- "Как же он будет ее искать?" - Как ищут самое прекрасное,
не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит
друзей на всякий случай,тот лишает дружбу ее величия.
(13) Мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Многие, Луцилий,
толкуют эту мысль превратно: изгоняют мудреца отовсюду и заставляют его
замкнуться в своей скорлупе. Между тем следует разобраться, много ли
обещает это изречение и что обещает. Мудрому довольно самого себя для
того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему мно-
гое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух, презираю-
щий фортуну. (14) Я хочу сослаться на Хрисиппа6, какое он принимает раз-
деление7. Он говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно
ему многое, глупому же ничего не требуется, потому что он ничем не умеет
пользоваться, зато нужду он терпит во всем. Мудрецу нужны и руки, и гла-
за, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он
не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого необ-
ходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой, в
друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как можно больше,
но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и без друзей.
Высшее благо не ищет орудий вовне: оно создастся дома и возникает только
само из себя. Если же хоть какая-то часть его заимствуется извне, оно
уже зависит от фортуны. - (16) "А как будет жить мудрец, если он, взятый
под стражу, переселенный на чужбину, замешкавшийся в долгом плавании,
выброшенный на пустынный берег, останется без друзей?" - Как Юпитер в ту
пору, когда мир расточится8, боги сольются воедино, природа замрет в не-
подвижности, а сам он успокоится, предавшись думам. Нечто подобное дела-
ет и мудрый: он замыкается в себе, остается с самим собой. (17) Покуда,
однако, он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни в ком,
кроме себя, не нуждается, берет жену, хоть ни в ком не нуждается, родит
детей, хоть ни в ком не нуждается, не станет жить, если придется жить,
не видя ни единого человека. К дружбе влечет его не собственная польза,
а естественная тяга. Ведь от роду заложено в нас влечение ко многим ве-
щам, в их числе и к дружбе. Подобно тому как всем ненавистно одиночест-
во, подобно тому как стремление жить сообща естественно объединяет чело-
века с человеком, так есть и здесь некое побуждение, заставляющее нас
стремиться к дружбе. (18) Но, хоть мудрец и любит как никто друзей, хотя
он ставит их наравне с собой, а часто и выше себя, - все же он будет ве-
рить, что все его благо в нем самом, и повторит слова Стильпона, того
.самого, на которого нападает в письме Эпикур. Когда родной город
Стильпона был захвачен, когда он потерял жену, потерял детей, а сам вы-
шел из охватившего все пожара один, но по-прежнему блаженный, Деметрий,
прозванный из-за множества уничтоженных им городов Полиоркетом9, спросил
его, потерял ли Стильпон что-нибудь, и тот ответил: "Все мое благо со
мною!" (19) Вот человек смелый и решительный! Он победил даже победивше-
го врага. Он сказал: "Я ничего не потерял", - и заставил того сомне-
ваться в собственной победе. "Все мое со мной" - со мной справедливость,
добродетель4, разумность, сама способность не считать благом то, что
можно отнять. Мы дивимся животным, которые могут пройти сквозь огонь без
вреда для тела; но насколько удивительнее этот человек, который прошел
сквозь вооруженный строй, огонь и развалины без ущерба и вреда для себя!
Видишь, насколько легче победить целый народ, чем одного человека? Его
речь - это речь стоика, который тоже проносит свое благо нетронутым че-
рез сожженные города. Ведь никто, кроме него самого, ему не нужен, - та-
ковы для него пределы счастья. (20) А чтоб ты не думал, будто мы одни
бросаемся высокими словами, - знай, что и сам упрекавший Стильпона Эпи-
кур написал сходное изречение, которое ты и соблаговоли принять, хотя
сегодняшний мой долг уже погашен. "Кому не кажется верхом изобилия то,
что есть, тот останется бедняком, даже сделавшись хозяином всего мира".
Или же так, если, по-твоему, это звучит лучше (ведь сохранять верность
надо не словам, а мыслям):
"Кто не считает себя блаженней всех, тот несчастен, даже если повеле-
вает миром". (21) Знай, что мысли эти принадлежат всем и, значит, подс-
казаны природой, так что их же ты найдешь и у комического поэта:
Несчастен, кто счастливым не сочтет себя."
Имеет ли значение, как тебе живется, если ты полагаешь, что плохо? -
(22) "Так что же, - спросишь ты, - если объявит себя блаженным и бес-
честно разбогатевший, и хозяин сотен рабов, рабствующий у тысячи хозяев,
значит, он и станет блаженным по собственному приговору?" - Нет, важно
не то, что он говорит, а что чувствует, и не то, что чувствует сегодня,
а то, что всегда. Потому тебе нет причины бояться, что столь великое
благо достанется и на долю недостойных. Только мудрому по душе то, что
есть, глупость же постоянно страдает, гнушаясь тем, что имеет. Будь здо-
ров.
Письмо Х
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Так оно и есть, я не меняю своего мнения: избегай толпы, избегай
немногих, избегай даже одного. Нет никого, с кем я хотел бы видеть тебя
вместе. Убедись же воочию, как высоко я сужу о тебе, если отваживаюсь
доверить тебя тебе самому. Говорят, Кратет', слушатель того самого
Стильпона, о котором я упомянул в предыдущем письме, увидал однажды гу-
ляющего в одиночку юнца и спросил его, что он тут делает один. - "Разго-
вариваю с самим собой", - был ответ. На это Кратет сказал: "Будь осторо-
жен, прошу тебя, и гляди как следует: ведь твой собеседник - дурной че-
ловек!" (2) Обычно мы стережем тех, кто в горе или в страхе, чтобы не
дать им использовать во зло свое одиночество. Да и никого из людей нера-
зумных не следует предоставлять самим себе: тут-то и обуревают их дурные
замыслы, тут и готовят они опасности себе и другим, тут к ним и приходят
чередой постыдные вожделения. Тут-то все, что стыд и страх заставляли
скрывать, выносится на поверхность души, тут-то она и оттачивает дер-
зость, подхлестывает похоть, горячит гневливость. Есть у одиночества од-
но преимущество: возможность никому ничего не открывать и не бояться об-
личителя; но это и губит глупого, ибо он выдает сам себя.
Вот видишь, как я надеюсь на тебя, вернее, как я за тебя ручаюсь (по-
тому что "надеждой" зовется благо, которое либо будет, либо нет): лучше-
го товарища, чем ты сам, я для тебя не нахожу. (3) Я возвращаюсь памятью
к тем полным силы словам, которые ты произносил с таким благородством.
Тогда я поздравил себя и сказал: "Эти слова не просто слетели с языка, -
у них есть прочное основание. Этот человек - не один из многих, он стре-
мится к спасению". (4) Так и говори, так и живи. Смотри только, чтобы
ничто тебя не поработило. Прежние твои моления предоставь воле богов, а
сам моли их заново и о другом: о ясности разума и здоровье душевном, а
потом только - телесном. Почему бы тебе не молить об этом почаще? Смело
проси бога: ничего чужого ты у него не просишь.
(5) Но хочу, как у нас заведено, послать тебе с этим письмом не-
большой подарок. Правдивые слова нашел я у Афинодора2: "Знай, что тогда
ты будешь свободен от всех вожделений, когда тебе придется молить богов
лишь о том, о чем можно молить во всеуслышанье"3. А ведь до чего люди
безумны! Шепотом возносят они богам постыднейшие мольбы, чуть кто приб-
лизит ухо - смолкают, но богу рассказывают то, что скрывают от людей.
Так смотри, чтобы это наставление нельзя было с пользой прочесть и тебе:
живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто
тебя слушают люди. Будь здоров.
Письмо XI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Со мною беседовал твой друг, юноша с хорошими задатками; какова
его душа, каков ум, каковы успехи - все стало мне ясно, чуть он загово-
рил. Каким он показал себя с первой пробы, таким и останется: ведь он
говорил без подготовки, застигнутый врасплох. И даже собравшись с мысля-
ми, он едва мог преодолеть застенчивость (а это хороший признак в моло-
дом человеке), - до того он залился краской'. Я подозреваю, что это ос-
танется при нем и тогда, когда он, окрепнув и избавившись от всех поро-
ков, достигнет мудрости. Никакая мудрость не устраняет природных изъянов
тела или души2: что заложено в нас рождением, то можно смягчить, но не
победить искусством. (2) Некоторых, даже очень стойких людей при виде
толпы народа бросает в пот, как будто они устали или страдают от зноя: у
некоторых, когда им предстоит выступать с речью, дрожат колени, у других
стучат зубы, заплетается язык, губы слипаются. Тут не поможет ни выучка,
ни привычка, тут природа являет свою силу, через этот изъян напоминая о
себе самым здоровым и крепким.
(3) К числу таких изъянов, я знаю, принадлежит и краска, вдруг зали-
вающая лицо даже самым степенным людям. Чаще всего это бывает у юношей,
- у них и жар сильнее, и кожа на лице тоньше; но не избавлены от такого
изъяна и пожилые, и старые. Некоторых больше всего и надо опасаться,
когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд.
(4) Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала
кровь. Никто так легко не менялся в лице, как Помпеи, который непременно
краснел на людях, особенно во время сходок. Я помню, как Фабиан3, когда
его привели в сенат свидетелем, покраснел, и этот румянец стыда чудо как
его красил. (5) Причина этому - не слабость духа, а новизна, которая
хоть и не пугает, но волнует неопытных и к тому же легко краснеющих
из-за природной предрасположенности тела. Ведь если у одних кровь спо-
койная, то у других она горячая и подвижная и тотчас бросается в лицо.
(6) От этого, повторяю, не избавит никакая мудрость: иначе, если б она
могла искоренять любые изъяны, ей была бы подвластна сама природа. Что
заложено в нас рожденьем и строением тела, останется, как бы долго и
упорно ни совершенствовался наш дух. И помешать этим вещам так же невоз-
можно, как и вызвать их насильно. (7) Актеры на подмостках, когда подра-
жают страстям, когда хотят изобразить страх или трепет либо представить
грусть, подражают лишь некоторым признакам смущения: опускают голову,
говорят тихим голосом, смотрят в землю с понурым видом, а вот покраснеть
не могут, потому что румянец нельзя ни подавить, ни заставить появиться.
Тут мудрость ничего не сулит, ничем не поможет: такие вещи никому не
подвластны - без приказа приходят, без приказа исчезают.
(8) Но письмо это уже просит завершения. Получи от меня нечто полез-
ное и целительное и навсегда сохрани в душе: "Следует выбрать кого-ни-
будь из людей добра4 и всегда иметь его перед глазами, - чтобы жить так,
словно он смотрит на нас, и так поступать, словно он видит нас". (9)
Этому, мой Луцилий, учит Эпикур. Он дал нам охранителя и провожатого - и
правильно сделал. Многих грехов удалось бы избегнуть, будь при нас, го-
товых согрешить, свидетель. Пусть душа найдет кого-нибудь, к кому бы она
испытывала почтение, чей пример помогал бы ей очищать самые глубокие
тайники. Счастлив тот, кто, присутствуя лишь в мыслях другого, исправит
его! Счастлив и тот, кто может так чтить другого, что даже память о нем
служит образцом для совершенствования! Кто может так чтить другого, тот
сам вскоре внушит почтение. (10) Выбери же себе Катона, а если он пока-
жется тебе слишком суровым, выбери мужа не столь непреклонного - Лелия.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа,
тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами, либо как
хранитель, либо как при мер. Нам нужен, я повторяю, кто-нибудь, по чьему
образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь
только по линейке. Будь здоров.
Письмо XII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Куда я ни оглянусь - всюду вижу свидетельства моей старости, При-
ехал я в свою загородную и стал жаловаться, что дорого обходится ветхая
постройка, а управляющий отвечает мне, что тут виною не его небрежность
- он делает все, да усадьба стара. Усадьба эта выросла под моими руками;
что же меня ждет, если до того искрошились камни - мои ровесники? (2) В
сердцах я ухватился за первый попавшийся повод разбранить его: "А об
этих платанах явно никто не заботился: на них и листвы нет, и сучья та-
кие высохшие и узловатые, и стволы такие жалкие и облезлые! Не было бы
этого, если бы кто-нибудь их окапывал и поливал!" - Он же клянется моим
гением', что все делает, ухаживает за ними, ничего не упуская, - но де-
ревья-то старые! А платаны эти, между нами говоря, сажал я сам, я видел
на них первый лист. (3) Поворачиваюсь к дверям. "А это кто, - спрашиваю,
- такой дряхлый? Правильно сделали, что поместили его в сенях: ведь он
уже смотрит за двери. Откуда ты его взял? Какая тебе радость выносить
чужого мертвеца?" А тот в ответ: "Ты что, не узнал меня? Ведь я - Фели-
цион, это мне ты всегда дарил кукол на сатурналии; я сын управляющего
Филосита, твой любимец". - "Ясное дело, - говорю я, - он бредит! Это
он-то еще малышом стал моим любимцем? Впрочем, очень может быть: ведь у
него как раз выпадают зубы".
(4) Вот чем обязан я своей загородной: куда бы ни оглянулся, - все
показывало мне, как я стар. Что ж, встретим старость с распростертыми
объятиями: ведь она полна наслаждений, если знать, как ею пользоваться.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего,
когда кончается детство. Любителям выпить милее всего последняя чаша, от
которой они идут ко дну, которая довершает опьянение. (5) Всякое наслаж-
денье свой самый отрадный миг приберегает под конец. И возраст самый
приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть. Да и
тот, что стоит у последней черты, не лишен, по-моему, своих наслаждений,
- либо же все наслажденья заменяет отсутствие нужды в них. Как сладко
утомить все свои вожделенья и отбросить их! (6) Ты возразишь мне: "Тя-
гостно видеть смерть перед глазами". Но, во-первых, она должна быть пе-
ред глазами и у старика, и у юноши - ведь вызывают нас не по возрастному
списку. Во-вторых, нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было на-
деяться на лишний день. Каждый день - это ступень жизни, весь наш век
разделен на части и состоит из кругов, меньших и больших, охватывающих
меньшие. Один из них обнимает все прочие - он тянется от дня рождения до
дня смерти; еще один выделяет годы отрочества; есть и такой, что заклю-
чает в себе наше детство; есть, наконец, просто год с его четырьмя вре-
менами; годовые круги, умножаясь, составляют жизнь. Месяц очерчен
меньшей окружностью, теснее всех круг одного дня, но и тот идет от нача-
ла к концу, от восхода к закату. (7) Поэтому Гераклит, получивший проз-
вище из-за темного смысла своих речей2, говорит:
"Один день равен всякому другому". Каждый понимает это на свой лад.
Один говорит, что дни равны по числу часов, и не лжет: ведь коль скоро
день - это двадцать четыре часа, то все дни непременно равны между со-
бой, так как к ночи прибавляется столько часов, на сколько убывает день.
Другой говорит, что любой день равен всем прочим по сходству: в самом
протяженном времени нет ничего такого, чего нельзя найти в одних сутках,
то есть ничего, кроме дня и ночи, которые оно в череде обращений мира
множит, но не изменяет, разве что делает день короче, ночь длиннее или
наоборот. (8) Потому каждый день нужно проводить так, словно он замыкает
строй, завершает число дней нашей жизни. Когда Пакувий3, присвоивший Си-
рию, пировал и пьянствовал, справляя по самому себе поминки, его уносили
от стола в спальню под рукоплескания его любовников, певших под музыку:
,8e(3i(i)'rai, рвВютсч. - Он прожил жизнь (греч.). И каждый день он уст-
раивал себе такой вынос. (9) Мы же то, что он делал от нечистой совести,
должны делать с чистой душой и, отправляясь ко сну, говорить весело и
радостно:
Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен.4
А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
Счастливей всех тот, кто без тревоги ждет завтрашнего дня: он уверен,
что принадлежит сам себе. Кто сказал "прожита жизнь", тот каждое утро
просыпается с прибылью.
(10) Но пора уже кончать письмо. Ты спросишь: "Неужели оно придет ко
мне без подарка?" Не бойся: что-нибудь оно да' принесет. Нет, как мог я
так сказать? Не что-нибудь, а много! Ведь что лучше изречения, которое я
ему вручаю для передачи тебе: "Жить в нужде плохо, но только нет нужды
жить в нужде". А почему нет нужды? Потому что к свободе повсюду открыты
дороги, короткие и легкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
не прельщаясь прибылью, не боясь переменчивости фортуны. Кто заводит
друзей на всякий случай,тот лишает дружбу ее величия.
(13) Мудрому никто, кроме него самого, не нужен. Многие, Луцилий,
толкуют эту мысль превратно: изгоняют мудреца отовсюду и заставляют его
замкнуться в своей скорлупе. Между тем следует разобраться, много ли
обещает это изречение и что обещает. Мудрому довольно самого себя для
того, чтобы жить блаженно, а не для того, чтобы жить. Для жизни ему мно-
гое потребно, а для блаженства только высокий и здоровый дух, презираю-
щий фортуну. (14) Я хочу сослаться на Хрисиппа6, какое он принимает раз-
деление7. Он говорит, что мудрец ни в чем не терпит нужды, хотя потребно
ему многое, глупому же ничего не требуется, потому что он ничем не умеет
пользоваться, зато нужду он терпит во всем. Мудрецу нужны и руки, и гла-
за, и еще многое, без чего не обойтись в повседневной жизни, а нужды он
не терпит ни в чем. Ведь нужда - это необходимость, а для мудрого необ-
ходимости нет. (15) Значит, хотя мудрец и довольствуется самим собой, в
друзьях он все же имеет потребность и хочет иметь их как можно больше,
но не для блаженной жизни, - ведь жить блаженно может он и без друзей.
Высшее благо не ищет орудий вовне: оно создастся дома и возникает только
само из себя. Если же хоть какая-то часть его заимствуется извне, оно
уже зависит от фортуны. - (16) "А как будет жить мудрец, если он, взятый
под стражу, переселенный на чужбину, замешкавшийся в долгом плавании,
выброшенный на пустынный берег, останется без друзей?" - Как Юпитер в ту
пору, когда мир расточится8, боги сольются воедино, природа замрет в не-
подвижности, а сам он успокоится, предавшись думам. Нечто подобное дела-
ет и мудрый: он замыкается в себе, остается с самим собой. (17) Покуда,
однако, он может вершить дела по своему усмотрению, он, хоть ни в ком,
кроме себя, не нуждается, берет жену, хоть ни в ком не нуждается, родит
детей, хоть ни в ком не нуждается, не станет жить, если придется жить,
не видя ни единого человека. К дружбе влечет его не собственная польза,
а естественная тяга. Ведь от роду заложено в нас влечение ко многим ве-
щам, в их числе и к дружбе. Подобно тому как всем ненавистно одиночест-
во, подобно тому как стремление жить сообща естественно объединяет чело-
века с человеком, так есть и здесь некое побуждение, заставляющее нас
стремиться к дружбе. (18) Но, хоть мудрец и любит как никто друзей, хотя
он ставит их наравне с собой, а часто и выше себя, - все же он будет ве-
рить, что все его благо в нем самом, и повторит слова Стильпона, того
.самого, на которого нападает в письме Эпикур. Когда родной город
Стильпона был захвачен, когда он потерял жену, потерял детей, а сам вы-
шел из охватившего все пожара один, но по-прежнему блаженный, Деметрий,
прозванный из-за множества уничтоженных им городов Полиоркетом9, спросил
его, потерял ли Стильпон что-нибудь, и тот ответил: "Все мое благо со
мною!" (19) Вот человек смелый и решительный! Он победил даже победивше-
го врага. Он сказал: "Я ничего не потерял", - и заставил того сомне-
ваться в собственной победе. "Все мое со мной" - со мной справедливость,
добродетель4, разумность, сама способность не считать благом то, что
можно отнять. Мы дивимся животным, которые могут пройти сквозь огонь без
вреда для тела; но насколько удивительнее этот человек, который прошел
сквозь вооруженный строй, огонь и развалины без ущерба и вреда для себя!
Видишь, насколько легче победить целый народ, чем одного человека? Его
речь - это речь стоика, который тоже проносит свое благо нетронутым че-
рез сожженные города. Ведь никто, кроме него самого, ему не нужен, - та-
ковы для него пределы счастья. (20) А чтоб ты не думал, будто мы одни
бросаемся высокими словами, - знай, что и сам упрекавший Стильпона Эпи-
кур написал сходное изречение, которое ты и соблаговоли принять, хотя
сегодняшний мой долг уже погашен. "Кому не кажется верхом изобилия то,
что есть, тот останется бедняком, даже сделавшись хозяином всего мира".
Или же так, если, по-твоему, это звучит лучше (ведь сохранять верность
надо не словам, а мыслям):
"Кто не считает себя блаженней всех, тот несчастен, даже если повеле-
вает миром". (21) Знай, что мысли эти принадлежат всем и, значит, подс-
казаны природой, так что их же ты найдешь и у комического поэта:
Несчастен, кто счастливым не сочтет себя."
Имеет ли значение, как тебе живется, если ты полагаешь, что плохо? -
(22) "Так что же, - спросишь ты, - если объявит себя блаженным и бес-
честно разбогатевший, и хозяин сотен рабов, рабствующий у тысячи хозяев,
значит, он и станет блаженным по собственному приговору?" - Нет, важно
не то, что он говорит, а что чувствует, и не то, что чувствует сегодня,
а то, что всегда. Потому тебе нет причины бояться, что столь великое
благо достанется и на долю недостойных. Только мудрому по душе то, что
есть, глупость же постоянно страдает, гнушаясь тем, что имеет. Будь здо-
ров.
Письмо Х
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Так оно и есть, я не меняю своего мнения: избегай толпы, избегай
немногих, избегай даже одного. Нет никого, с кем я хотел бы видеть тебя
вместе. Убедись же воочию, как высоко я сужу о тебе, если отваживаюсь
доверить тебя тебе самому. Говорят, Кратет', слушатель того самого
Стильпона, о котором я упомянул в предыдущем письме, увидал однажды гу-
ляющего в одиночку юнца и спросил его, что он тут делает один. - "Разго-
вариваю с самим собой", - был ответ. На это Кратет сказал: "Будь осторо-
жен, прошу тебя, и гляди как следует: ведь твой собеседник - дурной че-
ловек!" (2) Обычно мы стережем тех, кто в горе или в страхе, чтобы не
дать им использовать во зло свое одиночество. Да и никого из людей нера-
зумных не следует предоставлять самим себе: тут-то и обуревают их дурные
замыслы, тут и готовят они опасности себе и другим, тут к ним и приходят
чередой постыдные вожделения. Тут-то все, что стыд и страх заставляли
скрывать, выносится на поверхность души, тут-то она и оттачивает дер-
зость, подхлестывает похоть, горячит гневливость. Есть у одиночества од-
но преимущество: возможность никому ничего не открывать и не бояться об-
личителя; но это и губит глупого, ибо он выдает сам себя.
Вот видишь, как я надеюсь на тебя, вернее, как я за тебя ручаюсь (по-
тому что "надеждой" зовется благо, которое либо будет, либо нет): лучше-
го товарища, чем ты сам, я для тебя не нахожу. (3) Я возвращаюсь памятью
к тем полным силы словам, которые ты произносил с таким благородством.
Тогда я поздравил себя и сказал: "Эти слова не просто слетели с языка, -
у них есть прочное основание. Этот человек - не один из многих, он стре-
мится к спасению". (4) Так и говори, так и живи. Смотри только, чтобы
ничто тебя не поработило. Прежние твои моления предоставь воле богов, а
сам моли их заново и о другом: о ясности разума и здоровье душевном, а
потом только - телесном. Почему бы тебе не молить об этом почаще? Смело
проси бога: ничего чужого ты у него не просишь.
(5) Но хочу, как у нас заведено, послать тебе с этим письмом не-
большой подарок. Правдивые слова нашел я у Афинодора2: "Знай, что тогда
ты будешь свободен от всех вожделений, когда тебе придется молить богов
лишь о том, о чем можно молить во всеуслышанье"3. А ведь до чего люди
безумны! Шепотом возносят они богам постыднейшие мольбы, чуть кто приб-
лизит ухо - смолкают, но богу рассказывают то, что скрывают от людей.
Так смотри, чтобы это наставление нельзя было с пользой прочесть и тебе:
живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто
тебя слушают люди. Будь здоров.
Письмо XI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Со мною беседовал твой друг, юноша с хорошими задатками; какова
его душа, каков ум, каковы успехи - все стало мне ясно, чуть он загово-
рил. Каким он показал себя с первой пробы, таким и останется: ведь он
говорил без подготовки, застигнутый врасплох. И даже собравшись с мысля-
ми, он едва мог преодолеть застенчивость (а это хороший признак в моло-
дом человеке), - до того он залился краской'. Я подозреваю, что это ос-
танется при нем и тогда, когда он, окрепнув и избавившись от всех поро-
ков, достигнет мудрости. Никакая мудрость не устраняет природных изъянов
тела или души2: что заложено в нас рождением, то можно смягчить, но не
победить искусством. (2) Некоторых, даже очень стойких людей при виде
толпы народа бросает в пот, как будто они устали или страдают от зноя: у
некоторых, когда им предстоит выступать с речью, дрожат колени, у других
стучат зубы, заплетается язык, губы слипаются. Тут не поможет ни выучка,
ни привычка, тут природа являет свою силу, через этот изъян напоминая о
себе самым здоровым и крепким.
(3) К числу таких изъянов, я знаю, принадлежит и краска, вдруг зали-
вающая лицо даже самым степенным людям. Чаще всего это бывает у юношей,
- у них и жар сильнее, и кожа на лице тоньше; но не избавлены от такого
изъяна и пожилые, и старые. Некоторых больше всего и надо опасаться,
когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд.
(4) Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала
кровь. Никто так легко не менялся в лице, как Помпеи, который непременно
краснел на людях, особенно во время сходок. Я помню, как Фабиан3, когда
его привели в сенат свидетелем, покраснел, и этот румянец стыда чудо как
его красил. (5) Причина этому - не слабость духа, а новизна, которая
хоть и не пугает, но волнует неопытных и к тому же легко краснеющих
из-за природной предрасположенности тела. Ведь если у одних кровь спо-
койная, то у других она горячая и подвижная и тотчас бросается в лицо.
(6) От этого, повторяю, не избавит никакая мудрость: иначе, если б она
могла искоренять любые изъяны, ей была бы подвластна сама природа. Что
заложено в нас рожденьем и строением тела, останется, как бы долго и
упорно ни совершенствовался наш дух. И помешать этим вещам так же невоз-
можно, как и вызвать их насильно. (7) Актеры на подмостках, когда подра-
жают страстям, когда хотят изобразить страх или трепет либо представить
грусть, подражают лишь некоторым признакам смущения: опускают голову,
говорят тихим голосом, смотрят в землю с понурым видом, а вот покраснеть
не могут, потому что румянец нельзя ни подавить, ни заставить появиться.
Тут мудрость ничего не сулит, ничем не поможет: такие вещи никому не
подвластны - без приказа приходят, без приказа исчезают.
(8) Но письмо это уже просит завершения. Получи от меня нечто полез-
ное и целительное и навсегда сохрани в душе: "Следует выбрать кого-ни-
будь из людей добра4 и всегда иметь его перед глазами, - чтобы жить так,
словно он смотрит на нас, и так поступать, словно он видит нас". (9)
Этому, мой Луцилий, учит Эпикур. Он дал нам охранителя и провожатого - и
правильно сделал. Многих грехов удалось бы избегнуть, будь при нас, го-
товых согрешить, свидетель. Пусть душа найдет кого-нибудь, к кому бы она
испытывала почтение, чей пример помогал бы ей очищать самые глубокие
тайники. Счастлив тот, кто, присутствуя лишь в мыслях другого, исправит
его! Счастлив и тот, кто может так чтить другого, что даже память о нем
служит образцом для совершенствования! Кто может так чтить другого, тот
сам вскоре внушит почтение. (10) Выбери же себе Катона, а если он пока-
жется тебе слишком суровым, выбери мужа не столь непреклонного - Лелия.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа,
тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами, либо как
хранитель, либо как при мер. Нам нужен, я повторяю, кто-нибудь, по чьему
образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь
только по линейке. Будь здоров.
Письмо XII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Куда я ни оглянусь - всюду вижу свидетельства моей старости, При-
ехал я в свою загородную и стал жаловаться, что дорого обходится ветхая
постройка, а управляющий отвечает мне, что тут виною не его небрежность
- он делает все, да усадьба стара. Усадьба эта выросла под моими руками;
что же меня ждет, если до того искрошились камни - мои ровесники? (2) В
сердцах я ухватился за первый попавшийся повод разбранить его: "А об
этих платанах явно никто не заботился: на них и листвы нет, и сучья та-
кие высохшие и узловатые, и стволы такие жалкие и облезлые! Не было бы
этого, если бы кто-нибудь их окапывал и поливал!" - Он же клянется моим
гением', что все делает, ухаживает за ними, ничего не упуская, - но де-
ревья-то старые! А платаны эти, между нами говоря, сажал я сам, я видел
на них первый лист. (3) Поворачиваюсь к дверям. "А это кто, - спрашиваю,
- такой дряхлый? Правильно сделали, что поместили его в сенях: ведь он
уже смотрит за двери. Откуда ты его взял? Какая тебе радость выносить
чужого мертвеца?" А тот в ответ: "Ты что, не узнал меня? Ведь я - Фели-
цион, это мне ты всегда дарил кукол на сатурналии; я сын управляющего
Филосита, твой любимец". - "Ясное дело, - говорю я, - он бредит! Это
он-то еще малышом стал моим любимцем? Впрочем, очень может быть: ведь у
него как раз выпадают зубы".
(4) Вот чем обязан я своей загородной: куда бы ни оглянулся, - все
показывало мне, как я стар. Что ж, встретим старость с распростертыми
объятиями: ведь она полна наслаждений, если знать, как ею пользоваться.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего,
когда кончается детство. Любителям выпить милее всего последняя чаша, от
которой они идут ко дну, которая довершает опьянение. (5) Всякое наслаж-
денье свой самый отрадный миг приберегает под конец. И возраст самый
приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть. Да и
тот, что стоит у последней черты, не лишен, по-моему, своих наслаждений,
- либо же все наслажденья заменяет отсутствие нужды в них. Как сладко
утомить все свои вожделенья и отбросить их! (6) Ты возразишь мне: "Тя-
гостно видеть смерть перед глазами". Но, во-первых, она должна быть пе-
ред глазами и у старика, и у юноши - ведь вызывают нас не по возрастному
списку. Во-вторых, нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было на-
деяться на лишний день. Каждый день - это ступень жизни, весь наш век
разделен на части и состоит из кругов, меньших и больших, охватывающих
меньшие. Один из них обнимает все прочие - он тянется от дня рождения до
дня смерти; еще один выделяет годы отрочества; есть и такой, что заклю-
чает в себе наше детство; есть, наконец, просто год с его четырьмя вре-
менами; годовые круги, умножаясь, составляют жизнь. Месяц очерчен
меньшей окружностью, теснее всех круг одного дня, но и тот идет от нача-
ла к концу, от восхода к закату. (7) Поэтому Гераклит, получивший проз-
вище из-за темного смысла своих речей2, говорит:
"Один день равен всякому другому". Каждый понимает это на свой лад.
Один говорит, что дни равны по числу часов, и не лжет: ведь коль скоро
день - это двадцать четыре часа, то все дни непременно равны между со-
бой, так как к ночи прибавляется столько часов, на сколько убывает день.
Другой говорит, что любой день равен всем прочим по сходству: в самом
протяженном времени нет ничего такого, чего нельзя найти в одних сутках,
то есть ничего, кроме дня и ночи, которые оно в череде обращений мира
множит, но не изменяет, разве что делает день короче, ночь длиннее или
наоборот. (8) Потому каждый день нужно проводить так, словно он замыкает
строй, завершает число дней нашей жизни. Когда Пакувий3, присвоивший Си-
рию, пировал и пьянствовал, справляя по самому себе поминки, его уносили
от стола в спальню под рукоплескания его любовников, певших под музыку:
,8e(3i(i)'rai, рвВютсч. - Он прожил жизнь (греч.). И каждый день он уст-
раивал себе такой вынос. (9) Мы же то, что он делал от нечистой совести,
должны делать с чистой душой и, отправляясь ко сну, говорить весело и
радостно:
Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен.4
А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
Счастливей всех тот, кто без тревоги ждет завтрашнего дня: он уверен,
что принадлежит сам себе. Кто сказал "прожита жизнь", тот каждое утро
просыпается с прибылью.
(10) Но пора уже кончать письмо. Ты спросишь: "Неужели оно придет ко
мне без подарка?" Не бойся: что-нибудь оно да' принесет. Нет, как мог я
так сказать? Не что-нибудь, а много! Ведь что лучше изречения, которое я
ему вручаю для передачи тебе: "Жить в нужде плохо, но только нет нужды
жить в нужде". А почему нет нужды? Потому что к свободе повсюду открыты
дороги, короткие и легкие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67