Единственными более светлыми фрагментами явля-
ются описания первых боев на иракском фронте в 1917 г.,
особенно образ ротмистра, <военного отца> 17-летнего
Гесса. (<Меня связывало с ним отношение более сердеч-
ное, чем с моим отцом. Он также всегда присматривал за
мной, и хотя ни в чем не потакал, был очень доброжелате-
лен и заботился обо мне, как если бы я был его сыном>.)
Довольно лаконичное описание первой любви (в том же
самом году, в Палестине: <Сначала меня смущало, когда
медсестра деликатно ласкала меня или поддерживала
дольше, чем это было необходимо, так как с самых ранних
лет я избегал любых проявлений нежности. Но и я впал в
зачарованный круг любви...>) и, наконец, прощальное
письмо к жене и детям, написанное в польской тюрьме.
В детстве у него не было товарищей по играм:
<Все соседские дети были намного старше меня. По-
этому я был ограничен в общении исключительно кругом
взрослых>. Его приятелями были животные, особенно
любимый пони Ганс. -
<Моим единственным поверенным был мой Ганс, и
он, как я считал, понимал меня>. [...] <Я был и остался
одиночкой, больше всего любил играть или заниматься
чем-либо, когда меня никто не видел>.
61
Возможно, что Гессу были присущи некоторые анан-
кастические черты.
<Я все время должен был умываться и купаться.
Я мыл и купал в ванне или в ручье, протекавшем через
наш огород, все, что только было можно. В результате я
испортил много вещей, как одежды, так и игрушек>.
Это пристрастие к чистоте сохранилось у него до кон-
ца жизни; в лагере, по-видимому, больше всего его раздра-
жали грязь и беспорядок.
Также до конца жизни он не сумел выработать адек-
ватного отношения к близким. Это всегда была установка
<начеку> в отношении к приказам вышестоящих или при
отдаче приказаний подчиненным. Он не мог выработать
установки в горизонтальной плоскости: равного к равно-
му. Его не хватало даже на обычное человеческое отноше-
ние человека к человеку.
Его мир делился на вождей, солдат, врагов и узников.
Это был мир колесиков в машине, роботов, а не людей.
Здесь не было места чувствам, собственному суждению;
все было сверху запланировано, рассчитано, точно, науч-
но, ясно.
В своем прощальном письме к старшему сыну Клаусу
Гесс пишет: <Наибольшей ошибкой моей жизни было то,
что всему, что исходило сверху, я слепо доверял и не ос-
меливался иметь ни малейшего сомнения в правильности
того, что провозглашалось. Иди через жизнь с открыты-
ми глазами, не будь односторонним, взвешивай <за> и
<против> во всех вопросах. Во всем, чем будешь зани-
маться, руководствуйся не только разумом, но особенно
прислушивайся к голосу сердца... [...] Будь человеком,
который, прежде всего, в первую очередь руководствует-
ся глубоким чувством человечности>. И к жене: <Только
здесь, в польских тюрьмах, я понял, что такое человеч-
ность. Ко мне, который как комендант Освенцима, причи-
нил польскому народу столько боли и нанес столько вре-
да, хотя не лично и не по собственной инициативе, про-
явили человеческую снисходительность, что наполнило
меня глубоким стыдом>.
62
Возможно, что Гесс писал эти строчки, питая слабую
надежду на смягчение своей участи, но, тем не менее, реша-
ющим является то внезапное озарение, которое он испы-
тал здесь, перед смертью, что существует нечто такое, как
человечность.
Стоит еще обратить внимание на оговорку: <хотя не
лично и не по собственной вине>. Правда, Гесс считал себя
ответственным за то, что происходило в Освенциме и так
и представил дело в польском суде, но эта ответственность
вытекала из буквы лагерного устава: <Комендант лагеря
полностью ответственен за все, что происходит в лагере>.
Гесс хорошо знал этот устав и считал себя ответственным
за Освенцим, ибо так учил устав. Но не имел чувства от-
ветственности. В глубине сердца, вероятно, он чувствовал
себя вполне невинным, так как он ведь только выполнял
свои обязанности.
<Не лично и не по собственной инициативе> - эти
слова высказывали, пожалуй, все без исключения, военные
преступники, в определенном смысле справедливы, пото-
му что в тоталитарной системе ничего нельзя делать <лич-
но и по собственной инициативе>. Такая система не по-
зволяет человеку вырабатывать чувство ответственности,
которое является столь существенным компонентом зре-
лой личности. Такая система тормозит развитие личности,
черпает свою силу из людей, психически измельчавших,
недозрелых, потому что такие лучше всего слушают и вы-
полняют приказы; для них важен только авторитет.
<Я стал, бессознательно, - пишет Гесс в прощальном
письме к жене, - одним из колес в огромной немецкой
машине уничтожения. [...] Как же это трагично: я, от при-
роды спокойный, добродушный и всегда отзывчивый, стал
величайшим убийцей, который с холодным сердцем и со-
вершенно последовательно выполнял каждый приказ к
уничтожению. В результате многолетнего железного вос-
питания в СС, которое имело целью превращение каждого
эсэсовца в безвольное орудие исполнения всех планов
рейхсфюрера СС, и я также стал автоматом, слепо выпол-
няющим каждый приказ>.
63
В приведенном высказывании использован общий язы-
ковой оборот: <слепо слушать приказ>. Как известно, в та-
ких устоявшихся оборотах часто содержится глубокая
мудрость многих поколений. <Слепо исполнять при-
каз> - означает четкую ориентацию на достижение цели:
исполнение команды так, как выполнял бы ее робот или
какая-нибудь электронная машина соответственно встро-
енной в нее taping (программе). Здесь нет возможности
выбора, так как человек ничего, кроме своей цели -
приказа - не видит, не может усмотреть <обратной сторо-
ны медали>, не видит также вещей по сторонам ведущего к
цели пути.
Гесс часто в своих воспоминаниях защищается, говоря,
что о многих ужасах, происходивших в Освенциме, не от-
давал отчета, не видел их; перекладывает вину на подчи-
ненных, которые не придерживались лагерного устава, не
выполняли его приказы. В цитированном уже неодно-
кратно письме к жене он пишет: <Лишь во время след-
ствия и процесса я узнал о большинстве ужасов и безоб-
разий, которые там [в Освенциме] происходили>.
Каждому читателю подобного рода объяснение пред-
ставляется детски наивной ложью. Как представляется,
однако, это не есть ложь, возникшая из рефлекса само-
обороны. Люди-роботы действительно многих вещей не
видят, ибо цель закрывает у них все поле зрения. Они
утрачивают способность смотреть на вещи с различных
точек зрения.
Для них кий - это только орудие для битья и не мо-
жет быть тростью для слепого, игрушкой для собаки, мер-
кой для измерения куска дерева, воображаемым конем, на
котором скачет ребенок и т. д. Сущностью игры не только
у детей, но и у высших животных является именно умение
смотреть на один и тот же предмет различным образом.
Движущийся палец может быть для котенка в одном слу-
чае мышкой, которую он пытается поймать, в другой раз-
- обещанием наказания, или, наконец, частью ласкающей
руки. Для маленькой девочки какая-нибудь тряпица мо-
жет быть ее дочуркой, в другой раз из нее можно сделать
64
мячик или сшить платье для куклы и еще многое другое
из страны чудес.
В игре всегда присутствует юмор, вытекающий из того,
что вдруг мы видим что-то совершенно иначе, нежели при
выкли видеть. Взрослые ведут себя, как дети, дети подра-
жают взрослым, серьезный господин начинает ходить <на
четырех лапах> и становится лошадью и творцом многих
других неожиданностей, которые приносит каждая мину-
та игры.
У маленького Гесса не было товарищей по играм v
него был свой пони, но он не мог создать для пего сказоч-
ной страны, какую дает игра с другими детьми, а родители
также не могли создать ему этой страны. Он постоянно
смывал водой какую-то воображаемую грязь - возможно,
свои подавленные агрессии. Очевидно, эти предположе-
ния очень ненадежные; биографический материал дет-
ства слишком бедный, чтобы пытаться объяснять почти
маниакальное пристрастие к чистоте. В конце концов,
многие люди имели подобное дество - росли в холодной,
сухой атмосфере, лишенной игры, фантазии, ласки. Это -
несчастные дети, но нередко из них вырастают вполне дос-
тойные люди. Бессодержательное детство оставило след на
психике Гесса на всю жизнь. Этот человек, по-видимому,
никогда не умел играть, шутить, не имел ни капли юмора;
его жизнь складывалась только из выполнения прика-
зов. Все принимал всерьез, даже сочиненную им траги-
комическую надпись па воротах Освенцима. Отсутствие
чувства юмора было обусловлено также умственной
узостью этого человека, не умеющего схватить целост-
ность проблемы.
Все приказы выполнял с энтузиазмом, хороший ученик,
храбрый солдат в Иракской кампании, образцовый узник,
пребывавший в заключении в 1923-28 годах за участие в
убийстве. О своем пребывании в тюрьме пишет:
<С молодости привычный в результате воспитания к
абсолютному послушанию, педантичному порядку и чис-
тоте, не имел в этом плане особых трудностей в приспо-
соблении к суровой военной жизни. Добросовестно вы-
3 Заказ № 2191
65
поднял предписанные мне обязанности, выполнял требуе-
мую работу п, к удовлетворению начальства, чаще всего
даже больше, чем требовалось>.
Однако на третьем году пребывания в тюрьме Гесс пе-
режил психический срыв, о котором он пишет:
<По истечении двух лет, которые провел без особых
происшествий, неизменно одинаковым образом, я вдруг
впал в необычное состояние. Я сделался очень возбуж-
денным, нервным и взволнованным. Меня охватило от-
вращение к работе. Я совершенно не мог есть; каждый ку-
сок, который я проглатывал через силу, возвращался обрат-
но. Я совершенно не мог читать и вообще на чем-либо
сосредоточиться. Как дикий зверь я метался туда и обрат-
но по камере. Я уже не мог спать; до тех пор всегда спал
крепко и почти без сновидений всю ночь. Теперь я вынуж-
ден был вставать и кружить по камере, не находя покоя.
Когда, наконец, я в истощении падал на кровать и засыпал,
вскоре просыпался снова, залитый холодным потом от за-
путанных, кошмарных снов. В этих диких снах меня все
время преследовали, убивали, расстреливали или сбрасы-
вали в пропасть. Ночи стали для меня мучением. Час за
часом я слышал бой башенных часов. Чем ближе станови-
лось утро, тем больший ужас перед приближающимся
днем, перед людьми, которые появятся снова - а я не хо-
тел, не мог никого видеть - охватывал меня. Я пытался
усилием воли взять себя в руки, но ничего не мог по-
делать. Хотел молиться, но не мог ничего произнести, кро-
ме жалкого тревожного бормотания; отучился молиться,
не нашел уже дороги к Богу. В этом состоянии мне каза-
лось, что Бог уже не хочет мне помочь, так как я его поки-
нул. Меня мучил мой официальный выход из Церкви в
1922 г. Я горько упрекал себя, что не послушался родите-
лей и не стал священником. Удивительно, что именно это
все так мучило меня в этом состоянии. Мое возбуждение
возрастало со дня на день и даже с часу на час. Был бли-
зок к безумию. Физически истощался все больше. Моего
мастера поражала моя рассеянность; самые простые вещи
делал наоборот и хотя отчаянно работал, не вырабатывал
нормы>.
66
Врач диагностировал у Гесса тюремный психоз. Пос-
ле нескольких дней лечения состояние Гесга пришло в
корму. Это был сильнейший психический срыв в его жиз-
ни, намного сильнее, нежели тот, который он испытал позд-
нее, под конец его службы в Освенциме.
Образцовым узником Гесс был также в польской
тюрьме. <Он отвечал даже по собственной инициативе,
когда замечал, что какой-то случайно затронутый во вре-
мя допроса вопрос заинтересовал допрашивающего> -
отмечает Дж. Сэп. Это стремление образцово выполнять
поручение достаточно характерно для Гесса. Он стре-
мился как бы упредить желания начальства, независимо
от того, кто начальник; им мог быть даже поляк.
В связи с полученным от Гиммлера приказом о расши-
рении освепцимского лагеря, Гесс пишет следующее о сво-
ем энтузиазме к работе:
<<С самого начала был целиком поглощен, прямо-таки
захвачен моим заданием и полученным поручением. Воз-
никающие трудности еще больше разжигали мой энтузи-
азм. Я не хотел капитулировать. Этого не позволяла моя
амбиция. Я видел все время только свою работу>.
В Освенциме Гесс пережил, как можно заключить из
его воспоминаний, невроз, который в современной терми-
нологии можно было бы определить как managers
neurosis (директорский невроз).
<Все больше я замыкался в себе, становился недоступ-
ным и с каждым днем все более суровым. Моя семья, а
особенно, жена, страдала от этого. Я бывал прямо-таки не-
выносим. Не видел \же ничего. KpOiMe своей работы и сво-
его задания. Все человеческие рефлексы через это были
подавлены. [...] Охотнее всего я бы сбежал, чтобы оказать-
ся в одиночестве, потому что вокруг никого не хотел уже
больше видеть>.
Лечился самым странным <пейролептиком> - алко-
голем. <Алкоголь приводил меня в веселое настроение и
вызывал чувство доброжелательности ко всему миру>.
Причиной невроза не была, однако, массовая гибель евреев
и лиц других национальностей. Сообщения об удачных
испытаниях циклопа он воспринял с радостью.
З
67
<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому? поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.
Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.
К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.
О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.
К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.
Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:
<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.
68
Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
[Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая на трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; на алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчипеипых>.
Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.
В трех последних фразах Гиммлер кратко обосновыва-
ет целесообразность экстермииациопной акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
ются описания первых боев на иракском фронте в 1917 г.,
особенно образ ротмистра, <военного отца> 17-летнего
Гесса. (<Меня связывало с ним отношение более сердеч-
ное, чем с моим отцом. Он также всегда присматривал за
мной, и хотя ни в чем не потакал, был очень доброжелате-
лен и заботился обо мне, как если бы я был его сыном>.)
Довольно лаконичное описание первой любви (в том же
самом году, в Палестине: <Сначала меня смущало, когда
медсестра деликатно ласкала меня или поддерживала
дольше, чем это было необходимо, так как с самых ранних
лет я избегал любых проявлений нежности. Но и я впал в
зачарованный круг любви...>) и, наконец, прощальное
письмо к жене и детям, написанное в польской тюрьме.
В детстве у него не было товарищей по играм:
<Все соседские дети были намного старше меня. По-
этому я был ограничен в общении исключительно кругом
взрослых>. Его приятелями были животные, особенно
любимый пони Ганс. -
<Моим единственным поверенным был мой Ганс, и
он, как я считал, понимал меня>. [...] <Я был и остался
одиночкой, больше всего любил играть или заниматься
чем-либо, когда меня никто не видел>.
61
Возможно, что Гессу были присущи некоторые анан-
кастические черты.
<Я все время должен был умываться и купаться.
Я мыл и купал в ванне или в ручье, протекавшем через
наш огород, все, что только было можно. В результате я
испортил много вещей, как одежды, так и игрушек>.
Это пристрастие к чистоте сохранилось у него до кон-
ца жизни; в лагере, по-видимому, больше всего его раздра-
жали грязь и беспорядок.
Также до конца жизни он не сумел выработать адек-
ватного отношения к близким. Это всегда была установка
<начеку> в отношении к приказам вышестоящих или при
отдаче приказаний подчиненным. Он не мог выработать
установки в горизонтальной плоскости: равного к равно-
му. Его не хватало даже на обычное человеческое отноше-
ние человека к человеку.
Его мир делился на вождей, солдат, врагов и узников.
Это был мир колесиков в машине, роботов, а не людей.
Здесь не было места чувствам, собственному суждению;
все было сверху запланировано, рассчитано, точно, науч-
но, ясно.
В своем прощальном письме к старшему сыну Клаусу
Гесс пишет: <Наибольшей ошибкой моей жизни было то,
что всему, что исходило сверху, я слепо доверял и не ос-
меливался иметь ни малейшего сомнения в правильности
того, что провозглашалось. Иди через жизнь с открыты-
ми глазами, не будь односторонним, взвешивай <за> и
<против> во всех вопросах. Во всем, чем будешь зани-
маться, руководствуйся не только разумом, но особенно
прислушивайся к голосу сердца... [...] Будь человеком,
который, прежде всего, в первую очередь руководствует-
ся глубоким чувством человечности>. И к жене: <Только
здесь, в польских тюрьмах, я понял, что такое человеч-
ность. Ко мне, который как комендант Освенцима, причи-
нил польскому народу столько боли и нанес столько вре-
да, хотя не лично и не по собственной инициативе, про-
явили человеческую снисходительность, что наполнило
меня глубоким стыдом>.
62
Возможно, что Гесс писал эти строчки, питая слабую
надежду на смягчение своей участи, но, тем не менее, реша-
ющим является то внезапное озарение, которое он испы-
тал здесь, перед смертью, что существует нечто такое, как
человечность.
Стоит еще обратить внимание на оговорку: <хотя не
лично и не по собственной вине>. Правда, Гесс считал себя
ответственным за то, что происходило в Освенциме и так
и представил дело в польском суде, но эта ответственность
вытекала из буквы лагерного устава: <Комендант лагеря
полностью ответственен за все, что происходит в лагере>.
Гесс хорошо знал этот устав и считал себя ответственным
за Освенцим, ибо так учил устав. Но не имел чувства от-
ветственности. В глубине сердца, вероятно, он чувствовал
себя вполне невинным, так как он ведь только выполнял
свои обязанности.
<Не лично и не по собственной инициативе> - эти
слова высказывали, пожалуй, все без исключения, военные
преступники, в определенном смысле справедливы, пото-
му что в тоталитарной системе ничего нельзя делать <лич-
но и по собственной инициативе>. Такая система не по-
зволяет человеку вырабатывать чувство ответственности,
которое является столь существенным компонентом зре-
лой личности. Такая система тормозит развитие личности,
черпает свою силу из людей, психически измельчавших,
недозрелых, потому что такие лучше всего слушают и вы-
полняют приказы; для них важен только авторитет.
<Я стал, бессознательно, - пишет Гесс в прощальном
письме к жене, - одним из колес в огромной немецкой
машине уничтожения. [...] Как же это трагично: я, от при-
роды спокойный, добродушный и всегда отзывчивый, стал
величайшим убийцей, который с холодным сердцем и со-
вершенно последовательно выполнял каждый приказ к
уничтожению. В результате многолетнего железного вос-
питания в СС, которое имело целью превращение каждого
эсэсовца в безвольное орудие исполнения всех планов
рейхсфюрера СС, и я также стал автоматом, слепо выпол-
няющим каждый приказ>.
63
В приведенном высказывании использован общий язы-
ковой оборот: <слепо слушать приказ>. Как известно, в та-
ких устоявшихся оборотах часто содержится глубокая
мудрость многих поколений. <Слепо исполнять при-
каз> - означает четкую ориентацию на достижение цели:
исполнение команды так, как выполнял бы ее робот или
какая-нибудь электронная машина соответственно встро-
енной в нее taping (программе). Здесь нет возможности
выбора, так как человек ничего, кроме своей цели -
приказа - не видит, не может усмотреть <обратной сторо-
ны медали>, не видит также вещей по сторонам ведущего к
цели пути.
Гесс часто в своих воспоминаниях защищается, говоря,
что о многих ужасах, происходивших в Освенциме, не от-
давал отчета, не видел их; перекладывает вину на подчи-
ненных, которые не придерживались лагерного устава, не
выполняли его приказы. В цитированном уже неодно-
кратно письме к жене он пишет: <Лишь во время след-
ствия и процесса я узнал о большинстве ужасов и безоб-
разий, которые там [в Освенциме] происходили>.
Каждому читателю подобного рода объяснение пред-
ставляется детски наивной ложью. Как представляется,
однако, это не есть ложь, возникшая из рефлекса само-
обороны. Люди-роботы действительно многих вещей не
видят, ибо цель закрывает у них все поле зрения. Они
утрачивают способность смотреть на вещи с различных
точек зрения.
Для них кий - это только орудие для битья и не мо-
жет быть тростью для слепого, игрушкой для собаки, мер-
кой для измерения куска дерева, воображаемым конем, на
котором скачет ребенок и т. д. Сущностью игры не только
у детей, но и у высших животных является именно умение
смотреть на один и тот же предмет различным образом.
Движущийся палец может быть для котенка в одном слу-
чае мышкой, которую он пытается поймать, в другой раз-
- обещанием наказания, или, наконец, частью ласкающей
руки. Для маленькой девочки какая-нибудь тряпица мо-
жет быть ее дочуркой, в другой раз из нее можно сделать
64
мячик или сшить платье для куклы и еще многое другое
из страны чудес.
В игре всегда присутствует юмор, вытекающий из того,
что вдруг мы видим что-то совершенно иначе, нежели при
выкли видеть. Взрослые ведут себя, как дети, дети подра-
жают взрослым, серьезный господин начинает ходить <на
четырех лапах> и становится лошадью и творцом многих
других неожиданностей, которые приносит каждая мину-
та игры.
У маленького Гесса не было товарищей по играм v
него был свой пони, но он не мог создать для пего сказоч-
ной страны, какую дает игра с другими детьми, а родители
также не могли создать ему этой страны. Он постоянно
смывал водой какую-то воображаемую грязь - возможно,
свои подавленные агрессии. Очевидно, эти предположе-
ния очень ненадежные; биографический материал дет-
ства слишком бедный, чтобы пытаться объяснять почти
маниакальное пристрастие к чистоте. В конце концов,
многие люди имели подобное дество - росли в холодной,
сухой атмосфере, лишенной игры, фантазии, ласки. Это -
несчастные дети, но нередко из них вырастают вполне дос-
тойные люди. Бессодержательное детство оставило след на
психике Гесса на всю жизнь. Этот человек, по-видимому,
никогда не умел играть, шутить, не имел ни капли юмора;
его жизнь складывалась только из выполнения прика-
зов. Все принимал всерьез, даже сочиненную им траги-
комическую надпись па воротах Освенцима. Отсутствие
чувства юмора было обусловлено также умственной
узостью этого человека, не умеющего схватить целост-
ность проблемы.
Все приказы выполнял с энтузиазмом, хороший ученик,
храбрый солдат в Иракской кампании, образцовый узник,
пребывавший в заключении в 1923-28 годах за участие в
убийстве. О своем пребывании в тюрьме пишет:
<С молодости привычный в результате воспитания к
абсолютному послушанию, педантичному порядку и чис-
тоте, не имел в этом плане особых трудностей в приспо-
соблении к суровой военной жизни. Добросовестно вы-
3 Заказ № 2191
65
поднял предписанные мне обязанности, выполнял требуе-
мую работу п, к удовлетворению начальства, чаще всего
даже больше, чем требовалось>.
Однако на третьем году пребывания в тюрьме Гесс пе-
режил психический срыв, о котором он пишет:
<По истечении двух лет, которые провел без особых
происшествий, неизменно одинаковым образом, я вдруг
впал в необычное состояние. Я сделался очень возбуж-
денным, нервным и взволнованным. Меня охватило от-
вращение к работе. Я совершенно не мог есть; каждый ку-
сок, который я проглатывал через силу, возвращался обрат-
но. Я совершенно не мог читать и вообще на чем-либо
сосредоточиться. Как дикий зверь я метался туда и обрат-
но по камере. Я уже не мог спать; до тех пор всегда спал
крепко и почти без сновидений всю ночь. Теперь я вынуж-
ден был вставать и кружить по камере, не находя покоя.
Когда, наконец, я в истощении падал на кровать и засыпал,
вскоре просыпался снова, залитый холодным потом от за-
путанных, кошмарных снов. В этих диких снах меня все
время преследовали, убивали, расстреливали или сбрасы-
вали в пропасть. Ночи стали для меня мучением. Час за
часом я слышал бой башенных часов. Чем ближе станови-
лось утро, тем больший ужас перед приближающимся
днем, перед людьми, которые появятся снова - а я не хо-
тел, не мог никого видеть - охватывал меня. Я пытался
усилием воли взять себя в руки, но ничего не мог по-
делать. Хотел молиться, но не мог ничего произнести, кро-
ме жалкого тревожного бормотания; отучился молиться,
не нашел уже дороги к Богу. В этом состоянии мне каза-
лось, что Бог уже не хочет мне помочь, так как я его поки-
нул. Меня мучил мой официальный выход из Церкви в
1922 г. Я горько упрекал себя, что не послушался родите-
лей и не стал священником. Удивительно, что именно это
все так мучило меня в этом состоянии. Мое возбуждение
возрастало со дня на день и даже с часу на час. Был бли-
зок к безумию. Физически истощался все больше. Моего
мастера поражала моя рассеянность; самые простые вещи
делал наоборот и хотя отчаянно работал, не вырабатывал
нормы>.
66
Врач диагностировал у Гесса тюремный психоз. Пос-
ле нескольких дней лечения состояние Гесга пришло в
корму. Это был сильнейший психический срыв в его жиз-
ни, намного сильнее, нежели тот, который он испытал позд-
нее, под конец его службы в Освенциме.
Образцовым узником Гесс был также в польской
тюрьме. <Он отвечал даже по собственной инициативе,
когда замечал, что какой-то случайно затронутый во вре-
мя допроса вопрос заинтересовал допрашивающего> -
отмечает Дж. Сэп. Это стремление образцово выполнять
поручение достаточно характерно для Гесса. Он стре-
мился как бы упредить желания начальства, независимо
от того, кто начальник; им мог быть даже поляк.
В связи с полученным от Гиммлера приказом о расши-
рении освепцимского лагеря, Гесс пишет следующее о сво-
ем энтузиазме к работе:
<<С самого начала был целиком поглощен, прямо-таки
захвачен моим заданием и полученным поручением. Воз-
никающие трудности еще больше разжигали мой энтузи-
азм. Я не хотел капитулировать. Этого не позволяла моя
амбиция. Я видел все время только свою работу>.
В Освенциме Гесс пережил, как можно заключить из
его воспоминаний, невроз, который в современной терми-
нологии можно было бы определить как managers
neurosis (директорский невроз).
<Все больше я замыкался в себе, становился недоступ-
ным и с каждым днем все более суровым. Моя семья, а
особенно, жена, страдала от этого. Я бывал прямо-таки не-
выносим. Не видел \же ничего. KpOiMe своей работы и сво-
его задания. Все человеческие рефлексы через это были
подавлены. [...] Охотнее всего я бы сбежал, чтобы оказать-
ся в одиночестве, потому что вокруг никого не хотел уже
больше видеть>.
Лечился самым странным <пейролептиком> - алко-
голем. <Алкоголь приводил меня в веселое настроение и
вызывал чувство доброжелательности ко всему миру>.
Причиной невроза не была, однако, массовая гибель евреев
и лиц других национальностей. Сообщения об удачных
испытаниях циклопа он воспринял с радостью.
З
67
<Теперь я был спокоен, что резня минует нас всех и
что жертвы до последней минуты будут избавлены от
страданий>. Об ужасах лагеря пишет: <Видел все слиш-
ком подробно, иногда даже чересчур реально, но я не
имел права этому? поддаваться. Ввиду конечной цели -
необходимости выиграть войну - все, что гибло по пути,
не должно было препятствовать моей деятельности и долж-
но было считаться неимеющим значения>.
Как видим, позиция Гесса в отношении массового унич-
тожения людей, непосредственным исполнителем которого
он стал, была ясно определена, и представление о правиль-
ности этой позиции относительно конечной цели - выиг-
рать войну - не вызывало в нем ни малейшего сомнения.
К зрелищу ужасов он привык уже с 14 года жизни
настолько, что достаточно быстро адаптировался к повсед-
невным освенцимским <зрелищам>. Он был привычен к
ним настолько, что не видел их. Он узнал о них, как он
пишет, лишь во время своего процесса.
О цыганах пишет с большой симпатией, и приказ Гим-
млера об их уничтожении был ему неприятен, но приказ
есть приказ. <Врачи согласно приказу рейхсфюрера СС
должны были ликвидировать деликатным способом боль-
ных, а особенно детей. Они [цыгане] питали такое дове-
рие к врачам. Нет ничего более тяжелого, нежели необхо-
димость выполнить эту задачу с холодным сердцем, без
жалости, без сочувствия>.
К евреям не питал симпатии, но, как он утверждал, не
испытывал к ним и чувства ненависти. <Хотел бы еще
отметить, что лично я никогда не чувствовал ненависти к
евреям. Считал их, правда, врагами своего народа, но
именно потому полагал, что их надлежит трактовать на
равных с другими узниками и так же с ними поступать.
Чувство ненависти вообще мне чуждо>.
Ликвидацию евреев он считал своим величайшим граж-
данским долгом, ибо такой приказ он получил от Гиммлера
летом 1941 г. В разговоре с глазу на глаз рейхсфюрер
летом 1941 г. сказал ему:
<Фюрер потребовал окончательного решения еврей-
ского вопроса. Мы, СС, должны выполнить этот приказ.
68
Сначала я намеревался поручить это задание одному из
высших офицеров СС, но отказался от этого намерения,
желая избежать трудностей разграничения компетенции.
[Таким достаточно простым способом Гиммлер польстил
самолюбию Гесса.] Теперь доверяю вам выполнение это-
го задания. Это - дело сложное и тяжелое, требующее
полного посвящения себя, невзирая на трудности> (стало
быть, дело как бы созданное специально для Гесса, ибо он
признавал только дела <трудные и требующие полного
посвящения>; на алтарь долга положил бы себя в качест-
ве жертвы). Гиммлер говорил дальше: <Этот приказ вы
должны сохранять в тайне, даже от своих подчипеипых>.
Гесс, стало быть, допускается к высшей служебной тай-
не: благодаря этому заданию он поднялся высоко над
своими непосредственными начальниками.
В трех последних фразах Гиммлер кратко обосновыва-
ет целесообразность экстермииациопной акции: <Евреи -
вечные враги немецкого народа и должны быть уничтоже-
ны. Все евреи, которые попадут в наши руки, будут во время
этой войны без исключения ликвидированы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38