Не нужно стремиться от этого чувства
избавиться, но убавить его силу нужно: тогда, если обстоятельства потре-
буют, нас ничего не удержит и не помешает нашей готовности немедля сде-
лать то, что когда-нибудь все равно придется сделать. Будь здоров.
Письмо XXVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) "Ты поучаешь меня, - скажешь ты. - Не потому ли, что сам уже исп-
равился через собственные поучения и теперь тебе хватает времени искоре-
нять чужие пороки?" - Я не так бесчестен, чтобы, сам будучи нездоров,
лечить других. Просто я как будто хвораю в одной комнате с тобою и бесе-
дую о нашем общем недуге, советуя разные лекарства. Слушай же меня так,
словно я говорю с самим собой. Я впускаю тебя в мой тайник и, пользуясь
твоим присутствием, нападаю на самого себя. (2) Себе я кричу: "Сочти
свои годы - и постыдись желать того же, чего желал мальчишкой, и то же
самое запасать. Хоть одно сделай ради себя, пока не пришел смертный час:
пусть твои пороки умрут прежде тебя. Откажись от беспокойных наслажде-
ний, за которые приходится платить так дорого: ведь все они вредны - не
только будущие, но и минувшие. Как у злодеев, даже не пойманных с полич-
ным, и после преступления не проходит тревога, так после нечистых нас-
лаждений раскаяние остается и долго спустя. В них нет ни прочности, ни
верности: даже те, что не вредят, мимолетны. (3) Лучше поищи непреходя-
щее благо! А такого нет, кроме тех благ, которые душа обретает в самой
себе. Одна лишь добродетель дает нам радость долговечную и надежную:
все, что мешает ей, подобно облаку, которое проносится низко и не может
одолеть дневной свет". (4) Когда же удастся настигнуть эту радость? И
раньше в этом деле не мешкали, но нужно еще поспешить. Сделать остается
так много, что непременно нужны твое усердие и твои труды, если ты хо-
чешь чего-нибудь добиться. На других это дело не переложишь. (5) Чужая
помощь возможна в другой, не в этой науке.
Жил еще на нашей памяти богач Кальвизий Сабин1. И по богатству свое-
му, и по складу души это был настоящий вольноотпущенник. Никогда не ви-
дел я человека столь непристойного в своем блаженстве. Память у него бы-
ла такая плохая, что он то и дело забывал имена Улисса, либо Ахилла, ли-
бо Приама, которых мы знаем2 не хуже, чем рабов, приставленных к нам с
детства. Никакой старик-номенклатор, который вместо того, чтобы вспоми-
нать имена, выдумывает их, не приветствовал граждан до того невпопад,
как Сабин - троянцев и ахеян. А хотелось ему слыть знатоком. (6) И вот
какое средство он придумал: купив за большие деньги рабов, одного он
заставил заучить Гомера, второго - Гесиода, еще девятерых распределил он
по одному на каждого лирика3. Чему удивляться, если они дорого обошлись
ему? Ведь таких рабов не найти, их готовили для него на заказ. Собрав у
себя эту челядь, стал он донимать гостей за столом. В изножье у него
стояли слуги, у которых он спрашивал те стихи, что хотел прочесть, - и
все-таки запинался на полуслове. (7) Сателлий Квадрат, прихлебатель бо-
гатых глупцов, который перед ними пресмыкался и (ведь без того невозмож-
но!) над ними насмехался, посоветовал ему поставить грамматиков сборщи-
ками упавших объедков. А когда Сабин сказал, что каждый раб обошелся ему
в сто тысяч. Квадрат отвечал: "Столько же книжных ларей ты мог бы купить
дешевле!" Но тот все же упорно считал, что знания каждого из его домо-
чадцев - это его знания. (8) Тот же Сателлий стал подзадоривать Сабина,
человека больного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А когда тот
ответил: "Как же я смогу? Я и так еле жив!" - он сказал: "Во имя богов,
не смей так говорить. Разве ты не видишь, сколько у тебя здоровенных ра-
бов?" Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно
и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато ни-
зость покупается ежедневно.
(9) Получи теперь то, что я должен, и прощай. "Бедность, живущая по
закону природы, - это богатство". Эпикур часто повторял эту мысль, всег-
да по-новому. Но не беда сказать лишний раз, если этому сколько ни
учись, все мало. Одним довольно лекарство указать, другим нужно его на-
вязывать. Будь здоров.
Письмо XXVIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты полагаешь, будто ни с кем, кроме тебя, такого не бывало, и,
словно делу невиданному, удивляешься тому, что и долгое странствие, и
перемена мест не рассеяли твоей тоски и угнетенности духа. Но менять на-
до не небо, а душу! Пусть бы ты уехал за широкие моря, пусть бы, как го-
ворит наш Вергилий"Столько же книжных ларей ты мог бы купить дешевле!"
Но тот все же упорно считал, что знания каждого из его домочадцев - это
его знания. (8) Тот же Сателлий стал подзадоривать Сабина, человека
больного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А когда тот ответил:
"Как же я смогу? Я и так еле жив!" - он сказал: "Во имя богов, не смей
так говорить. Разве ты не видишь, сколько у тебя здоровенных рабов?" Со-
вершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и про-
давалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость по-
купается ежедневно.
(9) Получи теперь то, что я должен, и прощай. "Бедность, живущая по
закону природы, - это богатство". Эпикур часто повторял эту мысль, всег-
да по-новому. Но не беда сказать лишний раз, если этому сколько ни
учись, все мало. Одним довольно лекарство указать, другим нужно его на-
вязывать. Будь здоров., "города и берег исчезли", - за тобою везде, куда
бы ты ни приехал, последуют твои пороки. (2) То же самое ответил на
чей-то вопрос и Сократ: "Странно ли, что тебе нет никакой пользы от
странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?" - Та же причина, что
погнала тебя в путь, гонится за тобою. Что толку искать новых мест,
впервые видеть города и страны? Сколько ни разъезжай, все пропадет впус-
тую. Ты спросишь, почему тебе невозможно спастись бегством? От себя не
убежишь! Надо сбросить с души ее груз, а до того ни одно место тебе не
понравится. (3) Пойми, ты теперь в таком же состоянии, как та пророчица,
которую наш Вергилий изобразил исступленной и воспламененной чужим ду-
хом, почти уже овладевшим ею:
Точно вакханка, она по пещере мечется, будто Бога может изгнать из
сердца.2
И ты мечешься туда и сюда, чтобы сбросить давящее бремя, а оно, чем
больше ты скитаешься, тем делается тягостнее. Так менее тяжек для кораб-
ля груз, закрепленный неподвижно, а груз, наваленный неравномерно, пере-
вешивает на один борт и скорее топит судно. Что бы ты ни сделал, все
обернется против тебя, самими разъездами ты вредишь себе: ведь больному
не даешь ты покоя. (4) Зато когда избудешь эту беду, всякая перемена
мест станет тебе приятна. Пусть тебя сошлют на край земли, пусть заста-
вят жить в любой глуши у варваров, - такое пристанище, вопреки всему,
окажется для тебя гостеприимным. Важно, каким ты приезжаешь, а не куда
приезжаешь, - и поэтому ни к одному месту не должны мы привязываться
всей душой. Надо жить с таким убеждением: "Не для одного уголка я рож-
ден: весь мир мне отчизна"3. (5) Будь тебе это ясно, ты не стал бы удив-
ляться, что не помогает новизна мест, когда ты, наскучив одной страной,
перебираешься в другую: ведь и первая пришлась бы тебе по душе, если б
ты все считал своим. А сейчас ты не путешествуешь, но скитаешься и ме-
чешься, гонимый с места на место поисками того, что есть везде: ведь
всюду нам дано жить правильно. (6) Есть ли что суетливей форума? Но и
там можно жить спокойно, если деться некуда. Хотя, если б можно было
располагать собою, я бежал бы от одного вида, не то что от соседства фо-
рума: как есть гиблые места, подтачивающие самое крепкое здоровье, так
есть места вредные для тех, чей дух хотя и благороден, но еще не совер-
шенен и до конца не излечен. (7) Я не согласен с теми, кто бросается в
волны и, любя жизнь беспокойную, каждый день мужественно сражается с
трудностями. Мудрый терпит такую участь, но не выбирает ее и предпочита-
ет мир сражению. Мало пользы избавиться от своих пороков, если приходит-
ся спорить с чужими! - (8) "Тридцать тиранов4 окружали Сократа - и не
сломили его мужества". - Разве дело в том, сколько господ? Рабство всег-
да одно! Кто его презрел, тот и в толпе повелителей будет свободен.
(9) Пора кончать письмо, но прежде надо заплатить пошлину. "Знать
свой изъян - первый шаг к здоровью". - По-моему, замечательны эти слова
Эпикура. Ведь кто не знает за собой изъяна, тот не желает его искоре-
нить. Сперва следует изобличить себя, потом исправляться. А те, которые
хвалятся пороками, - неужели, по-твоему, думают они о лекарствах, если
считают свои грехи добродетелями? Поэтому, сколько можешь, сам себя вы-
води на чистую воду, ищи против себя улик! Сначала выступи обвинителем,
потом - судьей и только под конец - ходатаем. Иногда стоит самому себе
быть обидчиком! Будь здоров.
Письмо XXIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спрашиваешь о нашем Марцеллине1 и хочешь узнать, что он поде-
лывает. Он редко к нам заходит - по той одной причине, что боится услы-
шать правду. Но эта опасность ему уже не грозит: ведь незачем разговари-
вать с тем, кто не станет слушать. Потому-то нередко и сомневаются нас-
чет Диогена и прочих киников, которые со всеми чувствовали себя вольно и
увещевали каждого встречного: следовало ли им делать так? (2) Что толку
выговаривать глухому или немому от рождения либо от болезни? - Ты спро-
сишь: "К чему мне беречь слова? Ведь они ничего не стоят! Мне не дано
знать, помогут ли мои уговоры тому или этому, но я знаю, что, уговаривая
многих, кому-нибудь да помогу. Нужно всякому протягивать руку, и не мо-
жет быть, чтобы из многих попыток ни одна не принесла успеха". - (3)
Нет, Луцилий, я не думаю, чтобы великому человеку следовало так посту-
пать: влияние его будет подорвано и потеряет силу среди тех, кого могло
бы исправить, не будь оно прежде изношено. Стрелок из лука должен не из-
редка попадать, но изредка давать промах. Если цели достигаешь случайно
- какое же это искусство! А мудрость - искусство: пусть она метит навер-
няка, пусть выбирает таких, кто на что-то способен, и отступится от тех,
в ком отчаялась, но не сразу, а испробовав последние средства даже после
того, как отчается.
(4) В Марцеллине я пока еще не отчаялся. Его и сейчас можно спасти,
но только если немедля протянуть ему руку. Правда, есть опасность, что
он и спасителя утянет, - так велики его дарования, уже обратившиеся, од-
нако, к пороку. Все же я пойду на риск и осмелюсь показать ему все его
язвы. (5) Он поступит, как всегда: призовет на помощь свои шуточки, от
которых и скорбящий рассмеется, будет потешаться сперва над собой, потом
над нами, заранее скажет все, что я собирался сказать. Он обыщет все на-
ши школы и каждого философа попрекнет подачкой, подружкой, лакомством;
одного он покажет мне в постели, другого - в кабачке, третьего - в при-
хожей. (6) Он покажет мне славного философа Аристона2, который читал
свои рассуждения только с носилок, потому что другого времени для обна-
родования своих трудов выбрать не мог. Когда Скавра3 спросили, к какому
учению примыкает Аристон, тот сказал: "Уж во всяком случае не к перипа-
тетикам!"4 Когда осведомились, что думает о том же Юлий Греции 5, чело-
век замечательный, он ответил, будто речь шла о гладиаторе в колеснице:
"Не могу сказать; ведь я не знаю, на что он способен пешим". (7) Он бу-
дет колоть мне глаза именами всех бродячих шутов, которым лучше бы вовсе
не заниматься философией, чем торговать ею. Но я решил стерпеть все оби-
ды. Пусть он меня рассмешит, - я, может быть, заставлю его плакать, а
если он не перестанет смеяться, то я, как ни плохо дело, порадуюсь, что
его постиг такой веселый род безумия. Впрочем, веселость эта ненадолго:
присмотрись к такому человеку и увидишь, как безудержный смех через
мгновенье сменяется безудержным бешенством. (8) Я намерен взяться за не-
го и доказать, насколько выше была бы ему цена, когда б толпа ценила его
пониже. Если я и не искореню его пороки, то обуздаю их: пусть они не ис-
чезнут, но хоть уйдут на время, - а может быть, они и исчезнут, если
привыкнут уходить. Да и передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным
временное улучшение заменяет здоровье.
(9) А пока я готовлюсь взяться за него, ты сам - ведь ты и можешь, и
понимаешь, от чего ушел и к чему пришел, и поэтому догадываешься, куда
придешь впредь, - ты сам совершенствуй свой нрав, возвышай душу, будь
стоек, что бы тебя ни пугало. Не смей пересчитывать всех, кто тебе стра-
шен. Не глуп ли, по-твоему, тот, кто боится многих там, где можно пройти
лишь поодиночке? Так же и к твоей смерти доступ открыт только одному,
сколько бы врагов тебе ни угрожало. Так уж устроила природа: одну жизнь
она тебе дала, одну и отнимет. (10) Был бы в тебе стыд, - ты отсрочил бы
мне последний взнос. Но и я не буду скряжничать, погашая остаток долга,
и вручу тебе все, что с меня следует. - "Никогда я не хотел нравиться
народу - ведь народ не любит того, что я знаю, а я не знаю того, что лю-
бит народ". - (11) "Кто же это?" - спросишь ты. Как будто тебе неизвест-
но, кому я приказываю. - Эпикуру! Но то же самое подтвердят тебе в один
голос из всех домов: и перипатетики, и академики, и стоики, и киники.
Как может быть дорог народу тот, кому дорога добродетель? Благосклон-
ность народа иначе, как постыдными уловками, не приобретешь. Толпе нужно
уподобиться: не признав своим, она тебя и не полюбит. Дело не в том, ка-
ким ты кажешься прочим, а в том, каким сам себе кажешься. Только низким
путем можно снискать любовь низких. (12) Что же даст тебе хваленая фило-
софия, высочайшая из всех наук и искусств? А вот что: ты предпочтешь
нравиться самому себе, а не народу, будешь взвешивать суждения, а не
считать их, будешь жить, не боясь ни богов, ни людей, и либо победишь
беды, либо положишь им конец. А если я увижу, что благосклонные голоса
толпы превозносят тебя, если при твоем появлении поднимаются крики и ру-
коплескания, какими награждают мимов, если тебя по всему городу будут
расхваливать женщины и мальчишки, - как же мне не пожалеть тебя? Ведь я
знаю, каким путем попадают во всеобщие любимцы! Будь здоров.
Письмо XXX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Повидал я Ауфидия Басса1: этот превосходный человек изнемог в
борьбе со старостью. Она гнетет его слишком сильно, чтобы ему подняться,
- таким тяжелым и все подавляющим бременем налегли годы. Ты знаешь, что
он и всегда был слаб здоровьем и хил, однако долго держался или, вернее,
поддерживал себя - и вдруг сдал. (2) Как кораблю, который дал течь, не
опасны одна-две трещины, но когда он расшатается и разойдется во многих
местах, то рассевшегося днища уже не поправить, - так и старческую не-
мощь до поры можно терпеть и даже найти ей подпоры, но когда, словно в
трухлявой постройке, все швы расползаются и, пока чинишь одно, другое
разваливается, тут уж надо думать о том, как бы уйти. (3) Но наш Басе
бодр духом. Вот что дает философия: веселость, несмотря на приближение
смерти, мужество и радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря
на бессилие. Хороший кормчий плывет и с изодранным парусом, и даже когда
снасти сорвет, он приспособит, что осталось, и плывет дальше. Так же
поступает и наш Басе. Свою кончину он встречает с такой безмятежностью в
душе и взоре, что всякого, кто так смотрел бы на чужую смерть, ты счел
бы слишком уж спокойным. (4) А ведь это великое дело, Луцилий, и долго
надо ему учиться, - когда придет неизбежный срок, уйти со спокойной ду-
шою. Любой род смерти оставляет надежду: болезнь проходит, пожар гаснет,
обрушившийся дом плавно опускает тех, кого грозил раздавить, море, пог-
лотившее пловцов, выбрасывает их невредимыми с тою же силой, с какой за-
тянуло вглубь, воин отводит меч, уже коснувшийся шеи жертвы. Не на что
надеяться только тому, кого к смерти ведет старость: тут никто не может
вмешаться. Этот род смерти - самый безболезненный, но и самый долгий.
(5) Мне казалось, что наш Басе сам себя проводил в могилу и, пережив са-
мого себя, переносит разлуку, как мудрец. Он много говорит о смерти и
делает это нарочно, желая убедить нас в том, что, если и есть в этом де-
ле что-нибудь неприятное и страшное, то виноват умирающий, а не сама
смерть, в которой не больше тяжелого, чем после смерти. (6) Одинаковое
безумие - бояться того, что не принесет страданий, и того, чего нельзя и
почувствовать. Неужели кто-нибудь думает, что можно почувствовать ту,
благодаря которой перестают чувствовать? "Поэтому, - заключает Басе, -
смерть стоит за пределами зла, а значит - и страха перед злом".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
избавиться, но убавить его силу нужно: тогда, если обстоятельства потре-
буют, нас ничего не удержит и не помешает нашей готовности немедля сде-
лать то, что когда-нибудь все равно придется сделать. Будь здоров.
Письмо XXVII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) "Ты поучаешь меня, - скажешь ты. - Не потому ли, что сам уже исп-
равился через собственные поучения и теперь тебе хватает времени искоре-
нять чужие пороки?" - Я не так бесчестен, чтобы, сам будучи нездоров,
лечить других. Просто я как будто хвораю в одной комнате с тобою и бесе-
дую о нашем общем недуге, советуя разные лекарства. Слушай же меня так,
словно я говорю с самим собой. Я впускаю тебя в мой тайник и, пользуясь
твоим присутствием, нападаю на самого себя. (2) Себе я кричу: "Сочти
свои годы - и постыдись желать того же, чего желал мальчишкой, и то же
самое запасать. Хоть одно сделай ради себя, пока не пришел смертный час:
пусть твои пороки умрут прежде тебя. Откажись от беспокойных наслажде-
ний, за которые приходится платить так дорого: ведь все они вредны - не
только будущие, но и минувшие. Как у злодеев, даже не пойманных с полич-
ным, и после преступления не проходит тревога, так после нечистых нас-
лаждений раскаяние остается и долго спустя. В них нет ни прочности, ни
верности: даже те, что не вредят, мимолетны. (3) Лучше поищи непреходя-
щее благо! А такого нет, кроме тех благ, которые душа обретает в самой
себе. Одна лишь добродетель дает нам радость долговечную и надежную:
все, что мешает ей, подобно облаку, которое проносится низко и не может
одолеть дневной свет". (4) Когда же удастся настигнуть эту радость? И
раньше в этом деле не мешкали, но нужно еще поспешить. Сделать остается
так много, что непременно нужны твое усердие и твои труды, если ты хо-
чешь чего-нибудь добиться. На других это дело не переложишь. (5) Чужая
помощь возможна в другой, не в этой науке.
Жил еще на нашей памяти богач Кальвизий Сабин1. И по богатству свое-
му, и по складу души это был настоящий вольноотпущенник. Никогда не ви-
дел я человека столь непристойного в своем блаженстве. Память у него бы-
ла такая плохая, что он то и дело забывал имена Улисса, либо Ахилла, ли-
бо Приама, которых мы знаем2 не хуже, чем рабов, приставленных к нам с
детства. Никакой старик-номенклатор, который вместо того, чтобы вспоми-
нать имена, выдумывает их, не приветствовал граждан до того невпопад,
как Сабин - троянцев и ахеян. А хотелось ему слыть знатоком. (6) И вот
какое средство он придумал: купив за большие деньги рабов, одного он
заставил заучить Гомера, второго - Гесиода, еще девятерых распределил он
по одному на каждого лирика3. Чему удивляться, если они дорого обошлись
ему? Ведь таких рабов не найти, их готовили для него на заказ. Собрав у
себя эту челядь, стал он донимать гостей за столом. В изножье у него
стояли слуги, у которых он спрашивал те стихи, что хотел прочесть, - и
все-таки запинался на полуслове. (7) Сателлий Квадрат, прихлебатель бо-
гатых глупцов, который перед ними пресмыкался и (ведь без того невозмож-
но!) над ними насмехался, посоветовал ему поставить грамматиков сборщи-
ками упавших объедков. А когда Сабин сказал, что каждый раб обошелся ему
в сто тысяч. Квадрат отвечал: "Столько же книжных ларей ты мог бы купить
дешевле!" Но тот все же упорно считал, что знания каждого из его домо-
чадцев - это его знания. (8) Тот же Сателлий стал подзадоривать Сабина,
человека больного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А когда тот
ответил: "Как же я смогу? Я и так еле жив!" - он сказал: "Во имя богов,
не смей так говорить. Разве ты не видишь, сколько у тебя здоровенных ра-
бов?" Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно
и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато ни-
зость покупается ежедневно.
(9) Получи теперь то, что я должен, и прощай. "Бедность, живущая по
закону природы, - это богатство". Эпикур часто повторял эту мысль, всег-
да по-новому. Но не беда сказать лишний раз, если этому сколько ни
учись, все мало. Одним довольно лекарство указать, другим нужно его на-
вязывать. Будь здоров.
Письмо XXVIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты полагаешь, будто ни с кем, кроме тебя, такого не бывало, и,
словно делу невиданному, удивляешься тому, что и долгое странствие, и
перемена мест не рассеяли твоей тоски и угнетенности духа. Но менять на-
до не небо, а душу! Пусть бы ты уехал за широкие моря, пусть бы, как го-
ворит наш Вергилий"Столько же книжных ларей ты мог бы купить дешевле!"
Но тот все же упорно считал, что знания каждого из его домочадцев - это
его знания. (8) Тот же Сателлий стал подзадоривать Сабина, человека
больного, изможденного и хилого, заняться борьбой. А когда тот ответил:
"Как же я смогу? Я и так еле жив!" - он сказал: "Во имя богов, не смей
так говорить. Разве ты не видишь, сколько у тебя здоровенных рабов?" Со-
вершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и про-
давалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость по-
купается ежедневно.
(9) Получи теперь то, что я должен, и прощай. "Бедность, живущая по
закону природы, - это богатство". Эпикур часто повторял эту мысль, всег-
да по-новому. Но не беда сказать лишний раз, если этому сколько ни
учись, все мало. Одним довольно лекарство указать, другим нужно его на-
вязывать. Будь здоров., "города и берег исчезли", - за тобою везде, куда
бы ты ни приехал, последуют твои пороки. (2) То же самое ответил на
чей-то вопрос и Сократ: "Странно ли, что тебе нет никакой пользы от
странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя?" - Та же причина, что
погнала тебя в путь, гонится за тобою. Что толку искать новых мест,
впервые видеть города и страны? Сколько ни разъезжай, все пропадет впус-
тую. Ты спросишь, почему тебе невозможно спастись бегством? От себя не
убежишь! Надо сбросить с души ее груз, а до того ни одно место тебе не
понравится. (3) Пойми, ты теперь в таком же состоянии, как та пророчица,
которую наш Вергилий изобразил исступленной и воспламененной чужим ду-
хом, почти уже овладевшим ею:
Точно вакханка, она по пещере мечется, будто Бога может изгнать из
сердца.2
И ты мечешься туда и сюда, чтобы сбросить давящее бремя, а оно, чем
больше ты скитаешься, тем делается тягостнее. Так менее тяжек для кораб-
ля груз, закрепленный неподвижно, а груз, наваленный неравномерно, пере-
вешивает на один борт и скорее топит судно. Что бы ты ни сделал, все
обернется против тебя, самими разъездами ты вредишь себе: ведь больному
не даешь ты покоя. (4) Зато когда избудешь эту беду, всякая перемена
мест станет тебе приятна. Пусть тебя сошлют на край земли, пусть заста-
вят жить в любой глуши у варваров, - такое пристанище, вопреки всему,
окажется для тебя гостеприимным. Важно, каким ты приезжаешь, а не куда
приезжаешь, - и поэтому ни к одному месту не должны мы привязываться
всей душой. Надо жить с таким убеждением: "Не для одного уголка я рож-
ден: весь мир мне отчизна"3. (5) Будь тебе это ясно, ты не стал бы удив-
ляться, что не помогает новизна мест, когда ты, наскучив одной страной,
перебираешься в другую: ведь и первая пришлась бы тебе по душе, если б
ты все считал своим. А сейчас ты не путешествуешь, но скитаешься и ме-
чешься, гонимый с места на место поисками того, что есть везде: ведь
всюду нам дано жить правильно. (6) Есть ли что суетливей форума? Но и
там можно жить спокойно, если деться некуда. Хотя, если б можно было
располагать собою, я бежал бы от одного вида, не то что от соседства фо-
рума: как есть гиблые места, подтачивающие самое крепкое здоровье, так
есть места вредные для тех, чей дух хотя и благороден, но еще не совер-
шенен и до конца не излечен. (7) Я не согласен с теми, кто бросается в
волны и, любя жизнь беспокойную, каждый день мужественно сражается с
трудностями. Мудрый терпит такую участь, но не выбирает ее и предпочита-
ет мир сражению. Мало пользы избавиться от своих пороков, если приходит-
ся спорить с чужими! - (8) "Тридцать тиранов4 окружали Сократа - и не
сломили его мужества". - Разве дело в том, сколько господ? Рабство всег-
да одно! Кто его презрел, тот и в толпе повелителей будет свободен.
(9) Пора кончать письмо, но прежде надо заплатить пошлину. "Знать
свой изъян - первый шаг к здоровью". - По-моему, замечательны эти слова
Эпикура. Ведь кто не знает за собой изъяна, тот не желает его искоре-
нить. Сперва следует изобличить себя, потом исправляться. А те, которые
хвалятся пороками, - неужели, по-твоему, думают они о лекарствах, если
считают свои грехи добродетелями? Поэтому, сколько можешь, сам себя вы-
води на чистую воду, ищи против себя улик! Сначала выступи обвинителем,
потом - судьей и только под конец - ходатаем. Иногда стоит самому себе
быть обидчиком! Будь здоров.
Письмо XXIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спрашиваешь о нашем Марцеллине1 и хочешь узнать, что он поде-
лывает. Он редко к нам заходит - по той одной причине, что боится услы-
шать правду. Но эта опасность ему уже не грозит: ведь незачем разговари-
вать с тем, кто не станет слушать. Потому-то нередко и сомневаются нас-
чет Диогена и прочих киников, которые со всеми чувствовали себя вольно и
увещевали каждого встречного: следовало ли им делать так? (2) Что толку
выговаривать глухому или немому от рождения либо от болезни? - Ты спро-
сишь: "К чему мне беречь слова? Ведь они ничего не стоят! Мне не дано
знать, помогут ли мои уговоры тому или этому, но я знаю, что, уговаривая
многих, кому-нибудь да помогу. Нужно всякому протягивать руку, и не мо-
жет быть, чтобы из многих попыток ни одна не принесла успеха". - (3)
Нет, Луцилий, я не думаю, чтобы великому человеку следовало так посту-
пать: влияние его будет подорвано и потеряет силу среди тех, кого могло
бы исправить, не будь оно прежде изношено. Стрелок из лука должен не из-
редка попадать, но изредка давать промах. Если цели достигаешь случайно
- какое же это искусство! А мудрость - искусство: пусть она метит навер-
няка, пусть выбирает таких, кто на что-то способен, и отступится от тех,
в ком отчаялась, но не сразу, а испробовав последние средства даже после
того, как отчается.
(4) В Марцеллине я пока еще не отчаялся. Его и сейчас можно спасти,
но только если немедля протянуть ему руку. Правда, есть опасность, что
он и спасителя утянет, - так велики его дарования, уже обратившиеся, од-
нако, к пороку. Все же я пойду на риск и осмелюсь показать ему все его
язвы. (5) Он поступит, как всегда: призовет на помощь свои шуточки, от
которых и скорбящий рассмеется, будет потешаться сперва над собой, потом
над нами, заранее скажет все, что я собирался сказать. Он обыщет все на-
ши школы и каждого философа попрекнет подачкой, подружкой, лакомством;
одного он покажет мне в постели, другого - в кабачке, третьего - в при-
хожей. (6) Он покажет мне славного философа Аристона2, который читал
свои рассуждения только с носилок, потому что другого времени для обна-
родования своих трудов выбрать не мог. Когда Скавра3 спросили, к какому
учению примыкает Аристон, тот сказал: "Уж во всяком случае не к перипа-
тетикам!"4 Когда осведомились, что думает о том же Юлий Греции 5, чело-
век замечательный, он ответил, будто речь шла о гладиаторе в колеснице:
"Не могу сказать; ведь я не знаю, на что он способен пешим". (7) Он бу-
дет колоть мне глаза именами всех бродячих шутов, которым лучше бы вовсе
не заниматься философией, чем торговать ею. Но я решил стерпеть все оби-
ды. Пусть он меня рассмешит, - я, может быть, заставлю его плакать, а
если он не перестанет смеяться, то я, как ни плохо дело, порадуюсь, что
его постиг такой веселый род безумия. Впрочем, веселость эта ненадолго:
присмотрись к такому человеку и увидишь, как безудержный смех через
мгновенье сменяется безудержным бешенством. (8) Я намерен взяться за не-
го и доказать, насколько выше была бы ему цена, когда б толпа ценила его
пониже. Если я и не искореню его пороки, то обуздаю их: пусть они не ис-
чезнут, но хоть уйдут на время, - а может быть, они и исчезнут, если
привыкнут уходить. Да и передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным
временное улучшение заменяет здоровье.
(9) А пока я готовлюсь взяться за него, ты сам - ведь ты и можешь, и
понимаешь, от чего ушел и к чему пришел, и поэтому догадываешься, куда
придешь впредь, - ты сам совершенствуй свой нрав, возвышай душу, будь
стоек, что бы тебя ни пугало. Не смей пересчитывать всех, кто тебе стра-
шен. Не глуп ли, по-твоему, тот, кто боится многих там, где можно пройти
лишь поодиночке? Так же и к твоей смерти доступ открыт только одному,
сколько бы врагов тебе ни угрожало. Так уж устроила природа: одну жизнь
она тебе дала, одну и отнимет. (10) Был бы в тебе стыд, - ты отсрочил бы
мне последний взнос. Но и я не буду скряжничать, погашая остаток долга,
и вручу тебе все, что с меня следует. - "Никогда я не хотел нравиться
народу - ведь народ не любит того, что я знаю, а я не знаю того, что лю-
бит народ". - (11) "Кто же это?" - спросишь ты. Как будто тебе неизвест-
но, кому я приказываю. - Эпикуру! Но то же самое подтвердят тебе в один
голос из всех домов: и перипатетики, и академики, и стоики, и киники.
Как может быть дорог народу тот, кому дорога добродетель? Благосклон-
ность народа иначе, как постыдными уловками, не приобретешь. Толпе нужно
уподобиться: не признав своим, она тебя и не полюбит. Дело не в том, ка-
ким ты кажешься прочим, а в том, каким сам себе кажешься. Только низким
путем можно снискать любовь низких. (12) Что же даст тебе хваленая фило-
софия, высочайшая из всех наук и искусств? А вот что: ты предпочтешь
нравиться самому себе, а не народу, будешь взвешивать суждения, а не
считать их, будешь жить, не боясь ни богов, ни людей, и либо победишь
беды, либо положишь им конец. А если я увижу, что благосклонные голоса
толпы превозносят тебя, если при твоем появлении поднимаются крики и ру-
коплескания, какими награждают мимов, если тебя по всему городу будут
расхваливать женщины и мальчишки, - как же мне не пожалеть тебя? Ведь я
знаю, каким путем попадают во всеобщие любимцы! Будь здоров.
Письмо XXX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Повидал я Ауфидия Басса1: этот превосходный человек изнемог в
борьбе со старостью. Она гнетет его слишком сильно, чтобы ему подняться,
- таким тяжелым и все подавляющим бременем налегли годы. Ты знаешь, что
он и всегда был слаб здоровьем и хил, однако долго держался или, вернее,
поддерживал себя - и вдруг сдал. (2) Как кораблю, который дал течь, не
опасны одна-две трещины, но когда он расшатается и разойдется во многих
местах, то рассевшегося днища уже не поправить, - так и старческую не-
мощь до поры можно терпеть и даже найти ей подпоры, но когда, словно в
трухлявой постройке, все швы расползаются и, пока чинишь одно, другое
разваливается, тут уж надо думать о том, как бы уйти. (3) Но наш Басе
бодр духом. Вот что дает философия: веселость, несмотря на приближение
смерти, мужество и радость, несмотря на состояние тела, силу, несмотря
на бессилие. Хороший кормчий плывет и с изодранным парусом, и даже когда
снасти сорвет, он приспособит, что осталось, и плывет дальше. Так же
поступает и наш Басе. Свою кончину он встречает с такой безмятежностью в
душе и взоре, что всякого, кто так смотрел бы на чужую смерть, ты счел
бы слишком уж спокойным. (4) А ведь это великое дело, Луцилий, и долго
надо ему учиться, - когда придет неизбежный срок, уйти со спокойной ду-
шою. Любой род смерти оставляет надежду: болезнь проходит, пожар гаснет,
обрушившийся дом плавно опускает тех, кого грозил раздавить, море, пог-
лотившее пловцов, выбрасывает их невредимыми с тою же силой, с какой за-
тянуло вглубь, воин отводит меч, уже коснувшийся шеи жертвы. Не на что
надеяться только тому, кого к смерти ведет старость: тут никто не может
вмешаться. Этот род смерти - самый безболезненный, но и самый долгий.
(5) Мне казалось, что наш Басе сам себя проводил в могилу и, пережив са-
мого себя, переносит разлуку, как мудрец. Он много говорит о смерти и
делает это нарочно, желая убедить нас в том, что, если и есть в этом де-
ле что-нибудь неприятное и страшное, то виноват умирающий, а не сама
смерть, в которой не больше тяжелого, чем после смерти. (6) Одинаковое
безумие - бояться того, что не принесет страданий, и того, чего нельзя и
почувствовать. Неужели кто-нибудь думает, что можно почувствовать ту,
благодаря которой перестают чувствовать? "Поэтому, - заключает Басе, -
смерть стоит за пределами зла, а значит - и страха перед злом".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67