Если сейчас
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.
Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.
Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.
69
<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому>- поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.
Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.
К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.
О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.
К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.
Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:
<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.
68
Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
(Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая па трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; па алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчиненных>.
Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.
В трех последних фразах Гиммлер кратко обосповыва-
ет целесообразность экстерминациоппой акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы. Если сейчас
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.
Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.
Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.
У нас нет оснований допускать, что Гесс мыслил иначе,
чем такой высокий начальник как рейхсфюрер СС. Сжи-
гая миллионы евреев, он, вероятно, имел чувство хорошо
выполненного долга, и, как упоминалось, радовался, что бла-
годаря введению циклона акция протекала эффективнее.
Огорчался, напротив, когда ему приказывали часть евреев
предназначать для работы на военном производстве, так
как это нарушало его порядок - <чистоту работы>.
<Ввиду того, что рейхсфюрер СС,- пишет Гесс,-
требовал все настойчивее, чтобы задействовать больше
узников в военном производстве, приходилось использо-
вать также евреев, которые утратили способность к рабо-
те. Пришел приказ всем евреям, неспособным к работе,
которых можно вылечить в течение шести недель, обеспе-
чить особый уход и питание>. (До того момента всех
евреев, которые становились неспособными к работе, от-
правляли в газовые камеры или умерщвляли посред-
ством укола.) <Этот приказ был издевательством> -
возмущается Гесс. В первый раз он осмеливается возму-
щаться по поводу приказа начальства и обосновывает
далее его абсурдность. Его безграничная доселе вера в
мудрость приказов начальства была поколеблена.
Разозлился он также на Гиммлера, который отдавал
противоречивые приказы и ничем не помогал в трудных
лагерных ситуациях. Приведя ряд примеров противоре-
чивых распоряжений Гиммлера, с возмущением пишет о
нем: <Так колебались его взгляды!> Также представлялся
ему вопрос о наказаниях. В одном случае он считал, что
слишком много телесных наказаний; в другой раз утверж-
дал: <Дисциплина в лагерях ослабла, следует ее подтянуть,
наказывать более сурово>. Не возмущался приведенным
выше приказом об уничтожении евреев. Возможно, даже
считал за честь, что ему доверяли такую ответственную мис-
сию, но возмущало его то, что тот же самый Гиммлер отдавал
противоречивые приказы, либо приказы невыполнимые, а
также нарушающие порядок и организацию лагерной жиз-
ни. Ибо это подрывало веру в самое святое дело - в при-
каз. Окончательно была подорвана вера Гесса в авторитет
своего вождя, когда в дни поражения Германии Гиммлер
70
приказал ему <удрать в армию>, вместо того чтобы, как он
ожидал, <покончить самоубийством вместе с миром, за кото-
рый они воевали>. По-видимому, рейхсфюрер способство-
вал в немалой степени появлению невротических симпто-
мов у коменданта лагеря.
Другие начальники были не лучше. <Это отсутствие
понимания со стороны начальства доводило меня почти до
отчаяния. Я вкладывал в мое дело все мое умение, всю
волю, целиком посвящал себя ему, а Глюке видел в этом
только каприз п игру>. (Это звучит почти как жалоба
прилежного ученика, который получил двойку.)
Не только начальство доставляло ему много хлопот, но
и подчиненные. <Я видел, как мои люди обманывают меня
на каждом шагу, каждый день переживал новые разочаро-
вания>.
Причиной лагерного невроза у Гесса, следовательно, не
был моральный конфликт, связанный с самим фактом, что
он был комендантом лагеря смерти. Это было его почетной
обязанностью. Вид повседневных ужасных преступлений
не вызывал в нем чувства вины, так как убийство людей не
было для иего преступлением, но солдатской обязанностью
уничтожать врагов Третьего Рейха. Если этих врагов не
уничтожать, они уничтожат немецкий народ.
Невротическое чувство вины возникло у Гесса иЗуЧего-то
совершенно противоположного, а именно, из убеждения,
что своп обязанности он не выполняет надлежащим обра-
зом. Для этого старого солдата, воспитанного с детства <в
глубоком, - как он сам пишет, - чувстве долга>, созна-
ние, что свой долг он не выполняет так, как следовало вы-
полнить. было невыносимым.
Гесс пытается уменьшить тяжесть вины, перекладывая
ее на начальство и на подчиненных. Чтобы уменьшить эту
невыносимую тяжесть, он осмеливается даже критиковать
своего высшего начальника - рейхсфюрера СС. Но в ре-
зультате подрывались авторитеты, что также в свою оче-
редь явилось невротическим фактором для Гесса. челове-
ка такого типа, для которого вопрос авторитета с детства
был делом наиважнейшим.
71
Хотя это звучит неправдоподобно, лежащий в основе
невроза у Гесса моральный конфликт был вызван чув-
ством несостоятельности в исполнении своих обязаннос-
тей палача. Сам факт, что он является палачом, не вызы-
вал в нем чувства вины, возможно, даже не доходил до его
сознания. Ибо с детства он был приучен к слепому испол-
нению приказов, но не к анализу их содержания.
Не представляется также вероятным, чтобы повседнев-
ный вид лагерных ужасов был причиной невроза Гесса.
Уж очень рано он начал привыкать к виду крови и стра-
дания.
На 14-ом году жизни <вследствие постоянных просьб,
я получил от матери разрешение вступить в качестве са-
нитара в Красный Крест. [...] Слышал, как в палатах сто-
нали тяжелораненые, несмело проскальзывал мимо таких
коек. Видел также умирающих и умерших. Я испытывал
тогда дрожь своеобразного чувства. Сейчас, однако, уже
не смог бы детально его описать>.
Возможно, это <вызывающее дрожь чувство> при виде
умирающих и мертвых было сексуально окрашено и пото-
му оказалось вытеснено в бессознательное, однако нет до-
казательств этого. В конце концов, садистски окрашенные
чувства не так уж редки у детей. Во всяком случае, во всей
биографии Гесса трудно доискаться следов явного и даже
скрытого садизма, что подчеркивает, впрочем, и Батавиа.
Хорошей школой для будущего коменданта Освенцима
явились добровольческие корпуса, в которых состоял Гесс
между 19-ым и 23-им годами жизни. Он пишет о них сле-
дующее:
<Сражения в прибалтийских странах отличались дико-
стью и свирепостью, с какими я не встречался ни раньше, во
время мировой войны, ни после, во время других сражений
добровольческих корпусов. [...] Когда доходило до схват-
ки, то она превращалась в резню до полного уничтожения.
[... ] Я видел неисчислимое множество картин сожженных
домов и обугленных трупов женщин и детей>.
Неплохой школой явились также существовавшие в
этих корпусах тайные суды. <Поскольку правительство, -
72
пишет Гесс, - не могло признать добровольческие корпуса,
не могло также преследовать и карать преступления в
рядах этих подразделений, такие как кража оружия, раз-
глашение военных тайн, измена государству и т. п. Поэто-
му в этих корпусах возник самосуд, опирающийся на ста-
рые немецкие образцы подобных ситуаций: тайный суд.
Любая измена каралась смертью. Множество изменников
было уничтожено>.
Так приспосабливался Гесс к своему будущему поло-
жению судьи и палача в одном лице. Потом начинается
уже регулярное переучивание в лагере Дахау (1934-38).
Там учили, по словам Гесса, что <любое минимальное про-
явление сочувствия показывает врагам государства сла-
бую сторону, которой они не замедлят воспользоваться.
Любое сочувствие врагам государства недостойно члена
СС. Для людей с мягким сердцем нет места в рядах СС и
хорошо бы они сделали, если бы как можно быстрей посту-
пили в монастырь. В СС нужны только твердые люди,
решительные, слепо выполняющие каждый приказ. Они
не зря носят череп на головных уборах и всегда заряжен-
ное оружие. Они единственные солдаты, которые и в мир-
ное время днем и ночью имеют дело с врагом, с врагом за
решеткой>. Таким образом, служба тюремного стражника
была возвышена до службы фронтового солдата.
Даже на Гесса произвело сильное впечатление наказа-
ние поркой: <Я хорошо помню первое наказание поркой,
которое я видел. Я стоял в первом ряду и был вынужден
внимательно наблюдать весь процесс наказания. Говорю
"вынужден" потому, что если бы я стоял в заднем ряду, то
не смотрел бы на это. Меня бросало в жар и в холод,
когда начались крики. Все происходящее уже с самого
начала вызвало у меня дрожь>. В нем зарождались со-
мнения в пригодности к такого рода службе. <И именно
здесь начинается моя вина. Я явно осознал, что не гожусь
к этой службе, так как не соглашался внутренне с такой
жизнью и действиями в концентрационном лагере, каких
требовал Эйхе. Я был внутренне слишком сильно связан
с узниками, так как слишком долго сам жил их жизнью,
73
сам пережил их участь. [...] Длительное время мое внут-
реннее убеждение боролось с чувством обязанности быть
верным присяге СС и торжественному обещанию фюре-
ру. Должен ли был я стать дезертиром?>
Так, следовательно, Гесс постепенно, с молодых лет
подготавливался к своему будущему положению комен-
данта Освенцима.
Между прочим, стоит вспомнить о религиозной жизни
Гесса. Он был воспитан в религиозной атмосфере, воз-
можно, даже чрезмерно религиозной. <Вследствие данно-
го отцом обета,- пишет Гесс, - соответственно которому
я должен был стать священником, моя профессия была
определена изначально. Все мое воспитание было ориен-
тировано в этом направлении. С течением времени отец
становился все более религиозным. При каждой возмож-
ности он выезжал со мной в разные чудотворные места в
нашей стране, в кельи отшельников в Швейцарии, в Лурд
во Франции. Горячо молился о благословлении для меня,
чтобы я когда-нибудь стал священником. Я сам также был
глубоко верующим, насколько это возможно для мальчика
такого возраста, и свои религиозные обязанности тракто-
вал очень серьезно. Молился с поистине детской серьез-
ностью и ревностно исполнял обязанности министрикта>.
Религиозный слом произошел на 13-ом году жизни.
Причиной было то, что исповедник Гесса, который в то же
время был приятелем его отца, нарушив тайну исповеди,
рассказал о происшествии, которое случилось с Гессом в
школе. Дальнейшим стимулом к отходу от религии и от-
казу от карьеры священника, к которой предназначал его
отец, было пребывание в Палестине, где он наблюдал, как в
<священных местах по-торгашески продавали и покупали
святыни>. В 22 года он официально вышел из католичес-
кой Церкви.
Он возвратился к религии лишь в польской тюрьме.
В прощальном письме к жене он пишет: <Во время моего
долгого, одинокого пребывания в тюрьме у меня было до-
статочно времени и покоя, чтобы обстоятельно продумать
всю свою жизнь. Я основательно пересмотрел все свое по-
74
ведение. [...] Вся идеология, весь мир, в который я так
крепко и свято верил, опирались на совершенно ложных
основаниях и неизбежно должны были когда-нибудь рух-
нуть. Мое поведение на службе этой идеологии также
было совершенно фальшивым, хотя я действовал с полной
верой в правильность этой идеи. Совершенно естественно
поэтому, что во мне зародилось сомнение в том. не явилось
ли мое отступление от Бога результатом тех же ложных
оснований. Это была тяжелая борьба. Однако я нашел
свою веру в Бога. Не могу тебе, любимая, уж больше пи-
сать об этих вещах; это завело бы слишком далеко>.
Как известно, в поисках этиологии психических нару-
шений можно придерживаться различных основных на-
правлений: биологического, психологического, социологи-
ческого. В рамках биологического направления суще-
ствует много более узких путей: генетический, химичес-
кий, нейрофизиологический, патофизиологический и т.д.
Очевидно, ни одно из этих направлений не ведет к
целостному пониманию этиологии заболевания, позволяя
нам смотреть на вещи лишь с одной точки зрения.
Подобным образом в случае описанной выше тюрем-
ной реакции Гесса мы можем объяснять ее по-разному,
хотя бы, например, монотонностью и изолированностью
тюремной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.
Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.
Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.
69
<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому>- поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.
Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.
К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.
О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.
К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.
Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:
<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.
68
Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
(Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая па трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; па алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчиненных>.
Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.
В трех последних фразах Гиммлер кратко обосповыва-
ет целесообразность экстерминациоппой акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы. Если сейчас
нам не удастся уничтожить биологические силы еврейства,
то когда-нибудь евреи уничтожат немецкий народ>.
Если бы эти три фразы поместить в учебнике психиат-
рии, они могли бы великолепно иллюстрировать механизм
параноидной проекции. <Ненавижу евреев> вытесняется и
замещается обвинением <евреи ненавидят меня>, <являют-
ся извечными врагами немецкого народа>. <Я тебя нена-
вижу> трансформируется в <ты меня ненавидишь>, <хо-
чешь меня уничтожить>, <стало быть, чтобы защитить себя,
я должен тебя уничтожить>; <если сейчас нам не удастся
уничтожить еврейство, то когда-нибудь евреи уничтожат
немецкий народ>.
Если приведенные высказывания Гиммлера были в
определенном смысле репрезентативными для способа
мышления немецкого народа в тридцатые и сороковые
годы, то соответственно психиатрическим критериям
можно бы думать о коллективной бредовой установке.
У нас нет оснований допускать, что Гесс мыслил иначе,
чем такой высокий начальник как рейхсфюрер СС. Сжи-
гая миллионы евреев, он, вероятно, имел чувство хорошо
выполненного долга, и, как упоминалось, радовался, что бла-
годаря введению циклона акция протекала эффективнее.
Огорчался, напротив, когда ему приказывали часть евреев
предназначать для работы на военном производстве, так
как это нарушало его порядок - <чистоту работы>.
<Ввиду того, что рейхсфюрер СС,- пишет Гесс,-
требовал все настойчивее, чтобы задействовать больше
узников в военном производстве, приходилось использо-
вать также евреев, которые утратили способность к рабо-
те. Пришел приказ всем евреям, неспособным к работе,
которых можно вылечить в течение шести недель, обеспе-
чить особый уход и питание>. (До того момента всех
евреев, которые становились неспособными к работе, от-
правляли в газовые камеры или умерщвляли посред-
ством укола.) <Этот приказ был издевательством> -
возмущается Гесс. В первый раз он осмеливается возму-
щаться по поводу приказа начальства и обосновывает
далее его абсурдность. Его безграничная доселе вера в
мудрость приказов начальства была поколеблена.
Разозлился он также на Гиммлера, который отдавал
противоречивые приказы и ничем не помогал в трудных
лагерных ситуациях. Приведя ряд примеров противоре-
чивых распоряжений Гиммлера, с возмущением пишет о
нем: <Так колебались его взгляды!> Также представлялся
ему вопрос о наказаниях. В одном случае он считал, что
слишком много телесных наказаний; в другой раз утверж-
дал: <Дисциплина в лагерях ослабла, следует ее подтянуть,
наказывать более сурово>. Не возмущался приведенным
выше приказом об уничтожении евреев. Возможно, даже
считал за честь, что ему доверяли такую ответственную мис-
сию, но возмущало его то, что тот же самый Гиммлер отдавал
противоречивые приказы, либо приказы невыполнимые, а
также нарушающие порядок и организацию лагерной жиз-
ни. Ибо это подрывало веру в самое святое дело - в при-
каз. Окончательно была подорвана вера Гесса в авторитет
своего вождя, когда в дни поражения Германии Гиммлер
70
приказал ему <удрать в армию>, вместо того чтобы, как он
ожидал, <покончить самоубийством вместе с миром, за кото-
рый они воевали>. По-видимому, рейхсфюрер способство-
вал в немалой степени появлению невротических симпто-
мов у коменданта лагеря.
Другие начальники были не лучше. <Это отсутствие
понимания со стороны начальства доводило меня почти до
отчаяния. Я вкладывал в мое дело все мое умение, всю
волю, целиком посвящал себя ему, а Глюке видел в этом
только каприз п игру>. (Это звучит почти как жалоба
прилежного ученика, который получил двойку.)
Не только начальство доставляло ему много хлопот, но
и подчиненные. <Я видел, как мои люди обманывают меня
на каждом шагу, каждый день переживал новые разочаро-
вания>.
Причиной лагерного невроза у Гесса, следовательно, не
был моральный конфликт, связанный с самим фактом, что
он был комендантом лагеря смерти. Это было его почетной
обязанностью. Вид повседневных ужасных преступлений
не вызывал в нем чувства вины, так как убийство людей не
было для иего преступлением, но солдатской обязанностью
уничтожать врагов Третьего Рейха. Если этих врагов не
уничтожать, они уничтожат немецкий народ.
Невротическое чувство вины возникло у Гесса иЗуЧего-то
совершенно противоположного, а именно, из убеждения,
что своп обязанности он не выполняет надлежащим обра-
зом. Для этого старого солдата, воспитанного с детства <в
глубоком, - как он сам пишет, - чувстве долга>, созна-
ние, что свой долг он не выполняет так, как следовало вы-
полнить. было невыносимым.
Гесс пытается уменьшить тяжесть вины, перекладывая
ее на начальство и на подчиненных. Чтобы уменьшить эту
невыносимую тяжесть, он осмеливается даже критиковать
своего высшего начальника - рейхсфюрера СС. Но в ре-
зультате подрывались авторитеты, что также в свою оче-
редь явилось невротическим фактором для Гесса. челове-
ка такого типа, для которого вопрос авторитета с детства
был делом наиважнейшим.
71
Хотя это звучит неправдоподобно, лежащий в основе
невроза у Гесса моральный конфликт был вызван чув-
ством несостоятельности в исполнении своих обязаннос-
тей палача. Сам факт, что он является палачом, не вызы-
вал в нем чувства вины, возможно, даже не доходил до его
сознания. Ибо с детства он был приучен к слепому испол-
нению приказов, но не к анализу их содержания.
Не представляется также вероятным, чтобы повседнев-
ный вид лагерных ужасов был причиной невроза Гесса.
Уж очень рано он начал привыкать к виду крови и стра-
дания.
На 14-ом году жизни <вследствие постоянных просьб,
я получил от матери разрешение вступить в качестве са-
нитара в Красный Крест. [...] Слышал, как в палатах сто-
нали тяжелораненые, несмело проскальзывал мимо таких
коек. Видел также умирающих и умерших. Я испытывал
тогда дрожь своеобразного чувства. Сейчас, однако, уже
не смог бы детально его описать>.
Возможно, это <вызывающее дрожь чувство> при виде
умирающих и мертвых было сексуально окрашено и пото-
му оказалось вытеснено в бессознательное, однако нет до-
казательств этого. В конце концов, садистски окрашенные
чувства не так уж редки у детей. Во всяком случае, во всей
биографии Гесса трудно доискаться следов явного и даже
скрытого садизма, что подчеркивает, впрочем, и Батавиа.
Хорошей школой для будущего коменданта Освенцима
явились добровольческие корпуса, в которых состоял Гесс
между 19-ым и 23-им годами жизни. Он пишет о них сле-
дующее:
<Сражения в прибалтийских странах отличались дико-
стью и свирепостью, с какими я не встречался ни раньше, во
время мировой войны, ни после, во время других сражений
добровольческих корпусов. [...] Когда доходило до схват-
ки, то она превращалась в резню до полного уничтожения.
[... ] Я видел неисчислимое множество картин сожженных
домов и обугленных трупов женщин и детей>.
Неплохой школой явились также существовавшие в
этих корпусах тайные суды. <Поскольку правительство, -
72
пишет Гесс, - не могло признать добровольческие корпуса,
не могло также преследовать и карать преступления в
рядах этих подразделений, такие как кража оружия, раз-
глашение военных тайн, измена государству и т. п. Поэто-
му в этих корпусах возник самосуд, опирающийся на ста-
рые немецкие образцы подобных ситуаций: тайный суд.
Любая измена каралась смертью. Множество изменников
было уничтожено>.
Так приспосабливался Гесс к своему будущему поло-
жению судьи и палача в одном лице. Потом начинается
уже регулярное переучивание в лагере Дахау (1934-38).
Там учили, по словам Гесса, что <любое минимальное про-
явление сочувствия показывает врагам государства сла-
бую сторону, которой они не замедлят воспользоваться.
Любое сочувствие врагам государства недостойно члена
СС. Для людей с мягким сердцем нет места в рядах СС и
хорошо бы они сделали, если бы как можно быстрей посту-
пили в монастырь. В СС нужны только твердые люди,
решительные, слепо выполняющие каждый приказ. Они
не зря носят череп на головных уборах и всегда заряжен-
ное оружие. Они единственные солдаты, которые и в мир-
ное время днем и ночью имеют дело с врагом, с врагом за
решеткой>. Таким образом, служба тюремного стражника
была возвышена до службы фронтового солдата.
Даже на Гесса произвело сильное впечатление наказа-
ние поркой: <Я хорошо помню первое наказание поркой,
которое я видел. Я стоял в первом ряду и был вынужден
внимательно наблюдать весь процесс наказания. Говорю
"вынужден" потому, что если бы я стоял в заднем ряду, то
не смотрел бы на это. Меня бросало в жар и в холод,
когда начались крики. Все происходящее уже с самого
начала вызвало у меня дрожь>. В нем зарождались со-
мнения в пригодности к такого рода службе. <И именно
здесь начинается моя вина. Я явно осознал, что не гожусь
к этой службе, так как не соглашался внутренне с такой
жизнью и действиями в концентрационном лагере, каких
требовал Эйхе. Я был внутренне слишком сильно связан
с узниками, так как слишком долго сам жил их жизнью,
73
сам пережил их участь. [...] Длительное время мое внут-
реннее убеждение боролось с чувством обязанности быть
верным присяге СС и торжественному обещанию фюре-
ру. Должен ли был я стать дезертиром?>
Так, следовательно, Гесс постепенно, с молодых лет
подготавливался к своему будущему положению комен-
данта Освенцима.
Между прочим, стоит вспомнить о религиозной жизни
Гесса. Он был воспитан в религиозной атмосфере, воз-
можно, даже чрезмерно религиозной. <Вследствие данно-
го отцом обета,- пишет Гесс, - соответственно которому
я должен был стать священником, моя профессия была
определена изначально. Все мое воспитание было ориен-
тировано в этом направлении. С течением времени отец
становился все более религиозным. При каждой возмож-
ности он выезжал со мной в разные чудотворные места в
нашей стране, в кельи отшельников в Швейцарии, в Лурд
во Франции. Горячо молился о благословлении для меня,
чтобы я когда-нибудь стал священником. Я сам также был
глубоко верующим, насколько это возможно для мальчика
такого возраста, и свои религиозные обязанности тракто-
вал очень серьезно. Молился с поистине детской серьез-
ностью и ревностно исполнял обязанности министрикта>.
Религиозный слом произошел на 13-ом году жизни.
Причиной было то, что исповедник Гесса, который в то же
время был приятелем его отца, нарушив тайну исповеди,
рассказал о происшествии, которое случилось с Гессом в
школе. Дальнейшим стимулом к отходу от религии и от-
казу от карьеры священника, к которой предназначал его
отец, было пребывание в Палестине, где он наблюдал, как в
<священных местах по-торгашески продавали и покупали
святыни>. В 22 года он официально вышел из католичес-
кой Церкви.
Он возвратился к религии лишь в польской тюрьме.
В прощальном письме к жене он пишет: <Во время моего
долгого, одинокого пребывания в тюрьме у меня было до-
статочно времени и покоя, чтобы обстоятельно продумать
всю свою жизнь. Я основательно пересмотрел все свое по-
74
ведение. [...] Вся идеология, весь мир, в который я так
крепко и свято верил, опирались на совершенно ложных
основаниях и неизбежно должны были когда-нибудь рух-
нуть. Мое поведение на службе этой идеологии также
было совершенно фальшивым, хотя я действовал с полной
верой в правильность этой идеи. Совершенно естественно
поэтому, что во мне зародилось сомнение в том. не явилось
ли мое отступление от Бога результатом тех же ложных
оснований. Это была тяжелая борьба. Однако я нашел
свою веру в Бога. Не могу тебе, любимая, уж больше пи-
сать об этих вещах; это завело бы слишком далеко>.
Как известно, в поисках этиологии психических нару-
шений можно придерживаться различных основных на-
правлений: биологического, психологического, социологи-
ческого. В рамках биологического направления суще-
ствует много более узких путей: генетический, химичес-
кий, нейрофизиологический, патофизиологический и т.д.
Очевидно, ни одно из этих направлений не ведет к
целостному пониманию этиологии заболевания, позволяя
нам смотреть на вещи лишь с одной точки зрения.
Подобным образом в случае описанной выше тюрем-
ной реакции Гесса мы можем объяснять ее по-разному,
хотя бы, например, монотонностью и изолированностью
тюремной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38