым. Все те цепи, которые он только что мысленно прочил Фан Вэньсюаню, вмиг рассыпались. Наверное, он и впрямь ошибся, но в чем? Словно в одну камеру поместили преступника, приговоренного к десяти годам заключения, и преступника, осужденного на смерть, а когда пришло время исполнять приговор, по ошибке казнили первого. Ох, что тут скажешь!
Фэн Сяосянь не верил в бредни об аде, о воздаянии по заслугам и прочем, но Вань Цюнь стояла перед ним точно наваждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
В столовой Хэ Тин встала в очередь за Ши Цюань- цином. С большой таинственностью шепнула ему:
— Пообедаете — зайдите ко мне.
По какому поводу? Ши Цюаньцин растревожился. Еда не шла ему в горло, он с трудом пропихнул в себя горсть риса. Может быть, Хэ Цзябинь на него нажаловался? Или кто-нибудь заметил, что он в заявлении на материальную помощь включил в число иждивенцев еще и работающего сына, и теперь эти деньги обратно потребуют? Или Цянь донес, как Ши, напившись у него в гостях, кричал, что Хэ Тин лишь о Ло Хайтао заботится, а его даже на одну ступеньку повысить не может?
Ши Цюаньцин не знал, что его ждет. Начальница часто меняет свое поведение и вообще совершенно непредсказуема. Верно сказал о ней Хэ Цзябинь: «Возрастные изменения психики». Насилу выждав какое-то время, чтобы Хэ Тин успела отобедать, Ши направился к ней в кабинет. Войдя, он увидел, что та взвешивает безменом белый древесный гриб. Ши Цюаньцина охватила обида — как верного пса, которого ни за что ни про что вдруг пнул хозяин. Этот гриб Ши купил для начальницы через снабженца одной электростанции.
Хэ Тин, даже не взглянув на вошедшего, неотрывно смотрела на коромысло и двигала противовесом, ведя его совсем не в ту сторону.
— Вот, обертку сняла,— заговорила она,— в каждом цзине почти по ляну 1 недостает. Итого — двух лянов не хватает.
Ему хотелось ответить: «Поставь противовес нормально, и два ляна найдутся». Двух лянов не хватает! Четырех не хватало б — и то не прогадаешь. За цзинь — всего восемь с половиной юаней! Где еще купишь по такой цене?
Наверное, на электростанции сами часть оплатили, узнав, что гриб для Хэ Тин. Неужели из-за этих двух ля нов она и звала его? С нее станется. Небось думает, он себе отломил. Эх, напрасно ввязался он в это дело.
Хэ Тин вынула из сумочки большой пластиковый пакет. Ши Цюаньцин, подбежав, помог раскрыть его и терпеливо ждал, пока она вложит в него свой гриб. Похлопывая руками, Хэ Тин стряхнула пыль и труху с одежды, подошла к двери и плотно ее закрыла:
— Ты знаешь, куда вчера Ло Хайтао поехал в командировку?
— Нет.
— В Циндао, насчет тебя выяснять.
У Ши Цюаньцина душа ушла в пятки. До сорок девятого года его отец со своими братьями владел в Пекине магазином тканей. Доля отца была самой большой. Накануне освобождения отец взял эту долю и открыл в Циндао прядильную фабрику на имя Ши Цюаньцина. Не стоит и говорить, что это означало: Ши был капиталистом! И не отопрешься, потому что в период «политики выкупа» он получал фиксированный процент. Устроившись в министерство, Ши Цюаньцин, понятно, никому не говорил об этом, и лишь незадолго до «культурной революции», когда он собрался вступать в партию, его прошлое выплыло наружу. С тех пор прошло больше десяти лет, а вопрос о его приеме так и не был решен: каждый раз все упиралось в это дело. На собраниях парт ячейки Хэ Тин многократно пыталась вступиться за Ши Цюаньцина: «Не нужно фетишизировать социальное происхождение!»
Однако секретарь партбюро Го Хунцай, сам из крестьян- бедняков, был неуступчив: «При чем здесь фетишизация? Человек скрыл свою биографию, был неискренен перед партией, а это — принципиальный вопрос. Я считаю, что для вступления у него еще недостаточно данных».
Большинство коммунистов ячейки было того же мнения. Наконец записали такой вердикт: «Условия не созрели, с приемом повременить». Но когда Го Хунцая послали в командировку, Хэ Тин тайком от ячейки подменила это решение на другое: «В основном удовлетворяет требованиям». Вернувшись, секретарь партбюро узнал об этом и сейчас же
пошел к Хэ Тин. «Почему заменили текст решения? Разве в мое отсутствие этот вопрос обсуждали еще раз?» Хэ Тин не могла солгать: «Нет, больше не обсуждали».— «Почему же исправлено?»
Го Хунцай побежал в партком, нашумел там, как Царь обезьян в Небесном дворце, и Хэ Тин потерпела крупное поражение.
Теперь же по этому делу был послан Л о Хайтао. Понятно, того, чтобы поехал именно он, добилась Хэ Тин. Проблема состояла в том, как предать наконец забвению буржуазное происхождение Ши Цюаньцина.
— Тебе надо хорошенько подумать, как обойтись с этим Циндао. Почему бы не выяснить у дяди, что там было на самом деле?
— Дядя болен, из ума уже выжил.
— Ну так мать спроси! — Хэ Тин начинала терять терпение.
— Мать не помнит.
— А ты помоги ей вспомнить!
Хотя выдвинутый Хэ Тин «авторитетный представитель» был самыми тесными узами связан с Ши Цюаньцином, он все-таки не являлся членом семьи Ши, принимавшей прямое участие в эксплуатации. Потому Хэ Тин и сумела его повысить! Как же Ши Цюаньцин с его быстрым умом мог об этом не догадаться? Он попросту не осмеливался думать, что его социальное происхождение может быть «исправлено». Способность Хэ Тин бесчинствовать за спиной начальства ужаснула его; порою ему даже казалось, что он больше достоин быть в партии, чем Хэ Тин.
Только сегодня, из-за этой глупой истории с грибом, Ши Цюаньцин ясно увидел истинное лицо начальницы. На губах Ши заиграла заискивающая улыбка, но мысленно он сказал: «О, я знаю, о чем ты думаешь, женщина! Ты не ради меня стараешься, а чтобы заполучить еще одного прихвостня. Ничего, потерплю немного, буду лежать на хворосте и лизать желчь Но когда вступлю в партию и меня зачислят в штат — ты мне за все обиды заплатишь!»
Так вел себя правитель древнекитайского царства Юэ, чтобы не забыть обиду, нанесенную ему правителем царства У.
Марафонское заседание длилось более трех часов. Старички утомились, пресытились говорильней. Они потихоньку клонились к спинкам диванчиков, едва не ложились. Выходы в туалет, к телефону значительно участились.
Недаром, когда Чжэн Цзыюнь выступал в министерстве, он всегда говорил стоя, как бы ни утомлялся. Бывало, ему посылали записки, просили сесть, но он каждый раз отвечал: «Мы, труженики промышленности, должны быть людьми выносливыми. Вот я видел, на некоторых заводских собраниях все чуть ли не плашмя лежат. Нет, так не годится. Спасибо вам за заботу, товарищи, но я лучше стоя поговорю».
Хэ Тин с явной предвзятостью рассказала, как проходил прием в партию Хэ Цзябиня в партгруппе и на партсобрании отдела. Она думала властью парткома отменить положительное решение, принятое собранием. Фан Вэньсюань давно знал, что Хэ Тин привыкла к интригам, политиканству, но лицом к лицу с этим еще не сталкивался. Хотя она не перемолвилась ни словечком с Фэн Сяосянем, между ними чувствовалось явное взаимопонимание. Фэн, сидевший напротив Фан Вэньсюаня, уже дважды менял в своей кружке заварку. Крепкий, бодрящий напиток поднимал дух. Каждому было ясно: Фэн Сяосянь выжидает! Но все делали вид, что не ведают о его скрытых намерениях, и, вторя ему, долго, нудно мусолили анкетные данные Хэ Цзябиня.
Что-что, а заваривать и настаивать Фэн Сяосянь умел превосходно. И не только чай. Двукратная смена заварки говорила о том, что он настроен на длительное сражение. Недаром он потратил больше юаня на журнал с тем дерзким очерком. На ногах у Фэна — черные матерчатые туфли на стеганой подошве. Цена — семь с чем-то юаней, а сколько он их носит, и все как новые: верх чернее черного, подошва — белее белого. Разве можно сравнить их с журналом, который даже в уборной не используешь: жестко, скользит, не то что газетка!
Нет, он ни за что б не купил журнала, если б сын его не подбил: «Папа! Теперь ты на всю страну знаменит! Там в одной статье написали, что ты, «встретив трудности, уходишь в сторону». Непременно прочти скорее!»
Что тут поделаешь, все-таки сын родной. Ну, а коль уж понес он такой расход, то, конечно, прочел журнал от первого иероглифа до последнего. Это ж надо, что пишут! На каждой странице — «любовь», «жизнь в любви», и все о развратных женщинах, о продажных антикоммунистических интеллигентах... Что это, как не оголтелая оппозиция партии? Видно, мало Хэ Цзябиню, что он в управлении и в министерстве воду мутит, он еще с журналистами снюхался...
Фэн Сяосянь уже слышал, как Сун Кэ выступал на партсобрании министерства. Нет, вылезать самому — опрометчиво. Разумеется, следует отплатить Хэ Цзябиню, только делать это надо не в открытую. Куда спешить? Разве мало удобных случаев? Ну, например, сегодня — чем плох момент?
То, что отвод Хэ Цзябиню дала Хэ Тин, для Фэн Сяосяня было необычайно выгодно, потому что это снимало с него подозрение в мести за очерк. Что б ни думали про себя люди, а открыто никто ничего не скажет. И тогда Фан Вэньсюаню нелегко будет таскать каштаны из огня. Даже если не принимать в расчет все прочие пункты, вполне хватит и одного: народ считает, что Хэ Цзябинь ведет себя непорядочно — столько лет не желает узаконить свои отношения с Вань Цюнь.
Если до этого каждый из старичков мог высказывать, что он думает, и мнения разделялись, то сейчас все потупили взоры, притворяясь глухими и немыми... Теперь судьба действа полностью зависела от того, как споет свою партию Фан Вэньсюань.
Сегодня утром, когда Фан столкнулся с Вань Цюнь в дверях министерства, она даже не поздоровалась с ним, только смерила гневным взглядом. Он знал, что она сейчас оформляет перевод на другую работу... Виноват ли он в этом? Он был в командировке, когда Фэн Сяосянь самочинно решил направить ее на один из пригородных заводов под предлогом работы по прежней специальности. Скорость, с которой действовал Фэн, показывала, что он все спланировал загодя. Ну, а если бы Фан Вэньсюань был здесь, разве у него хватило бы мужества возразить? Он не осмеливался углубляться в это. Наверное, если бы сама
Вань Цюнь попросила... Но она ни за что не стала бы просить кого-то... Ох, конечно, он погубил ее!
Ясно, что, раз его недруги сейчас вновь взялись за Вань Цюнь, это атака не только на Хэ Цзябиня, но и на него, Фан Вэньсюаня. Перебарщиваете, товарищи! Сколько еще лет вы будете терзать меня по этому поводу?! Что я, преступление совершил? Аморальный поступок? Спал с Вань Цюнь или хотя бы целовался?!
Ему хотелось вскочить и ударить кулаком по столу. Разом выложить все свои обиды, сомнения, боль, сожаления, что копились на сердце, чтобы каждый смог убедиться в его невиновности. Единственная его вина в том, что он человек непоследовательный, что ему не хватает отваги до конца порвать с нелюбимой женой. Только эту вину, говоря по совести, и они должны разделить с ним.
Бледнея и дрожа всем телом, он с трудом заставлял себя сохранять спокойствие. Ведь он не Хэ Цзябинь и не должен примешивать к делу эмоции. Главное, что он решился навсегда покончить с этой историей, непременно прояснить вопрос до конца. Приняв такое решение, он неожиданно успокоился. Может, это последнее, что он в состоянии сделать для Вань Цюнь, смыть с нее несправедливое обвинение. Последнее? Значит, они не увидятся больше? Да, они не должны встречаться. Если он не имеет права давать, то не вправе и получать.
— «Народ считает», вы говорите? Какой народ? Прием в партию — чрезвычайно серьезное дело, каждое утверждение тут должно основываться на фактах, лишь тогда оно будет что-то значить. Не могли бы вы высказаться конкретнее, товарищ Хэ Тин?
Хэ Тин не предполагала, что Фан Вэньсюань поведет себя так решительно, это было не в его стиле. Она пришла в некоторое замешательство.
— Я слышала, Го Хунцай говорил об этом.
— И еще был кто-нибудь?
— Ши Цюаньцин.
Фан Вэньсюань тут же встал, подошел к телефону, набрал номер отдела энергетики.
— Будьте добры, попросите товарищей Го Хунцая и Ши Цюаньцина прийти в партком.
Старички на диванчиках, словно придя в сознание, начали распрямлять спины. Атмосфера в комнате наэлектризовалась. Большая секундная стрелка стенных часов двигалась быстро, как бы подстегивая не желавшее идти время. Кто-то, отхлебнув из чашки, закрыл ее крышкой — и все вздрогнули, как от удара грома.
На лице вошедшего Го Хунцая играла плутовская улыбка, обычно свойственная крестьянам, по выражению лица которых нельзя определить их чувства. Ши Цюаньцин, оглядевшись, сразу же низко опустил голову, не зная, куда спрятать бегающие глаза. Он походил на преступника, введенного в зал суда. Фан Вэньсюань хотел все же оставить Хэ Тин шанс сохранить достоинство. Как-никак, товарищ по партии, женщина! Он ждал, что она сама что-то скажет. Но она лишь смотрела остолбенело перед собой. Фан Вэньсюаню ничего не оставалось, как приступить к расспросам.
— Товарищи Го Хунцай и Ши Цюаньцин! Товарищ Хэ Тин утверждает, что вы возмущались образом жизни товарища Хэ Цзябиня. У него-де аморальные отношения с товарищем Вань Цюнь. Не могли бы вы рассказать об этом конкретнее?
— Ничего я не возмущался! — ответил Го Хунцай.— Наоборот, я говорил, что Хэ Цзябинь молодец, постоянно Вань Цюнь помогает. Таких, кто в беде на помощь готов прийти, сейчас мало осталось.
Мало осталось... мало осталось... Эти слова как эхо звучали в ушах Фан Вэньсюаня, наполняя его душу горечью. На диванчиках заерзали. Фан Вэньсюань перевел взгляд на Ши Цюаньцина. Тот всеми силами старался смотреть ему в лицо, но это никак не получалось. Оставалось глядеть лишь на светло-коричневые подтеки на стене, на чайный столик в углу или на красный телефон на столе.
— Я видел однажды, как Хэ Цзябинь очень поздно вышел из дома Вань Цюнь.
— Как поздно?
— Э-э... больше десяти часов уже было.
— Вы видели, как он выходил из квартиры Вань Цюнь?
— Нет, из здания, где она живет.
— Почему же вы считаете, что он был именно у Вань Цюнь? А может, у кого-то другого? В том доме много людей из нашего управления живет. Я знаю, бывал там.— Фан Вэньсюань пронзил грозным взглядом Фэн Сяосяня.— Товарищ Фэн, вам что-нибудь неясно? Можете прояснить.
— Наверное, товарищ Хэ Тин хочет высказаться.
Фэн Сяосянь не принял брошенный ему мяч, отпасовал тому, кто начал игру. Зачем ему подбирать всякое дерьмо? А Ши Цюаньцин этот — и подавно никчемный тип.
У Хэ Тин было время, чтоб подготовиться. Она не признала ни собственной оплошности, ни показаний свидетелей, а только промолвила:
— Есть вещи, о которых здесь неудобно упоминать. Я попозже найду возможность обменяться мнениями с товарищами Го Хунцаем и Ши Цюаньцином.
Да, бывают люди, которых уличишь принародно во лжи, а они даже не покраснеют! Но когда так ведет себя женщина, просто волосы встают дыбом. Фан Вэньсюань обвел взглядом комнату.
— Итак, вопрос ясен?
В скорости, с которой они кивали головами, он уловил если не ликование слушавших, то во всяком случае их чувство освобождения от тяжкого бремени.
— Хорошо. Извините за беспокойство,— сказал он Ши Цюаньцину и Го Хунцаю.— Благодарю вас за помощь.
Го Хунцай вышел из комнаты с неохотой. Он надеялся, Фан Вэньсюань спросит его еще о чем-нибудь, чтобы разом сорвать с Хэ Тин все ее личины. А Ши Цюаньцин выскочил из парткома так, будто боялся, что ему прищемят хвост.
— Я думаю, можно голосовать? — Бледность с лица Фан Вэньсюаня исчезла. Он медленно вынул из пачки сигарету, зажег, глубоко затянулся.
— Погодите, надо еще обсудить! — возопил Фэн Сяосянь.
— Неужто не обсуждались?! — не сдержался один из седоволосых.
— Нет единства мнений! — упорствовал Фэн Сяосянь.
— На этот случай есть подчинение меньшинства большинству, личности коллективу!
Никто больше не хотел подыгрывать подлому «завариванию», и Фан Вэньсюань взорвался:
— Мы ведь все прошли через это. Вспомним, как принимали в партию нас. В таких случаях решается судьба человека! Неужели из-за одного-двух не разъясненных пунктов или из-за того, что два человека против, мы должны продолжать добиваться единства мнений? А если этого единства так и не будет, тогда что? Мы станем оттягивать разумные решения, оставлять хороших товарищей за бортом партии? Есть вопросы, по которым полное согласие труднодостижимо. Ведь это ж не таз покупать: ты хочешь цветной, я белый, оба чуть поступились — и вопрос решен... Короче, я предлагаю голосовать.
Он торжественно поднял руку. Почти все остальные за ним. Принят!
Зазвонил телефон. Фан Вэньсюань снял трубку и тут же побелел.
— Из больницы,— проговорил он.— Товарищ Вань Цюнь под машину попала. Боятся, что не спасти.
Он взглянул на Фэн Сяосяня так, будто хотел заковать его в кандалы. Неужели он, Фэн Сяосянь, убийца? Почему на него так смотрят? Фэн не мог больше спокойно сидеть на диванчике. Он выпрямился, затем встал, задержал в легких дым. Все те цепи, которые он только что мысленно прочил Фан Вэньсюаню, вмиг рассыпались. Наверное, он и впрямь ошибся, но в чем? Словно в одну камеру поместили преступника, приговоренного к десяти годам заключения, и преступника, осужденного на смерть, а когда пришло время исполнять приговор, по ошибке казнили первого. Ох, что тут скажешь!
Фэн Сяосянь не верил в бредни об аде, о воздаянии по заслугам и прочем, но Вань Цюнь стояла перед ним точно наваждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40