1. Традиции
В своем жизнеотношении Сенека был писателем и римлянином - и это
главное. Первое предполагает пристальное внимание к жизни. Второе - ощу-
щение нормы, более ценной, чем жизненная прагматика. Как писатель Сенека
был обостренно зорок к конкретным ее проявлениям, к их характерности и
порой гротескности (вспомним хотя бы анекдоты - в пушкинском смысле сло-
ва - в "Письмах к Луцилию": о Кальвизии Сабине (п. XXVII), о чревоугод-
никах Апиции и Публии Октавии (п.XCV и др.). Как писатель Сенека был
склонен к скрупулезному анализу индивидуальной психологии - собственной
прежде всего. Но писательская пристальность взгляда знаменует более ак-
тивный интерес к жизни, большую меру ее приятия. Действительно, Сенека
не был так ригористичен в своем осуждении действительности, как некото-
рые стоики, например Эпиктет, так замкнут на себе, как Марк Аврелий.
Однако нежелание отвернуться от жизни еще не означает бездумного
растворения в ней, нравственного безразличия ко всяким ее проявлениям -
того, что выражалось у современников Сенеки в стремлении "плыть по тече-
нию" и вело к безоглядному раболепству перед принцепсом, к доноси-
тельству, к полному забвению моральной нормы. Ощущение "нормы жизни" бы-
ло искони присуще римлянину, он всегда поверял наличные "нравы" неким их
эталоном (чаще всего этот эталон именовался "нравы предков"). Это ощуще-
ние нормы было всегда присуще и римской литературе. Оно есть у Катулла,
полемически противопоставившего традиционным ценностям гражданской общи-
ны новые, неофициальные ценности. Оно есть у Петрония, рисующего такое
разложение нравов, при котором преданы забвению самые естественные зап-
реты. Даже у Марциала, всем своим творчеством воплотившего принцип (а
вернее беспринципность) "растворения в потоке жизни", это ощущение не
утрачено до конца. Тем более у Сенеки ощущением нормы определяется сам
взгляд на жизнь. Каждая схваченная им жизненная деталь ценна постольку,
поскольку в ней отражается отступление от нормы, "порча нравов" (специ-
фически римское понятие нравов органически входит в его философию). А
нежелание отворачиваться от жизни приводит к тому, что писательство ста-
новится средством явить людям норму и воспитать их: по столь же исконно-
му убеждению римлян, нравы исправимы. Талант художника Сенека - даже в
трагедиях - подчиняет задачам моралиста.
Однако, унаследовав от староримской традиции убежденность в существо-
вании нравственной нормы, Сенека не мог механически воспринять от отцов
и дедов саму эту норму. Для римской традиции средоточием всех ценностей
- и прежде всего нравственных - было государство, точнее - гражданская
община5. Только как ее член может осуществить себя человек, единственным
полем приложения его сил и средством выявления высоких моральных качеств
может быть государственная деятельность. Цицерон писал: "Ни в одном деле
человеческая добродетель не приближается к могуществу богов так же, как
в основании новых государств и в сохранении основанных"6. Долг гражданс-
кий неотделим от долга нравственного: оба эти понятия слиты в римском
термине "officium", которым определялась совокупность обязанностей граж-
данина. Добродетель (virtus - мужество) проявляется в подвигах, соверша-
емых на благо республики, которая платит за них общим признанием - "хва-
лою" и "славой". Завет служения республике передан предками, и выполняю-
щий его есть "vir bonus" - доблестный муж, идеал человека и гражданина.
Для римлян не было утопическим государство, в котором мог осущест-
виться этот идеальный порядок вещей. Более того, не только Цицерону, но
и многим современникам Сенеки, даже младшим, казалось, что идеал был
осуществлен в Римской республике прошлых веков, погубленной ростом внеш-
него могущества Рима и накоплением богатств, - т. е. в переводе на нашу
систему исторических понятий, превращением Рима из города-государства в
мировую державу. В период кризиса города-государства и присущего ему
республиканского уклада государственной жизни - во время гражданских
войн I в. до н. э. - это поняли Саллюстий, Цицерон и некоторые другие
прозорливые их современники. Но даже они не в силах были понять объек-
тивную необходимость замены старых форм государства иными, способными
интегрировать не только гражданскую общину города на семи холмах, но и
все завоеванные им провинции. Убеждение в том, что идеал - в прошлом,
что все подлинные ценности связаны лишь с республикой, оставалось нас-
только всеобщим, что Август, учредитель новых, по сути монархических по-
рядков, должен был, маскируя свой переворот, действовать именем "респуб-
лики", провозгласить ее восстановление и сохранить основы ее конститу-
ции.
На краткий миг в это поверили - поверили, например, Вергилий и Гора-
ций, чья молодость совпала с гражданскими войнами, чей талант бил добро-
вольно отдан делу примирения традиционной системы ценностей с новым по-
рядком вещей. Свести концы с концами не удалось даже им, а для следующе-
го поколения идеал служенья государству совсем поблек. Овидий говорит об
отказе от государственной деятельности с гордостью7.
Но распространение политического индифферентизма - лишь одна из сто-
рон реакции на установление нового режима, получившего у историков наз-
вание "принципата". Чем больше принципат обнаруживал черты самовластья и
даже деспотизма, тем чаще взоры людей, не утративших интереса к делам
гражданским, обращались назад, к республиканскому прошлому. Конечно,
республиканцы из числа сенаторов, стоявшие в оппозиции к империи, пони-
мали, что республика изжила себя, - и причины этому искали там же, где
когда-то, в пору гражданских войн, Саллюстий: в росте внешнего могущест-
ва и богатства и в порче нравов. Об этом прямо писал Лукан, племянник
Сенеки, в поэме "Фарсалия", посвященной гражданским войнам8. Но тот же
Лукан с редкой выразительностью нарисовал политический идеал республи-
канской оппозиции: Рим - это сенат; один из сенаторов так и говорит:
Мы - вершина всему, в пускай далеко занесет нас
Рок, но высшая власть неразлучна останется с нами
. . . Никогда с переменою места Наше сословие прав не теряло своих.9
Эта узкая точка зрения не давала возможности ни охватить взглядом ог-
ромные пространства империи, ни заглянуть в будущее и увидеть, что, нап-
ример, решение Клавдия о даровании некоторым галльским народам права из-
бираться в сенат есть не просто ущемление этого "воплощающего госу-
дарство" совета, а закономерный шаг в том направлении, куда развивалась
история... Оставалось восхвалять былую республику, - что, впрочем, было
также гражданским актом (за него при Тиберии был наказан смертью историк
Кремуций Корд)10, - или участвовать в заговорах, бессильных - даже при
успехе - вернуть Рим к прежней форме правления (как было в январе 41 г.,
когда заговорщики убили Калигулу). Вся система традиционных нравственных
ценностей оказывалась оторванной от жизни, неприложимой к деятельности.
Для подтверждения этих ценностей нужна была иная санкция, - которой и
искали сенаторы-республиканцы в стоической философии.
Сенека ничуть не хуже их понимал, что принципат не есть восстановлен-
ная республика, что возврата к прежнему нет. Но это прежнее и не имеет
для него того обаяния, что для них. Коль скоро нравы именно при респуб-
лике пали так низко (доказательству этого посвящено в "Письмах к Луци-
лию" письмо XCVII), значит, форма правления не может быть гарантией их
чистоты и потому не так уж важна. Обсуждая, прав ли был Брут, убив Цеза-
ря, Сенека вступает с республиканцами в прямую полемику: "По-моему, хоть
во всем прочем был он великим мужем, в этом деле он весьма заблуждался и
действовал не по учению стоиков, - или убоявшись слова "царь", хотя наи-
лучшее состояние государства - при справедливом царе, или надеясь на бу-
дущую свободу там, где столь велика была награда и за господство, и за
рабство, или полагая, будто возможно вернуть государство к прежнему виду
и после утраты прежних нравов и быть равенству гражданских прав и незыб-
лемости законов там, где на его глазах столько тысяч людей сражались,
решая не о том, быть ли им в рабстве, а о том, у кого" (Благ., II, 20, 2
- 3)11 11. Утратив добрые нравы, государство не могло не утратить преж-
него уклада и, чтобы не распасться (Мил., I, 4, 2), должно было обра-
титься к единоличной форме власти. Отныне, отчужденное от граждан, оно
воплощено в одном человеке, который так "навязал себя республике, что
разделить их стало невозможно, кроме как погубив обоих" (сказано о Цеза-
ре - Мил., I, 4, 3).
Итак, единовластие для Сенеки не только неизбежность, но и, при из-
вестных условиях, наилучшая форма государства. Отсюда для него вытекают
два вывода: первый - практический: служение принцепсу вовсе не обяза-
тельно несовместимо с моралью. Второй - философский: коль скоро та или
иная форма государства оказывается преходящей, обреченной на крушение12,
то не с нею должна быть связана вечная и непреходящая система моральных
ценностей.
Где же взять их? - Во всяком случае не там, где ищет большинство.
Слепая приверженность традициям есть такая же разновидность веры в чужие
мнения, как и беспринципный прагматизм, выше всего ставящий признанные
толпою блага: успех, богатство, наслаждения. Между тем человек ничего не
должен принимать на веру, но до всего доискиваться разумом. "Одного надо
добиваться прежде всего: чтобы мы не шли, как овцы, вслед за вожаками
стада, направляясь, не куда следует идти, а куда идется... Наилучшим мы
считаем то, что принято по общему согласию и чему видим больше примеров,
и живем мы не по разуму, а по чужому подобию. .. Вредно неотступно сле-
довать за шедшими впереди, и покуда каждый предпочитает верить, а не су-
дить, мы и о жизни не судим, а все принимаем на веру. Нас опрокидывает и
валит в пропасть переданное нам через множество рук заблуждение, губит
чужой пример" (Бл. ж., I, 3 - 4). Это стремление к ответственному инди-
видуальному выбору позиции, требование определяемого разумом отношения к
жизни, во-первых, выделяло Сенеку из среды оппозиционеров, застывших в
своей приверженности старому, и, во-вторых, прокладывало пропасть между
ним и беспринципными ловцами успеха, властолюбцами и сластолюбцами,
воспринимавшими любую моральную норму как преграду...
Вместе с тем эта высокая оценка разумного суждения не вела Сенеку к
крайностям, до которых доходил порой рационализм греков, к провозглаше-
нию человека "мерой всех вещей". Слишком сильно было у Сенеки римское
ощущение, что норма отвечает объективной истине; следовательно, ее-то и
должно найти разумное суждение. И в этом ищущий должен опираться на опыт
"людей сведущих, исследовавших предстоящий нам путь" (Бл. ж., I, 2). Лю-
ди эти - философы, чье учение способно дать знание истинного блага.
Сделать это обещали все три самые влиятельные этико-философские школы
эпохи эллинизма: киники, эпикурейцы и стоики. Все они соглашались в том,
что знание истинного блага делает жизнь человека блаженной. Но, рожден-
ные в эпоху крушения полиса - греческого города-государства, - они пред-
лагали утратившему свое привычное место в гражданской общине человеку
разные пути к "евдэмонии" (термин, который Сенека пытался передать своим
термином "блаженная жизнь"). Если внутри полиса каждый, радея о счастье
целого, тем самым заботился и о собственном счастье, то теперь он должен
был сам искать линию жизненного поведения, обеспечивающего "евдэмонию".
Киники, видевшие ее в умении ограничиться удовлетворением одних лишь на-
сущнейших естественных потребностей, и эпикурейцы, усматривавшие "евдэ-
монию" в безмятежности и отсутствии страданий, таким образом изымали че-
ловека из всех социальных связей; у стоиков дело обстояло иначе.
Свою этику основатели древней стой (как и Эпикур) строили на фунда-
менте натурфилософии. Переняв у киников13 идею счастья как жизни соглас-
но природе, они переосмыслили ее, создав новое учение о природе и чело-
веке. В основе природы лежит "логос" - разум, разлитый во всем сущем и
обеспечивающий неодушевленным предметам "устойчивое состояние", растени-
ям - "произрастание", животным - "самодвижение", а в людях и богах выс-
тупающий как разум в собственном смысле. Следовательно, "жить по приро-
де" для человека значит "жить по разуму", а нравственная цель - через
усовершенствованье этой природы прийти к "добродетели". Но, соот-
ветственно разумной природе человека, совершенная добродетель есть со-
вершенное знание, или мудрость. Путь, указываемый стоиками, совпадал со
стремлением Сенеки прийти к нравственной норме через разумное суждение и
знание.
Из стоического понимания природы человека возникает идеал мудреца.
"Евдэмонию" мудрецу обеспечивает знание единственного истинного блага -
все той же добродетели14 - и понимание того, что все внешнее не есть
благо. Каждый поступок истинного мудреца направлен к этому благу и опре-
деляется термином "правильное деяние". Следовательно, если даже некие
действия направлены к благу ближних, этого мало, чтобы отнести их к чис-
лу "правильных". Деянье воина, жертвующего жизнью, богача, раздающего
богатства, если оба не имеют в виду самосовершенствованье, не будут
"правильными". В этом - глубокий индивидуализм идеала мудреца. Но, буду-
чи человеком, мудрец должен делать и то, что не исходит из совершенного
знания и не имеет своей целью добродетель: например есть, пить, забо-
титься о здоровье. Такие действия, не противоречащие высшей природе че-
ловека и отвечающие всей его природе, получают название "подобающие". К
их числу древние стоики относили и выполнение обязанностей перед другими
людьми.
Зенон и его преемники охотно повторяли аристотелевское определение
человека как "йом RO\'.V.-KOV" - "существа, живущего в гражданском сооб-
ществе", а потом и расширили его, назвав человека "№оу xo'.vovixov" -
"существо, живущее в сообществе". Естественность для человека жизни в
сообществе стоики доказывают наличием языка, врожденным чувством приязни
к себе подобным, которые близки нам и равны уже в силу того, что они лю-
ди15. Таким образом, человек оказывается согражданином всех людей -
гражданином мира (само слово хоз^ото/^тт^ создано стоиками). Вместе с
тем как существо разумное человек входит в один разряд с богами, и воз-
никает "сообщество богов и людей", обитель которого - не полис, го-
род-государство, и не земной круг, а вселенная. "Город говорится в двух
смыслах: это и жилище, и объединение населяющих его людей и граждан; по-
добно этому и вселенная есть как бы город, объединяющий людей и бо-
гов..., ибо вселенная именуется обителью богов и людей"16. "Космополит"
оказывается "гражданином вселенной". Космополитизм стой и ее индивидуа-
лизм - это две стороны одной медали; в обоих отразился дух времени - эл-
линистической эпохи с ее огромными державами и их распыленными, разноп-
леменными подданными.
Стоики не отворачивались от государства, подобно киникам или эпику-
рейцам, но с высоты "вселенского града" могли по-новому взглянуть и на
эту малую общность людей. Зенон, по традиции написавший "Политию", ут-
верждал, что мудрец будет сообразоваться с государственным устройством,
заведет семью и выполнит обязанности гражданина. Его преемники пошли еще
дальше. Земное государство, рассуждали они, есть лишь слепок вселенского
"града", управляемого мировым разумом; значит, важно не государственное
устройство как таковое, а соответствие его мировому разуму. И если муд-
рец поможет достичь такого соответствия, это будет для него "подобающим
деяньем", и он не преминет сделать это, пока ничто ему не препятствует.
Отсюда - связь самих древних стоиков со спартанским реформатором Клеоме-
ном, с македонским царем Антигоном Гонатом, учеником Зенона. Отсюда же -
прямой путь к основателю средней стой Панэтию и началам римского стои-
цизма (середина II в. до н. э.).
Панэтий изменил учение древних стоиков о "подобающих деяньях". Причи-
ной этому был во многом контакт с римской элитой того времени и даже
расчет на нее. Сблизившись с эллински образованной римской аристократи-
ей, группировавшейся вокруг Сципиона Африканского Младшего ("кружок Сци-
пиона"), Панэтий воспринял сложившуюся в Риме этико-политическую систе-
му. В духе этой системы Панэтий признал наряду с самодовлеющей доброде-
телью мудреца ценность практических добродетелей, вроде римской virtus,
а "подобающие деянья" провозгласил обязанностью всех людей, и мудреца в
том числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67