А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

ведь он убедил себя
в необходимости стойко терпеть любые превратности случая. (12) Мог ли он
снести перемену в государстве иначе как со спокойствием и твердостью ду-
ха? Что избавлено от опасности перемены? Ни земля, ни небо, ни даже со-
вокупность всех вещей, хотя и движимая и направляемая богом! Не всегда
сохранится в ней нынешний порядок, и какой-нибудь день собьет ее с ны-
нешнего пути. (13) Всему свое время, все должно родиться, вырасти, угас-
нуть. Все, что ты видишь, что вращается над нами, окружает нас, на чем
мы стоим, как на прочнейшем основании, - все убывает и сходит на нет. У
всего есть своя старость, все природа приводит, хоть и в разные сроки,
но к одному рубежу. Что есть, того не будет, оно не погибнет, но распа-
дется. (14) А для нас такой распад означает гибель: ведь мы смотрим
только на ближайшее, а что дальше, того не прозревает слабый дух, подчи-
нивший себя плоти, - не то бы он мужественнее перенес неизбежность кон-
чины и своей, и близких, если бы надеялся, что все проходит своим чере-
дом через жизнь и смерть и что возникшее распадается, а распавшееся воз-
никает, ибо в этом труде и состоит вечное искусство божества - устроите-
ля вселенной. (15) И тогда любой, обозрев минувшие века, скажет, подобно
Катону: "Весь род человеческий, который был и который будет, обречен
смерти; про все города, достигшие могущества и бывшие великим украшением
чужих держав, когда-нибудь спросят, где они находились, - потому что все
их уничтожит какая-нибудь напасть: одни разрушит война, другие истощат
мир и праздность, обратившиеся в лень или роскошь - губительный плод ве-
ликих богатств. Все плодородные поля скроет внезапно разлившееся море
или поглотит сброс нежданно осевшей и разверзшейся почвы. Так что же мне
негодовать или сетовать, если я немного опережу общую участь?" (16) Ве-
ликий дух послушен божеству и не медлит претерпеть то, что велит закон
вселенной. Он покидает жизнь либо для лучшей доли - светлого и спокойно-
го пребывания среди богов, либо уж наверняка чтобы не чувствовать ничего
неприятного, смесившись со всей природой и вернувшись в ее целокупность.
Значит, честная жизнь Катона есть не большее благо, чем честная
смерть, ибо добродетель не увеличивается. Сократ говорил: "Добродетель и
истина - одно", и как не растет истина, так не растет и добродетель: ес-
ли она есть, то в полную меру. (17) Выходит, нет причин удивляться тому,
что равны между собою блага, принимаемые нами намеренно, и блага, навя-
занные обстоятельствами. Ведь если ты допустишь их неравенство и призна-
ешь мужество под пыткой меньшим благом, то скоро ты сочтешь его злом и
назовешь несчастными и Сократа в темнице, и Катона, раздирающего рану с
большим мужеством, чем нанес ее, а самым жалким - Регула, казнимого за
верность данной врагам клятве. Но сказать такое не осмеливались даже са-
мые изнеженные, кто, не признавая его блаженным, все же не считал и нес-
частным. (18) Древние академики признавали, что можно и под пыткой быть
блаженным, но не до конца, не полностью5. С этим согласиться нельзя: кто
не блажен, тот не достиг высшего блага; а высшее благо не имеет более
высокой степени, если в нем присутствует добродетель, которую не
уменьшили бедствия, не искалечили телесные увечья. Она постоянна: ведь
добродетель, как я понимаю, мужественна и высока духом, все враждебное
ее только поощряет. (19) То мужество, которым часто преисполняются бла-
городные по задаткам юноши, когда их поражает красота какого-нибудь под-
вига, так что они готовы презреть все случайное, - его внушит нам и по-
дарит мудрость. Она убедит нас, что только честное есть благо, что оно
не может ни убавиться, ни прибавиться, - также как нельзя согнуть мери-
ло, которым проверяют прямизну. Что ты в нем ни изменишь, все повредит
прямизне. (20) То же самое мы скажем о добродетели: и она пряма, согнуть
ее нельзя; стать тверже она может, вырасти - нет. Она судит обо всем, ей
никто не судья. И как она сама не может стать прямей, так то, что дела-
ется в соответствии с нею, не бывает одно прямее другого: ведь все выме-
рено по ней и, значит, одинаково. (21) Ты скажешь: "Значит, все равно,
лежать ли на пиру, или под пыткой?" - Это кажется тебе удивительным? Ну
что ж, удивляйся еще больше: возлежать на пиру - зло, висеть на дыбе -
благо, если первое постыдно, второе - честно. И то, и другое - благо или
зло не само по себе, а в зависимости от добродетели: где она появляется,
там все - одной меры и цены. (22) Пусть любой, кто о мужестве всех судит
по своему собственному, колет мне глаза моими словами о том, что равные
блага - стойко вынести бедствия и честно судить об удачах6, что равные
блага - справлять триумф и с несломленным духом плестись перед колесни-
цей7. Они мнят, будто и не бывает того, что им самим не под силу, и вы-
носят приговор добродетели, глядя на собственную немощь. (23) Надо ли
удивляться тому, что порой нам приятны и даже милы и огонь, и раны, и
смерть, и цепи? Для привыкшего к роскоши воздержность - наказанье; для
ленивца труд - пытка; избалованный жалеет деятельного; для празднолюбца
усердье - мука. Так и все мы то, что нам не по плечу, считаем неперено-
симо трудным, забывая, что для многих мученье - остаться без вина или
просыпаться на рассвете. Не так трудно все это по природе, как мы сами
хилы и бессильны. (24) Чтобы судить о всяких делах, нужно величие духа,
а не то мы припишем им наши пороки. Так прямые предметы, погруженные в
воду, кажутся взгляду искривленными и переломленными. Важно не только
то, что ты видишь, но и как: наша душа видит слишком смутно, чтобы разг-
лядеть истину. (25) Дай мне неиспорченного юношу живого нрава - и он
скажет, что ему представляется самым счастливым тот, кто не согнется,
подняв на плечи груз бедствий, кто возвысился над фортуной. Ничего уди-
вительного быть безмятежным среди спокойствия; удивляйся, если кто под-
нимает голову там, где все поникают, стоит там, где все лежат. (26) Мно-
го ли зла в пытках, во всем, что мы называем бедствиями? На мой взгляд,
только одно: они подрезают наш дух, сгибают его, придавливают; но с му-
жем мудрым этого быть не может. Он ни под какой тяжестью не согнется,
ничто не сделает его ниже, и все, что приходится сносить, будет ему по
нраву. Ибо он не жалуется, когда на его долю выпадает что-нибудь из то-
го, что может выпасть человеку. Он знает свои силы, знает, что должен
носить тяжести. (27) Я не исключаю мудреца из числа людей, не утверждаю,
что он чужд боли, словно бесчувственная скала. Я не забываю, что и он
сложен из двух частей: одна из них чужда разума - она чувствует терза-
ния, ожоги, боль; другая - разумная, и она тверда в своих мнениях, бест-
репетна, непобедима. В ней-то и заключено высшее благо человека; пока
оно не достигло полноты, дух колеблется в нерешительности, когда оно
станет совершенным, дух делается спокойным и недвижимым. (28) Начинающий
- тот, кто стремится к высшему благу и чтит добродетель, - даже если
приблизился к совершенному благу, но еще не дошел до конца, может порой
остановиться и ослабить напряжение духа, ибо еще не миновал полосы нере-
шительности и остается на скользкой почве. А кто блажен, в ком доброде-
тель совершенна, любит себя тем больше, чем смелее пройдет через испыта-
ния, и страшное для всех прочих не только выдерживает, если этой ценою
честно выпол няется долг, но и принимает с радостью, предпочитая слышать
о себе "вот храбрец!", чем "вот счастливец!"
(29) Теперь перейду к тому, куда зовет меня твое ожидание. Не думай,
будто наша добродетель витает за пределами природы: нет, мудрец и задро-
жит, и побледнеет, и боль почувствует; ведь все это ощущения тела. Но
где бедствие? Где истинное зло? Там, конечно, где тяготы заставляют
пасть духом, признать себя рабом, раскаяться в том, что ты таков. (30)
Мудрец побеждает фортуну добродетелью; но скольких мудрецов по ремеслу
страшит малейшая угроза! В этом и есть наша ошибка: всего, что сказано о
мудром, мы требуем от начинающих. Что я хвалю, в том хочу убедить себя,
но еще не убедил; а если бы и убедил, все равно дух мой не настолько за-
кален, чтобы с готовностью идти против всех превратностей. (31) Как
шерсть одну краску впитывает сразу, другую - только когда долго мокнет и
варится в ней, так одни учения ум удерживает, едва восприняв, а это уче-
ние, если не проникло глубоко и надолго, если не окрасило, а только ис-
пачкала душу, не даст ей ничего из обещанного. (32) Преподать его можно
быстро и в немногих словах: есть одно благо - добродетель, и помимо нее
благ нет; добродетель заключена в лучшей, то есть разумной, части нашего
существа. Что же такое эта добродетель? Истинное и непоколебимое сужде-
ние; от него душа получает все побуждения, через него становятся ясны
все те видимости, от которых побуждения исходят. (33) Держаться этого
суждения - значит считать все, к чему причастна добродетель, благом, а
все блага - равными.
Телесные блага суть блага для тела, а не блага во всем. В них есть
своя ценность, но благородства в них нет, и между собою они далеко не
равны: одни бывают больше, другие меньше. (34) И между приверженцами
мудрости есть большие различия - этого невозможно не признать. Один пре-
успел лишь настолько, что осмеливается взглянуть в лицо судьбе, но ее
взгляда не выдерживает и опускает глаза, ослепленные блеском; другой -
настолько, что ему под силу сойтись с ней лицом к лицу, - если он достиг
вершины и не знает сомнений. (35) Несовершенное не может быть стойким:
оно то движется вперед, то оскользается и никнет. Пусть оскользаются, -
лишь бы шли вперед и не оставляли стараний; но стоит ослабить неустанное
рвение, перестать напрягаться - и поневоле пойдешь назад. Отступившись,
не вернешься к достигнутому. Так будем усердны и упорны! (36) Пусть кое
с чем мы сладили, но остается еще больше. Однако немалая часть успеха -
желание преуспеть. Это я знаю твердо, а потому и хочу, хочу всей душой.
И тебя, я вижу, подстегивает то же самое желание, так что ты неудержимо
спешишь к самому прекрасному. Поспешим вместе! Только так жизнь будет
благодеянием, а не то жить - значит терять время, постыдно мешкая среди
всяческой мерзости. Добьемся же, чтобы время принадлежало нам. Но этому
не бывать, покуда мы сами не будем принадлежать себе. (37) Когда удастся
нам презреть и вражду, и милость фортуны? Когда посчастливится нам, по-
давив и подчинив своей власти всякую страсть, воскликнуть: "Я победил!"
- Кого, - спросишь ты? - Не персов, не далеких мидийцев, не живущие
дальше дагов8 воинственные племена, если есть такие, - но скупость, но
честолюбие, но страх смерти, которыми бывали побеждены победители наро-
дов. Будь здоров.

Письмо LXXII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) То, о чем ты меня спрашиваешь, было ясно мне само собою, когда я
это дело изучал. Но давно уже я не упражнял память, и она с трудом меня
слушается. Со мной, я чувствую, случилось то же, что бывает с книгами,
слипшимися от долгого лежания; надо расправить душу и время от времени
перетряхивать то, что в ней накопилось, чтобы оно было наготове в любой
миг, когда потребуется. Так что покуда я отложу ответ: на него нужно
потратить много труда и стараний. Я возьмусь за это дело, когда у меня
будет надежда посидеть подольше на месте. (2) Есть вещи, о ко" торых
можно писать и в двуколке; а есть такие, что требуют ложа, досуга, уеди-
ненья. И все-таки даже в те дни, когда ты завален делами, нужно чем-то
заниматься - и заниматься весь день. Ведь не бывает так, чтобы не возни-
кали все новые дела, - мы сами сеем их, так что из одного вырастает нес-
колько, а потом сами же даем себе отсрочку. - "Когда я закончу то-то,
тогда налягу всеми силами; когда улажу эту неприятность, тогда и предам-
ся ученым занятиям". - (3) Нет, философии нельзя отдавать один лишь до-
суг - надо всем пренебречь ради усердия к ней, для которой никакого вре-
мени не хватит, хотя бы наша жизнь и продлилась до крайнего срока, отпу-
щенного людям. Бросишь ли ты философию на время или насовсем - разницы
нет: она не останется там, где ты прервал занятия, - нет, как распрямля-
ется сжатое силой, так возвращается к самому началу все, что не движется
непрерывно вперед. Нужно сопротивляться делам и не распределять их, а
устранять. Не бывает времени, неподходящего для спасительных занятий, -
хотя многие оставляют их из-за тех дел, ради которых и нужны занятия. -
(4) "Но случается, что-нибудь и мешает". - Мешает, да не тому, чья душа
при любых хлопотах радостна и окрылена. Веселье не достигших совер-
шенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая
причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужо-
го не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у
него как дома: будь это счастье в его душе пришлым, оно бы и ушло отту-
да, но ведь оно в ней и родилось. (5) Иногда подступает извне нечто, на-
поминающее о неминуемой смерти, - но лишь слегка задевает поверхность
кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем, -
но величайшее его благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вов-
не: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но
внутри нет никакой болезни. (6) Между достигшим мудрости и идущим к ней
та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляю щимся от долгой
и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение неду-
га. Не будет он внимателен - наступит ухудшение, и все начнется сначала.
А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее. Телу здоровье
дается на время, врач, если и вернет его, то не навсегда, и часто врача
зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз нав-
сегда. (7) Я скажу тебе, как распознать здорового: он доволен собою, до-
веряет себе, знает, что для блаженной жизни ничего не дают ни все молит-
вы смертных, ни те благодеяния, которые оказывают, которых добиваются.
Ведь все, к чему можно прибавить, несовершенно, от чего можно отнять, не
вечно; а кому нужна вечная радость, тот пусть радуется только своему.
Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего не дает
во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум их
приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже тем внешним
благам, которые невкусно поглощать с жадностью.
(8) Аттал часто приводил такое сравнение: "Видел ты когда-нибудь, как
собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что
поймает, она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде
на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожившимся
в ожиданье, - мы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова сто-
им, навострив уши и готовые схватить". С мудрым такого не бывает: он
всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и отк-
ладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и незаемной
радостью. (9) А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще
далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает ду-
хом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные
и неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту
Эпикурова хаоса. (10) Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли
к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее
рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они
хоть и не на суше, но уже в гавани.
(11) Вот и выходит: если так велика разница между взошедшими к верши-
не и оставшимися внизу, если даже достигшие середины не только получают
плоды, но и рискуют скатиться вниз 1, то мы не должны давать простор де-
лам. И нельзя допускать их к себе: стоит войти одному - и оно приведет
на свое место сотню других. Поставим же им преграду в самом истоке! Луч-
ше пусть не начинаются, чем прекратятся. Будь здоров.

Письмо LXXIII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) По-моему, ошибаются те, кто полагает, будто верные приверженцы
философии из непокорности и упрямства презирают должностных лиц и царей,
словом, всех, кто управляет общественными делами. Наоборот, ни кто не
чувствует к ним такой благодарности, и недаром: никто не получает от них
больше тех, кому они дают покой и досуг. (2) Поэтому люди, чья высокая
цель - жить праведно - недостижима без общего спокойствия в государстве,
непременно будут чтить как отца подателя этого блага - куда больше, чем
те не знающие покоя в гуще дел, которые многим обязаны правителю, но во
многом его и винят, и чью жадность, возрастающую по мере насыщения, не
утолит никакая щедрость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67