То, что Чжэн Цзыюнь самолично решил вопрос о публикации очерка, могло задеть Тянь Шоучэна, но, поразмыслив, он не стал сердиться, а наоборот, даже испытал тайную радость: ну вот, Чжэн сам сделал еще один шаг к пропасти.
Он надеялся, что вокруг очерка поднимется шум. Чем глубже Чжэн Цзыюнь увязнет в этом деле, тем лучше. В тот день, когда очерк увидел свет, Тянь Шоучэн позвонил Чэнь Юнмину:
— Вы что-нибудь знаете об этой публикации?
— И знаю, и не знаю,— ответил тот.— Я с самого начала сказал журналистке: во-первых, не надо меня восхвалять; во-вторых, все, что делается на заводе, соответствует линии 3-го пленума партии; в-третьих, у нас руководящие работники очень хорошего уровня.
— И как вы относитесь к тому, что о вас напечатано?
— Я еще не разобрался до конца,— ответил Чэнь Юнмин и тут же переспросил: — А вы как относитесь?
Ишь каков! Тянь Шоучэн не ожидал такой дерзости.
— Я... Ха-ха-ха! Конечно, поддерживаю. Это же честь для нашей системы!
Черт бы его побрал!
Вскоре Тянь Шоучэн под давлением Сун Кэ послал на завод более двадцати человек во главе с начальником отдела кадров. Официально они должны были проверять руководящих работников завода, а на самом деле — выяснить, как мог проскочить этот очерк, незаметно прощупать настроения людей на заводе.
Когда приехала комиссия, Чэнь Юнмин сразу сказал Е Чжицю и Хэ Цзябиню:
— Я же говорил, что ни в коем случае не надо писать! Мало того, что мне достанется, теперь и на заводе черт знает что начнется.
Они же обещали ему тогда, что возьмут всю ответственность на себя и учтут его мнение. Кто знал, что они все-таки напечатают этот проклятый очерк. Черт его дернул рассказать им всю подноготную. К тому же у Хэ Цзябиня на заводе есть коллеги, знакомые. Ведь завод-то подчиняется министерству.
А что в результате? Ничего хорошего. Ответственность пала не только на авторов, но и на Чэнь Юнмина.
Когда к Тянь Шоучэну пришли Фэн Сяосянь и Сун Кэ и напрямик спросили, не является ли этот очерк камнем в их огород, Тянь запальчиво ответил:
— Я вообще не понимаю, как его напечатали! Ведь решение о публикации не проходило через партком министерства.
Фэна и Суна больше всего разозлило то место в очерке, где говорилось, что среди заводских лидеров были и такие, которые не боролись с трудностями, возникшими в период правления «банды четырех», а предпочитали отсидеться в стороне. Среди них один из руководящих сотрудников министерства, который не справился с работой на заводе, но тем не менее спокойно вернулся в министерство и даже стал членом парткома. Тем, кто знал всю эту историю, было яснее ясного, что речь идет о Сун Кэ.
Ну что нагородили эти писаки! Известно ведь, что рука ногу не переборет. В свое время даже Политбюро не могло справиться с «бандой четырех». Что ж, требовать от директора заводика, чтобы он спасал все человечество?
Восхвалять Чэнь Юнмина, заявлять, что он прав,— не слишком ли? А этот Хэ Цзябинь еще получает зарплату в министерстве, кормится из рук Фэн Сяосяня, но о последствиях не подумал, наивный дурачок. Поистине интеллигенты — совершенно непредсказуемая публика. Хотя, с другой стороны, очерк вовсе не директивный документ. Даже директиву не обязательно выполнять, согласуясь с каждой буквой. Насчет Хэ Цзябиля министр был более или менее
спокоен. Маленький человек, разве может он поднять большую волну? Его, Тянь Шоучэна, это, скорее всего, не коснется, но вот Фэн Сяосянь и Сун Кэ так легко не отделаются. Конечно, критика и самокритика — это старые и добрые традиции нашей партии, но со временем, если человек поднимается на все более высокие посты, поймать его труднее, чем тигра за хвост.
Референт Линь Шаотун сказал министру:
— Говорят, Сун Кэ уже послал человека для проверки личного дела Хэ Цзябиня.— На слове «человек» он сделал особое ударение, напомнив тем самым начальнику, что жена Сун Кэ работает в отделе кадров.
Тянь Шоучэн неодобрительно произнес:
— Да, что-то старина Сун слишком откровенно обделывает это дело; разболтают — лишние хлопоты будут. Сейчас люди очень ревниво следят за стилем проверки архивов и документов. А товарищ Хэ Цзябинь — очень дельный специалист!
— Еще я слышал,— сказал Линь Шаотун,— что нашего Чжэн Цзыюня видели с этой журналисткой в парке Цзиншань, они там вместе гуляли.
Тянь Шоучэн тотчас опустил глаза, как будто услышал нечто такое, о чем предпочел бы не слышать.
— Ну и что из этого? Не в постели же их видели.
Он слишком давно и хорошо знал Чжэн Цзыюня,
чтобы поверить, что тот способен на такое, но как это было бы кстати! Лучшего повода, чтобы опорочить человека, не бывает. Иногда он думал, что самыми великими мыслителями в истории Китая были Конфуций и Лаоцзы. Феодальное сознание, основы которого они заложили еще две тысячи лет тому назад, пронизало все эпохи, передавалось из поколения в поколение и угнездилось в головах многих современных людей. Но Тянь Шоучэн был человеком дела и факта, он не любил делить шкуру неубитого медведя и сказал референту:
— Значит, так. Раз у Сун Кэ и других товарищей есть иное мнение, тебе не мешает разузнать, как в министерстве реагируют на этот очерк. Придет время, и мы все обсудим на парткоме.
Он не уточнил, что конкретно имеет в виду, да это и не нужно было уточнять, потому что Линь Шаотун и сам все прекрасно понимал. Так умный дворецкий при виде гостя мгновенно соображает, какие блюда ему лучше подать в соответствии с его рангом. В своей речи на симпозиуме Чжэн Цзыюнь резко выступил против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию», а сверху никакого критического отклика. Наоборот, то в одной, то в другой газете о его выступлении отзываются одобрительно. Не так давно один из руководителей Госсовета, обсуждая кандидатуры участников будущего совещания по работе тяжелой промышленности, после имен, которые предложил министр, сам вписал имя Чжэн Цзыюня.
Все это, конечно, неспроста. Ясно, что в период «банды четырех» Чжэн Цзыюнь не играл первую скрипку, его человеческие качества не могли найти применения. Откровенность и прямота только отпугивали людей. Во время критики Дэн Сяопина он несколько месяцев пролежал в больнице, но никто не знает, был ли он болен. Да, болеть тоже надо уметь вовремя, это своего рода талант. Тот самый руководитель из Госсовета однажды, усмехнувшись, сказал Тянь Шоучэну: «Товарищ Шоучэн, при «банде четырех» многие хворали, находились в больницах, а вы, наоборот, хорошо себя чувствовали!»
Да, гадко усмехнулся он, но игра еще не кончилась, и рано ставить точку. Тянь Шоучэн был уверен, что гораздо лучше Чжэн Цзыюня разобрался в ситуации. Еще найдутся люди, которые скажут веское слово о сегодняшнем политическом уклоне.
Заседание парткома подходило к концу, и министр посмотрел на часы: около половины двенадцатого. Как раз самое время, чтобы обсудить этот очерк; полчаса — и не слишком много, и не слишком мало. А большая дискуссия тут ни к чему.
И он сказал:
— У нас еще осталось время. И есть одно дело, о котором нужно поговорить.— Он увидел, что никто не обратил особого внимания на его слова, и подождал, пока не установилась тишина. Члены парткома были разгорячены предыдущими спорами, но постепенно успокоились и сосредоточились, только Ван Фанлян, увлекшись, вертел в руках привезенную кем-то из-за границы зажигалку.
Тянь Шоучэн продолжил:
— За последние два года в нашей стране очень активизировалась литература, немало писателей выступает за то, чтобы «вторгаться в жизнь». Появился такой литератор и в нашем министерстве, он сочинил очерк о директоре автомобильного завода «Рассвет» товарище Чэнь Юнмине. Наверное, этот автор решил вторгнуться в жизнь министерства тяжелого машиностроения, посмотреть, что у нас тут за люди. Ха-ха-ха!
Он смеялся, но очень хорошо понимал, что если в какой-нибудь организации появляется доморощенный писатель, то это беда. Никто не может быть уверен, что его слова или поступки не попадут в печать. Сам изображенный иногда даже не подозревает об этом, но осведомленные люди уже втихомолку указывают на него пальцем и шепчут: «Это он!» Потом материал распространяется по всей стране, находятся доброхоты, которые рекомендуют текст для ознакомления самым высоким руководителям Государственного совета, центрального аппарата партии и так далее...
Чжэн Цзыюнь зажег сигарету, однако курить не стал, а, наклонив голову, смотрел, как тлеет огонек, и слушал речь министра:
— Я человек совсем простой, литературы не понимаю. Но давным-давно, в Яньани председатель Мао при мне указывал, что литература должна служить рабочим, крестьянам и солдатам, служить делу пролетариата...
Его перебил Ван Фанлян:
— Ты что, в последнее время газет не читаешь? — Он повертел головой вправо и влево, оглядывая собравшихся.
Тянь Шоучэн знал, что Ван Фанлян любит сыпать соль на чужие раны. И в парткоме ни с кем не считается. Недавно его предложение о преобразовании системы внешнеторговых связей министерства, направленное на увеличение экспорта товаров, получило одобрение в ЦК. Самодовольство Тяня не могло не прорваться наружу.
Что за газеты он имеет в виду? Тянь Шоучэн оглядел лица присутствующих, но не заметил ничего особенного.
Одни лица были непроницаемы, на других застыло льстивое выражение, как у придворных из сказки Андерсена «Новое платье короля». Тянь Шоучэн не мог понять, почему так осмелел Ван Фанлян, и решил просто продолжать:
— После опубликования очерка в министерстве пошли большие споры. Из высказанных по этому поводу мнений можно выделить следующие. Первое — авторы не учитывают всю совокупность фактов и историческую обстановку; второе — Чэнь Юнмин повернул критику на других, а себя возвысил; третье — он присвоил результаты чужого труда; четвертое — очерк вызывает сомнения политического характера. Обобщая, можно сказать, что очерк, если оценивать его с точки зрения общественного резонанса, нанес удар по единству и сплоченности.
Сун Кэ нетерпеливо подхватил:
— Если бы не рухнула «банда четырех», Чэнь Юнмин никогда бы не поднялся. Сейчас так каждый сможет. Но я, например, всегда согласую свои поступки с уставом партии и не позволяю выпячивать себя. А он стою новое дело представил как дело в триста юаней, разве это порядочно?
Порядочность, справедливость, целесообразность! В таких категориях можно определить все поступки на свете. Несколько седых голов согласно закивали.
Заговорил заместитель министра Кун Сян:
— В конце концов, нужно помнить, что у нас коллективное руководство, у каждого есть заслуги, опыт работы. Нельзя допускать, чтобы выделяли только одного человека.
У Кун Сяна был сычуаньский выговор; когда он говорил, казалось, что в горле у него что-то бурлит. Круглые глазки холодно поблескивали за стеклами очков. Он ко всему относился с предубеждением. Люди искусства пытаются лезть в политику, в которой они ничего не смыслят. Если бы вновь наступили времена борьбы с правым уклоном, их бы живо записали в уклонисты и отправили в исправительный лагерь на перевоспитание, а то и расстреляли бы парочку. Он, Кун Сян, родину защищал, имеет два ранения и еще должен теперь якшаться с этой компанией. Смешно! Один выстрел, и все они наложат в штаны.
С тех пор как Чжэн Цзыюнь сделал доклад на симпозиуме по идейно-политической работе, его неприятные
привычки стали еще больше резать глаза: носит накрахмаленные белые воротнички, всегда поддергивает складку на брюках, когда садится, уступает дорогу женщинам, вечно говорит «спасибо», «извините»... Но кроме этих внешне интеллигентских замашек у него нет решительно ничего, за что его можно было бы упрекнуть. А многолетний профессиональный опыт подсказывал Кун Сяну, что в любом человеке всегда есть к чему придраться. Это стало одним из его жизненных убеждений.
Доклад Чжэн Цзыюня врезался ему в память. Там не было ничего явно вызывающего, все казалось удобоваримым, но нутром Кун чувствовал, что в тексте таится какая-то опасность. И хотя речь шла о далеких делах в будущем, когда и Чжэн Цзыюнь, и он сам превратятся в прах, Кун Сяну было не все равно, он надеялся, что его-то праху люди все-таки станут поклоняться.
Атаковать Чжэн Цзыюня в лоб было бы неправильно, потому что у него сейчас сильные позиции — ведь он даже во времена «культурной революции», несмотря ни на что, говорил то же, что и сейчас. Но надо готовиться к тому времени, когда можно будет помериться с ним силами.
Замечательно! Слова Кун Сяна насчет превозношения только одного человека бьют прямо в десятку. Тянь Шоучэн чувствовал, что это новое оружие против Чжэн Цзыюня. И как умно сказано, гораздо умнее, чем высказался Сун Кэ: никаких отступлений в сторону, все четко как на ладони. Но почему же никто не поддерживает? Люди за эти годы сильно изменились, они теперь не верят ничьим словам, требуют подробных разъяснений, взвешивают все за и против. Никто уже не хочет набрасываться на заранее намеченную жертву.
В зале заседаний было тихо, только гудел кондиционер да вентилятор.
На диванах серые чехлы, стены пожелтели, давно просят побелки. На столах пепельницы — обычные и ручной работы,— полные окурков. Кругом усталые, оцепеневшие, погруженные в раздумье, нерешительные, хмурые, гневные лица. Тоска.
Кто-то включил кондиционер на полную мощность, и тот фыркнул прямо в лицо сидевшему перед ним Чжэн Цзыюню.
Замминистра встал и пересел в кресло у двери. Напротив окна, но весь вид закрывают разросшиеся ветвистые тополя. Сквозь ветви проступает синее летнее небо, как будто изрезанное на мелкие кусочки. Но он все равно знал, что за этим тенистым занавесом существует бескрайнее небо. Синее небо! Его сердце радостно забилось.
Человек не может не находить себе опоры в природе. Наверное, это и есть гармония.
Нужно каждое воскресенье выкраивать время для прогулок. Взять и поехать в конце октября на Ароматные горы или весной в Вишневое ущелье. В Парке согласия 1 слишком много народа. До «культурной революции» Чжэн часто брал дочь с собой на охоту. Во время «революции» все охотничьи ружья отобрали, а теперь вернули. Да только его ружье уже состарилось, заржавело, как и он сам. Есть такой французский кинофильм «Старое ружье», очень хороший. И название у него символическое, несущее в себе печаль и в то же время силу. Ведь старое далеко не всегда означает ненужное, иногда оно как раз истинное, ценное,, подлинное.
Спокойствие и невозмутимость Чжэн Цзыюня раздражали Сун Кэ. Чувства так распирали его, что он даже вспотел и вынужден был расстегнуть верхние пуговицы на рубашке — остальные пуговицы, казалось, вот-вот сами отскочат. Ему не нравился ход заседания, хотя с виду все было как обычно: острые вопросы сглаживались, замалчивались, чтобы потом концов нельзя было найти. Сам Сун Кэ не решался высказываться, потому что он здесь лицо заинтересованное. Если будешь много говорить, люди сразу почувствуют твое настроение.
Он страшно завидовал Чэнь Юнмину. Именно из-за него он выбыл из неофициального списка кандидатов на пост заместителя министра. А откуда он взялся, этот Чэнь? И здесь во всем виноват Чжэн Цзыюнь. Если бы он не порекомендовал Чэнь Юнмина, ничего бы не было, а так он неожиданно стал директором «Рассвета».
Сун Кэ мечтал, чтобы с Чэнь Юнмином и Чжэн Цзыю- нем произошло какое-нибудь несчастье,— хоть бы они зуб
Парк согласия (Ихэюань) — летний дворцовый комплекс маньчжурских императоров, ставший после революции общественным парком.
сломали за едой, что ли. Он старался противостоять им в любом, даже самом незначительном деле. Сейчас, поглядывая на сидящих, он прикидывал, кто может выступить, кто что скажет. И будет ли из всего этого польза?
Чжэн Цзыюнь продолжал сохранять отсутствующий вид. Сун Кэ нервно сунул только что прикуренную сигарету в стоящую рядом пепельницу, но сигарета продолжала дымиться, поэтому он залил ее чаем. От волнения перелил через край, и грязная вода с окурками и обгоревшими спичками растеклась по светло-синей скатерти.
Опять заговорил Кун Сян:
— Говорят, что эта журналистка, которая написала очерк вместе с Хэ Цзябинем, уже два раза разводилась.— Его глаза цепко и неотрывно следили при этом за выражением лица Чжэн Цзыюня, в голосе слышалась брезгливая нота, как будто ему пришлось упомянуть о публичном доме или о какой-то непристойной болезни.
В комнате стало еще тише, все повернулись к Кун Сяну.
Чжэн Цзыюнь горько усмехнулся. Если бы Е Чжицю действительно дважды побывала замужем, она, наверное, считала бы себя настоящей женщиной и не думала, что прожила жизнь зря. Кстати, в законе о браке черным по белому написано, что, если между супругами больше нет любви, они могут разводиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40