Со временем это выражение стало крылатым.
— Товарищ Ван, вы вчера после работы не закрыли окно, всю комнату забило пылью, так что доставили хлопот уборщикам!
— Да-да, я забыл, извините, пожалуйста.
Сяо И небрежно бросил на стол только что отпечатанные документы, которые он принес из машинописного бюро. Несколько верхних листов слетели со стола и спланировали на пол. Но секретарь не бросился их поднимать, а подкинул ногой, и они отлетели еще дальше, к стене.
Эти документы были без шапки и без подписи. Каждый иероглиф, казалось, надменно, со скрытым коварством наблюдал за Сяо И:
1. От министерства тяжелой промышленности на XII съезд партии уже выбран один руководитель министерства; двое других кандидатов не должны принадлежать к руководящим работникам того же ранга.
2. Возраст кандидатов не должен превышать 65 лет.
3. Два других представителя должны выбираться из производственных кадров министерства.
В правом углу стояло «Совершенно секретно» и знак распространения по всем подразделениям.
Раз уж министр дошел до такого бесстыдства, почему прямо не написал, что не разрешается выбирать Чжэн Цзыюня? Смел, однако! В центре страны, в Пекине, в министерстве, непосредственно подчиненном Госсовету. Это недостойно коммуниста! Сяо И вспомнил рассказ Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы». Да только сейчас совсем другая эпоха.
Секретарь с удовольствием сжег бы всю эту кипу бумаг. Сложив руки на груди, он нервно ходил по кабинету. Конечно, во всем этом есть свой умысел, своя последовательность, включая и этот самый мобилизующий доклад, который делает министр в актовом зале. Мобилизующий на что? На то, чтобы не избирали его соперника!
Сяо И чувствовал, как сердце его сильно забилось. Он даже сказал себе: «Спокойно, спокойно! Какое тебе дело до всего этого, какая разница, кого выберут?» Но в душе его рос и креп другой голос, и этот голос гневно говорил: «Ты ведь коммунист! Сможешь ли ты смотреть на это дело сквозь пальцы, и что будет означать твое бездействие?»
Тут он вспомнил, как были растоптаны все его искренние помыслы во время «культурной революции», и сдержал себя. Опять жертвовать собой во имя других? Других? Но кого именно? Разве быть делегатом — это частное дело одного человека? Разве избрание пользующегося доверием, отвечающего всем критериям делегата — это не право и долг каждого коммуниста? Ведь не выбрать Чжэн Цзыюня — значит позволить Тянь Шоучэну, который думает только о своих шкурных интересах, представлять коммунистов всего министерства и провинции, а затем даже пролезть в ЦК и пользоваться еще большей властью ради неправого дела. Он снял телефонную трубку...
Нет, подожди, подумай, тот ли это человек? Он снова положил трубку. Наверное, так всегда: в критический момент, когда нужно решить важнейший вопрос, недостает какой-нибудь мелочи. Секретарь задумался, подперев голову кулаком.
Зазвонил телефон. В трубке раздался голос жены Тянь Шоучэна.
— Тянь? Товарища Тяня нет? Передайте ему, чтобы он сегодня пораньше вернулся домой. Министр легкой промышленности ждет нас вечером в гости!
Ни здравствуйте, ни спасибо, как будто секретарь — автоответчик.
Сяо И знал этого министра: на пятой сессии ВСНП 1 именно он предложил отразить в конституции право отдельных руководителей на особые привилегии. Все это одна шайка, все они связаны между собой. Наверное, они и будут формулировать решения XII съезда.
Секретарь взял из пачки документов один листок, сложил и засунул в карман. Остальные спрятал в ящик письменного стола Тянь Шоучэна. Потом запер кабинет и, шагая через ступеньку, вышел из здания. На стоянке нашел свой велосипед и помчался к дому Чжэн Цзыюня. Он был похож на Дон Кихота, оседлавшего Росинанта, хотя сам он ощущал себя летящим на быстром гордом скакуне под цокот копыт и звуки боевых труб.
1 Всекитайское собрание народных представителей.
Чжэн Цзыюнь просто не мог поверить. Он в ярости скомкал бумагу, потом снова расправил ее. Первый, второй, третий пункт — все отпечатаны четко и ясно, и каждый нацелен прямо в него. Он бросил бумагу на чайный столик и сел на диван. В сумерках раздался протяжный звук, как будто играли на кларнете. Чжэн вспомнил звук старинного рожка.
Он слышал, как Ся Чжуюнь привела внука. Наверное, купила ему новый игрушечный пулемет: вся квартира наполнилась тарахтеньем и криками. Чжэн Цзыюнь нетерпеливо встал и закрыл приотворенную дверь. Однако все равно было слышно, как кричит Ся Чжуюнь:
— Нельзя прыгать в туфлях на диван!
— Нельзя дергать кошку за хвост!
— Ах ты, негодный мальчишка, зачем бросил мыло в термос?
— Нельзя трогать этот горшок с цветами!
— Нельзя... Нельзя...
Веселая жизнь! Если б жена узнала, что он недавно подал заявление об уходе на пенсию, то, конечно, подняла бы еще больший шум. Когда мужчина связывается с женщиной, он должен понимать, что это конец. Вечно все шиворот-навыворот, все вверх дном.
— Та-та-та!
Наверняка за дверями этот сорванец с пулеметом. Чжэн открыл дверь, мальчишка стоял прямо перед ним, раздвинув ноги. Фуражка слишком велика, наехала на глаза. Он уставил дуло пулемета в живот деду.
— Руки вверх и сдавайся, а то я тебя убью!
Чжэн Цзыюнь поднял обе руки:
— Хорошо, хорошо, сдаюсь, выхожу из игры.
Мальчишка загоготал, как будто застучал маленький
ткацкий станок, и, горланя победную песню, убежал.
Сдавайся! Чжэн Цзыюнь слабо усмехнулся. В его лексиконе никогда не было этого слова.
Чтобы чувствовать себя свободнее в борьбе с Тянь Шоучэном, он несколько раз подавал заявление об уходе. Администратором можно не быть, но нельзя отказываться от избрания на партийный съезд, потому что это не его личное дело, а козырь в общей борьбе. Чжэн видел, как после 3-го пленума, когда развернулось урегулирование народ
ного хозяйства, выявилась особая группа людей — эти существующие в любом историческом движении «леваки» или консерваторы, остатки приверженцев «банды четырех»,— и все они стараются сплотиться, укрепить свои позиции. Не до конца еще решена задача улучшения жизни в городах, жилищный вопрос, проблема цен, существует множество трудностей, возникших в результате многих лет ошибочной экономической политики. И все это именно потому, что не устранено влияние ультралевой идеологии. Вплоть до 3-го пленума, то есть до 1978 года, в экономике по-прежнему процветали чрезмерное накопление, завышение показателей, раздувание капитального строительства, пренебрежение интересами народа, пустозвонство, что в свою очередь вызывало недовольство масс. И все это теперь пытаются свести к тому, что ошибочна линия 3-го пленума. Открыто говорить об этом не смеют, стараются повыше поднять знамя модернизации, но духу решений пленума противостоят. Ведь на деле модернизация и 3-й пленум связаны неразрывно; не будь в верхах поддержки курсу «четырех модернизаций», и пленума не было бы. Естественно, находятся люди, пытающиеся мутить воду.
Чжэн Цзыюня все больше одолевали тяжелые думы. Нельзя сказать, что в нашей партии нет настоящих кадров или нет людей, понимающих объективные законы экономического развития, умеющих профессионально управлять экономикой, видеть кризисы и противоречия. Беда в том, что дефицит демократии мешает людям говорить правду, заставляет их лгать. Вот так и появляются лица, подобные Тянь Шоучэну, которые сегодня выступают «за», завтра «против», на словах «за», а в душе, скорее всего, «против».
После освобождения все жители страны были охвачены единым порывом, стремились к осуществлению одной великой цели, заложили базу индустриализации, которая и сейчас продолжает играть очень большую роль. А потом все решили, что цель совсем близка, только руку протяни. Ради доморощенных плавок стали рубить деревья, пускать котлы на металлолом, критиковать неугодных специалистов, срывать «буржуазные» знамена — все пришло в беспорядок. Не успели выйти из этого трудного периода, как начались десять лет хаоса, о которых и говорить тяжело.
И только на 3-м пленуме была выработана стратегия, определившая, что при строительстве социалистической экономики надо учитывать особенности страны и национальный дух.
Если рассуждать последовательно, то коммунистическая партия — это прежде всего революционная деятельность, всеобъемлющее преобразование старой системы с целью придания нового импульса развитию производительных сил. Кажется, это уже не должно вызывать споров. Но сила укоренившихся за несколько десятилетий привычек делает процесс преобразований нелегким. Трудности серьезны, препятствия велики, промедлить — упустить возможности, поспешить — шлепнуться в грязь... Сюда же примешиваются и интересы отдельных людей, ломающие первоначально логичный замысел. Прими хоть тысячу постановлений, но у меня свои твердо установленные правила: сначала я хочу присмотреться, попробовать, подумать, а уж потом взяться за дело... Да, осуществление реформы — это борьба, и на нее нужно потратить очень много сил.
Устоявшиеся привычки могут нанести немало вреда. В старину все китайцы отпускали длинные волосы, но когда воцарилась маньчжурская династия Цин \ стало обязательным выбривать часть головы и носить косу. В то время нашлось много достойных людей, которые противились этому порядку. Отговаривались болезнями, уважением к предкам и не хотели брить голову. В конце концов подчинялись, потому что голова все-таки важнее волос. А когда через два с лишним века начали срезать косы 2, многие не хотели этого делать, как будто коса определена человеку с сотворения мира. Они уже забыли, что в старину ни у кого из китайцев кос не было.
А сам Чжэн? Ему скоро семьдесят, а он все еще не сказал ни слова правды в открытую. Чего он ждет? Он ведь не боится, что на него навесят ярлык правого оппортуниста или каппутиста — это было уже много раз. Может быть, он погибнет на поле боя, но рано или поздно его
В ходе революции 1911 —1913 гг., в результате которой была свергнута монархия.
поймут и оценят, потому что жизнь всегда идет вперед, он верит, что истина в этом.
На этой мысли сердце Чжэн Цзыюня успокоилось. В его страстной, горячей мечте нет ничего, за что ему может быть стыдно перед людьми. Он решил прямо поговорить с Тянь Шоучэном об этом позорном листе бумаги.
Тянь Шоучэн никак не думал увидеть Чжэн Цзыюня сидящим у него в кабинете. Да, гость не из приятных! Министр спросил бесцветным голосом:
— Здоровье получше? Почему не побыл еще пару деньков дома, не отдохнул?
Чжэн Цзыюнь держал в руках сигарету и разминал ее, не зажигая. Так опытный солдат перед тем, как начать стрелять, тщательно исследует затвор своей винтовки. Они молчали, словно два противника на поле боя, ожидающие сигнала к атаке.
— Садись! — по-хозяйски сказал Чжэн Цзыюнь, потом брезгливо взял двумя пальцами бумагу, лежавшую на чайном столике, и протянул министру: — Товарищ Шоучэн, ты мне можешь кое-что объяснить? Что это такое?
Тянь Шоучэн, как иностранец, не разбирающий китайских иероглифов, долго смотрел на лист бумаги.
— Откуда это к тебе попало?
— Откуда попало — не имеет значения. Я, как заместитель секретаря партийной организации и твой заместитель, имею право требовать от тебя ответа на свой вопрос.
Чжэн зажег сигарету и медленно затянулся, не поднимая головы, не глядя на Тянь Шоучэна. Торопиться некуда, время есть. Было тихо, все звуки куда-то исчезли, министр слышал, как бьется его сердце. Удар за ударом, будто капли крови падают на стол — медленно, тяжело. Казалось, эти удары слышно далеко-далеко, а вокруг бессчетное количество глаз, разглядывающих его, так что увильнуть, отказаться от поединка невозможно. Он выдавил из себя:
— Это... не что иное, как попытка расширения круга делегатов. Чтобы донести до съезда мнения максимально широких слоев коммунистов. Максимально широких.
— Документ прошел через партком?
Тянь Шоучэн достал из портсигара сигарету. Взял зажигалку, пощелкал, но огня не было. Чжэн Цзыюнь бросил ему коробку спичек, однако Тянь Шоучэн продолжал щелкать зажигалкой. Наконец он высек огонь, зажег сигарету, а спички бросил назад Цзыюню. Затянувшись, министр сказал:
— Несколько человек обсудили.
— Что ж, тогда дай мне посмотреть протокол этого заседания! — Чжэн Цзыюнь протянул руку.
Блестевшее, словно смазанное жиром, лицо Тянь Шоучэна сморщилось.
— Э, то есть... несколько товарищей обсудили в частном порядке...
— Несколько человек? Кто именно? — Чжэн Цзыюнь встал и подошел к Тянь Шоучэну.
Тот молчал.
— Несколько человек обсудили в частном порядке, и этого достаточно, чтобы сделать документ да еще разослать по подразделениям от имени парторганизации? Кто дал вам право изменять инструкцию ЦК о выборах? Недаром люди говорят, что в министерстве тяжелой промышленности все вопросы решают только четыре человека, а мнение остальных коммунистов никого не интересует! — Он и без Тянь Шоучэна знал, кто эти несколько человек.
— Мы вовсе не хотели выступать от имени партийной организации!
Министр все просчитал заранее, не оставив на документе никаких имен. Никто ничего не докажет. Он знал, как обходятся с людьми, которые воруют то, что им поручено охранять.
— Отчего же у вас не хватило смелости поставить свои имена? Да вы просто не собирались этого делать. Все абсолютно ясно: нужно было создать у людей ошибочное представление о том, что это точка зрения парткома. Пользуясь силой организации, навязать свое мнение массам. Я требую собрать партийное собрание министерства, чтобы четко разъяснить это всем коммунистам. Считаю, что ваши действия идут вразрез с интересами организации и глубоко ошибочны. Подобные ситуации создавались
в нашем министерстве уже много раз, они недопустимы и в политической, и в обычной жизни, это полное пренебрежение партийными нормами. Мы не можем на собраниях говорить одно, а думать и поступать по-другому — таких людей нельзя считать коммунистами.
Тянь Шоучэн холодно усмехнулся. Еще неизвестно, кто говорит одно, а делает другое. Чжэн высказывается внушительно, но мечтает только о том, чтобы пролезть на съезд. Был тяжело болен, потом даже не отдохнул, доклад делал в плохом состоянии, говорил о реформе, урегулировании — не для того ли все это, чтобы заработать себе политический капитал? Для чего же еще? Но Тянь сдержал себя и сказал:
— Если есть мнение, высказывай, если есть проблемы, потихоньку решим. Зачем руководствоваться чувством, а не разумом? К тому же здоровье у тебя неважное, так что не стоит волноваться.
Нужно успокоить Чжэн Цзыюня. Уже столько лет он вращается в руководящих кругах, а ничему не научился. Он похож на новичка на футбольном поле, который бегает без толку, путается под ногами, правил не знает, свистка судьи не слышит. От такого человека лучше держаться подальше, а то получишь неожиданный удар и свалишься. Да и цель у этого растяпы не такая уж благородная. Даже самый умный мошенник в мире не сможет обмануть самого себя.
Чжэн Цзыюнь почувствовал в словах министра подвох. Открыто засмеялся. Руководствоваться разумом, а не чувством? В душах таких людей партийные принципы уже превратились в ничто или в формальные тезисы, которые можно привести в докладе. Тянь никогда не поймет, что такое коммунистическое сознание.
— Не нужно затушевывать смысл вашего поступка! Решать надо немедленно. Или ты оповестишь все подразделения, или я сообщу тем руководителям, кого это касается.
Действительно, камень из выгребной ямы: и вонючий, и скользкий. Кто же так сказал про Чжэн Цзыюня? Вспомнил, это говорил один покойный теоретик, прах которого недавно выбросили с кладбища Героев революции.
Прах-то можно выбросить, а слова останутся, они неподвластны времени. То, что сказал человек, вообще вряд ли может быть полностью ошибочным.
— Если ты настаиваешь, мы все изучим.
«Изучим». Разве прелесть этого выражения можно передать? Какой простор для маневра оно дает человеку, и в этом смысле оно выше всех других слов. Наверное, есть проходимцы, которые в восторге восклицают: «Да здравствует изучение!» Когда он уйдет на пенсию и ему нечего будет делать, нужно будет заняться изучением «изучения». А может, он напишет книгу, в которой расскажет, как он сам «изучал» раньше, как «изучал» потом, как «изучают» различные люди и как им нужно «изучать»...
— Хорошо, сообщите мне, я буду ждать.
Расклад такой, что нужно дать шанс и противоположной стороне.
Лицо Тянь Шоучэна снова заблестело — на этот раз от удовольствия. Он не испытывал никакой неловкости, Чжэн Цзыюнь тоже. Неловкость — детское чувство. Они прощались с таким видом, будто все, что они обсуждали, происходит где-то очень далеко, скажем, в Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Товарищ Ван, вы вчера после работы не закрыли окно, всю комнату забило пылью, так что доставили хлопот уборщикам!
— Да-да, я забыл, извините, пожалуйста.
Сяо И небрежно бросил на стол только что отпечатанные документы, которые он принес из машинописного бюро. Несколько верхних листов слетели со стола и спланировали на пол. Но секретарь не бросился их поднимать, а подкинул ногой, и они отлетели еще дальше, к стене.
Эти документы были без шапки и без подписи. Каждый иероглиф, казалось, надменно, со скрытым коварством наблюдал за Сяо И:
1. От министерства тяжелой промышленности на XII съезд партии уже выбран один руководитель министерства; двое других кандидатов не должны принадлежать к руководящим работникам того же ранга.
2. Возраст кандидатов не должен превышать 65 лет.
3. Два других представителя должны выбираться из производственных кадров министерства.
В правом углу стояло «Совершенно секретно» и знак распространения по всем подразделениям.
Раз уж министр дошел до такого бесстыдства, почему прямо не написал, что не разрешается выбирать Чжэн Цзыюня? Смел, однако! В центре страны, в Пекине, в министерстве, непосредственно подчиненном Госсовету. Это недостойно коммуниста! Сяо И вспомнил рассказ Марка Твена «Как меня выбирали в губернаторы». Да только сейчас совсем другая эпоха.
Секретарь с удовольствием сжег бы всю эту кипу бумаг. Сложив руки на груди, он нервно ходил по кабинету. Конечно, во всем этом есть свой умысел, своя последовательность, включая и этот самый мобилизующий доклад, который делает министр в актовом зале. Мобилизующий на что? На то, чтобы не избирали его соперника!
Сяо И чувствовал, как сердце его сильно забилось. Он даже сказал себе: «Спокойно, спокойно! Какое тебе дело до всего этого, какая разница, кого выберут?» Но в душе его рос и креп другой голос, и этот голос гневно говорил: «Ты ведь коммунист! Сможешь ли ты смотреть на это дело сквозь пальцы, и что будет означать твое бездействие?»
Тут он вспомнил, как были растоптаны все его искренние помыслы во время «культурной революции», и сдержал себя. Опять жертвовать собой во имя других? Других? Но кого именно? Разве быть делегатом — это частное дело одного человека? Разве избрание пользующегося доверием, отвечающего всем критериям делегата — это не право и долг каждого коммуниста? Ведь не выбрать Чжэн Цзыюня — значит позволить Тянь Шоучэну, который думает только о своих шкурных интересах, представлять коммунистов всего министерства и провинции, а затем даже пролезть в ЦК и пользоваться еще большей властью ради неправого дела. Он снял телефонную трубку...
Нет, подожди, подумай, тот ли это человек? Он снова положил трубку. Наверное, так всегда: в критический момент, когда нужно решить важнейший вопрос, недостает какой-нибудь мелочи. Секретарь задумался, подперев голову кулаком.
Зазвонил телефон. В трубке раздался голос жены Тянь Шоучэна.
— Тянь? Товарища Тяня нет? Передайте ему, чтобы он сегодня пораньше вернулся домой. Министр легкой промышленности ждет нас вечером в гости!
Ни здравствуйте, ни спасибо, как будто секретарь — автоответчик.
Сяо И знал этого министра: на пятой сессии ВСНП 1 именно он предложил отразить в конституции право отдельных руководителей на особые привилегии. Все это одна шайка, все они связаны между собой. Наверное, они и будут формулировать решения XII съезда.
Секретарь взял из пачки документов один листок, сложил и засунул в карман. Остальные спрятал в ящик письменного стола Тянь Шоучэна. Потом запер кабинет и, шагая через ступеньку, вышел из здания. На стоянке нашел свой велосипед и помчался к дому Чжэн Цзыюня. Он был похож на Дон Кихота, оседлавшего Росинанта, хотя сам он ощущал себя летящим на быстром гордом скакуне под цокот копыт и звуки боевых труб.
1 Всекитайское собрание народных представителей.
Чжэн Цзыюнь просто не мог поверить. Он в ярости скомкал бумагу, потом снова расправил ее. Первый, второй, третий пункт — все отпечатаны четко и ясно, и каждый нацелен прямо в него. Он бросил бумагу на чайный столик и сел на диван. В сумерках раздался протяжный звук, как будто играли на кларнете. Чжэн вспомнил звук старинного рожка.
Он слышал, как Ся Чжуюнь привела внука. Наверное, купила ему новый игрушечный пулемет: вся квартира наполнилась тарахтеньем и криками. Чжэн Цзыюнь нетерпеливо встал и закрыл приотворенную дверь. Однако все равно было слышно, как кричит Ся Чжуюнь:
— Нельзя прыгать в туфлях на диван!
— Нельзя дергать кошку за хвост!
— Ах ты, негодный мальчишка, зачем бросил мыло в термос?
— Нельзя трогать этот горшок с цветами!
— Нельзя... Нельзя...
Веселая жизнь! Если б жена узнала, что он недавно подал заявление об уходе на пенсию, то, конечно, подняла бы еще больший шум. Когда мужчина связывается с женщиной, он должен понимать, что это конец. Вечно все шиворот-навыворот, все вверх дном.
— Та-та-та!
Наверняка за дверями этот сорванец с пулеметом. Чжэн открыл дверь, мальчишка стоял прямо перед ним, раздвинув ноги. Фуражка слишком велика, наехала на глаза. Он уставил дуло пулемета в живот деду.
— Руки вверх и сдавайся, а то я тебя убью!
Чжэн Цзыюнь поднял обе руки:
— Хорошо, хорошо, сдаюсь, выхожу из игры.
Мальчишка загоготал, как будто застучал маленький
ткацкий станок, и, горланя победную песню, убежал.
Сдавайся! Чжэн Цзыюнь слабо усмехнулся. В его лексиконе никогда не было этого слова.
Чтобы чувствовать себя свободнее в борьбе с Тянь Шоучэном, он несколько раз подавал заявление об уходе. Администратором можно не быть, но нельзя отказываться от избрания на партийный съезд, потому что это не его личное дело, а козырь в общей борьбе. Чжэн видел, как после 3-го пленума, когда развернулось урегулирование народ
ного хозяйства, выявилась особая группа людей — эти существующие в любом историческом движении «леваки» или консерваторы, остатки приверженцев «банды четырех»,— и все они стараются сплотиться, укрепить свои позиции. Не до конца еще решена задача улучшения жизни в городах, жилищный вопрос, проблема цен, существует множество трудностей, возникших в результате многих лет ошибочной экономической политики. И все это именно потому, что не устранено влияние ультралевой идеологии. Вплоть до 3-го пленума, то есть до 1978 года, в экономике по-прежнему процветали чрезмерное накопление, завышение показателей, раздувание капитального строительства, пренебрежение интересами народа, пустозвонство, что в свою очередь вызывало недовольство масс. И все это теперь пытаются свести к тому, что ошибочна линия 3-го пленума. Открыто говорить об этом не смеют, стараются повыше поднять знамя модернизации, но духу решений пленума противостоят. Ведь на деле модернизация и 3-й пленум связаны неразрывно; не будь в верхах поддержки курсу «четырех модернизаций», и пленума не было бы. Естественно, находятся люди, пытающиеся мутить воду.
Чжэн Цзыюня все больше одолевали тяжелые думы. Нельзя сказать, что в нашей партии нет настоящих кадров или нет людей, понимающих объективные законы экономического развития, умеющих профессионально управлять экономикой, видеть кризисы и противоречия. Беда в том, что дефицит демократии мешает людям говорить правду, заставляет их лгать. Вот так и появляются лица, подобные Тянь Шоучэну, которые сегодня выступают «за», завтра «против», на словах «за», а в душе, скорее всего, «против».
После освобождения все жители страны были охвачены единым порывом, стремились к осуществлению одной великой цели, заложили базу индустриализации, которая и сейчас продолжает играть очень большую роль. А потом все решили, что цель совсем близка, только руку протяни. Ради доморощенных плавок стали рубить деревья, пускать котлы на металлолом, критиковать неугодных специалистов, срывать «буржуазные» знамена — все пришло в беспорядок. Не успели выйти из этого трудного периода, как начались десять лет хаоса, о которых и говорить тяжело.
И только на 3-м пленуме была выработана стратегия, определившая, что при строительстве социалистической экономики надо учитывать особенности страны и национальный дух.
Если рассуждать последовательно, то коммунистическая партия — это прежде всего революционная деятельность, всеобъемлющее преобразование старой системы с целью придания нового импульса развитию производительных сил. Кажется, это уже не должно вызывать споров. Но сила укоренившихся за несколько десятилетий привычек делает процесс преобразований нелегким. Трудности серьезны, препятствия велики, промедлить — упустить возможности, поспешить — шлепнуться в грязь... Сюда же примешиваются и интересы отдельных людей, ломающие первоначально логичный замысел. Прими хоть тысячу постановлений, но у меня свои твердо установленные правила: сначала я хочу присмотреться, попробовать, подумать, а уж потом взяться за дело... Да, осуществление реформы — это борьба, и на нее нужно потратить очень много сил.
Устоявшиеся привычки могут нанести немало вреда. В старину все китайцы отпускали длинные волосы, но когда воцарилась маньчжурская династия Цин \ стало обязательным выбривать часть головы и носить косу. В то время нашлось много достойных людей, которые противились этому порядку. Отговаривались болезнями, уважением к предкам и не хотели брить голову. В конце концов подчинялись, потому что голова все-таки важнее волос. А когда через два с лишним века начали срезать косы 2, многие не хотели этого делать, как будто коса определена человеку с сотворения мира. Они уже забыли, что в старину ни у кого из китайцев кос не было.
А сам Чжэн? Ему скоро семьдесят, а он все еще не сказал ни слова правды в открытую. Чего он ждет? Он ведь не боится, что на него навесят ярлык правого оппортуниста или каппутиста — это было уже много раз. Может быть, он погибнет на поле боя, но рано или поздно его
В ходе революции 1911 —1913 гг., в результате которой была свергнута монархия.
поймут и оценят, потому что жизнь всегда идет вперед, он верит, что истина в этом.
На этой мысли сердце Чжэн Цзыюня успокоилось. В его страстной, горячей мечте нет ничего, за что ему может быть стыдно перед людьми. Он решил прямо поговорить с Тянь Шоучэном об этом позорном листе бумаги.
Тянь Шоучэн никак не думал увидеть Чжэн Цзыюня сидящим у него в кабинете. Да, гость не из приятных! Министр спросил бесцветным голосом:
— Здоровье получше? Почему не побыл еще пару деньков дома, не отдохнул?
Чжэн Цзыюнь держал в руках сигарету и разминал ее, не зажигая. Так опытный солдат перед тем, как начать стрелять, тщательно исследует затвор своей винтовки. Они молчали, словно два противника на поле боя, ожидающие сигнала к атаке.
— Садись! — по-хозяйски сказал Чжэн Цзыюнь, потом брезгливо взял двумя пальцами бумагу, лежавшую на чайном столике, и протянул министру: — Товарищ Шоучэн, ты мне можешь кое-что объяснить? Что это такое?
Тянь Шоучэн, как иностранец, не разбирающий китайских иероглифов, долго смотрел на лист бумаги.
— Откуда это к тебе попало?
— Откуда попало — не имеет значения. Я, как заместитель секретаря партийной организации и твой заместитель, имею право требовать от тебя ответа на свой вопрос.
Чжэн зажег сигарету и медленно затянулся, не поднимая головы, не глядя на Тянь Шоучэна. Торопиться некуда, время есть. Было тихо, все звуки куда-то исчезли, министр слышал, как бьется его сердце. Удар за ударом, будто капли крови падают на стол — медленно, тяжело. Казалось, эти удары слышно далеко-далеко, а вокруг бессчетное количество глаз, разглядывающих его, так что увильнуть, отказаться от поединка невозможно. Он выдавил из себя:
— Это... не что иное, как попытка расширения круга делегатов. Чтобы донести до съезда мнения максимально широких слоев коммунистов. Максимально широких.
— Документ прошел через партком?
Тянь Шоучэн достал из портсигара сигарету. Взял зажигалку, пощелкал, но огня не было. Чжэн Цзыюнь бросил ему коробку спичек, однако Тянь Шоучэн продолжал щелкать зажигалкой. Наконец он высек огонь, зажег сигарету, а спички бросил назад Цзыюню. Затянувшись, министр сказал:
— Несколько человек обсудили.
— Что ж, тогда дай мне посмотреть протокол этого заседания! — Чжэн Цзыюнь протянул руку.
Блестевшее, словно смазанное жиром, лицо Тянь Шоучэна сморщилось.
— Э, то есть... несколько товарищей обсудили в частном порядке...
— Несколько человек? Кто именно? — Чжэн Цзыюнь встал и подошел к Тянь Шоучэну.
Тот молчал.
— Несколько человек обсудили в частном порядке, и этого достаточно, чтобы сделать документ да еще разослать по подразделениям от имени парторганизации? Кто дал вам право изменять инструкцию ЦК о выборах? Недаром люди говорят, что в министерстве тяжелой промышленности все вопросы решают только четыре человека, а мнение остальных коммунистов никого не интересует! — Он и без Тянь Шоучэна знал, кто эти несколько человек.
— Мы вовсе не хотели выступать от имени партийной организации!
Министр все просчитал заранее, не оставив на документе никаких имен. Никто ничего не докажет. Он знал, как обходятся с людьми, которые воруют то, что им поручено охранять.
— Отчего же у вас не хватило смелости поставить свои имена? Да вы просто не собирались этого делать. Все абсолютно ясно: нужно было создать у людей ошибочное представление о том, что это точка зрения парткома. Пользуясь силой организации, навязать свое мнение массам. Я требую собрать партийное собрание министерства, чтобы четко разъяснить это всем коммунистам. Считаю, что ваши действия идут вразрез с интересами организации и глубоко ошибочны. Подобные ситуации создавались
в нашем министерстве уже много раз, они недопустимы и в политической, и в обычной жизни, это полное пренебрежение партийными нормами. Мы не можем на собраниях говорить одно, а думать и поступать по-другому — таких людей нельзя считать коммунистами.
Тянь Шоучэн холодно усмехнулся. Еще неизвестно, кто говорит одно, а делает другое. Чжэн высказывается внушительно, но мечтает только о том, чтобы пролезть на съезд. Был тяжело болен, потом даже не отдохнул, доклад делал в плохом состоянии, говорил о реформе, урегулировании — не для того ли все это, чтобы заработать себе политический капитал? Для чего же еще? Но Тянь сдержал себя и сказал:
— Если есть мнение, высказывай, если есть проблемы, потихоньку решим. Зачем руководствоваться чувством, а не разумом? К тому же здоровье у тебя неважное, так что не стоит волноваться.
Нужно успокоить Чжэн Цзыюня. Уже столько лет он вращается в руководящих кругах, а ничему не научился. Он похож на новичка на футбольном поле, который бегает без толку, путается под ногами, правил не знает, свистка судьи не слышит. От такого человека лучше держаться подальше, а то получишь неожиданный удар и свалишься. Да и цель у этого растяпы не такая уж благородная. Даже самый умный мошенник в мире не сможет обмануть самого себя.
Чжэн Цзыюнь почувствовал в словах министра подвох. Открыто засмеялся. Руководствоваться разумом, а не чувством? В душах таких людей партийные принципы уже превратились в ничто или в формальные тезисы, которые можно привести в докладе. Тянь никогда не поймет, что такое коммунистическое сознание.
— Не нужно затушевывать смысл вашего поступка! Решать надо немедленно. Или ты оповестишь все подразделения, или я сообщу тем руководителям, кого это касается.
Действительно, камень из выгребной ямы: и вонючий, и скользкий. Кто же так сказал про Чжэн Цзыюня? Вспомнил, это говорил один покойный теоретик, прах которого недавно выбросили с кладбища Героев революции.
Прах-то можно выбросить, а слова останутся, они неподвластны времени. То, что сказал человек, вообще вряд ли может быть полностью ошибочным.
— Если ты настаиваешь, мы все изучим.
«Изучим». Разве прелесть этого выражения можно передать? Какой простор для маневра оно дает человеку, и в этом смысле оно выше всех других слов. Наверное, есть проходимцы, которые в восторге восклицают: «Да здравствует изучение!» Когда он уйдет на пенсию и ему нечего будет делать, нужно будет заняться изучением «изучения». А может, он напишет книгу, в которой расскажет, как он сам «изучал» раньше, как «изучал» потом, как «изучают» различные люди и как им нужно «изучать»...
— Хорошо, сообщите мне, я буду ждать.
Расклад такой, что нужно дать шанс и противоположной стороне.
Лицо Тянь Шоучэна снова заблестело — на этот раз от удовольствия. Он не испытывал никакой неловкости, Чжэн Цзыюнь тоже. Неловкость — детское чувство. Они прощались с таким видом, будто все, что они обсуждали, происходит где-то очень далеко, скажем, в Америке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40