Снова я говорю, как
эпикуреец? (2) Но для меня хорошо то же, что и для тебя, и я не был бы
тебе другом, если бы не считал своим все, что тебя касается. Дружба сде-
лает наши дела общими, у каждого поодиночке нет ни беды ни удачи: вся
жизнь друзей - заодно. Она не может быть блаженной у того, кто смотрит
только на себя и все обращает себе на пользу; нужно жить для другого,
если хочешь жить для себя. (3) Этот неукоснительно и свято соблюдаемый
союз, который связывает людей с людьми и заставляет признать, что есть
некое общее для человеческого рода право, он более всего способствует
душевному дружескому союзу, о котором я говорил. Кто многим делится со
всяким человеком, тот с другом разделит все.
(4) Я предпочел бы, Луцилий, лучший из людей, чтобы хитроумные нас-
тавники объяснили мне, что я должен дать другу, а что - всякому челове-
ку, чем растолковали, сколько есть способов употребления слова "друг" и
сколько значений у слова "человек". Глупость и мудрость расходятся; с
кем мне пойти? В какую сторону ты велишь мне направиться? Для одного
каждый человек все равно что друг, для другого друг не все равно что
всякий человек; первый заводит дружбу ради себя, второй ради друга. А ты
мне раздираешь в куски слова и режешь их на слоги.
(5) Выходит, если я не умею составить каверзный вопрос и посредством
ложного умозаключения навязать рожденную от истины неправду, мне не ра-
зобраться и в том, к чему надо стремиться, а чего избегать! Стыдно мне:
дело у нас серьезное, а мы, старые люди, играем в игрушки.
(6) "Мышь - это слог; но мышь грызет сыр, следовательно, слог грызет
сыр". Допустим, что я не умею это распутать; но какая мне от моего нез-
нанья беда? Какой ущерб? Без сомненья, я должен опасаться, что в мыше-
ловку попадается слог или, по моей небрежности, свободный слог какой-ни-
будь книги съест весь сыр. Впрочем, можно прогнать страх умозаключеньем
еще хитрее: "Мышь - это слог; слог не грызет сыра; следовательно, мышь
не грызет сыра". (7) О, ребяческие нелепицы! И ради них мы морщим лоб?
Ради них отпускаем бороду? Им обучаем людей, унылые и бледные?
Ты хочешь знать, что обещает человеческому роду философия? Дать со-
вет! Одного манит смерть, другого давит бедность, третьего мучит бо-
гатство, свое или чужое; тот страшится злой судьбы, этот желает изба-
виться от собственной удачи; тому враждебны люди, этому боги. (8) Зачем
ты сочиняешь все эти шуточки? Сейчас не время забавляться: тебя позвали
на помощь несчастным. Ты обещал дать избавление тонущим, пленным,
больным, голодным, подставившим, шею под топор, готовым упасть; зачем же
ты уходишь в сторону? Что ты творишь? Тому, с кем ты шутишь, страшно. На
всякое твое слово все, кому тяжко и больно, ответят: "Помоги!"1 Со всех
сторон протягивают к тебе руки, умоляя спасти погибшую или гибнущую
жизнь; ты для них надежда и подмога; они просят, чтобы ты вытащил их из
водоворота, показал им, раскиданным порознь и заблудившимся, яркий свет
истины. (9) Назови им, что природа создала необходимым, что излишним,
какие легкие она предписала нам законы, как приятно и необременительно
жить, следуя им, и как трудно и горько тем, кто верит людскому мнению
больше, чем природе, - если ты прежде им растолковал, что избавит их хо-
тя бы от малой части бед, что положит конец или меру их вожделеньям.
Если бы эти тонкости были просто бесполезны! Но ведь они вредны! Я
тебе, если хочешь, докажу яснее ясного, что самое благородное дарование
слабеет и чахнет, если тратится на них. (10) Стыдно сказать, но какое
оружие дадут они сражающимся с фортуной, чем оснастят их? Здесь ли путь
к высшему благу? Нет, так проникают в философию все эти "либо-либо", все
увертки, гнусные и постыдные даже для сидящих у доски для объявлений2.
Ведь вы, когда вопросами заведомо заманиваете собеседников в ловушку,
разве действуете иначе, чем те, кто старается хоть по видимости опро-
вергнуть иск? Но как претор - истца, так же философия восстанавливает в
правах замороченных вами. (11) Что же вы отступаетесь от ваших громких
посулов, и, наобещав так много - вы, мол, сделаете так, что блеск меча
поразит мой взор не больше, чем блеск золота, что я с небывалой твер-
достью буду пренебрегать и желанным, и страшным для всех остальных, -
зачем спускаетесь до начальных правил, которым учат грамматики? Что вы
говорите? "Так восходят до звезд?"3 Сделать меня равным богу - вот что
обещала мне философия. Этим она меня манила, ради этого я пришел. Так
сдержи слово!
(12) Поэтому, Луцилий, держись подальше от этих уверток и уловок фи-
лософов. Добрым нравам пристало лишь ясное и простое. Даже если бы тебе
оставалось много лет жизни, тратить их надо бережно, чтобы хватило на
необходимое; а теперь - какое безумие обучаться ненужному, когда времени
в обрез! Будь здоров.

Письмо XLIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Кто, мой Луцилий, возвращается мыслью к другу, только когда о нем
напомнит какая-нибудь местность, тот просто равнодушный лежебока. И
все-таки знакомая округа оживляет порой глубоко спрятанную в душе тоску,
не то что возвращая нам исчезнувшие воспоминания, но пробуждая уснувшие.
Так скорбь об утрате, даже когда ее утешит время, становится острей при
взгляде на любимого раба, на платье или жилище утраченного. И вот Кампа-
ния, а больше всего Неаполь и вид близ твоих Помпеи - невероятное дело!
- вернули моей тоске по тебе первоначальную остроту. Весь ты у меня пе-
ред глазами - такой, каким был при расставании: глотающий слезы, бес-
сильный сдержать подавляемые и все же рвущиеся наружу чувства. И мне ка-
жется, будто я совсем недавно тебя потерял.
(2) Но, если ты вспомнишь, - разве что-нибудь было не "совсем недав-
но"? Совсем недавно я был мальчиком и сидел у философа Сотиона1, совсем
недавно начал вести дела в суде, совсем недавно потерял к этому охоту, а
там и силы. Безмерна скоротечность времени, и ясней всего это видно,
когда озираешься назад. Взгляд, прикованный к настоящему, время обманы-
вает, ускользая при своей быстроте легко и плавно. (3) Ты спросишь, в
чем тут причина? Минувшее пребывает в одном месте, равно обозримое, еди-
ное и недвижное, и все падает в его глубину. Помимо этого, не может быть
разделено на долгие отрезки то, что само по себе коротко. Срок нашей
жизни не больше точки и даже меньше ее, но и это бесконечно малое приро-
да разделила, словно некое длинное поприще: часть его - детство, другая
часть - отрочество, третья - юность, далее - некий спад от юности к ста-
рости и, наконец, сама старость. Вот сколько ступеней уместила она на
таком малом пространстве! (4) Совсем недавно я проводил тебя, но это
"недавно" составляет немалую долю нашей жизни, - так что надо иногда по-
думать о краткости остающегося срока. Раньше время не казалось мне таким
быстротечным, теперь его немыслимый бег ясно заметен, потому ли, что ко-
нечная черта видна мне все ближе, потому ли, что я стал рачительнее и
подсчитываю убытки.
(5) Тем более сержусь я на расточителей, тратящих на ненужные вещи
большую часть времени, которого, как прилежно его ни береги, и на необ-
ходимое-то не хватает. Цицерон говорит, что даже если бы ему удвоили
срок жизни, у него не было бы времени читать лириков2. То же самое и с
диалектиками! Только их глупость прискорбнее: озорство лириков откровен-
но, а эти мнят о себе, будто заняты делом. (6) Я не отрицаю, что и на
это нужно бросить взгляд, - но только взгляд; поклонись диалектикам с
порога - и довольно, чтобы они не заговорили тебя, а ты не подумал, буд-
то они владеют каким-то великим и тайным благом. Зачем мучиться и биться
над этим вопросом, если умнее не решать его, а с презреньем отбросить?
Рыскать в поисках мелочей пристало тому, кто ничего не боится и
странствует без помех; а когда с тыла наседает враг и солдату приказано
сняться с места, необходимость растрясает все, что позволил накопить
мирный досуг. (7) У меня нет времени гоняться за словами сомнительного
смысла и на них испытывать свое хитроумие.
Сколько народов - взгляни! - собралось, какое оружье Точат они на по-
гибель..Л
С великим мужеством должен я внимать звучащему вокруг грохоту сраже-
ний. (8) По заслугам все сочли бы меня безумным, если бы я, покуда жен-
щины и старики носят камни для укрепленья стен, покуда вооруженная моло-
дежь в воротах ждет знака к вылазке и торопит его, покуда вражеские
копья блестят у самых ворот и дрожит земля, взрытая подкопами, сидел без
дела, задавая такие примерно вопросики: "У тебя есть то, чего ты не те-
рял; ты не терял рогов; следовательно, у тебя есть рога" - или что-ни-
будь еще по образцу этого замысловатого бреда. (9) Точно так же и ты
вправе счесть меня безумным, если я стану тратить труд на эти вещи: ведь
и теперь я осажден. Но в той осаде опасность двигалась бы извне, от вра-
гов меня отделяла бы стена, а теперь смертельная угроза рядом. На все
эти глупости у меня нет досуга: на руках у меня огромная работа. Что мне
делать? Смерть гонится за мною, убегает от меня жизнь! Научи меня, как
тут помочь! (10) Сделай так, чтобы я не бежал от смерти, чтобы не убега-
ли дни моей жизни. Поощри меня на борьбу с трудностями, научи равнодушию
перед лицом неизбежного, расширь тесные пределы моего времени, растолкуй
мне, что благо не в том, чтобы жизнь была долгой, а в том, как ею распо-
рядиться: может случиться, да и случается нередко, что живущий долго
проживет очень мало. Скажи мне перед сном:
"Может быть, ты не проснешься", - а по пробуждении скажи: "Может
быть, ты больше не ляжешь спать"; скажи при выходе из дому: "Может быть,
ты не вернешься", - скажи по возвращении: "Может быть, ты не выйдешь
больше". (11) Ты заблуждаешься, если полагаешь, что только в морском
плавании жизнь отделена от смерти тонкою преградой: повсюду грань между
ними столь же ничтожна. Не везде смерть видна так близко, но везде она
стоит так же близко. Рассей мглу - и ты легче преподашь мне то, к чему я
подготовлен. Пирода сделала нас восприимчивыми и дала разум хоть и не
совершенный, но способный к совершенствованию. (12) Рассуждай со мною о
справедливости, о благочестии, об умеренности, о двух родах стыдливости
- о той, что не велит посягать на тело другого, и о той, что велит обе-
регать свое. Если ты не станешь водить меня сквозь дебри, я легче добе-
русь до моей цели. Если, как сказал трагический поэт4, "речь истины
проста", то не следует и запутывать ее, и душам, стремящимся к великому,
ничто не пристало меньше, нежели эта каверзная хитрость. Будь здоров.

Письмо L
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Письмо твое я получил спустя много месяцев после того, как ты его
отправил, и поэтому счел за лишнее спрашивать у доставившего его о твоих
делах. Ведь чтобы еще помнить о них, нужна очень хорошая память. А ты, я
надеюсь, живешь теперь так, что все твои дела мне из вестны, где бы ты
ни находился. Ибо чем ты еще занят, помимо того, что ежедневно стара-
ешься стать лучше, избавляешься от какого-нибудь заблуждения, признаешь
своими пороки, которые прежде приписывал обстоятельствам? Мы ведь многие
из них относим на счет времени и места, а они, куда бы мы ни отправи-
лись, неразлучны с нами. (2) Ты знаешь Гарпасту, дуру моей жены, что ос-
талась наследственной обузой в нашем доме. Я сам терпеть не могу этих
выродков, а если хочу позабавиться чьей-нибудь глупостью, то искать да-
леко мне не надо: я смеюсь над собой. Так вот эта дура вдруг потеряла
зрение. Я рассказываю тебе правду, хоть и невероятную: она не знает, что
слепа, и то и дело просит приставленного к ней раба перебраться куда-ни-
будь из этого темного дома. (3) Но то, за что мы смеемся над нею, бывает
с нами со всеми, знай это; ни один не признает себя скупым или жадным.
Слепые просят поводыря, а мы блуждаем без вожатого и говорим: "Я-то не
честолюбив, но в Риме иначе жить нельзя! Я - не мот, но Город требует
больших расходов! Что я вспыльчив, что не выбрал еще для себя образа
жизни, - все это не мои пороки: в них виновна моя молодость!" (4) Что же
мы себя обманываем? Наша беда не приходит извне: она в нас, в самой на-
шей утробе. И выздороветь нам тем труднее, что мы не знаем о своей бо-
лезни. Начни мы лечиться - скоро ли удастся прогнать столько хворей, и
таких сильных?' Но мы даже не ищем врача, хотя ему пришлось бы меньше
трудиться, позови мы его раньше, пока порок не был застарелым: душа по-
датливая и неопытная легко пошла бы за указывающим прямой путь.
(5) Трудно вернуть к природе только того, кто от нее отпал. Мы сты-
димся учиться благомыслию; но право, если стыдно искать учителя в таком
деле, то нечего надеяться, что это великое благо достанется нам случай-
но. Нужно трудиться, - и, по правде, труд этот не так велик, если
только, повторяю, мы начнем образовывать и исправлять душу прежде, чем
порочность ее закоренеет. Но и закоренелые пороки для меня не безнадеж-
ны.
(6) Нет ничего, над чем не взяла бы верх упорная работа и заботливое
лечение. Можно сделать прямыми искривленные стволы дубов; выгнутые брев-
на распрямляет тепло, и вопреки их природе им придают такой вид, какой
нужен нам. Так насколько же легче принимает форму наш дух, гибкий и еще
менее упругий, чем любая жидкость! Ведь что такое дух, как не особое
состояние воздуха? А воздух, ты видишь сам, настолько же превосходит все
вещества податливостью, насколько уступает им плотностью.
(7) Однако, Луцилий, нельзя отчаиваться в нас по той причине, что мы
в плену зла и оно давно уже нами владеет. Никому благомыслие не доста-
лось сразу же, - у всех дух был раньше захвачен злом. Учиться добродете-
ли - это значит отучаться от пороков. (8) И тем смелее мы должны браться
за исправленье самих себя, что однажды преподанное нам благо переходит в
наше вечное владение. Добродетели нельзя разучиться. Противоборствующие
ей пороки сидят в чужой почве, потому их можно изничтожить и искоренить;
прочно лишь то, что на своем месте. Добродетель сообразна с природою,
пороки ей враждебны и ненавистны. (9) Но хотя воспринятые добродетели ни
за что нас не покинут и сберечь их легко, начало пути к ним трудно, так
как первое побуждение немощного и больного разума - это испуг перед не-
изведанным. Нужно принудить его взяться за дело, а потом лекарство не
будет горьким: оно доставляет удовольствие, покуда лечит. Все наслажде-
ние от других лекарств - после выздоровления, а философия и целебна, и
приятна в одно время. Будь здоров.

Письмо LI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Как кто может, Луцилий! У тебя там есть Этна, знаменитейшая сици-
лийская гора, которую Мессала либо Вальгий1 (я читал это у обоих) назва-
ли единственной, а почему, я не могу понять: ведь есть много мест, изры-
гающих огонь, не только возвышенных (это бывает чаще, так как огонь, яс-
ное дело, взлетает как можно выше), но и равнинных. А мы, насколько мо-
жем, будем довольны Байями2, которые я покинул на следующий день по при-
бытии; мест этих, несмотря на некоторые их природные достоинства, надоб-
но избегать, потому что роскошная жизнь избрала их для своих празднеств.
(2) "Так значит, есть места, которым следует объявить опалу?" - Вовсе
нет! Но как мудрому и честному человеку одна одежда пристала больше,
другая меньше, как некоторые цвета он не то что ненавидит, а считает не
слишком подходящими для исповедующего умеренность, так есть местности,
которых человек мудрый или стремящийся к мудрости избегает, как несов-
местимых с добрыми нравами. (3) Мечтающий об уединении не выберет Кано-
па3, хотя и Каноп никому не возбраняет быть воздержным; и то же самое
Байи. Они сделались притоном всех пороков: там страсть к наслаждениям
позволяет себе больше, чем всюду, там она не знает удержу, будто само
место дает ей волю. (4) Мы должны выбирать места, здоровые не только для
тела, но и для нравов. Я не хотел бы жить среди палачей, и точно так же
не хочу жить среди кабаков. Какая мне нужда глядеть на пьяных, шатающих-
ся вдоль берега, на пирушки в лодках, на озеро, оглашаемое музыкой и пе-
нием, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от
законов, не только грешит, но и похваляется? (5) Мы должны бежать по-
дальше от всего, чем возбуждаются пороки. Душу нужно закалять, уводя ее
прочь от соблазна наслаждений. Одна зимовка развратила Ганнибала4, кам-
панский уют изнежил человека, не сломленного альпийскими снегами. Побе-
дивший мечом был побежден пороками. (6) Мы тоже должны быть солдатами, и
та служба, что мы несем, не дает покоя, не позволяет передохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67