Он глянул на часы. Светящиеся стрелки показывали половину шестого. Пора спускаться.
Открыв дверь, он увидел безлюдный коридор и в конце его уходивший наверх трап, который вел, очевидно, на мостик. Он стал подниматься по нему.
С мостика доносились громкие возбужденные голоса. Миновав кают-компанию, он увидел трех человек — капитана, первого помощника и штурмана, как он предположил. Первый помощник что-то кричал в переговорную трубку. Оттуда доносились странные звуки. Дикштейн опустил предохранитель автомата, капитан ухватился за рычаг, и оглушительный звон заполнил все пространство корабля. Дикштейн нажал спусковой крючок. Грохот очереди частично заглушал грохот тревожных колоколов, извещавших о пожарной тревоге. Все трое были убиты на месте.
Дикштейн заторопился вниз по трапу. Тревога означала, что диверсия Сузи принесла свои плоды. Теперь самое главное для него — остаться в живых, пока он не найдет её. Там, где трап с мостика соединялся с палубой, другой уходил наверх — им и воспользовался Дикштейн, а другой проход вел вдоль надстройки. Повсюду торопливо распахивались двери, откуда выскакивали люди, поднятые сигналом тревоги. Вроде никто из них не был вооружен, поскольку корабль был поднят пожарной тревогой, а не боевой. Дикштейн решил затеряться в толпе беспорядочно спешащих людей и стрелять только, если его разоблачат. Он торопливо двинулся по центральному проходу, проталкиваясь среди возбужденной толпы и крича по-немецки «Дайте дорогу!». Он встречал удивленные взгляды, ибо никто не знал, ни кто он такой, ни что тут делает, но он вел себя как человек, который имеет право так поступать, да и кроме того на корабле продолжала звучать пожарная тревога. Один или двое попытались заговорить с ним, но он не обратил на них внимания. Откуда-то послышался решительный приказ, и люди в проходе стали двигаться более целенаправленно. Оказавшись в конце его, Дикштейн уже был готов спускаться на нижнюю палубу, как в поле зрения показался офицер, отдававший приказ, и, ткнув в него пальцем, что-то спросил.
Дикштейн стремительно скатился вниз.
На нижней палубе чувствовалась лучшая организация. Все спешили в одном направлении, к корме, а трое матросов под командованием офицера, разматывали пожарные шланги. Здесь, где проход несколько расширился, Дикштейн увидел картину, которая заставила его на несколько секунд потерять самообладание, потому что глаза его затянуло красным туманом ярости.
На полу, прислонившись спиной к переборке, сидела Сузи, вытянув ноги перед собой, на которых остались лишь обгоревшие остатки брюк. Сквозь разрывы он видел почерневшую и обуглившуюся кожу. И он слышал крик Ростова, перекрывавший все остальные звуки:
— Что ты сообщила Дикштейну?
Дикштейн прыгнул с трапа на палубу. Один из матросов повернулся в его сторону, но Дикштейн уложил его ударом локтя, пришедшегося тому в лицо, и одним движением оказался рядом с Ростовым.
Даже охваченный яростью, он понял, что не может пустить в ход автомат в этом ограниченном пространстве, где Ростов стоял вплотную к Сузи. Кроме того, он хотел прикончить этого человека своими руками.
Схватив Ростова за плечо, он рывком развернул его. Ростов увидел его лицо.
— Ты!
Дикштейн нанес ему жестокий удар в живот, который заставил противника согнуться в пояснице, отчаянно хватая воздух. Едва только он приподнял голову, Дикштейн резко вскинул колено, которое пришлось Ростову в подбородок и сломало ему челюсть, и затем он со всей силой нанес ему удар по основанию черепа, от которого у Ростова хрустнули шейные позвонки, и он сполз по переборке на палубу.
Прежде чем он окончательно рухнул, Дикштейн, развернувшись, опустился на колено, одновременно сбрасывая ремень автомата с плеча и прикрывая собой Сузи, открыл огонь по трем матросам, которые показались в проходе.
Снова повернувшись, он подхватил Сузи, стараясь не касаться её обожженной кожи. Он уже успел прикинуть, куда ему двигаться. Ясно, что огонь был в кормовой части, куда все спешили. Если он двинется к носу, есть шансы, что их не увидят.
Миновав проход, он понес её наверх по трапу. Держа её тело на плече, он чувствовал, что Сузи в сознании. Поднявшись по трапу на уровень верхней палубы, он нащупал двери и вышел наружу.
На палубе царила сумятица. Все бежали мимо, спеша на корму, другие метались в разных направлениях. Кто-то занял позицию в носовой части. Ближе к корме кто-то лежал на палубе и двое склонились над ним: очевидно, пострадавший от огня.
Дикштейн двинулся к той лестнице, которой пользовался, поднимаясь на борт. Повесив автомат на плечо, другой рукой он поддерживал Сузи, когда перелезал через перила.
Он не сводил глаз с палубы, когда начал спускаться, и понял, что на него обратили внимание.
Одно дело увидеть незнакомое лицо на борту судна и удивиться, кто он такой, но все вопросы можно задать потом, по окончании пожарной тревоги — и совсем другое наблюдать, как кто-то покидает борт судна, держа на плечах чье-то тело.
Он ещё не одолел и половины лестницы, как сверху стали стрелять в него.
Пули с визгом чиркали по борту рядом с его головой. Подняв голову, он увидел, как над перилами склонились трое, и у двоих из них были пистолеты. Придерживаясь за перекладину левой рукой, он правой вскинул автомат, навел ствол и дал очередь. Попасть он ни в кого не попал, но три головы отпрянули.
И тут он потерял равновесие.
Когда нос судна взметнулся вверх, его качнуло влево, автомат свалился в море, и ему пришлось ухватиться за перекладину правой рукой. Правая нога соскользнула с перекладины — и к своему ужасу он почувствовал, как Сузи начала сползать с левого плеча.
— Держись за меня, — крикнул он, даже не зная, в сознании ли она или нет. Он почувствовал, как её пальцы вцепились ему в свитер, но она продолжала сползать, и теперь её вес ещё больше тянул его влево.
— Нет! — закричал он.
Она соскользнула с его плеча и погрузилась в море.
Повернувшись, Дикштейн увидел шлюпку и прыгнул в нее, которая встретила его сильным ударом по ногам.
Бросаясь от одного борта к другому, он выкрикивал её имя в окружающее его непроглядное море, и отчаяние росло с каждой секундой, ибо она не показывалась на поверхности. И тут он услышал сквозь шум моря слабый вскрик. Повернувшись в ту сторону, он увидел показавшуюся на поверхности её голову между планширом шлюпки и бортом «Карлы».
Ему было не дотянуться до нее.
Она снова вскрикнула.
Шлюпка была пришвартована к «Карле» канатом, большая часть которого кольцами лежала в кокпите. Дикштейн отхватил ножом конец, который крепил шлюпку к «Карле», и бросил всю его оставшуюся часть Сузи.
Как только она потянулась к канату, взметнувшаяся волна снова поглотила её.
С палубы «Карлы» опять началась стрельба.
Он не обращал на неё внимания.
Дикштейн не отрывал глаз от поверхности моря. Судно и шлюпка качались и дергались в самых разных направлениях, и попасть в него было нелегко.
Через несколько секунд, которые показались часами, Сузи снова появилась на поверхности. Дикштейн бросил ей канат. На этот раз ей удалось ухватиться за него. Он осторожно стал выбирать его, подтягивая все ближе и ближе, пока она не оказалась у борта и он смог перехватить её кисти.
Теперь она с ним, и он никогда не отпустит её.
Он втянул её в кокпит шлюпки. Наверху раздалась автоматная очередь. Рванув стартер двигателя, Дикштейн упал на Сузи, прикрывая её своим телом. Шлюпка стала отходить от «Карлы», беспорядочно рыская по волнам, как обломок кораблекрушения.
Стрельба прекратилась. Дикштейн оглянулся. «Карлы» не было видно.
Он осторожно перевернул Сузи, опасаясь, жива ли она. Глаза её были закрыты. Взявшись за румпель, он глянул на компас и лег на правильный курс. Включив шлюпочную рацию, он стал вызывать «Копарелли». Дожидаясь ответа, он приподнял Сузи и, прижав её к себе, устроил в своих объятиях.
Заглушенным гулом через водное пространство донесся звук отдаленного взрыва: сработала магнитная мина.
«Копарелли» отозвался.
— «Карла» горит, — передал Дикштейн. — Поворачивайте и подберите меня. Подготовьте лазарет для девушки — она сильно обгорела. — Дождавшись подтверждения, что все понято и будет исполнено, он отключил рацию и уставился в неподвижное лицо Сузи. — Не умирай, — попросил он. — Пожалуйста, не умирай.
Она открыла глаза и посмотрела на него. Чуть приоткрыв губы, она силилась что-то сказать. Он склонил к ней голову.
— Это в самом деле ты?
— Это я, — ответил он.
Уголки её губ приподнялись в чуть заметной улыбке.
— Я так и знала.
До них донесся грохот мощного взрыва. Пламя добралось до топливных баков «Карлы». На небе заполыхали огненные сполохи, воздух наполнился громовым ревом, и дождь стих. На море опустились тишина и тьма, и с «Карлой» было покончено.
Об этом Дикштейн и сказал Сузи. Он, не отрываясь, смотрел на нее. Глаза её опять закрылись, когда она потеряла сознание, но на губах осталась та же улыбка.
Эпилог
Натаниел Дикштейн ушел из Моссада, но его имя осталось в анналах организации живой легендой. Он женился на Сузи и вместе с ней вернулся в кибуц, где днем они возделывали виноградные лозы, а половину ночи занимались любовью. Свободное время он уделял организации политической кампании за изменение закона, который дал бы право его детям считаться евреями или же. что было ещё лучше, никто не пытался бы определять, кто они такие.
Пока детей у них не было. Они были готовы ждать: Сузи была молода, и он не спешил. Следы от ожогов у неё никогда не сойдут. Порой, лежа в постели, она сокрушалась: «У меня ужасные ноги», — а он целовал её колени и говорил ей: «Они прекрасны, они спасли мне жизнь».
Начало войны Судного дня застало израильские вооруженные силы врасплох. Пьера Борга обвинили в недостатках разведывательной работы, и он был вынужден подать в отставку со своего поста. Но правда оказалась гораздо сложнее. Причиной ошибок явился офицер советской разведки по имени Давид Ростов — преждевременно состарившийся человек, обреченный всю жизнь носить корсет, который поддерживал его шею. Оказавшись в Каире, он проследил всю цепь событий, начиная с допроса и смерти в 1968 году израильского агента Тофика, и пришел к выводу, что Каваш — двойной агент. Вместо того, чтобы судить и повесить Каваша за шпионаж. Ростов объяснил египтянам, как снабжать его дезинформацией, которую Каваш, ни о чем не подозревая, исправно передавал Пьеру Боргу.
В результате Нат Дикштейн вернулся на службу, чтобы во время войны занять пост Пьера Борга. В понедельник 8 октября 1973 года он присутствовал при решающем заседании кабинета министров. После трех дней войны Израиль испытывал глубокое беспокойство. Египтяне форсировали Суэцкий канал и, нанеся израильтянам тяжелый урон, углубились в Синайскую пустыню. На другом фронте, на Голанских высотах, сирийцы так же передвигались вперед, и израильтяне несли большие потери. В ходе заседания кабинета родилось предложение бросить атомные бомбы на Каир и Дамаск. Даже самые воинственные министры, «ястребы», без большого воодушевления отнеслись к этой идее, но ситуация была предельно отчаянной, а американцы все тянули с переброской оружия по воздуху, которая ещё могла спасти положение.
Когда в ходе встречи почти было принято решение об использовании ядерного оружия, Дикштейн единственный раз принял участие в дискуссии:
— Конечно, мы можем сообщить американцам, что собираемся бросить эти бомбы… скажем, в среду — если они немедленно же не начнут переброску оружия…
Что и было сделано.
Воздушный лифт переломил ход военных действий, а несколько позже точно такое же совещание состоялось в Каире. И снова никто не хотел начинать ядерную войну на Ближнем Востоке: и снова политики спорили, рассевшись вокруг круглого стола, пытаясь убедить друг друга, что у них нет иного выхода; и снова обсуждению положило конец неожиданное содействие.
На этот раз со стороны военных. Зная, что такое предложение будет внесено на рассмотрение президента, они предварительно проверили уровень боевой готовности своих ядерных сил, готовясь получить разрешение на их использование; и в его ходе они выяснили, что весь плутоний в бомбах и боеголовках изъят и заменен металлическим сплавом. Было высказано предположение, что это дело рук русских, которым удалось каким-то таинственным образом испортить ядерный реактор в Каттаре перед тем, как их выставили из Египта в 1972 году.
В эту ночь один из президентов переговорил со своей женой; до отхода ко сну оставалось пять минут, и он сидел в своем кресле.
— Все кончено, — сказал он ей. — Израиль победил — раз и навсегда. У них есть бомба, а у нас нет, и этот единственный факт определит ход истории в нашем регионе на весь остаток столетия.
— А что насчет палестинских беженцев? — спросила его жена.
Президент пожал плечами, раскуривая последнюю трубку за день.
— Припоминаю, что как-то читал статью в лондонской газете «Тайме»… должно быть, лет пять назад, как мне кажется. В ней говорилось, что армия Свободного Уэльса подложила бомбу в полицейский участок в Кардиффе.
— Уэльс? — переспросила жена. — А где этот Уэльс?
— Можно считать, что он составная часть. Англии.
— Припоминаю, — сказала она. — Там добывают уголь и поют хором.
— Совершенно верно. А ты имеешь представление, как давно англосаксы завоевали Уэльс?
— Ни малейшего.
— Точно и я не помню, но, должно быть, больше тысячи лет назад, потому что норманны из Франции одержали верх над англосаксами девятьсот лет назад. Понимаешь? Прошла тысяча лет, а они все подкладывают бомбы в полицейские участки! Палестинцы будут вести себя как уэльсцы… они будут устраивать взрывы в Израиле тысячу лет, но вечно будут среди проигравших.
Жена внимательно присмотрелась к мужу. Столько лет они прожили бок о бок, и все же он не переставал изумлять её. Она подумала, что никогда раньше не слышала от него подобных слов.
— Я скажу тебе кое-что еще, — продолжил он. — Тут должен, наконец, наступить мир. Ясно, что мы не можем одержать окончательную победу, и поэтому мы должны заключить мир. Не сейчас, может, пройдет ещё пять или десять лет. Но придет время, когда я должен буду явиться в Иерусалим и сказать: «Хватит войн!» — и, когда опадет пыль изумления, я смогу сделать так, чтобы мне поверили. Не в таком качестве я планировал остаться в истории, но надо сказать, это не такой уж плохой выход. «Человек, который принес мир на Ближний Восток». Что ты на это скажешь?
Встав, жена приблизилась к нему и взяла его руку в свои. На глазах её стояли слеза.
— Я возблагодарю Бога, — сказала она.
Франц Альбрехт Педлер скончался в 1974 году. Он умер полностью удовлетворенным. Жизнь то и дело бросала его вверх и вниз — но ведь ему, кроме всего прочего, довелось пережить самый позорный период в жизни его народа — но он пережил его и закончил свои дни мирно и счастливо.
Он догадывался, что случилось с тем самым грузом урана. В один прекрасный день в начале 1969 года его компания получила чек на два миллиона долларов, подписанный А. Папагополусом с припиской от имени «Сейвил шипинг», в которой кратко сообщалось: «За потерянный груз». На следующий день явился представитель израильской армии и оплатил первую поставку чистящих и моющих средств. Уходя, он сказал:
— Что касается вашего потерянного груза, мы будем счастливы, если бы вы отказались от изыскания по его поводу. Тогда-то Педлер и начал все понимать.
— А что, если из Евроатома мне начнут задавать вопросы?
— Расскажите им правду, — сказал этот человек. — Груз был потерян, а когда вы стали выяснять, что с ним случилось, оказалось, что компании «Сейвил шипинг» больше не существует.
— В самом деле?
— В самом деле.
Именно это Педлер и изложил Евроатому. Они послали к нему следователя, и он добросовестно повторил эту историю, которая была чистой правдой, хотя и не совсем полной. Он сказал следователю:
— Я предполагаю, что на эту тему скоро появятся публикации в прессе.
— Сомневаюсь, — ответил на это следователь. — Они могут плохо отразиться на нашей репутации. И предполагаю, что вряд ли мы оповестим об этой истории, пока не будем иметь полную информацию.
Полной информации им, конечно, получить так и не удалось; во всяком случае, при жизни Педлера.
В день Йом-Киппур в 1974 году у Сузи начались роды. В соответствии с обычаями этого кибуца ребенка принимал отец, а акушерка стояла рядом, ободряя его и давая советы.
Ребенок был хрупок и невелик, как и оба родителя. Как только на свет появилась его головка, он открыл ротик и закричал. Глаза Дикштейна заволокло влагой, и перед ним все стало расплываться. Он принял в ладони головку малыша, проверил, не обвилась ли пуповина вокруг его шейки, и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Открыв дверь, он увидел безлюдный коридор и в конце его уходивший наверх трап, который вел, очевидно, на мостик. Он стал подниматься по нему.
С мостика доносились громкие возбужденные голоса. Миновав кают-компанию, он увидел трех человек — капитана, первого помощника и штурмана, как он предположил. Первый помощник что-то кричал в переговорную трубку. Оттуда доносились странные звуки. Дикштейн опустил предохранитель автомата, капитан ухватился за рычаг, и оглушительный звон заполнил все пространство корабля. Дикштейн нажал спусковой крючок. Грохот очереди частично заглушал грохот тревожных колоколов, извещавших о пожарной тревоге. Все трое были убиты на месте.
Дикштейн заторопился вниз по трапу. Тревога означала, что диверсия Сузи принесла свои плоды. Теперь самое главное для него — остаться в живых, пока он не найдет её. Там, где трап с мостика соединялся с палубой, другой уходил наверх — им и воспользовался Дикштейн, а другой проход вел вдоль надстройки. Повсюду торопливо распахивались двери, откуда выскакивали люди, поднятые сигналом тревоги. Вроде никто из них не был вооружен, поскольку корабль был поднят пожарной тревогой, а не боевой. Дикштейн решил затеряться в толпе беспорядочно спешащих людей и стрелять только, если его разоблачат. Он торопливо двинулся по центральному проходу, проталкиваясь среди возбужденной толпы и крича по-немецки «Дайте дорогу!». Он встречал удивленные взгляды, ибо никто не знал, ни кто он такой, ни что тут делает, но он вел себя как человек, который имеет право так поступать, да и кроме того на корабле продолжала звучать пожарная тревога. Один или двое попытались заговорить с ним, но он не обратил на них внимания. Откуда-то послышался решительный приказ, и люди в проходе стали двигаться более целенаправленно. Оказавшись в конце его, Дикштейн уже был готов спускаться на нижнюю палубу, как в поле зрения показался офицер, отдававший приказ, и, ткнув в него пальцем, что-то спросил.
Дикштейн стремительно скатился вниз.
На нижней палубе чувствовалась лучшая организация. Все спешили в одном направлении, к корме, а трое матросов под командованием офицера, разматывали пожарные шланги. Здесь, где проход несколько расширился, Дикштейн увидел картину, которая заставила его на несколько секунд потерять самообладание, потому что глаза его затянуло красным туманом ярости.
На полу, прислонившись спиной к переборке, сидела Сузи, вытянув ноги перед собой, на которых остались лишь обгоревшие остатки брюк. Сквозь разрывы он видел почерневшую и обуглившуюся кожу. И он слышал крик Ростова, перекрывавший все остальные звуки:
— Что ты сообщила Дикштейну?
Дикштейн прыгнул с трапа на палубу. Один из матросов повернулся в его сторону, но Дикштейн уложил его ударом локтя, пришедшегося тому в лицо, и одним движением оказался рядом с Ростовым.
Даже охваченный яростью, он понял, что не может пустить в ход автомат в этом ограниченном пространстве, где Ростов стоял вплотную к Сузи. Кроме того, он хотел прикончить этого человека своими руками.
Схватив Ростова за плечо, он рывком развернул его. Ростов увидел его лицо.
— Ты!
Дикштейн нанес ему жестокий удар в живот, который заставил противника согнуться в пояснице, отчаянно хватая воздух. Едва только он приподнял голову, Дикштейн резко вскинул колено, которое пришлось Ростову в подбородок и сломало ему челюсть, и затем он со всей силой нанес ему удар по основанию черепа, от которого у Ростова хрустнули шейные позвонки, и он сполз по переборке на палубу.
Прежде чем он окончательно рухнул, Дикштейн, развернувшись, опустился на колено, одновременно сбрасывая ремень автомата с плеча и прикрывая собой Сузи, открыл огонь по трем матросам, которые показались в проходе.
Снова повернувшись, он подхватил Сузи, стараясь не касаться её обожженной кожи. Он уже успел прикинуть, куда ему двигаться. Ясно, что огонь был в кормовой части, куда все спешили. Если он двинется к носу, есть шансы, что их не увидят.
Миновав проход, он понес её наверх по трапу. Держа её тело на плече, он чувствовал, что Сузи в сознании. Поднявшись по трапу на уровень верхней палубы, он нащупал двери и вышел наружу.
На палубе царила сумятица. Все бежали мимо, спеша на корму, другие метались в разных направлениях. Кто-то занял позицию в носовой части. Ближе к корме кто-то лежал на палубе и двое склонились над ним: очевидно, пострадавший от огня.
Дикштейн двинулся к той лестнице, которой пользовался, поднимаясь на борт. Повесив автомат на плечо, другой рукой он поддерживал Сузи, когда перелезал через перила.
Он не сводил глаз с палубы, когда начал спускаться, и понял, что на него обратили внимание.
Одно дело увидеть незнакомое лицо на борту судна и удивиться, кто он такой, но все вопросы можно задать потом, по окончании пожарной тревоги — и совсем другое наблюдать, как кто-то покидает борт судна, держа на плечах чье-то тело.
Он ещё не одолел и половины лестницы, как сверху стали стрелять в него.
Пули с визгом чиркали по борту рядом с его головой. Подняв голову, он увидел, как над перилами склонились трое, и у двоих из них были пистолеты. Придерживаясь за перекладину левой рукой, он правой вскинул автомат, навел ствол и дал очередь. Попасть он ни в кого не попал, но три головы отпрянули.
И тут он потерял равновесие.
Когда нос судна взметнулся вверх, его качнуло влево, автомат свалился в море, и ему пришлось ухватиться за перекладину правой рукой. Правая нога соскользнула с перекладины — и к своему ужасу он почувствовал, как Сузи начала сползать с левого плеча.
— Держись за меня, — крикнул он, даже не зная, в сознании ли она или нет. Он почувствовал, как её пальцы вцепились ему в свитер, но она продолжала сползать, и теперь её вес ещё больше тянул его влево.
— Нет! — закричал он.
Она соскользнула с его плеча и погрузилась в море.
Повернувшись, Дикштейн увидел шлюпку и прыгнул в нее, которая встретила его сильным ударом по ногам.
Бросаясь от одного борта к другому, он выкрикивал её имя в окружающее его непроглядное море, и отчаяние росло с каждой секундой, ибо она не показывалась на поверхности. И тут он услышал сквозь шум моря слабый вскрик. Повернувшись в ту сторону, он увидел показавшуюся на поверхности её голову между планширом шлюпки и бортом «Карлы».
Ему было не дотянуться до нее.
Она снова вскрикнула.
Шлюпка была пришвартована к «Карле» канатом, большая часть которого кольцами лежала в кокпите. Дикштейн отхватил ножом конец, который крепил шлюпку к «Карле», и бросил всю его оставшуюся часть Сузи.
Как только она потянулась к канату, взметнувшаяся волна снова поглотила её.
С палубы «Карлы» опять началась стрельба.
Он не обращал на неё внимания.
Дикштейн не отрывал глаз от поверхности моря. Судно и шлюпка качались и дергались в самых разных направлениях, и попасть в него было нелегко.
Через несколько секунд, которые показались часами, Сузи снова появилась на поверхности. Дикштейн бросил ей канат. На этот раз ей удалось ухватиться за него. Он осторожно стал выбирать его, подтягивая все ближе и ближе, пока она не оказалась у борта и он смог перехватить её кисти.
Теперь она с ним, и он никогда не отпустит её.
Он втянул её в кокпит шлюпки. Наверху раздалась автоматная очередь. Рванув стартер двигателя, Дикштейн упал на Сузи, прикрывая её своим телом. Шлюпка стала отходить от «Карлы», беспорядочно рыская по волнам, как обломок кораблекрушения.
Стрельба прекратилась. Дикштейн оглянулся. «Карлы» не было видно.
Он осторожно перевернул Сузи, опасаясь, жива ли она. Глаза её были закрыты. Взявшись за румпель, он глянул на компас и лег на правильный курс. Включив шлюпочную рацию, он стал вызывать «Копарелли». Дожидаясь ответа, он приподнял Сузи и, прижав её к себе, устроил в своих объятиях.
Заглушенным гулом через водное пространство донесся звук отдаленного взрыва: сработала магнитная мина.
«Копарелли» отозвался.
— «Карла» горит, — передал Дикштейн. — Поворачивайте и подберите меня. Подготовьте лазарет для девушки — она сильно обгорела. — Дождавшись подтверждения, что все понято и будет исполнено, он отключил рацию и уставился в неподвижное лицо Сузи. — Не умирай, — попросил он. — Пожалуйста, не умирай.
Она открыла глаза и посмотрела на него. Чуть приоткрыв губы, она силилась что-то сказать. Он склонил к ней голову.
— Это в самом деле ты?
— Это я, — ответил он.
Уголки её губ приподнялись в чуть заметной улыбке.
— Я так и знала.
До них донесся грохот мощного взрыва. Пламя добралось до топливных баков «Карлы». На небе заполыхали огненные сполохи, воздух наполнился громовым ревом, и дождь стих. На море опустились тишина и тьма, и с «Карлой» было покончено.
Об этом Дикштейн и сказал Сузи. Он, не отрываясь, смотрел на нее. Глаза её опять закрылись, когда она потеряла сознание, но на губах осталась та же улыбка.
Эпилог
Натаниел Дикштейн ушел из Моссада, но его имя осталось в анналах организации живой легендой. Он женился на Сузи и вместе с ней вернулся в кибуц, где днем они возделывали виноградные лозы, а половину ночи занимались любовью. Свободное время он уделял организации политической кампании за изменение закона, который дал бы право его детям считаться евреями или же. что было ещё лучше, никто не пытался бы определять, кто они такие.
Пока детей у них не было. Они были готовы ждать: Сузи была молода, и он не спешил. Следы от ожогов у неё никогда не сойдут. Порой, лежа в постели, она сокрушалась: «У меня ужасные ноги», — а он целовал её колени и говорил ей: «Они прекрасны, они спасли мне жизнь».
Начало войны Судного дня застало израильские вооруженные силы врасплох. Пьера Борга обвинили в недостатках разведывательной работы, и он был вынужден подать в отставку со своего поста. Но правда оказалась гораздо сложнее. Причиной ошибок явился офицер советской разведки по имени Давид Ростов — преждевременно состарившийся человек, обреченный всю жизнь носить корсет, который поддерживал его шею. Оказавшись в Каире, он проследил всю цепь событий, начиная с допроса и смерти в 1968 году израильского агента Тофика, и пришел к выводу, что Каваш — двойной агент. Вместо того, чтобы судить и повесить Каваша за шпионаж. Ростов объяснил египтянам, как снабжать его дезинформацией, которую Каваш, ни о чем не подозревая, исправно передавал Пьеру Боргу.
В результате Нат Дикштейн вернулся на службу, чтобы во время войны занять пост Пьера Борга. В понедельник 8 октября 1973 года он присутствовал при решающем заседании кабинета министров. После трех дней войны Израиль испытывал глубокое беспокойство. Египтяне форсировали Суэцкий канал и, нанеся израильтянам тяжелый урон, углубились в Синайскую пустыню. На другом фронте, на Голанских высотах, сирийцы так же передвигались вперед, и израильтяне несли большие потери. В ходе заседания кабинета родилось предложение бросить атомные бомбы на Каир и Дамаск. Даже самые воинственные министры, «ястребы», без большого воодушевления отнеслись к этой идее, но ситуация была предельно отчаянной, а американцы все тянули с переброской оружия по воздуху, которая ещё могла спасти положение.
Когда в ходе встречи почти было принято решение об использовании ядерного оружия, Дикштейн единственный раз принял участие в дискуссии:
— Конечно, мы можем сообщить американцам, что собираемся бросить эти бомбы… скажем, в среду — если они немедленно же не начнут переброску оружия…
Что и было сделано.
Воздушный лифт переломил ход военных действий, а несколько позже точно такое же совещание состоялось в Каире. И снова никто не хотел начинать ядерную войну на Ближнем Востоке: и снова политики спорили, рассевшись вокруг круглого стола, пытаясь убедить друг друга, что у них нет иного выхода; и снова обсуждению положило конец неожиданное содействие.
На этот раз со стороны военных. Зная, что такое предложение будет внесено на рассмотрение президента, они предварительно проверили уровень боевой готовности своих ядерных сил, готовясь получить разрешение на их использование; и в его ходе они выяснили, что весь плутоний в бомбах и боеголовках изъят и заменен металлическим сплавом. Было высказано предположение, что это дело рук русских, которым удалось каким-то таинственным образом испортить ядерный реактор в Каттаре перед тем, как их выставили из Египта в 1972 году.
В эту ночь один из президентов переговорил со своей женой; до отхода ко сну оставалось пять минут, и он сидел в своем кресле.
— Все кончено, — сказал он ей. — Израиль победил — раз и навсегда. У них есть бомба, а у нас нет, и этот единственный факт определит ход истории в нашем регионе на весь остаток столетия.
— А что насчет палестинских беженцев? — спросила его жена.
Президент пожал плечами, раскуривая последнюю трубку за день.
— Припоминаю, что как-то читал статью в лондонской газете «Тайме»… должно быть, лет пять назад, как мне кажется. В ней говорилось, что армия Свободного Уэльса подложила бомбу в полицейский участок в Кардиффе.
— Уэльс? — переспросила жена. — А где этот Уэльс?
— Можно считать, что он составная часть. Англии.
— Припоминаю, — сказала она. — Там добывают уголь и поют хором.
— Совершенно верно. А ты имеешь представление, как давно англосаксы завоевали Уэльс?
— Ни малейшего.
— Точно и я не помню, но, должно быть, больше тысячи лет назад, потому что норманны из Франции одержали верх над англосаксами девятьсот лет назад. Понимаешь? Прошла тысяча лет, а они все подкладывают бомбы в полицейские участки! Палестинцы будут вести себя как уэльсцы… они будут устраивать взрывы в Израиле тысячу лет, но вечно будут среди проигравших.
Жена внимательно присмотрелась к мужу. Столько лет они прожили бок о бок, и все же он не переставал изумлять её. Она подумала, что никогда раньше не слышала от него подобных слов.
— Я скажу тебе кое-что еще, — продолжил он. — Тут должен, наконец, наступить мир. Ясно, что мы не можем одержать окончательную победу, и поэтому мы должны заключить мир. Не сейчас, может, пройдет ещё пять или десять лет. Но придет время, когда я должен буду явиться в Иерусалим и сказать: «Хватит войн!» — и, когда опадет пыль изумления, я смогу сделать так, чтобы мне поверили. Не в таком качестве я планировал остаться в истории, но надо сказать, это не такой уж плохой выход. «Человек, который принес мир на Ближний Восток». Что ты на это скажешь?
Встав, жена приблизилась к нему и взяла его руку в свои. На глазах её стояли слеза.
— Я возблагодарю Бога, — сказала она.
Франц Альбрехт Педлер скончался в 1974 году. Он умер полностью удовлетворенным. Жизнь то и дело бросала его вверх и вниз — но ведь ему, кроме всего прочего, довелось пережить самый позорный период в жизни его народа — но он пережил его и закончил свои дни мирно и счастливо.
Он догадывался, что случилось с тем самым грузом урана. В один прекрасный день в начале 1969 года его компания получила чек на два миллиона долларов, подписанный А. Папагополусом с припиской от имени «Сейвил шипинг», в которой кратко сообщалось: «За потерянный груз». На следующий день явился представитель израильской армии и оплатил первую поставку чистящих и моющих средств. Уходя, он сказал:
— Что касается вашего потерянного груза, мы будем счастливы, если бы вы отказались от изыскания по его поводу. Тогда-то Педлер и начал все понимать.
— А что, если из Евроатома мне начнут задавать вопросы?
— Расскажите им правду, — сказал этот человек. — Груз был потерян, а когда вы стали выяснять, что с ним случилось, оказалось, что компании «Сейвил шипинг» больше не существует.
— В самом деле?
— В самом деле.
Именно это Педлер и изложил Евроатому. Они послали к нему следователя, и он добросовестно повторил эту историю, которая была чистой правдой, хотя и не совсем полной. Он сказал следователю:
— Я предполагаю, что на эту тему скоро появятся публикации в прессе.
— Сомневаюсь, — ответил на это следователь. — Они могут плохо отразиться на нашей репутации. И предполагаю, что вряд ли мы оповестим об этой истории, пока не будем иметь полную информацию.
Полной информации им, конечно, получить так и не удалось; во всяком случае, при жизни Педлера.
В день Йом-Киппур в 1974 году у Сузи начались роды. В соответствии с обычаями этого кибуца ребенка принимал отец, а акушерка стояла рядом, ободряя его и давая советы.
Ребенок был хрупок и невелик, как и оба родителя. Как только на свет появилась его головка, он открыл ротик и закричал. Глаза Дикштейна заволокло влагой, и перед ним все стало расплываться. Он принял в ладони головку малыша, проверил, не обвилась ли пуповина вокруг его шейки, и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41