» Николин дал им все, что они просили, и распрощался с ними.
В таком плачевном положении мы и застали Нико-лина, когда отправились с Илко Кралевым в поместье, чтобы взять книги, которые Деветаков завещал Илко. Николин очень обрадовался Илко и хотел поздороваться с ним за руку, но Илко сказал ему, чтобы он держался подальше.
— Ты же внаешь, у меня туберкулез.
— Выздоровеешь,— сказал Николин, вглядываясь в его лицо.— В лице у тебя нет болезни.
Николин был в то время красивый парень с выразительными, усталыми и грустными глазами, грусть таилась и в смуглых ямочках на его щеках, и в складках губ, когда он улыбался, и в интонациях голоса, тихого, напевного и чуть сипловатого, когда он говорил, до чего ж мы хорошо сделали, что догадались к нему приехать. Илко предложил прежде всего пройти к могиле Девета-кова, а потом уж приниматься за работу. Листья орешины цвета кованого золота покрывали продолговатый холмик, у подножья деревянного креста лежали астры. Их свежий запах, смешанный с йодистым ароматом ореховых листьев, насыщал теплый неподвижный воздух той нежной печалью, которая придает столь грустное очарование первым осенним дням. «Почему?— сказал Николин, и на усталых его глазах выступили слезы.— Почему он наложил на себя руки?»
Тот же вопрос много раз задавали себе и мы с Илко Кралевым, когда узнали о самоубийстве Деветакова. Молва разносила самые разные слухи о причинах самоубийства, и поскольку в то время основной темой разговоров были народные суды и приговоры политическим преступникам, многие под влиянием этих событий утверждали, что причина этого самоубийства тоже политическая. Как и все богатые землевладельцы, Деветаков, дескать, был, естественно, настроен против новой власти, был вовлечен в политические интриги и покончил с собой из страха, что его разоблачат и ему придется держать ответ. Строительство же школы и то, что он подарил селу триста декаров земли, объясняли как попытку искупить свою вину перед новой властью, при этом получалось, что он за год предвидел развитие событий, как, впрочем, предвидели его все.
Единственный человек, который мог знать или хотя бы догадываться, почему Деветаков покончил с собой, был Николин, но и он не заметил в поведении своего господина ничего необычайного, кроме разве «этакой тиши», временами забиравшей в плен его душу. Илко вспоминал, что в последние годы, во время встреч и разговоров с Деветаковым, тоже замечал эту «тишь», замечал ее и Александр Пашов, с которым они часто посещали поместье, но оба толковали ее как состояние внутренней сосредоточенности. Деветаков был по характеру человеком «тихим» и спокойным, но отнюдь не безразличным. Разговаривал и спорил он со страстью, хотя внешне это никак не проявлялось. Они беседовали об истории, литературе, философии, политике и прочем, а также о так называемых «проклятых вопросах». Деветаков не проповедовал пессимизм, но не был и «восторженным почитателем» мирового порядка, то есть смотрел на этот порядок со снисходительной иронией, а на жизнь — как на нечто нам навязанное, с чем так или иначе следует мириться, другими словами —- проявлял мудрость. Смерть не была его излюбленной темой — разве что он щадил собеседников, и Илко не мог связать его самоубийство как акт сверхчеловеческой воли с его характером — характером человека, склонного к созерцанию, нежного и самоуглубленного.
Несколько дней мы паковали книги, перевозили в село и складывали на земляном полу Илковой комнаты. Подавленный кошмарами одиночества, Николин всеми силами стремился к общению с людьми, он не знал, чем нас ублажить и как подольше задержать в поместье. Он готовил нам чудесные обеды и ужины, а в свободное время помогал нам и с простодушной откровенностью рассказывал о Деветакове, о себе и обо всем, что читатель уже знает. Он был сбит с толку, угнетен, не представлял себе, как будет жить дальше, и просил у нас совета. Илко попросил своего квартирохозяина Анания сдать ему вторую комнату и, получив его согласие, предложил Николину переехать к нему. Николин обрадовался, но непонятно было, что делать с домашней обстановкой — перевезти ли ее куда-нибудь или оставить в доме. Илко дал знать в город, и оттуда приехал грузовик с несколькими рабочими. Так ковер из гостиной, рояль, овальный стол, несколько кожаных диванов и другая громоздкая мебель были перевезены в разные общественные учреждения.
Нам оставалось упаковать и перевезти книги с нижних полок книжных шкафов, когда Илко увидел между страницами какого-то французского романа стопку листков. Первая фраза, перенесенная с предыдущей, несохранившейся страницы, заинтриговала его, и он прочел все остальные листки. Они были пронумерованы, но не подряд, и связь между ними рвалась. Исписаны они были черными чернилами, ясным почерком, но было много зачеркиваний и вставок, так что мы предположили, что это отрывки из черновика то ли дневника, то ли какого-то сочинения. Илко пересмотрел у себя дома все книги в надежде найти полную рукопись, но не нашел больше ни строчки. Через несколько лет я переписал эти листки из записок Илко, а сейчас поддаюсь соблазнувставить их в свой рассказ, хотя сознаю, что никаких оригинальных мыслей там нет. Кроме того, Деветаков — один из самых эпизодических персонажей моего рассказа, причины его самоубийства едва ли будут представлять интерес для читателей, и все же я не могу утаить эти страницы, которые дышат нечеловеческой жаждой жизни и апокалиптическим ужасом перед смертью. А вот и та фраза, с которой начинаются листки и первая половина которой неизвестна:
«...из чего следует, что инстинкт жизни сильнее ее смысла.
Ненавижу природу! Хотя бы за то, что я явился в этот мир не по своей, а по ее воле. Она навязала меня миру. Природа — слепая сила, которая творит наугад, без плана, без цели и без чувства.
Пока человек изобрел такую простую штуку, как колесо, и многое другое в том же роде, прошли тысячелетия. Чтобы создать самое сложное на свете — человека, не нужно ничего, кроме слепого инстинкта. Создавая человека, никто не думает, потому что отдается плотской страсти. Более того, человек часто рождается после беспросветного пьянства, после насилия или флирта, в результате случайной встречи случайных людей. Несмотря на это, природа одаривает его умом, чувствами, воображением, способностью испытывать боль и душевное волнение. В этом ее подлость, если можно инкриминировать ей подобный порок.
Мой отец умер пятидесяти пяти лет от инсульта. Он был необыкновенно силен и жизнелюбив. Рассказывали, что в молодости он боролся на ярмарках и часто побеждал самых опытных борцов. Его отличал мягкий характер, тонкое чувство юмора и музыкальность. Помню, как в свободное время он любил «побаловаться» на скрипке или на флейте. Играл он по слуху, исполняя русские романсы и разные мелодии, которые слышал у других музыкантов или, чаще всего, на граммофонных пластинках. Учиться музыке в его время было делом немыслимым. Мой дед, полуграмотный крестьянин, и слышать не хотел ни о каком обучении. Отец окончил лишь прогимназию, но был интеллигентен от природы. В отличие от других крупных землевладельцев нашего края, он читал книги болгарских и иностранных авторов, купил сестре рояль, нанял ей учителя из города, но она не проявила музыкальных способностей. К его огорчению, меня тоже не тянуло к музыке, зато он был очень горд, что я получил высшее образование за границей.
Отец был человек щедрый и любил гостей. Любил угостить их на славу, предложить разнообразные напитки, любил послушать их разговоры. Приезд гостей, всегда разных, бывал для него праздником. Он был общителен и в их присутствии чувствовал прилив воодушевления, радости и счастья. Но вот случилось так, что именно в присутствии гостей он и заболел. Вышел зачем-то в другую комнату, задержался там, а когда мы пошли его искать, увидели, что он лежит в кровати на спине и не может ни говорить, ни двигаться. Утром позвали врача, и он установил правосторонний инсульт. С того дня отец был нем и неподвижен. Я был потрясен. Я спрашивал себя, почему именно этот жизнелюбивый добряк так жестоко наказан судьбой, почему она не послала ему хотя бы какой-нибудь болезни полегче. Он сделал такое доброе дело госпоже Кларе, а теперь наказан более тяжко, чем она. Целыми днями он лежал в доме или, в хорошую погоду, на галерее. Но самым страшным и невыносимым было то, что он сознавал свое состояние. Ум его остался ясным, но вместо слов изо рта вырывалось мычанье. Больше всего он страдал, когда нанятый в селе человек раздевал его, вытирал и подмывал. Тогда он плакал, как ребенок, и смотрел на икону святой Богородицы — быть может, просил, чтоб она скорее его прибрала. Я никогда не видел и никогда не увижу ни в чьих глазах такого страдания.
Да, природа не только причиняет человеку незаслуженные страдания, но и унижает его.
Один древний царь сказал поэту, который воспел его в оде и сравнил с солнцем: «Прежде чем сравнивать меня с солнцем, надо было посмотреть на мой ночной горшок!» Царь был искренен и сказал правду.
Прежде чем влюбиться в женщину, мы тоже должны прежде всего взглянуть на ее «ночной горшок». Даже самая нежная любовь между мужчиной и женщиной — всего лишь проявление полового инстинкта. Это прозаично, но верно. В противном случае влюбленные восхищались бы и опьяняли друг друга на расстоянии. Они не испытывали бы влечения друг к другу в первую же минуту знакомства или даже еще раньше. И может быть, именно поэтому человек с незапамятных времен возвеличивает объект своего влечения, изображая его неземным существом, и называет свое влечение любовью. Он воспевает любовь именно потому, что не смеет назвать ее настоящим ее именем, которое сровняло бы его с животными. Таким образом он вырастает в собственных глазах. Животные совокупляются только в определенное время, чтобы продолжить свой род, а человек проделывает это непрерывно, удовольствия ради, и удовольствие вырождается в блуд. А блуд ведет к трагическим последствиям. Любовь человека продается и покупается, она служит разменной монетой, используется для шпионажа и всяких нечистых сделок.
Таким образом человек доказывает, что его любовь — это инстинкт, из-под власти которого он не в силах освободиться, даже когда видит, что это может стоить ему чести, свободы и жизни.
Я должен убить в себе этот инстинкт. Он подавляет мою волю и свободу. То же — и с чувством собственности, одним из самых опасных пороков. Это чувство — преступление по отношению к тем, кто живет в нищете и лишениях. Зачем мне столько земли? У меня есть немного денег в банке, вложенных много лет назад моим отцом, и мне их хватает. Мне некуда больше ездить, нечего покупать. Всего у меня в достатке.
Бели я раздам землю бедным крестьянам, я осчастливлю их на всю жизнь. И не только их, но их детей тоже. Я предчувствую, что и я буду счастлив. Или по крайней мере попытаюсь сделать свою жизнь хоть сколько-нибудь осмысленной. Невыносимо жить так, как я жил до сих пор. Решено: иду к крестьянам, и тебе — столько-то, тебе — столько-то! Как все это просто, а я вот уже сколько лет не могу это осуществить. Мне не хватает воли, у меня такое чувство, что я окажусь совершенно беспомощным, ничтожным, без всякой опоры и почвы под ногами. Но ведь будет не так, Раз я знаю, что сам отказался от чего-то, значит, я не буду страдать от его отсутствия. Хоть бы продать землю за полцены, но я и этого не могу сделать, потому что я алчен и порочен. Потому что я настоящий злодей. Я ведь и пальцем не шевельнул ради этой земли. Она досталась мне в наследство.
Первого марта пойду в правление общины и посмотрю земельные реестры. Посмотрю, у кого из крестьян сколько земли, и раздам свою самым бедным.
Первого марта, ни днем позже!
Говорят, что в природе существует высшая гармония. Скорее, в ней царит хаос. Еще древние, а вслед за ними и христианские мыслители сказали, что она несовершенна. Находятся, однако, «великие» умы, которые усматривают гармонию даже в существовании миллионов видов насекомых, всевозможных пресмыкающихся и низших организмов. Комар, говорят они, питается кровью человека и других животных, и это в согласии с гармонией природы. И животные, живущие под землей, которые никогда не видят света и уничтожают посадки бедных крестьян,— тоже часть этой гармонии. Войны, насилия, пожирание или убийство более слабого более сильным поддерживают в мире высшее равновесие. Это равновесие безнравственно и кровопролитно, но ученые и философы принимают его и оправдывают, создавая стройные системы. Они не могут понять природу и выстраивают собственные системы, чтобы блеснуть перед миром своим умом. При этом они доходят до того, что объявляют смерть необходимостью для гармонии природы. А смерть — это самое преступное деяние природы. Она лишает жизнь смысла.
Людей с самой глубокой древности мучило то, что жизнь преходяща и бессмысленна. В богатыря Гильга-меша, героя древневавилонского эпоса, смерть вселяла ужас. В поисках утешения он встречался со всеми мудрецами того времени, но все они говорили, что боги обрекли людей на смерть, а бессмертие приберегли для себя. Лучше не рождаться, чем жить и страдать, не зная зачем,— сказано и книге Ездры.
В античной Греции, которая знаменита своей жизнеутверждающем философией, мы находим не меньше скорби и печали. «Ибо из всех созданий во всей вселенной нет никою, кто был бы несчастнее человека»,— говорит Гомер в «Илиаде». И в сочинениях многих ранних поэтов, как Семонид, Феогнид и другие, написанных за шестьсот лет до нашей эры, много безнадежности: «Смертным лучше не рождаться, чтобы не видеть сияющих лучей солнца».
Позже и Софокл говорит: «Высший дар человека — не быть рожденным».
Спустя века мы услышим и печальный вопль Паскаля: «У нас под ногами нет основы, под нами бездна. Страшно чувствовать, как все, что у тебя есть, исчезает».
Есть философы, которые утверждают, будто страданием и смертью отдельной личности искупается счастье человеческого рода. Смерть, разумеется, зло, но в таком случае она превращается в добродетель. Из нее рождается новая, вечно обновляющаяся жизнь. Отсюда и теория бессмертия, осуществляемого в смене поколений или даже в какой-либо деятельности. Жалкая утеха. Или, точнее, посмертное удовлетворение тщеславия. Меня нет, но дети, внуки и все ступеньки моего «колена» будут жить одни вслед другим, а я — в них. Живут ли во мне мой отец, мой дед, мои прадеды? Конечно, нет. Живу я, а они — прах, и даже не прах, а ничто. Какие-то имена, понятия, притом давно забытые.
Меня нет, но я буду жить в своих делах в сознании грядущих поколений. Еще более жалкая утеха. Что из того, что кто-то когда-то откроет какую-то книгу и, может быть, прочтет, что такой-то сделал то-то и то-то на пользу человечеству. Изобрел машину, нарисовал картину, изрек мудрую, бессмертную мысль. Какую пользу принесли человечеству Архимед или, скажем, Сократ? Или Шекспир, или Микеланджело? Никакой. Буквально никакой. Разными занятиями и суждениями отвлекли себя от мысли о неизбежности смерти. Отвлекали и других, и это единственное, чем они были полезны. Л человечество продолжает умирать, и разные аристотели и прочие остаются именами, написанными на бумаге.
Я не хочу быть ни одним из этих великих людей, а хочу быть бессмертным. Жить и после конца света. А они пусть живут в «сознании признательного человечества».
Древние греки, как мы знаем, преклонялись перед неумолимой судьбой, которая пренебрегает отдельным человеком во имя всеобщей, мировой гармонии. Гераклит восхищался непрестанным потоком жизни, который течет благодаря смерти отдельных людей. Так, видите ли, обеспечивается бессмертие рода человеческого.
Если человек умирает, кому нужна жизнь природы, космоса! Какой смысл имеет моя жертва во имя поддержания жизни космоса, если он не живое существо и этого не осознает? Если он существует и со мной и без меня? Природа в силу своего слепого инстинкта непрерывно создает и непрерывно умерщвляет, так что мир, в сущности, представляет собой бесконечное кладбище. Это чередование жизни и смерти, рождения и исчезновения в небытии пугает и самого Гераклита, и под конец он сравнивает мировую гармонию, жизнь природы с кучей мусора или чем-то подобным.
Сегодня Малай принес госпожу Клару поиграть на рояле. Пока она играла (уже совсем плохо, и слушать ее мучительно), я думал о том, какую трагическую жажду жизни испытывает эта женщина. Когда они с мужем приехали к нам, она была так хороша, что из окрестных сел, да и знакомые из города съезжались на нее посмотреть. Мы уже знали, что она и ее муж — политэмигранты. Ее преданная любовь, ее жертвенность окружали ее в наших глазах ореолом святости. Через год или два ее разбил паралич, и мы все были потрясены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
В таком плачевном положении мы и застали Нико-лина, когда отправились с Илко Кралевым в поместье, чтобы взять книги, которые Деветаков завещал Илко. Николин очень обрадовался Илко и хотел поздороваться с ним за руку, но Илко сказал ему, чтобы он держался подальше.
— Ты же внаешь, у меня туберкулез.
— Выздоровеешь,— сказал Николин, вглядываясь в его лицо.— В лице у тебя нет болезни.
Николин был в то время красивый парень с выразительными, усталыми и грустными глазами, грусть таилась и в смуглых ямочках на его щеках, и в складках губ, когда он улыбался, и в интонациях голоса, тихого, напевного и чуть сипловатого, когда он говорил, до чего ж мы хорошо сделали, что догадались к нему приехать. Илко предложил прежде всего пройти к могиле Девета-кова, а потом уж приниматься за работу. Листья орешины цвета кованого золота покрывали продолговатый холмик, у подножья деревянного креста лежали астры. Их свежий запах, смешанный с йодистым ароматом ореховых листьев, насыщал теплый неподвижный воздух той нежной печалью, которая придает столь грустное очарование первым осенним дням. «Почему?— сказал Николин, и на усталых его глазах выступили слезы.— Почему он наложил на себя руки?»
Тот же вопрос много раз задавали себе и мы с Илко Кралевым, когда узнали о самоубийстве Деветакова. Молва разносила самые разные слухи о причинах самоубийства, и поскольку в то время основной темой разговоров были народные суды и приговоры политическим преступникам, многие под влиянием этих событий утверждали, что причина этого самоубийства тоже политическая. Как и все богатые землевладельцы, Деветаков, дескать, был, естественно, настроен против новой власти, был вовлечен в политические интриги и покончил с собой из страха, что его разоблачат и ему придется держать ответ. Строительство же школы и то, что он подарил селу триста декаров земли, объясняли как попытку искупить свою вину перед новой властью, при этом получалось, что он за год предвидел развитие событий, как, впрочем, предвидели его все.
Единственный человек, который мог знать или хотя бы догадываться, почему Деветаков покончил с собой, был Николин, но и он не заметил в поведении своего господина ничего необычайного, кроме разве «этакой тиши», временами забиравшей в плен его душу. Илко вспоминал, что в последние годы, во время встреч и разговоров с Деветаковым, тоже замечал эту «тишь», замечал ее и Александр Пашов, с которым они часто посещали поместье, но оба толковали ее как состояние внутренней сосредоточенности. Деветаков был по характеру человеком «тихим» и спокойным, но отнюдь не безразличным. Разговаривал и спорил он со страстью, хотя внешне это никак не проявлялось. Они беседовали об истории, литературе, философии, политике и прочем, а также о так называемых «проклятых вопросах». Деветаков не проповедовал пессимизм, но не был и «восторженным почитателем» мирового порядка, то есть смотрел на этот порядок со снисходительной иронией, а на жизнь — как на нечто нам навязанное, с чем так или иначе следует мириться, другими словами —- проявлял мудрость. Смерть не была его излюбленной темой — разве что он щадил собеседников, и Илко не мог связать его самоубийство как акт сверхчеловеческой воли с его характером — характером человека, склонного к созерцанию, нежного и самоуглубленного.
Несколько дней мы паковали книги, перевозили в село и складывали на земляном полу Илковой комнаты. Подавленный кошмарами одиночества, Николин всеми силами стремился к общению с людьми, он не знал, чем нас ублажить и как подольше задержать в поместье. Он готовил нам чудесные обеды и ужины, а в свободное время помогал нам и с простодушной откровенностью рассказывал о Деветакове, о себе и обо всем, что читатель уже знает. Он был сбит с толку, угнетен, не представлял себе, как будет жить дальше, и просил у нас совета. Илко попросил своего квартирохозяина Анания сдать ему вторую комнату и, получив его согласие, предложил Николину переехать к нему. Николин обрадовался, но непонятно было, что делать с домашней обстановкой — перевезти ли ее куда-нибудь или оставить в доме. Илко дал знать в город, и оттуда приехал грузовик с несколькими рабочими. Так ковер из гостиной, рояль, овальный стол, несколько кожаных диванов и другая громоздкая мебель были перевезены в разные общественные учреждения.
Нам оставалось упаковать и перевезти книги с нижних полок книжных шкафов, когда Илко увидел между страницами какого-то французского романа стопку листков. Первая фраза, перенесенная с предыдущей, несохранившейся страницы, заинтриговала его, и он прочел все остальные листки. Они были пронумерованы, но не подряд, и связь между ними рвалась. Исписаны они были черными чернилами, ясным почерком, но было много зачеркиваний и вставок, так что мы предположили, что это отрывки из черновика то ли дневника, то ли какого-то сочинения. Илко пересмотрел у себя дома все книги в надежде найти полную рукопись, но не нашел больше ни строчки. Через несколько лет я переписал эти листки из записок Илко, а сейчас поддаюсь соблазнувставить их в свой рассказ, хотя сознаю, что никаких оригинальных мыслей там нет. Кроме того, Деветаков — один из самых эпизодических персонажей моего рассказа, причины его самоубийства едва ли будут представлять интерес для читателей, и все же я не могу утаить эти страницы, которые дышат нечеловеческой жаждой жизни и апокалиптическим ужасом перед смертью. А вот и та фраза, с которой начинаются листки и первая половина которой неизвестна:
«...из чего следует, что инстинкт жизни сильнее ее смысла.
Ненавижу природу! Хотя бы за то, что я явился в этот мир не по своей, а по ее воле. Она навязала меня миру. Природа — слепая сила, которая творит наугад, без плана, без цели и без чувства.
Пока человек изобрел такую простую штуку, как колесо, и многое другое в том же роде, прошли тысячелетия. Чтобы создать самое сложное на свете — человека, не нужно ничего, кроме слепого инстинкта. Создавая человека, никто не думает, потому что отдается плотской страсти. Более того, человек часто рождается после беспросветного пьянства, после насилия или флирта, в результате случайной встречи случайных людей. Несмотря на это, природа одаривает его умом, чувствами, воображением, способностью испытывать боль и душевное волнение. В этом ее подлость, если можно инкриминировать ей подобный порок.
Мой отец умер пятидесяти пяти лет от инсульта. Он был необыкновенно силен и жизнелюбив. Рассказывали, что в молодости он боролся на ярмарках и часто побеждал самых опытных борцов. Его отличал мягкий характер, тонкое чувство юмора и музыкальность. Помню, как в свободное время он любил «побаловаться» на скрипке или на флейте. Играл он по слуху, исполняя русские романсы и разные мелодии, которые слышал у других музыкантов или, чаще всего, на граммофонных пластинках. Учиться музыке в его время было делом немыслимым. Мой дед, полуграмотный крестьянин, и слышать не хотел ни о каком обучении. Отец окончил лишь прогимназию, но был интеллигентен от природы. В отличие от других крупных землевладельцев нашего края, он читал книги болгарских и иностранных авторов, купил сестре рояль, нанял ей учителя из города, но она не проявила музыкальных способностей. К его огорчению, меня тоже не тянуло к музыке, зато он был очень горд, что я получил высшее образование за границей.
Отец был человек щедрый и любил гостей. Любил угостить их на славу, предложить разнообразные напитки, любил послушать их разговоры. Приезд гостей, всегда разных, бывал для него праздником. Он был общителен и в их присутствии чувствовал прилив воодушевления, радости и счастья. Но вот случилось так, что именно в присутствии гостей он и заболел. Вышел зачем-то в другую комнату, задержался там, а когда мы пошли его искать, увидели, что он лежит в кровати на спине и не может ни говорить, ни двигаться. Утром позвали врача, и он установил правосторонний инсульт. С того дня отец был нем и неподвижен. Я был потрясен. Я спрашивал себя, почему именно этот жизнелюбивый добряк так жестоко наказан судьбой, почему она не послала ему хотя бы какой-нибудь болезни полегче. Он сделал такое доброе дело госпоже Кларе, а теперь наказан более тяжко, чем она. Целыми днями он лежал в доме или, в хорошую погоду, на галерее. Но самым страшным и невыносимым было то, что он сознавал свое состояние. Ум его остался ясным, но вместо слов изо рта вырывалось мычанье. Больше всего он страдал, когда нанятый в селе человек раздевал его, вытирал и подмывал. Тогда он плакал, как ребенок, и смотрел на икону святой Богородицы — быть может, просил, чтоб она скорее его прибрала. Я никогда не видел и никогда не увижу ни в чьих глазах такого страдания.
Да, природа не только причиняет человеку незаслуженные страдания, но и унижает его.
Один древний царь сказал поэту, который воспел его в оде и сравнил с солнцем: «Прежде чем сравнивать меня с солнцем, надо было посмотреть на мой ночной горшок!» Царь был искренен и сказал правду.
Прежде чем влюбиться в женщину, мы тоже должны прежде всего взглянуть на ее «ночной горшок». Даже самая нежная любовь между мужчиной и женщиной — всего лишь проявление полового инстинкта. Это прозаично, но верно. В противном случае влюбленные восхищались бы и опьяняли друг друга на расстоянии. Они не испытывали бы влечения друг к другу в первую же минуту знакомства или даже еще раньше. И может быть, именно поэтому человек с незапамятных времен возвеличивает объект своего влечения, изображая его неземным существом, и называет свое влечение любовью. Он воспевает любовь именно потому, что не смеет назвать ее настоящим ее именем, которое сровняло бы его с животными. Таким образом он вырастает в собственных глазах. Животные совокупляются только в определенное время, чтобы продолжить свой род, а человек проделывает это непрерывно, удовольствия ради, и удовольствие вырождается в блуд. А блуд ведет к трагическим последствиям. Любовь человека продается и покупается, она служит разменной монетой, используется для шпионажа и всяких нечистых сделок.
Таким образом человек доказывает, что его любовь — это инстинкт, из-под власти которого он не в силах освободиться, даже когда видит, что это может стоить ему чести, свободы и жизни.
Я должен убить в себе этот инстинкт. Он подавляет мою волю и свободу. То же — и с чувством собственности, одним из самых опасных пороков. Это чувство — преступление по отношению к тем, кто живет в нищете и лишениях. Зачем мне столько земли? У меня есть немного денег в банке, вложенных много лет назад моим отцом, и мне их хватает. Мне некуда больше ездить, нечего покупать. Всего у меня в достатке.
Бели я раздам землю бедным крестьянам, я осчастливлю их на всю жизнь. И не только их, но их детей тоже. Я предчувствую, что и я буду счастлив. Или по крайней мере попытаюсь сделать свою жизнь хоть сколько-нибудь осмысленной. Невыносимо жить так, как я жил до сих пор. Решено: иду к крестьянам, и тебе — столько-то, тебе — столько-то! Как все это просто, а я вот уже сколько лет не могу это осуществить. Мне не хватает воли, у меня такое чувство, что я окажусь совершенно беспомощным, ничтожным, без всякой опоры и почвы под ногами. Но ведь будет не так, Раз я знаю, что сам отказался от чего-то, значит, я не буду страдать от его отсутствия. Хоть бы продать землю за полцены, но я и этого не могу сделать, потому что я алчен и порочен. Потому что я настоящий злодей. Я ведь и пальцем не шевельнул ради этой земли. Она досталась мне в наследство.
Первого марта пойду в правление общины и посмотрю земельные реестры. Посмотрю, у кого из крестьян сколько земли, и раздам свою самым бедным.
Первого марта, ни днем позже!
Говорят, что в природе существует высшая гармония. Скорее, в ней царит хаос. Еще древние, а вслед за ними и христианские мыслители сказали, что она несовершенна. Находятся, однако, «великие» умы, которые усматривают гармонию даже в существовании миллионов видов насекомых, всевозможных пресмыкающихся и низших организмов. Комар, говорят они, питается кровью человека и других животных, и это в согласии с гармонией природы. И животные, живущие под землей, которые никогда не видят света и уничтожают посадки бедных крестьян,— тоже часть этой гармонии. Войны, насилия, пожирание или убийство более слабого более сильным поддерживают в мире высшее равновесие. Это равновесие безнравственно и кровопролитно, но ученые и философы принимают его и оправдывают, создавая стройные системы. Они не могут понять природу и выстраивают собственные системы, чтобы блеснуть перед миром своим умом. При этом они доходят до того, что объявляют смерть необходимостью для гармонии природы. А смерть — это самое преступное деяние природы. Она лишает жизнь смысла.
Людей с самой глубокой древности мучило то, что жизнь преходяща и бессмысленна. В богатыря Гильга-меша, героя древневавилонского эпоса, смерть вселяла ужас. В поисках утешения он встречался со всеми мудрецами того времени, но все они говорили, что боги обрекли людей на смерть, а бессмертие приберегли для себя. Лучше не рождаться, чем жить и страдать, не зная зачем,— сказано и книге Ездры.
В античной Греции, которая знаменита своей жизнеутверждающем философией, мы находим не меньше скорби и печали. «Ибо из всех созданий во всей вселенной нет никою, кто был бы несчастнее человека»,— говорит Гомер в «Илиаде». И в сочинениях многих ранних поэтов, как Семонид, Феогнид и другие, написанных за шестьсот лет до нашей эры, много безнадежности: «Смертным лучше не рождаться, чтобы не видеть сияющих лучей солнца».
Позже и Софокл говорит: «Высший дар человека — не быть рожденным».
Спустя века мы услышим и печальный вопль Паскаля: «У нас под ногами нет основы, под нами бездна. Страшно чувствовать, как все, что у тебя есть, исчезает».
Есть философы, которые утверждают, будто страданием и смертью отдельной личности искупается счастье человеческого рода. Смерть, разумеется, зло, но в таком случае она превращается в добродетель. Из нее рождается новая, вечно обновляющаяся жизнь. Отсюда и теория бессмертия, осуществляемого в смене поколений или даже в какой-либо деятельности. Жалкая утеха. Или, точнее, посмертное удовлетворение тщеславия. Меня нет, но дети, внуки и все ступеньки моего «колена» будут жить одни вслед другим, а я — в них. Живут ли во мне мой отец, мой дед, мои прадеды? Конечно, нет. Живу я, а они — прах, и даже не прах, а ничто. Какие-то имена, понятия, притом давно забытые.
Меня нет, но я буду жить в своих делах в сознании грядущих поколений. Еще более жалкая утеха. Что из того, что кто-то когда-то откроет какую-то книгу и, может быть, прочтет, что такой-то сделал то-то и то-то на пользу человечеству. Изобрел машину, нарисовал картину, изрек мудрую, бессмертную мысль. Какую пользу принесли человечеству Архимед или, скажем, Сократ? Или Шекспир, или Микеланджело? Никакой. Буквально никакой. Разными занятиями и суждениями отвлекли себя от мысли о неизбежности смерти. Отвлекали и других, и это единственное, чем они были полезны. Л человечество продолжает умирать, и разные аристотели и прочие остаются именами, написанными на бумаге.
Я не хочу быть ни одним из этих великих людей, а хочу быть бессмертным. Жить и после конца света. А они пусть живут в «сознании признательного человечества».
Древние греки, как мы знаем, преклонялись перед неумолимой судьбой, которая пренебрегает отдельным человеком во имя всеобщей, мировой гармонии. Гераклит восхищался непрестанным потоком жизни, который течет благодаря смерти отдельных людей. Так, видите ли, обеспечивается бессмертие рода человеческого.
Если человек умирает, кому нужна жизнь природы, космоса! Какой смысл имеет моя жертва во имя поддержания жизни космоса, если он не живое существо и этого не осознает? Если он существует и со мной и без меня? Природа в силу своего слепого инстинкта непрерывно создает и непрерывно умерщвляет, так что мир, в сущности, представляет собой бесконечное кладбище. Это чередование жизни и смерти, рождения и исчезновения в небытии пугает и самого Гераклита, и под конец он сравнивает мировую гармонию, жизнь природы с кучей мусора или чем-то подобным.
Сегодня Малай принес госпожу Клару поиграть на рояле. Пока она играла (уже совсем плохо, и слушать ее мучительно), я думал о том, какую трагическую жажду жизни испытывает эта женщина. Когда они с мужем приехали к нам, она была так хороша, что из окрестных сел, да и знакомые из города съезжались на нее посмотреть. Мы уже знали, что она и ее муж — политэмигранты. Ее преданная любовь, ее жертвенность окружали ее в наших глазах ореолом святости. Через год или два ее разбил паралич, и мы все были потрясены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60