ему казалось, книга раздвоилась!
Но он не засмеялся, как предсказывал господин Фрей, ему было не до смеха, потому что обе книги, лежавшие перед ним, являли собой ценность в 180 000 франков, каждая по 90 000! И если содержание обеих было одинаковым — а оно было таковым, в этом Блюмендуфт не сомневался,— тогда здесь лежали два экземпляра «Устава ордена Святого Духа», основанного королем Генрихом III в 1578 году, то есть как раз те два экземпляра, которых не хватало до полного количества в сорок два экземпляра, которые канцлер ордена, по велению короля, приказал отпечатать и переплести для первых сорока двух рыцарей ордена с того же 1578 года. Сорок один экземпляр находился теперь в надежных руках; сорок первый из этих известных, установленных экземпляров, переплетенных самым знаменитым мастером из династии французских королевских переплетчиков, Эве, Лейб Блюмендуфт привез вчера в Прагу, а сегодня принес сюда, к господину Фрею. Тот же, заставив Лейба отвернуться и сосчитав до трех, положил рядом с этим сорок первым — сорок второй, только еще разыскиваемый экземпляр! Ведь не сбросил же его сюда с чердака Вацлав, не такой Блюмендуфт дурак, чтоб такое подумать!
Он все сравнивал взглядом оба драгоценных, драгоценнейших издания.
1 Боже праведный, да будет благословенно имя твое! (евр. жаре.)
Оба переплетены в оранжевый левантийский марокен, покрытый параллельными рядами золотых «фанфар», то есть тиснений, повторяющихся через ряд: один ряд — геральдические королевские линии, второй — языки пламени Святого Духа; в каждом углу вензель Генриха III, большое «Н», перекрещенное двойным греческим ипсилоном или латинским игреком, а в середине гербы Бурбонского и Лотаринг-ского дома с коронками, окруженные цепью Великого магистра ордена под бурбонской короной, и наконец — симметрично четыре виньетки Святого Духа, в овальных рамках голубь с сиянием, спускающийся с расступившихся облаков; причем знаки Святого Духа мельче, чем королевские.
Лейб Блюмендуфт, чья профессиональная опытность в этих вещах была в равной степени известна в «торговых» кругах как Лондона, так и Парижа и Рима, все сличал оба переплета, как бы перенося взглядом лилию на лилию, язык пламени на язык пламени, пересчитывая мельчайшие веточки лавра под гербами. Идентичность форм тиснения была несомненной.
Которую из книг переплетал Никола Эве в шестнадцатом веке, а которую — Армии Фрей в 187 * году? И если один из переплетов изготовлен Фреем, то как же он это сделал, если заказ из Дублина поступил всего месяц тому назад, а у Фрея только и было, что фотография оригинала да размеры? За этот месяц в лучшем случае можно было только успеть приготовить голые доски с марокеном, который, правда, умел имитировать так, что и не отличишь от подлинного левантийского марокена шестнадцатого века, и пропитать водоотталкивающим составом единственный человек в мире — господин Армии Фрей из Праги?
Морозец охватил Лейба Блюмендуфта; от сосредоточенности у него вздулись на висках вены, глубокую тишину нарушало лишь неутомимое «кх-кх-кх» выхлопной трубы над крышей.
Международный жулик, правда, ни в малейшей степени не умел оценить художественную прелесть, значение орнамента, царственное величие библиофильской редкости XVI века; зато он инстинктивно и безошибочно определял ее подлинность, и его искушенное око перебегало с переплета на переплет, изучая линии тиснения, легкую как бы прозрачность марокена — следствие прикосновений человеческих рук за эти столетия,— а Лейб все еще не мог угадать, который из экземпляров подлинный, а который фальшивка; который он принес с собой, а который нашел здесь.
Но вот взор его, чуть косящий от перенапряжения, поднялся на Армина с таким выражением ненавистного восхищения и сомнений, что Армии все понял.
— Альзо, вас загн зе, херр Блюмендуфт? 1 — начал он, подражая жаргону еврея.— Который же из них подлинный «Устав ордена Святого Духа», который держал в руках король Генрих? Эй-эй, только не нюхать, по запаху-то даже Вацлав узнал бы новую книгу! — И Армии обеими ладонями прижал книги к столу.
Опять воцарилась тишина, только скребок Вацлава, счищавшего голубиный помет с крыши, пронзительно скрежетал.
А Фрей, можно сказать, большими глотками пил торжество художника, какое может доставить только один вид искусства, ибо для осуществления его необходимо в сущности преступление; Фрей наслаждался мастерским обманом.
Но это был еще не самый венец его торжества.
После долгих колебаний Блюмендуфт положил наконец руку на одну из книг со словами:
— Дас зан де рехтиген!2
— Фалыи, фалыи!3 — закричал Армии.
Тут уж Лейб не совладал с собой и хищным зверем кинулся к книгам.
— Стоп! — повелительным жестом остановил его Фрей.— Стало быть, вы утверждаете, что это ваш, а тот — мой экземпляр. Хорошо. К вашему сведению, как раз наоборот. Вот какой вы конессер! 4 Осрамились, Блюмендуфт! А ведь вам известно, что одна книга подлинная, а другая подделка!
И Армии разразился резким смехом, который взбесил Блюмендуфта — тот уже и не пытался скрыть своего бешенства. Он смотрел на Армина, едва владея собой, ничего не понимая, разве только, что произошло чудо, и этот бородатый калека с бархатными колдовскими глазами, в бархатной мантии, все-таки — чародей!
1 Ну, что скажете, господин Блюмендуфт? (евр. жарг.)
2 Вот настоящая! (евр. жарг.)
3 Неверно, неверно! (нем.)
4 Знаток (от фр.).
А Армии необузданно смеялся в глаза ему; чуть ли не подскакивая от хохота, он открыл тумбочку и вынул
оттуда странные вещички — инструменты, нужные для переплетного дела, особенно формочки для тиснения. Он протянул Блюмендуфту одну формочку, потом вторую: первую для оттиска королевской лилии, вторую — для языка пламени.
— Я сойду с ума, если вы не скажете, откуда они у вас — вы же должны были только еще сделать их по оригиналу, который я принес уже без смеха ответил Армин.— Открою вам тайну, только вы должны обещать, что никогда никому не скажете.
— Гот хаб мих зелиг 2,— побожился Лейб.— Сдохнуть мне на этом месте!
— Так вот: эти железки у меня уже пятнадцать лет.
— Если они у вас пятнадцать лет, тогда вы, господин императорский советник,— мошенник, какого свет не видел, и значит...
Армии с величайшим торжеством кивнул головой:
— Давайте, давайте, смелее!
— Значит, вы сделали не только этот поддельный переплет, но и этот подлинный шестнадцатого века!
— Вот именно,— совершенно спокойно ответил Ар-мин.— Пятнадцать лет назад, когда я был в Париже, причем — по экземпляру из Национальной библиотеки.
— Шуфт, гаунер, ганеф!3 — взорвался Блюмен-дуфт, весь красный от ярости, брызгая слюной, как благородный скакун на бегу.— Вы разорили нас, потому что мы заплатили за этот «Устав» до пятидесяти тысяч франков, а вы теперь говорите, что сделали его сами пятнадцать лет назад!
— Это доказывает, что в торговых делах самые большие мошенники — вы, торговцы. Я за этот шедевр получил от господина Дюпанлу всего сорок семь с половиной дукатов, ровно столько, сколько было выдано королевской казной в 1578 году мастеру Никола Эве за все сорок два экземпляра; сумму эту я назвал сам исключительно из уважения к бессмертному мастеру своего искусства.
1 Дорогой Блюмендуфт (нем.).
2 Побей меня бог (евр. жарг.).
3 Негодяй, мошенник, подлец! (евр. жарг.)
— Но вы ошибаетесь, если думаете обмануть нас: у нас есть подтверждение библиотекаря Национальной библиотеки в Париже, а также директора Музея надписей и печатей, что это подлинное издание «Устава Святого Духа», и переплет — подлинный, от мастера Эве!
— Так чего ж вам еще, братец мой? Если это так, тем легче вы добудете подтверждение, что и этот, совсем новенький, сорок второй и последний по счету экземпляр — тоже произведение мастерской Никола Эве!
Блюмендуфт осекся, и лицо его, вздувшееся от дикой ярости, опало.
— Вот тут вы правы, абр а ганеф зенен зе дох! 1
— Ну вот, наконец-то разумная речь. Надеюсь, вы не откажетесь также заплатить мне и за этого «ганефа».
— Вы что — хотите поднять цену?!
— Ничего я не хочу, кроме двадцати тысяч крон сверх цены переплета, которые вы мне заплатите за ваше единственное словечко «ганеф».
— Вольн зе мех умбринген? 2
— Шрайн зе них зо, одр их ласе зе наусверфн!3 — ответил, подчеркивая жаргон, Фрей — он божественно забавлялся этой сценой.— И вообще говорите поменьше. Пускай накладные расходы и все прочее, включая рекламу в Америке, обойдутся вам в девяносто тысяч — мистер Пирпойнт Морган заплатит вам за оба фолианта в три раза больше, и это будет вашей чистой прибылью, Лейб Блюмендуфт!
— Как, вы даже знаете, кто покупатель? Ну, вы все-таки...
— Осторожней, господин Блюмендуфт, каждое новое бранное слово будет вам стоить пять тысяч крон, беру так дешево, чтоб не лишать вас смелости.
Блюмендуфт, скрипнув зубами, выговорил:
— Одним словом — сколько хотите за свою работу?
— Двадцать тысяч, да за «ганефа» еще двадцать. Блюмендуфт задохнулся.
— Зе верн унс руинирен!4 — прохрипел он.
— Фирму «Блюмендуфт и Лейб»? Да ведь я-то знаю, кроме этих двух, нет у вас компаньонов, а уж эти связаны друг с дружкой, как тело с душой. Не хотите? Ладно, забирайте свой «Устав» номер один, а со второго я сорву свой переплет, минутное дело!
1 И все-таки вы подлец! {евр. жаре.)
2 Хотите меня на тот свет отправить? (евр. жарг.)
3 Не кричите так, не то я велю вас вышвырнуть! (евр. жарг.)
4 Вы нас разорите! (евр. жарг.)
И Армии схватил длинный нож для разрезания больших листов бумаги.
Отуманенным, отчаянным взором следил Блюмен-дуфт за действиями своего заклятого врага, который отлично понимал психологию своего сообщника, знал, что Блюмендуфт, которому все эти переговоры доставляли наслаждение, причем наслаждение страстное, еще и длит это наслаждение, медля вмешаться, тем самым подвергая труд Армина опасности уничтожения; а это для него, Блюмендуфта, в самом деле означало бы потерю огромной прибыли.
Но и Блюмендуфт знал, что Фрей никогда не приведет в исполнение свою угрозу; и все же, когда Армии схватил книгу и широко размахнулся ножом, Лейб закричал с таким пронзительным подвизгиванием, что стекла задребезжали:
— Хальтн зе айн, зе нарр! 1 — и вытащил туго набитый бумажник откуда-то, где, быть может, укрывался некий внутренний, относительно чистый человек.
Медленно пересчитывая, Лейб стал выкладывать на стол бумажку за бумажкой, провожая каждую душераздирающим вздохом.
— Ишь, какой густой шкурой оброс этот Блюмендуфт! — поддразнивал его Фрей.— Прямо как лиса зимой! В шабес, да еще в Новый год, деньги считает! Причем три четверти этих кровных бросает на ветер, а небось где-нибудь в животе своем смеется над глупым гоем, который так продешевил! Но я дам вам в придачу совет, Лейб. На двадцать второй странице книги, которую я для вас переплел, отсутствует дырочка от книжного червя, который прогрыз все остальные страницы, весь том, оставив нетронутой только одну, двадцать вторую. Как станет мистер Пирпойнт Морган листать свое новое приобретение, наткнется на двадцать вторую страницу — что скажет тогда мистер Пирпойнт Морган? «Хорошо,— скажет он,— но отчего же этому червю не по вкусу оказалась именно двадцать вторая страница, что он ее не тронул?» Гм, подумает мистер Пирпойнт Морган, возьмет лупу и станет вглядываться, вглядываться... А наглядевшись, скажет мистер Пирпойнт Морган: «Ей-богу, лист-то старый, как и остальной велин, да буквы на нем не старые и, ей-богу,— скажет он,— печать не такая, как на остальных страницах, нет, буквы выведены тростниковым пером».
1 Остановитесь, ненормальный! (евр. жаре.)
И скажет этот мистер: «Том не комплектен, а я его покупал как комплектный». Тут позовет он профессора из Бостона и профессора из Филадельфии, и на господина Блюмен-дуфта выпишут ордер на арест. Я-то сразу это заметил и мог исправить, у меня есть все калибры для имитации дырок от червей, но, подумал я, подожди, придет господин Блюмендуфт, и ты ему покажешь, как небрежно работают в Лондоне!
— Да отсохни у вас рука от плеча и донизу, если б вы так поступили! — вскипел Блюмендуфт.— Вас зенен зе мешугге, херр кайзерлихер рат?\ 1 Из того, что вы сказали, видно, что вы ни вот настолечко не разбираетесь в деле. Именно этот лист — боже, скольких трудов стоил он брату Шмулю! — и есть доказательство подлинности остальных. Мы показываем мистеру Моргану этот лист, что в нем нет дырки, и он подписывает заявление, что ему это известно. Тем больше он поверит, что остальные страницы подлинные, поверит нашей честности в делах! Что же вы молчите, господин Фрей?
— Ай, Блюмендуфт! Все-таки девочки доведут вас до тюрьмы. Вон вы уже пожелтели от них, как лимон; оставили бы их в покое, по крайней мере, когда делаете большой гешефт — вы ведь из тех, кому любовь действует на мозги. Работать с вами опасно! Вы ненадежны!
Блюмендуфт воззрился на бархатного чернокнижника, небрежно развалившегося в итальянском кресле, и во взгляде его отражалась искренняя опаска и нетерпение — что же последует из речей Фрея.
— Да, по тому, что вы сказали, я вижу, что книгу печатали у вас в Бардейове. Честь и слава вашему брату Шмулю, он и меня обманул. Однако в этой страховке путем декларирования одного поддельного листа есть загвоздка. Не спросит ли вас мистер Пирпойнт Морган: как же тогда этот честно признанный фальшивый лист попал в издание шестнадцатого века? Вот то-то!
Блюмендуфт, до сих пор слушавший с открытым ртом, теперь закрыл его и, оставив деньги на столе, взволнованно зашагал от стены к стене просторного помещения, вздыхая и дергая себя за куцые пейсики.
1 Вы что, рехнулись, господин императорский советник?! (евр. жарг.)
Иногда, для разнообразия, он ломал руки так, что суставы трещали, и все приговаривал:
— Ях вер мир ди орен аб унд да ауген аусер-айссен! 1
Фрей же отыскал в своем образцово содержащемся инструментарии элегантный футляр, в котором, как в швейцарской готовальне, лежали обернутые в шелк коротенькие тоненькие стальные трубочки, раскрыл книгу на злополучной странице и стал с величайшей осторожностью пробовать, какую из трубочек можно было бы легко ввести в червоточинки соседних страниц. Подобрав соответствующий калибр, он, просунув ту же трубочку через червоточину, слегка выдавил ее абрис на нетронутом листе, наметив таким образом с точностью до волоска нужное место; затем он вложил под двадцать вторую страницу тонкую стальную пластинку, с одной стороны обтянутую сукном, и, терпеливо вращая трубочку, в пять минут вырезал острым ее краем круглую дырочку на двадцать второй странице, которая, как проверили оба знатока, и местом и размерами пришлась точно к остальным червоточинам. Естественно, что в полном томе, через все страницы сразу, можно куда легче и надежнее имитировать ход червя.
— Безупречно! — с горестным вздохом произнес Блюмендуфт, гулко ударив себя по лбу.
— Вот этим орудием было бы эффективнее,— протянул ему Армии увесистый молоточек,— разве что вы изберете более ритуальный способ самоубийства!
С этими словами он подал еврею длинный обоюдоострый нож.
Пока Блюмендуфт произносил по адресу своего мучителя многословное, занявшее целые полминуты, страшное проклятие, тот ловко пересчитал деньги, сгреб их со стола и погрузил в недра своей мантии. И не успел Блюмендуфт отдышаться, как оба фолианта уже были обернуты шелковой бумагой; уложить их в картонный футляр помогал уже и сам Лейб, выказав сноровку и бережность, необходимую в обращении со столь драгоценным товаром.
1 Ох, кто бы вырвал мне глаза и уши! (евр. жаре.)
Затем открыли люк в потолке, позвали Вацлава, который, судя по тому, что он не сразу откликнулся — «сейчас, сейчас!» — видимо, уснул там наверху, и Фрей обратился к своему гостю с приветливым словом:
— Ну, Лейб, здесь вам больше нечего делать. Привет вашей «кале», да имейте дело лишь с одной, и примите мой совет: раньше, чем через полгода, не производите никаких торговых операций с «Уставом Святого Духа», и каждый день дважды перелистывайте его, чтобы запах выветрился.
Но ему так и не удалось «доехать» Лейба своими шуточками — из пылающих глаз еврея уже не исчезало выражение ужаса, с каким он смотрел на Армина, словно видел перед собой воплощенного Вельзевула или Бельфегора. Ибо Лейб не мог отвязаться от представления обо всем том ужасном, что могло произойти с ним, если б Фрей не обнаружил изъяна в подделке.
— Э гшайтр манн ,— молвил Лейб уже на лестнице,— величайшая похвала, какую только может высказать сын Израиля о ком бы то ни было, похвала куда более высокая, чем определение «э герехт манн» 2. Но тут снова открылась решетчатая дверь, и Армии, вручив Вацлаву конверт, сказал:
— Как пойдете обратно, Вацлав, передайте это барышне Тинде — я прошу ее зайти ко мне в час дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Но он не засмеялся, как предсказывал господин Фрей, ему было не до смеха, потому что обе книги, лежавшие перед ним, являли собой ценность в 180 000 франков, каждая по 90 000! И если содержание обеих было одинаковым — а оно было таковым, в этом Блюмендуфт не сомневался,— тогда здесь лежали два экземпляра «Устава ордена Святого Духа», основанного королем Генрихом III в 1578 году, то есть как раз те два экземпляра, которых не хватало до полного количества в сорок два экземпляра, которые канцлер ордена, по велению короля, приказал отпечатать и переплести для первых сорока двух рыцарей ордена с того же 1578 года. Сорок один экземпляр находился теперь в надежных руках; сорок первый из этих известных, установленных экземпляров, переплетенных самым знаменитым мастером из династии французских королевских переплетчиков, Эве, Лейб Блюмендуфт привез вчера в Прагу, а сегодня принес сюда, к господину Фрею. Тот же, заставив Лейба отвернуться и сосчитав до трех, положил рядом с этим сорок первым — сорок второй, только еще разыскиваемый экземпляр! Ведь не сбросил же его сюда с чердака Вацлав, не такой Блюмендуфт дурак, чтоб такое подумать!
Он все сравнивал взглядом оба драгоценных, драгоценнейших издания.
1 Боже праведный, да будет благословенно имя твое! (евр. жаре.)
Оба переплетены в оранжевый левантийский марокен, покрытый параллельными рядами золотых «фанфар», то есть тиснений, повторяющихся через ряд: один ряд — геральдические королевские линии, второй — языки пламени Святого Духа; в каждом углу вензель Генриха III, большое «Н», перекрещенное двойным греческим ипсилоном или латинским игреком, а в середине гербы Бурбонского и Лотаринг-ского дома с коронками, окруженные цепью Великого магистра ордена под бурбонской короной, и наконец — симметрично четыре виньетки Святого Духа, в овальных рамках голубь с сиянием, спускающийся с расступившихся облаков; причем знаки Святого Духа мельче, чем королевские.
Лейб Блюмендуфт, чья профессиональная опытность в этих вещах была в равной степени известна в «торговых» кругах как Лондона, так и Парижа и Рима, все сличал оба переплета, как бы перенося взглядом лилию на лилию, язык пламени на язык пламени, пересчитывая мельчайшие веточки лавра под гербами. Идентичность форм тиснения была несомненной.
Которую из книг переплетал Никола Эве в шестнадцатом веке, а которую — Армии Фрей в 187 * году? И если один из переплетов изготовлен Фреем, то как же он это сделал, если заказ из Дублина поступил всего месяц тому назад, а у Фрея только и было, что фотография оригинала да размеры? За этот месяц в лучшем случае можно было только успеть приготовить голые доски с марокеном, который, правда, умел имитировать так, что и не отличишь от подлинного левантийского марокена шестнадцатого века, и пропитать водоотталкивающим составом единственный человек в мире — господин Армии Фрей из Праги?
Морозец охватил Лейба Блюмендуфта; от сосредоточенности у него вздулись на висках вены, глубокую тишину нарушало лишь неутомимое «кх-кх-кх» выхлопной трубы над крышей.
Международный жулик, правда, ни в малейшей степени не умел оценить художественную прелесть, значение орнамента, царственное величие библиофильской редкости XVI века; зато он инстинктивно и безошибочно определял ее подлинность, и его искушенное око перебегало с переплета на переплет, изучая линии тиснения, легкую как бы прозрачность марокена — следствие прикосновений человеческих рук за эти столетия,— а Лейб все еще не мог угадать, который из экземпляров подлинный, а который фальшивка; который он принес с собой, а который нашел здесь.
Но вот взор его, чуть косящий от перенапряжения, поднялся на Армина с таким выражением ненавистного восхищения и сомнений, что Армии все понял.
— Альзо, вас загн зе, херр Блюмендуфт? 1 — начал он, подражая жаргону еврея.— Который же из них подлинный «Устав ордена Святого Духа», который держал в руках король Генрих? Эй-эй, только не нюхать, по запаху-то даже Вацлав узнал бы новую книгу! — И Армии обеими ладонями прижал книги к столу.
Опять воцарилась тишина, только скребок Вацлава, счищавшего голубиный помет с крыши, пронзительно скрежетал.
А Фрей, можно сказать, большими глотками пил торжество художника, какое может доставить только один вид искусства, ибо для осуществления его необходимо в сущности преступление; Фрей наслаждался мастерским обманом.
Но это был еще не самый венец его торжества.
После долгих колебаний Блюмендуфт положил наконец руку на одну из книг со словами:
— Дас зан де рехтиген!2
— Фалыи, фалыи!3 — закричал Армии.
Тут уж Лейб не совладал с собой и хищным зверем кинулся к книгам.
— Стоп! — повелительным жестом остановил его Фрей.— Стало быть, вы утверждаете, что это ваш, а тот — мой экземпляр. Хорошо. К вашему сведению, как раз наоборот. Вот какой вы конессер! 4 Осрамились, Блюмендуфт! А ведь вам известно, что одна книга подлинная, а другая подделка!
И Армии разразился резким смехом, который взбесил Блюмендуфта — тот уже и не пытался скрыть своего бешенства. Он смотрел на Армина, едва владея собой, ничего не понимая, разве только, что произошло чудо, и этот бородатый калека с бархатными колдовскими глазами, в бархатной мантии, все-таки — чародей!
1 Ну, что скажете, господин Блюмендуфт? (евр. жарг.)
2 Вот настоящая! (евр. жарг.)
3 Неверно, неверно! (нем.)
4 Знаток (от фр.).
А Армии необузданно смеялся в глаза ему; чуть ли не подскакивая от хохота, он открыл тумбочку и вынул
оттуда странные вещички — инструменты, нужные для переплетного дела, особенно формочки для тиснения. Он протянул Блюмендуфту одну формочку, потом вторую: первую для оттиска королевской лилии, вторую — для языка пламени.
— Я сойду с ума, если вы не скажете, откуда они у вас — вы же должны были только еще сделать их по оригиналу, который я принес уже без смеха ответил Армин.— Открою вам тайну, только вы должны обещать, что никогда никому не скажете.
— Гот хаб мих зелиг 2,— побожился Лейб.— Сдохнуть мне на этом месте!
— Так вот: эти железки у меня уже пятнадцать лет.
— Если они у вас пятнадцать лет, тогда вы, господин императорский советник,— мошенник, какого свет не видел, и значит...
Армии с величайшим торжеством кивнул головой:
— Давайте, давайте, смелее!
— Значит, вы сделали не только этот поддельный переплет, но и этот подлинный шестнадцатого века!
— Вот именно,— совершенно спокойно ответил Ар-мин.— Пятнадцать лет назад, когда я был в Париже, причем — по экземпляру из Национальной библиотеки.
— Шуфт, гаунер, ганеф!3 — взорвался Блюмен-дуфт, весь красный от ярости, брызгая слюной, как благородный скакун на бегу.— Вы разорили нас, потому что мы заплатили за этот «Устав» до пятидесяти тысяч франков, а вы теперь говорите, что сделали его сами пятнадцать лет назад!
— Это доказывает, что в торговых делах самые большие мошенники — вы, торговцы. Я за этот шедевр получил от господина Дюпанлу всего сорок семь с половиной дукатов, ровно столько, сколько было выдано королевской казной в 1578 году мастеру Никола Эве за все сорок два экземпляра; сумму эту я назвал сам исключительно из уважения к бессмертному мастеру своего искусства.
1 Дорогой Блюмендуфт (нем.).
2 Побей меня бог (евр. жарг.).
3 Негодяй, мошенник, подлец! (евр. жарг.)
— Но вы ошибаетесь, если думаете обмануть нас: у нас есть подтверждение библиотекаря Национальной библиотеки в Париже, а также директора Музея надписей и печатей, что это подлинное издание «Устава Святого Духа», и переплет — подлинный, от мастера Эве!
— Так чего ж вам еще, братец мой? Если это так, тем легче вы добудете подтверждение, что и этот, совсем новенький, сорок второй и последний по счету экземпляр — тоже произведение мастерской Никола Эве!
Блюмендуфт осекся, и лицо его, вздувшееся от дикой ярости, опало.
— Вот тут вы правы, абр а ганеф зенен зе дох! 1
— Ну вот, наконец-то разумная речь. Надеюсь, вы не откажетесь также заплатить мне и за этого «ганефа».
— Вы что — хотите поднять цену?!
— Ничего я не хочу, кроме двадцати тысяч крон сверх цены переплета, которые вы мне заплатите за ваше единственное словечко «ганеф».
— Вольн зе мех умбринген? 2
— Шрайн зе них зо, одр их ласе зе наусверфн!3 — ответил, подчеркивая жаргон, Фрей — он божественно забавлялся этой сценой.— И вообще говорите поменьше. Пускай накладные расходы и все прочее, включая рекламу в Америке, обойдутся вам в девяносто тысяч — мистер Пирпойнт Морган заплатит вам за оба фолианта в три раза больше, и это будет вашей чистой прибылью, Лейб Блюмендуфт!
— Как, вы даже знаете, кто покупатель? Ну, вы все-таки...
— Осторожней, господин Блюмендуфт, каждое новое бранное слово будет вам стоить пять тысяч крон, беру так дешево, чтоб не лишать вас смелости.
Блюмендуфт, скрипнув зубами, выговорил:
— Одним словом — сколько хотите за свою работу?
— Двадцать тысяч, да за «ганефа» еще двадцать. Блюмендуфт задохнулся.
— Зе верн унс руинирен!4 — прохрипел он.
— Фирму «Блюмендуфт и Лейб»? Да ведь я-то знаю, кроме этих двух, нет у вас компаньонов, а уж эти связаны друг с дружкой, как тело с душой. Не хотите? Ладно, забирайте свой «Устав» номер один, а со второго я сорву свой переплет, минутное дело!
1 И все-таки вы подлец! {евр. жаре.)
2 Хотите меня на тот свет отправить? (евр. жарг.)
3 Не кричите так, не то я велю вас вышвырнуть! (евр. жарг.)
4 Вы нас разорите! (евр. жарг.)
И Армии схватил длинный нож для разрезания больших листов бумаги.
Отуманенным, отчаянным взором следил Блюмен-дуфт за действиями своего заклятого врага, который отлично понимал психологию своего сообщника, знал, что Блюмендуфт, которому все эти переговоры доставляли наслаждение, причем наслаждение страстное, еще и длит это наслаждение, медля вмешаться, тем самым подвергая труд Армина опасности уничтожения; а это для него, Блюмендуфта, в самом деле означало бы потерю огромной прибыли.
Но и Блюмендуфт знал, что Фрей никогда не приведет в исполнение свою угрозу; и все же, когда Армии схватил книгу и широко размахнулся ножом, Лейб закричал с таким пронзительным подвизгиванием, что стекла задребезжали:
— Хальтн зе айн, зе нарр! 1 — и вытащил туго набитый бумажник откуда-то, где, быть может, укрывался некий внутренний, относительно чистый человек.
Медленно пересчитывая, Лейб стал выкладывать на стол бумажку за бумажкой, провожая каждую душераздирающим вздохом.
— Ишь, какой густой шкурой оброс этот Блюмендуфт! — поддразнивал его Фрей.— Прямо как лиса зимой! В шабес, да еще в Новый год, деньги считает! Причем три четверти этих кровных бросает на ветер, а небось где-нибудь в животе своем смеется над глупым гоем, который так продешевил! Но я дам вам в придачу совет, Лейб. На двадцать второй странице книги, которую я для вас переплел, отсутствует дырочка от книжного червя, который прогрыз все остальные страницы, весь том, оставив нетронутой только одну, двадцать вторую. Как станет мистер Пирпойнт Морган листать свое новое приобретение, наткнется на двадцать вторую страницу — что скажет тогда мистер Пирпойнт Морган? «Хорошо,— скажет он,— но отчего же этому червю не по вкусу оказалась именно двадцать вторая страница, что он ее не тронул?» Гм, подумает мистер Пирпойнт Морган, возьмет лупу и станет вглядываться, вглядываться... А наглядевшись, скажет мистер Пирпойнт Морган: «Ей-богу, лист-то старый, как и остальной велин, да буквы на нем не старые и, ей-богу,— скажет он,— печать не такая, как на остальных страницах, нет, буквы выведены тростниковым пером».
1 Остановитесь, ненормальный! (евр. жаре.)
И скажет этот мистер: «Том не комплектен, а я его покупал как комплектный». Тут позовет он профессора из Бостона и профессора из Филадельфии, и на господина Блюмен-дуфта выпишут ордер на арест. Я-то сразу это заметил и мог исправить, у меня есть все калибры для имитации дырок от червей, но, подумал я, подожди, придет господин Блюмендуфт, и ты ему покажешь, как небрежно работают в Лондоне!
— Да отсохни у вас рука от плеча и донизу, если б вы так поступили! — вскипел Блюмендуфт.— Вас зенен зе мешугге, херр кайзерлихер рат?\ 1 Из того, что вы сказали, видно, что вы ни вот настолечко не разбираетесь в деле. Именно этот лист — боже, скольких трудов стоил он брату Шмулю! — и есть доказательство подлинности остальных. Мы показываем мистеру Моргану этот лист, что в нем нет дырки, и он подписывает заявление, что ему это известно. Тем больше он поверит, что остальные страницы подлинные, поверит нашей честности в делах! Что же вы молчите, господин Фрей?
— Ай, Блюмендуфт! Все-таки девочки доведут вас до тюрьмы. Вон вы уже пожелтели от них, как лимон; оставили бы их в покое, по крайней мере, когда делаете большой гешефт — вы ведь из тех, кому любовь действует на мозги. Работать с вами опасно! Вы ненадежны!
Блюмендуфт воззрился на бархатного чернокнижника, небрежно развалившегося в итальянском кресле, и во взгляде его отражалась искренняя опаска и нетерпение — что же последует из речей Фрея.
— Да, по тому, что вы сказали, я вижу, что книгу печатали у вас в Бардейове. Честь и слава вашему брату Шмулю, он и меня обманул. Однако в этой страховке путем декларирования одного поддельного листа есть загвоздка. Не спросит ли вас мистер Пирпойнт Морган: как же тогда этот честно признанный фальшивый лист попал в издание шестнадцатого века? Вот то-то!
Блюмендуфт, до сих пор слушавший с открытым ртом, теперь закрыл его и, оставив деньги на столе, взволнованно зашагал от стены к стене просторного помещения, вздыхая и дергая себя за куцые пейсики.
1 Вы что, рехнулись, господин императорский советник?! (евр. жарг.)
Иногда, для разнообразия, он ломал руки так, что суставы трещали, и все приговаривал:
— Ях вер мир ди орен аб унд да ауген аусер-айссен! 1
Фрей же отыскал в своем образцово содержащемся инструментарии элегантный футляр, в котором, как в швейцарской готовальне, лежали обернутые в шелк коротенькие тоненькие стальные трубочки, раскрыл книгу на злополучной странице и стал с величайшей осторожностью пробовать, какую из трубочек можно было бы легко ввести в червоточинки соседних страниц. Подобрав соответствующий калибр, он, просунув ту же трубочку через червоточину, слегка выдавил ее абрис на нетронутом листе, наметив таким образом с точностью до волоска нужное место; затем он вложил под двадцать вторую страницу тонкую стальную пластинку, с одной стороны обтянутую сукном, и, терпеливо вращая трубочку, в пять минут вырезал острым ее краем круглую дырочку на двадцать второй странице, которая, как проверили оба знатока, и местом и размерами пришлась точно к остальным червоточинам. Естественно, что в полном томе, через все страницы сразу, можно куда легче и надежнее имитировать ход червя.
— Безупречно! — с горестным вздохом произнес Блюмендуфт, гулко ударив себя по лбу.
— Вот этим орудием было бы эффективнее,— протянул ему Армии увесистый молоточек,— разве что вы изберете более ритуальный способ самоубийства!
С этими словами он подал еврею длинный обоюдоострый нож.
Пока Блюмендуфт произносил по адресу своего мучителя многословное, занявшее целые полминуты, страшное проклятие, тот ловко пересчитал деньги, сгреб их со стола и погрузил в недра своей мантии. И не успел Блюмендуфт отдышаться, как оба фолианта уже были обернуты шелковой бумагой; уложить их в картонный футляр помогал уже и сам Лейб, выказав сноровку и бережность, необходимую в обращении со столь драгоценным товаром.
1 Ох, кто бы вырвал мне глаза и уши! (евр. жаре.)
Затем открыли люк в потолке, позвали Вацлава, который, судя по тому, что он не сразу откликнулся — «сейчас, сейчас!» — видимо, уснул там наверху, и Фрей обратился к своему гостю с приветливым словом:
— Ну, Лейб, здесь вам больше нечего делать. Привет вашей «кале», да имейте дело лишь с одной, и примите мой совет: раньше, чем через полгода, не производите никаких торговых операций с «Уставом Святого Духа», и каждый день дважды перелистывайте его, чтобы запах выветрился.
Но ему так и не удалось «доехать» Лейба своими шуточками — из пылающих глаз еврея уже не исчезало выражение ужаса, с каким он смотрел на Армина, словно видел перед собой воплощенного Вельзевула или Бельфегора. Ибо Лейб не мог отвязаться от представления обо всем том ужасном, что могло произойти с ним, если б Фрей не обнаружил изъяна в подделке.
— Э гшайтр манн ,— молвил Лейб уже на лестнице,— величайшая похвала, какую только может высказать сын Израиля о ком бы то ни было, похвала куда более высокая, чем определение «э герехт манн» 2. Но тут снова открылась решетчатая дверь, и Армии, вручив Вацлаву конверт, сказал:
— Как пойдете обратно, Вацлав, передайте это барышне Тинде — я прошу ее зайти ко мне в час дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45