Мистер Моур предложил руку барышне Улликовой и повел ее во главе процессии сначала в новое фабричное здание на острове, несущее на крыше колоссальные буквы:
«ТУРБИНА» АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО ПО ПЕРЕРАБОТКЕ ДЕРЕВА, ИЗГОТОВЛЕНИЮ ПАРКЕТНЫХ ПЛИТ, А ТАКЖЕ СПЕЦИАЛИЗИРОВАННОМУ ПРОИЗВОДСТВУ РОЯЛЕЙ АМЕРИКАНСКОЙ МАРКИ «ХАРВЕЙ»
Огромные размеры букв наводили на размышления: ведь самое отдаленное место, с которого их можно было прочитать, были окна виллы пана Уллика!
На это обстоятельство и указал Муковский, получив от инженера-проектировщика ответ, что это — симметрии ради, поскольку на другой стороне, обращенной к реке, помещена точно такая же надпись.
В первом новом цехе акционеры увидели то, что им самим было известно, а именно что станков для производства американских роялей еще нет, и существует сомнение — заказаны ли они уже в Америке; до сих пор было неизвестно, возьмет ли фирма «Харвей» сборку на себя или рискнет предоставить это акционерному обществу, ограничившись поставкой калифорнийских резонансных досок. Переговоры об этом идут,— заверил временный председатель общества, пан Уллик. В действительности же производство роялей зависело от капиталовложений со стороны будущего президента общества, мистера Моура.
Зато второй цех, предназначенный для изготовления полуфабрикатов из дерева, был уже полностью оборудован, и у станков, в зажимах которых лежали бревна, доски, щепа мягкого и твердого дерева, подлежащие обработке круговыми и ленточными пилами, стругальными, сверлильными, точильными резцами и фрезами, стояли, готовые начать работу, рабочие в синих халатах с желтыми пуговицами, как у старого Незмары; рабочие приветствовали господ хозяев, а те благожелательно благодарили их, расспрашивая о станках и прочих подробностях.
Дольше всего господа пробыли в паркетном цехе, единственном производящем готовый товар. Здесь императорский советник произнес особенно пространную и прочувствованную речь, пояснив, что они находятся в самом многообещающем и прибыльном, вернее, в одном из самых многообещающих и прибыльных филиалов нашей милой «Турбины»; на это пан Муковский, второй по значению после Уллика акционер, довольно громко бросил:
— Да уж, хотелось бы!..
— А теперь, господа,— с пафосом, на ходу, разглагольствовал императорский советник,— ознакомившись и с электрическим оборудованием нашего предприятия, мы подходим к порогу главной его святыни, в которую мы позволили себе впрячь нашу сребропенную Влтаву, дабы она служила нам, служила нашей прогрессивной промышленности, пользующейся новейшими достижениями техники и пробивающей, подобно первопроходцу, новые пути для нашей родины. Вам известно, господа, какие препятствия пришлось нам преодолеть — препятствия, воздвигнутые перед нами, современными пионерами промышленности, поборниками реакции — не хочу уточнять, кем именно. И если я сейчас упоминаю об этом, то не для того, чтобы нескромным образом указать на свои заслуги, хотя то был самый тяжкий период в моей жизни, прежде чем мне удалось отправить этих господ... катиться колесом! (Отлично! Одинокий возглас: «Мельничным колесом!» Смех.) Лишь когда победа над этими, так сказать, вредными влияниями стала полной, приблизилась возможность основать нашу «Турбину», акционерное общество по переработке дерева с ограниченной ответственностью, преследуя сим двойную цель— которую, собравшись здесь столь дружно, мы можем уже открыть, господа! Первая цель — положить конец бессмысленному расточению миллионов, которые сбрасывает наша сребропенная Влтава по рукаву, протекающему через наше землевладение; вторая же цель — заставить ту же сребропенную Влтаву через тот же рукав направлять те же миллионы в кассу нашей «Турбины»! (Превосходно! Прекрасно! Аплодисменты, голос: «Достаточно ли касса велика?» Долго не умолкающее веселье.) Теперь, господа, когда мы стоим перед, так сказать, покоем, в котором наша драгоценная, ничего не подозревающая турбина еще дремлет, как остроумно заметил мистер Моур, ожидая пробуждения,— скажем еще, сколько потребовалось усилий, прежде чем удалось пробудить и затем сохранить в каждом из нас хоть немного той добродетели, коей так не хватает нашим людям — а именно предприимчивости, господа, сапристи! И конечно же, господа, здесь, у этого порога, я не могу удержаться от просьбы к вам милостиво позволить мне выразить мое личное удовлетворение тем, что я нахожусь у самой цели всех моих трудов, начало которых восходит к тем временам, когда я еще служил счетоводом на старом, славном в ту пору, предприятии моего тестя Фрея. Чтобы пустить в ход турбину, это мощное сердце нашего одноименного общества по переработке дерева с ограниченной ответственностью, не требуется ничего более, чем переступить через этот порог и одним поворотом крана открыть путь воде — и во все агрегаты турбины вольется жизнь! Сделаем же это, господа!
Присутствующие наградили императорского советника искренними одобрительными рукоплесканиями; он открыл дверь — и первым в машинный зал ступил будущий президент общества об руку с будущей своей супругой — а всем было известно, что только от нее самой зависит стать ею.
В машинном зале, довольно просторном, хотя и низком, украшенном хвойными гирляндами ради торжественного дня — хотя официальное открытие должно было состояться завтра, в присутствии комиссии,— взорам вошедших предстало необычное зрелище.
Все, конечно, сразу разглядели маховое колесо — большое, массивное, лежащее горизонтально, оно венчало собою, на высоте человеческого роста, весь внушительный механизм; его блестящие зубцы сцеплялись с зубцами вертикального приводного колеса. Акционеры разглядели также, что главное — маховое колесо насажено на вертикальный вал, толщиной с колонну, уходящий в каменный пол, и догадались, что рабочее колесо, вращающее этот вал, находится где-то глубоко под полом и тоже, по-видимому, лежит горизонтально. Дальше этого осведомленность господ, в большинстве людей пожилых, не шла, а воображение отказывало напрочь. По виду устройство турбины было очень простым — но так только казалось, ибо все детали ее скрывались под металлическим панцирем, чьи гигантские выпуклости придавали ей циклопический вид. Весь внушительный облик турбины и органическая гармония ее сочленений вполне заслуживали большого венка из цветов, перевитых красно-белыми лентами, который был водружен на маховое колесо. Букет цветов был прикреплен и к малому колесику, поворачивающему кран, причем ленты букета так обвивали это колесико, что пустить турбину в ход можно было, только развязав их.
— Пан главный инженер будет так любезен дать нам краткое пояснение работы турбины! — объявил императорский советник.
— Милостивые дамы и многоуважаемые господа! — начал тот.— Турбина, которую мы видим, относится к так называемым реактивным турбинам и является изобретением — усовершенствованным нами — гениального инженера Фрэнсиса...
До сих мест объяснения инженера были ясны, как стекло, но стекло это вскоре замутилось, когда он перешел на специальную терминологию, описывая внутреннее устройство, шестерни и прочее, расположенное глубоко под нолом и под водой. Инженер водил зрителей от самой турбины к синим копиям чертежей, висевшим на стене под стеклом, показывающим механизм в разрезе,— и бесплодно. Под конец за инженером следовали только три действительно заинтересованных человека, остальные разбились на группки со своими собственными ораторами и слушателями.
Но потом речь инженера снова стала понятной и интересной, ибо он возгласил:
— А теперь, господа, поднимем бокалы!
На этот симпатичный призыв все поспешили откликнуться — на столе в несколько рядов выстроились тонкостенные бокалы, похожие на стеклянные цветы, их быстро разобрали — ведь на акционерных предприятиях каждый акционер не только гость, но и хозяин, и тут не бывает никакого стеснения, даже проформы ради.
Стрельнули под потолок пробки, заклокотало содержимое златогорлых бутылок, каковой звук многим из присутствующих был приятнее соловьиных трелей. С бокалами в руках все окружили турбину, а инженер продолжал:
Пока что во внутренность нашей турбины не проникло еще ни капли влтавской воды — как только смонтировали клапан, кран тотчас завернули и запломбировали, и не только из соображений безопасности, но и для того, чтобы оставить приоритет сегодняшнему торжеству. Вот я своими руками снимаю пломбу с законной гордостью техника, которому довелось пустить в ход первую турбину в нашем городе. (Отлично! Аплодировать, правда, невозможно — у каждого свободна лишь одна рука.) Кран еще связан более легкими и поэтичными узами, чем прозаическая веревка, и задача развязать эти узы и отвернуть кран предоставлена прекрасным, чистым девичьим рукам той, которую все мы уважаем и почитаем безмерно,— рукам дочери нашего дражайшего временного президента и, в сущности, основателя нашего акционерного общества. Прошу барышню Улликову приступить к исполнению этой задачи, но прежде произвести обряд крещения!
Минута напряженной тишины и общего внимания, сосредоточенного на Тинде.
Для нее же, предоставленной самой себе, пока произносились все эти речи, и погруженной в свои мысли, призыв этот был неожиданным — под влиянием более сильных впечатлений Тинда совсем забыла о том, что назначена крестной матерью. Инженер — то ли по наитию удачливого устроителя, то ли невольно вспомнив прозвище, изобретенное для Тин-ды барышнями Колчовыми,— выдумал еще и обряд крещения.
Бедная крестная хоть и старалась всеми силами справиться с собой, была явно испугана; ее «девичьи руки» дрожали, когда она развязывала белую ленту на колесе крана. Инженер взял освобожденный из-под ленты букет и с низким поклоном подал его Тинде — этой подробности он придал особое значение. Затем он принес большой золотой, или позолоченный, кубок, специально раздобытый для этой цели, собственноручно наполнил его шампанским — так что пена перелилась через край — и энергичным взмахом руки показал Тинде, как надо выплеснуть содержимое кубка на тело турбины.
Тинда подняла кубок дрожащей рукой, постояла так — и вот уже шампанское, пенясь, шлепнулось на массивные выпуклости агрегата.
— Имя! Какое имя даете?! — выкрикнул какой-то шутник.
— Турбина — какое же еще? — отозвался его сосед, но тут его предостерегающе ткнул под ребра надворный советник Муковский — ему эта выдумка инженера показалась неудачной и безвкусной.
Тем временем инженер отобрал у Тинды букет: ее «чистым девичьим рукам» предстояло еще повернуть колесо крана, тем самым пустив турбину в ход.
— Поверните налево,— вполголоса подсказал он. Но Тинда не смогла повернуть колесо даже и налево
и растерянно посмотрела на своего инструктора. Он уговорил ее попробовать еще раз — и опять ничего не вышло; тогда к ней быстро подошел мистер Моур и, обхватив длинными руками оба запястья барышни, помог ей под шутливые и ободряющие крики присутствующих.
Водяной демон, притаившийся глубоко под ногами тех, кому он должен был служить, освобожденный ныне от оков, застонал, словно бичуемый плетьми, завыл тонким голосом — и заработал. Турбина начала вращаться, зубцы вошли в зубцы, приводной ремень, толщиной с доску, хлопнул и пошел, полетел, сбегая с большого колеса на малое.
Но турбина не сделала и полутора оборотов — за это время инженер успел только с поклоном вернуть Тинде ее букет,— как вой водяного демона в тесной подводной камере перешел в скрипучий скрежет, пронзавший до костей; весь машинный зал содрогался от этого скрежета, и эти содрогания передавались в ноги, в позвоночник, в череп присутствующих, вызывая противные мурашки.
Оглушительно, прерывисто скрежетал металл, маховое колесо двигалось рывками, адски воя при вращении и стеная при задержках. Окна задребезжали, затряслись так сильно, что очертания рам расплылись, как расплывается в глазах язычок вибрирующего камертона.
Этот ужас длился с четверть минуты, когда вбежал какой-то встревоженный человек и, завернув кран, прекратил доступ воде. Ужас рисовался на лицах присутствующих, они примолкли и только испуганным шепотом спрашивали друг у друга, что это было.
Инженер тоже тихо заговорил с человеком, остановившим турбину — это был механик заграничной фирмы, поставившей турбину, которая и была собрана под его руководством. Совещание их было серьезным и кратким и закончилось тем, что механик открыл люк в дощатой части пола, закрывавший ход в подпол. В люк нырнул не только сам механик, но и инженер. По железным скобам, вбитым в каменные стенки, они спустились до самой воды.
Пока оба возились там, настроение участников прерванного торжества несколько улучшилось. Начало тому положил акционер-шутник, попытавшийся острить — мол, крестная мать слишком сильно отвернула кран, — но никого не рассмешил. Не удалось это сделать и мистеру Моуру, который, оскалив зубы, постучал своей эбеновой тростью в пол со словами:
— А у крестницы-то тоже изрядный голос, правда, мисс Тинда?
— Что вы такое говорите, мистер Моур? — отозвалась та, чуть не плача.
— Что ты делаешь, хочешь простудиться?! — строго прикрикнула на нее пани Майнау.— Отойди сейчас же от этой ядовитой дыры, а лучше и вовсе уйдем отсюда, у меня до сих пор кожа вся в пупырышках, как терка! С того пожара, когда горел театр на Виденке, не пугалась я так, как теперь, — и она принялась было рассказывать о катастрофе, которой была очевидицей, да вдруг умолкла и пристально посмотрела на свою ученицу: в глазах Тинды стояли слезы. Пани Майнау в полной панике схватила ее за руку: — повторила она.— Не вздумай реветь, не то прямо сейчас можешь отказаться от выступления, только этого не хватало, ей-богу!
— Это уже второе... второе зловещее знамение! — жалобно, как ребенок, всхлипнула Тинда.— Прошлой зимой, когда лопнуло окно, и теперь вот это!
— Господа! — снова подал голос акционер-шутник, впрочем, заподозренный в том, что был лазутчиком неприятельского стана.— Господа, что же мы бродим с этими бокалами, как со свечками, ведь шампанское согреется у нас в руках — выпьем за турбину, может, она придет в себя, услышав этот тост! Слава, господа!
Никто, правда, не поддержал клича «Слава!», но пить стали все, кое-кто даже чокнулся.
Императорский советник — он стоял рядом с Муковским над открытым люком — с горечью глянул на акционеров. Произнести здравицу в честь пуска турбины надлежало ему самому.
Наконец инженер в измазанном фраке и с грязью на лакировках вынырнул из люка, за ним вылез механик с большой масленкой в руках.
— Я знал, что это пустяки, просто надводный подшипник был недостаточно смазан — наверное, забилась автоматическая подача масла, мы пока обошлись масленкой,— доложил инженер императорскому советнику.— Теперь, думаю, дело пойдет на лад.
— Ничего не пойдет! — раздался вдруг энергичный голос человека, который сегодня еще слова не промолвил.— Тут принципиальная ошибка, вам следовало установить горизонтальную турбину с всасывающей трубой над плотиной! Предупреждаю — оставьте дальнейшие попытки, машина плохо рассчитана или плохо сделана и собрана — если только дело не в самом притоке воды!
Говорил никто иной, как личный секретарь мистера Моура. Горе Тинды, истинную причину которого понимал он один, придало ему мужества высказать свое мнение; впоследствии оно часто фигурировало на судебном процессе акционерного общества «Турбина», предъявившего заграничной фирме иск о компенсации потерь.
А сейчас ответом молодому Незмаре был только повелительный взгляд инженера, смерившего его с ног до головы, как бы с недостижимых высот,— хотя позже, стоя перед следователем, он не раз вспоминал это предостережение сына сторожа.
Инженер снова подошел к крану и повернул колесо.
О том, что последовало, очевидцы помнят лишь как-то смутно. Никто из них, правда, никогда не испытал землетрясения, но все были согласны в том, что оно, видимо, так и ощущается — словно сдвинулась, дернулась из-под ног почва — прежде всего это почувствовали именно ноги; всех мгновенно охватило безумное желание как можно скорее спастись из этого помещения, которое как бы закачалось до самого основания. Однако эти колебания — следствие сотрясения вертикального вала турбины — очень скоро прекратились. Окна уже не дребезжали — они визжали на высоких нотах в железных рамах, и, можно сказать, счастье, что паника была недолгой, ибо завершил все это оглушительный треск — страшное мгновенье! Перетруженный вал переломился, и целый фонтан воды выхлестнуло на пол машинного зала.
Но к этому моменту участники торжества были уже снаружи, где столкнулись с толпой рабочих, убегавших из старого здания «Папирки» — там начала валиться штукатурка с потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
«ТУРБИНА» АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО ПО ПЕРЕРАБОТКЕ ДЕРЕВА, ИЗГОТОВЛЕНИЮ ПАРКЕТНЫХ ПЛИТ, А ТАКЖЕ СПЕЦИАЛИЗИРОВАННОМУ ПРОИЗВОДСТВУ РОЯЛЕЙ АМЕРИКАНСКОЙ МАРКИ «ХАРВЕЙ»
Огромные размеры букв наводили на размышления: ведь самое отдаленное место, с которого их можно было прочитать, были окна виллы пана Уллика!
На это обстоятельство и указал Муковский, получив от инженера-проектировщика ответ, что это — симметрии ради, поскольку на другой стороне, обращенной к реке, помещена точно такая же надпись.
В первом новом цехе акционеры увидели то, что им самим было известно, а именно что станков для производства американских роялей еще нет, и существует сомнение — заказаны ли они уже в Америке; до сих пор было неизвестно, возьмет ли фирма «Харвей» сборку на себя или рискнет предоставить это акционерному обществу, ограничившись поставкой калифорнийских резонансных досок. Переговоры об этом идут,— заверил временный председатель общества, пан Уллик. В действительности же производство роялей зависело от капиталовложений со стороны будущего президента общества, мистера Моура.
Зато второй цех, предназначенный для изготовления полуфабрикатов из дерева, был уже полностью оборудован, и у станков, в зажимах которых лежали бревна, доски, щепа мягкого и твердого дерева, подлежащие обработке круговыми и ленточными пилами, стругальными, сверлильными, точильными резцами и фрезами, стояли, готовые начать работу, рабочие в синих халатах с желтыми пуговицами, как у старого Незмары; рабочие приветствовали господ хозяев, а те благожелательно благодарили их, расспрашивая о станках и прочих подробностях.
Дольше всего господа пробыли в паркетном цехе, единственном производящем готовый товар. Здесь императорский советник произнес особенно пространную и прочувствованную речь, пояснив, что они находятся в самом многообещающем и прибыльном, вернее, в одном из самых многообещающих и прибыльных филиалов нашей милой «Турбины»; на это пан Муковский, второй по значению после Уллика акционер, довольно громко бросил:
— Да уж, хотелось бы!..
— А теперь, господа,— с пафосом, на ходу, разглагольствовал императорский советник,— ознакомившись и с электрическим оборудованием нашего предприятия, мы подходим к порогу главной его святыни, в которую мы позволили себе впрячь нашу сребропенную Влтаву, дабы она служила нам, служила нашей прогрессивной промышленности, пользующейся новейшими достижениями техники и пробивающей, подобно первопроходцу, новые пути для нашей родины. Вам известно, господа, какие препятствия пришлось нам преодолеть — препятствия, воздвигнутые перед нами, современными пионерами промышленности, поборниками реакции — не хочу уточнять, кем именно. И если я сейчас упоминаю об этом, то не для того, чтобы нескромным образом указать на свои заслуги, хотя то был самый тяжкий период в моей жизни, прежде чем мне удалось отправить этих господ... катиться колесом! (Отлично! Одинокий возглас: «Мельничным колесом!» Смех.) Лишь когда победа над этими, так сказать, вредными влияниями стала полной, приблизилась возможность основать нашу «Турбину», акционерное общество по переработке дерева с ограниченной ответственностью, преследуя сим двойную цель— которую, собравшись здесь столь дружно, мы можем уже открыть, господа! Первая цель — положить конец бессмысленному расточению миллионов, которые сбрасывает наша сребропенная Влтава по рукаву, протекающему через наше землевладение; вторая же цель — заставить ту же сребропенную Влтаву через тот же рукав направлять те же миллионы в кассу нашей «Турбины»! (Превосходно! Прекрасно! Аплодисменты, голос: «Достаточно ли касса велика?» Долго не умолкающее веселье.) Теперь, господа, когда мы стоим перед, так сказать, покоем, в котором наша драгоценная, ничего не подозревающая турбина еще дремлет, как остроумно заметил мистер Моур, ожидая пробуждения,— скажем еще, сколько потребовалось усилий, прежде чем удалось пробудить и затем сохранить в каждом из нас хоть немного той добродетели, коей так не хватает нашим людям — а именно предприимчивости, господа, сапристи! И конечно же, господа, здесь, у этого порога, я не могу удержаться от просьбы к вам милостиво позволить мне выразить мое личное удовлетворение тем, что я нахожусь у самой цели всех моих трудов, начало которых восходит к тем временам, когда я еще служил счетоводом на старом, славном в ту пору, предприятии моего тестя Фрея. Чтобы пустить в ход турбину, это мощное сердце нашего одноименного общества по переработке дерева с ограниченной ответственностью, не требуется ничего более, чем переступить через этот порог и одним поворотом крана открыть путь воде — и во все агрегаты турбины вольется жизнь! Сделаем же это, господа!
Присутствующие наградили императорского советника искренними одобрительными рукоплесканиями; он открыл дверь — и первым в машинный зал ступил будущий президент общества об руку с будущей своей супругой — а всем было известно, что только от нее самой зависит стать ею.
В машинном зале, довольно просторном, хотя и низком, украшенном хвойными гирляндами ради торжественного дня — хотя официальное открытие должно было состояться завтра, в присутствии комиссии,— взорам вошедших предстало необычное зрелище.
Все, конечно, сразу разглядели маховое колесо — большое, массивное, лежащее горизонтально, оно венчало собою, на высоте человеческого роста, весь внушительный механизм; его блестящие зубцы сцеплялись с зубцами вертикального приводного колеса. Акционеры разглядели также, что главное — маховое колесо насажено на вертикальный вал, толщиной с колонну, уходящий в каменный пол, и догадались, что рабочее колесо, вращающее этот вал, находится где-то глубоко под полом и тоже, по-видимому, лежит горизонтально. Дальше этого осведомленность господ, в большинстве людей пожилых, не шла, а воображение отказывало напрочь. По виду устройство турбины было очень простым — но так только казалось, ибо все детали ее скрывались под металлическим панцирем, чьи гигантские выпуклости придавали ей циклопический вид. Весь внушительный облик турбины и органическая гармония ее сочленений вполне заслуживали большого венка из цветов, перевитых красно-белыми лентами, который был водружен на маховое колесо. Букет цветов был прикреплен и к малому колесику, поворачивающему кран, причем ленты букета так обвивали это колесико, что пустить турбину в ход можно было, только развязав их.
— Пан главный инженер будет так любезен дать нам краткое пояснение работы турбины! — объявил императорский советник.
— Милостивые дамы и многоуважаемые господа! — начал тот.— Турбина, которую мы видим, относится к так называемым реактивным турбинам и является изобретением — усовершенствованным нами — гениального инженера Фрэнсиса...
До сих мест объяснения инженера были ясны, как стекло, но стекло это вскоре замутилось, когда он перешел на специальную терминологию, описывая внутреннее устройство, шестерни и прочее, расположенное глубоко под нолом и под водой. Инженер водил зрителей от самой турбины к синим копиям чертежей, висевшим на стене под стеклом, показывающим механизм в разрезе,— и бесплодно. Под конец за инженером следовали только три действительно заинтересованных человека, остальные разбились на группки со своими собственными ораторами и слушателями.
Но потом речь инженера снова стала понятной и интересной, ибо он возгласил:
— А теперь, господа, поднимем бокалы!
На этот симпатичный призыв все поспешили откликнуться — на столе в несколько рядов выстроились тонкостенные бокалы, похожие на стеклянные цветы, их быстро разобрали — ведь на акционерных предприятиях каждый акционер не только гость, но и хозяин, и тут не бывает никакого стеснения, даже проформы ради.
Стрельнули под потолок пробки, заклокотало содержимое златогорлых бутылок, каковой звук многим из присутствующих был приятнее соловьиных трелей. С бокалами в руках все окружили турбину, а инженер продолжал:
Пока что во внутренность нашей турбины не проникло еще ни капли влтавской воды — как только смонтировали клапан, кран тотчас завернули и запломбировали, и не только из соображений безопасности, но и для того, чтобы оставить приоритет сегодняшнему торжеству. Вот я своими руками снимаю пломбу с законной гордостью техника, которому довелось пустить в ход первую турбину в нашем городе. (Отлично! Аплодировать, правда, невозможно — у каждого свободна лишь одна рука.) Кран еще связан более легкими и поэтичными узами, чем прозаическая веревка, и задача развязать эти узы и отвернуть кран предоставлена прекрасным, чистым девичьим рукам той, которую все мы уважаем и почитаем безмерно,— рукам дочери нашего дражайшего временного президента и, в сущности, основателя нашего акционерного общества. Прошу барышню Улликову приступить к исполнению этой задачи, но прежде произвести обряд крещения!
Минута напряженной тишины и общего внимания, сосредоточенного на Тинде.
Для нее же, предоставленной самой себе, пока произносились все эти речи, и погруженной в свои мысли, призыв этот был неожиданным — под влиянием более сильных впечатлений Тинда совсем забыла о том, что назначена крестной матерью. Инженер — то ли по наитию удачливого устроителя, то ли невольно вспомнив прозвище, изобретенное для Тин-ды барышнями Колчовыми,— выдумал еще и обряд крещения.
Бедная крестная хоть и старалась всеми силами справиться с собой, была явно испугана; ее «девичьи руки» дрожали, когда она развязывала белую ленту на колесе крана. Инженер взял освобожденный из-под ленты букет и с низким поклоном подал его Тинде — этой подробности он придал особое значение. Затем он принес большой золотой, или позолоченный, кубок, специально раздобытый для этой цели, собственноручно наполнил его шампанским — так что пена перелилась через край — и энергичным взмахом руки показал Тинде, как надо выплеснуть содержимое кубка на тело турбины.
Тинда подняла кубок дрожащей рукой, постояла так — и вот уже шампанское, пенясь, шлепнулось на массивные выпуклости агрегата.
— Имя! Какое имя даете?! — выкрикнул какой-то шутник.
— Турбина — какое же еще? — отозвался его сосед, но тут его предостерегающе ткнул под ребра надворный советник Муковский — ему эта выдумка инженера показалась неудачной и безвкусной.
Тем временем инженер отобрал у Тинды букет: ее «чистым девичьим рукам» предстояло еще повернуть колесо крана, тем самым пустив турбину в ход.
— Поверните налево,— вполголоса подсказал он. Но Тинда не смогла повернуть колесо даже и налево
и растерянно посмотрела на своего инструктора. Он уговорил ее попробовать еще раз — и опять ничего не вышло; тогда к ней быстро подошел мистер Моур и, обхватив длинными руками оба запястья барышни, помог ей под шутливые и ободряющие крики присутствующих.
Водяной демон, притаившийся глубоко под ногами тех, кому он должен был служить, освобожденный ныне от оков, застонал, словно бичуемый плетьми, завыл тонким голосом — и заработал. Турбина начала вращаться, зубцы вошли в зубцы, приводной ремень, толщиной с доску, хлопнул и пошел, полетел, сбегая с большого колеса на малое.
Но турбина не сделала и полутора оборотов — за это время инженер успел только с поклоном вернуть Тинде ее букет,— как вой водяного демона в тесной подводной камере перешел в скрипучий скрежет, пронзавший до костей; весь машинный зал содрогался от этого скрежета, и эти содрогания передавались в ноги, в позвоночник, в череп присутствующих, вызывая противные мурашки.
Оглушительно, прерывисто скрежетал металл, маховое колесо двигалось рывками, адски воя при вращении и стеная при задержках. Окна задребезжали, затряслись так сильно, что очертания рам расплылись, как расплывается в глазах язычок вибрирующего камертона.
Этот ужас длился с четверть минуты, когда вбежал какой-то встревоженный человек и, завернув кран, прекратил доступ воде. Ужас рисовался на лицах присутствующих, они примолкли и только испуганным шепотом спрашивали друг у друга, что это было.
Инженер тоже тихо заговорил с человеком, остановившим турбину — это был механик заграничной фирмы, поставившей турбину, которая и была собрана под его руководством. Совещание их было серьезным и кратким и закончилось тем, что механик открыл люк в дощатой части пола, закрывавший ход в подпол. В люк нырнул не только сам механик, но и инженер. По железным скобам, вбитым в каменные стенки, они спустились до самой воды.
Пока оба возились там, настроение участников прерванного торжества несколько улучшилось. Начало тому положил акционер-шутник, попытавшийся острить — мол, крестная мать слишком сильно отвернула кран, — но никого не рассмешил. Не удалось это сделать и мистеру Моуру, который, оскалив зубы, постучал своей эбеновой тростью в пол со словами:
— А у крестницы-то тоже изрядный голос, правда, мисс Тинда?
— Что вы такое говорите, мистер Моур? — отозвалась та, чуть не плача.
— Что ты делаешь, хочешь простудиться?! — строго прикрикнула на нее пани Майнау.— Отойди сейчас же от этой ядовитой дыры, а лучше и вовсе уйдем отсюда, у меня до сих пор кожа вся в пупырышках, как терка! С того пожара, когда горел театр на Виденке, не пугалась я так, как теперь, — и она принялась было рассказывать о катастрофе, которой была очевидицей, да вдруг умолкла и пристально посмотрела на свою ученицу: в глазах Тинды стояли слезы. Пани Майнау в полной панике схватила ее за руку: — повторила она.— Не вздумай реветь, не то прямо сейчас можешь отказаться от выступления, только этого не хватало, ей-богу!
— Это уже второе... второе зловещее знамение! — жалобно, как ребенок, всхлипнула Тинда.— Прошлой зимой, когда лопнуло окно, и теперь вот это!
— Господа! — снова подал голос акционер-шутник, впрочем, заподозренный в том, что был лазутчиком неприятельского стана.— Господа, что же мы бродим с этими бокалами, как со свечками, ведь шампанское согреется у нас в руках — выпьем за турбину, может, она придет в себя, услышав этот тост! Слава, господа!
Никто, правда, не поддержал клича «Слава!», но пить стали все, кое-кто даже чокнулся.
Императорский советник — он стоял рядом с Муковским над открытым люком — с горечью глянул на акционеров. Произнести здравицу в честь пуска турбины надлежало ему самому.
Наконец инженер в измазанном фраке и с грязью на лакировках вынырнул из люка, за ним вылез механик с большой масленкой в руках.
— Я знал, что это пустяки, просто надводный подшипник был недостаточно смазан — наверное, забилась автоматическая подача масла, мы пока обошлись масленкой,— доложил инженер императорскому советнику.— Теперь, думаю, дело пойдет на лад.
— Ничего не пойдет! — раздался вдруг энергичный голос человека, который сегодня еще слова не промолвил.— Тут принципиальная ошибка, вам следовало установить горизонтальную турбину с всасывающей трубой над плотиной! Предупреждаю — оставьте дальнейшие попытки, машина плохо рассчитана или плохо сделана и собрана — если только дело не в самом притоке воды!
Говорил никто иной, как личный секретарь мистера Моура. Горе Тинды, истинную причину которого понимал он один, придало ему мужества высказать свое мнение; впоследствии оно часто фигурировало на судебном процессе акционерного общества «Турбина», предъявившего заграничной фирме иск о компенсации потерь.
А сейчас ответом молодому Незмаре был только повелительный взгляд инженера, смерившего его с ног до головы, как бы с недостижимых высот,— хотя позже, стоя перед следователем, он не раз вспоминал это предостережение сына сторожа.
Инженер снова подошел к крану и повернул колесо.
О том, что последовало, очевидцы помнят лишь как-то смутно. Никто из них, правда, никогда не испытал землетрясения, но все были согласны в том, что оно, видимо, так и ощущается — словно сдвинулась, дернулась из-под ног почва — прежде всего это почувствовали именно ноги; всех мгновенно охватило безумное желание как можно скорее спастись из этого помещения, которое как бы закачалось до самого основания. Однако эти колебания — следствие сотрясения вертикального вала турбины — очень скоро прекратились. Окна уже не дребезжали — они визжали на высоких нотах в железных рамах, и, можно сказать, счастье, что паника была недолгой, ибо завершил все это оглушительный треск — страшное мгновенье! Перетруженный вал переломился, и целый фонтан воды выхлестнуло на пол машинного зала.
Но к этому моменту участники торжества были уже снаружи, где столкнулись с толпой рабочих, убегавших из старого здания «Папирки» — там начала валиться штукатурка с потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45